Текст книги "Маска свирепого мандарина"

Автор книги: Филипп Робинсон

Ничего другого не оставалось, потому что только в этом он и преуспел. Он был совершенно неспособен участвовать в играх, слишком застенчив и замкнут, чтобы приобрести расположение сверстников, и, за исключением шахматных состязаний, равнодушен ко всем «внешкольным мероприятиям». Но перед зачетом или экзаменом нервничал не меньше остальных. За неделю до него ежедневно вставал в шесть утра, чтобы вызубрить материал. Вдобавок, Код обладал идеальной «студенческой памятью»: даты и факты надежно хранились в мозгу вплоть до завершения очередного испытания, а потом мгновенно выкидывались из головы, как ненужный мусор. Сам экзамен неизменно доводил взвинченную нервную систему до состояния подлинного экстаза, причем никогда не наступавшего преждевременно. Ощущение было таким сильным, что однажды, закончив отвечать на последний вопрос теста, Код испытал непроизвольный оргазм со всеми вытекающими (в нижнее белье) последствиями; в дальнейшем его подсознание неким странным образом связывало экзамены с сексом.

Эти интенсивные переживания имели еще одно перманентное последствие. Многие годы Кода мучил один и тот же кошмарный сон: его ожидает экзамен по предмету, который он либо не знает, либо не успел как следует выучить.

В шестнадцать ему впервые пришлось принять важное решение – определить, в какой класс перейти, чтобы в итоге получить гуманитарное, «классическое» или «современное», либо «научное» образование. Выбор был трудным, поскольку Код демонстрировал отличные знания всех предметов, математики и физики, английского и французского, греческого и латыни. Окончательно судьбу Кода решил не он сам, а Один из Школьных Столпов (робость и неуверенность в себе сделали соблазн последовать совету наставника непреодолимым). Шел сороковой год, и добрых три четверти преподавательского состава призвали на службу в армию. Учителем математики у них работал неизвестно откуда взявшийся старичок, бывший миссионер из Мадраса, обильно сдабривавший свою заплесневелую тригонометрию цитатами из Библии и потрясающими тирадами об опасности рукоблудия; французскому обучала девица, только что получившая диплом. Но преподаватель латыни и греческого, седоволосый пятидесятипятилетний мужчина внушительного вида, который составлял трактаты для Общества Христианских Гуманистов, в прямом и переносном смысле «принадлежал к старой школе». Он не был в восторге от Кода, считал его чем-то вроде духовного кастрата, неразвитого физически и морально, но видел в нем бесспорного претендента на государственную стипендию, и счел необходимым вызвать мальчика для приватной беседы. Этот разговор сыграет чрезвычайно важную роль в жизни Кода, во многом определит его будущее.

«Человек с классическим гуманитарным образованием, – говорил учитель не допускавшим никаких сомнений тоном, – преуспеет на любом поприще, какое только пожелает избрать. Для него открыты не только колледжи и университеты, – все высшие посты государственной службы достаются таким, как мы, а также самые ответственные места в экономических и коммерческих структурах частного сектора. Но разумеется, это не главное. Важно то, что изучение древнегреческого и латыни развивает мышление,тогда как остальные дисциплины лишь укрепляют память. Лично для меня нет никаких сомнений в том, что тебе следует выбрать, никаких сомнений.

Не держи руки в карманах, когда я говорю с тобой, Код!»

Так определилось, какой класс будет посещать Код последние два года учебы, и все это время он добросовестно старался избавиться от репутации тупого зубрилы. Он тратил большую часть отведенного на самостоятельную подготовку времени на книги, не имевшие даже отдаленного отношения к программе – сочинения по астрономии и геральдике, «Начала» Гуля, «Тайную доктрину» Блаватской, – и с особым извращенным удовольствием читал «неклассических» античных авторов, Петрония и Апулея, Валерия Максима и Макробия. Но все эти усилия походили на жалкие попытки мулата сойти за гордого представителя белой расы. Его репутация прилипла к нему как погубившая Геракла отравленная туника.

Он влюбился, со всей безоглядной, платонически-бескорыстной страстью юноши, и обнаружил, что в семнадцать знает о девушках ничуть не больше, – не считая творчества сочинителей элегий, – чем когда ему было двенадцать. И новый удар по самолюбию: его назначили старшим учеником на год позже, чем всех сверстников.

«Видишь ли, – объяснял прогрессивный, приверженный современным взглядам директор школы, специализировавшийся на истории Америки, – я успел убедиться в том, что, как это ни прискорбно, ты сейчас совершенно замкнут на самом себе и помимо учебы, не имеешь никаких интересов. Жаль, что ты не играешь со своими товарищами, – кстати, принимая во внимание нынешнее положение, я очень удивлен, что ты не пожелал вступить в ряды тех, кто помогает нашей стране. Я имею в виду не только войну, – речь идет о воспитании характера, Код. Всегда помни – правильно сформировавшийся характергораздо важнее мозгов!»

Червь внутри Кода извивался от удовольствия. С тех пор он не переставал использовать этот эпизод, и раз за разом, желая подкормиться, напоминал своему носителю о несформировавшемся «характере».

Код с неменьшим упорством трудился, чтобы получить стипендию и отправиться в Кембридж, но прежний пыл в нем угас. А когда последнее испытание было благополучно пройдено, он даже усомнился, присутствовала ли в нем вообще пресловутая тяга к знаниям. Ему казалось, что успех незаслужен; он проклинал способности, данные ему Природой, которые прежде так ценил, несмотря на принесенные ими горести. И как только Код попал в Кембридж, он предался всем его «искушениям». Проводил время в пабах, кафе и бильярдных (отсюда следует, что искушения едва ли исходили от дьявола); вдохновляясь примером целого сонма выдающихся личностей, убедил себя в том, что подобные экспедиции дают гораздо больше для «либерального образования» (в то время еще помнили Ньюмена, и этот термин пользовался популярностью), чем посещение лекций и библиотек. Итак, он отвернулся от прошлого и впервые в жизни был счастлив.

Червь не издох, просто впал в спячку в ожидании новых яств. Время от времени он находил себе пропитание. Например, война. В период между сорок вторым и сорок пятым, Кембридж представлял собой некое подобие железнодорожного вокзала. Постоянно приходили повестки, отменялись освобождения от армии, все время кто-то приезжал или уезжал. Университет кишел офицерами и курсантами, которые набирались элементарных знаний французского, немецкого, русского, инженерного дела и баллистики, необходимых для успешной службы. Никто из них не оставался здесь больше года. Код, которого призывная комиссия признала негодным из-за проблем с гландами, был одним из немногих, кто проучился полных три года. Он попытался подавить чувство вины, с циническим презрением отзываясь о военных усилиях союзников в сравнении с русскими, стал считать себя коммунистом и сочинил поэму о Сталинграде.

Однако он все-таки извлек нечто полезное из университетских занятий. В до-сократиках увидел ранний пример исповедуемого им научного материализма, а софист Горгий суммировал религиозные воззрения Кода того периода в трех знаменитых постулатах: [2]2
  "О природе"


[Закрыть]

1. Ничего не существует.

2. Если даже нечто и существует, то оно непостижимо.

3. Если оно и постижимо, то невыразимо и необъяснимо для других.

Но под влиянием софистов он сформировал присущую зрелому европейцу извращенность мышления. Код отличался робостью и безнадежным идеализмом, отсутствием здравого смысла и способности лукавить, с легкостью верил всему, что ему говорили просто потому, что не понимал, как люди могут обманывать друг друга. Он легко попадал под влияние напористых, речистых, самоуверенных типов, но в то же время, как и другие слабохарактерные люди, был неизлечимым спорщиком. Более того, даже если ему самому казалось, что он согласен с оппонентом, что-то заставляло его занимать диаметрально противоположную позицию.

Выработал он собственные взгляды в тот период? Вряд ли. Код гордился своим всеобъемлющим скептицизмом, и на некоторое время приобрел одну очень неприятную привычку. Во время дискуссии, дождавшись подходящего момента, он с самым беспристрастно-рассудительным выражением спрашивал: «А почему?» К счастью, уже первая любовница избавила его от этого пристрастия.

В конце учебного года Код посетил проститутку, а потом презирал себя за то, что не смог поцеловать ее. Он почти влюбился и решил «спасти падшую женщину». В итоге ему пришлось заплатить двадцать фунтов, пережить неприятную беседу с деканом и провести несколько дней в Адденбруке. На второй год он познакомился с преподавательницей из Гомертона, она позволила себя соблазнить, и снова Кода переполняли благодарность и чувство собственной вины. На следующий год он бросил ее ради девицы из бара. Как-то утром он зашел в туалет на Маркет Сквер. Через тридцать секунд появился человек и объявил: «Я из полиции». Тот, кто стоял рядом с Кодом, побелел, вытащил бумажник и дал «полицейскому» пять фунтов. Оба они ни слова не сказали Коду. Этот инцидент не давал ему покоя несколько месяцев. Он почти убедил себя в том, что тоже должен был тогда заплатить.

Как-то внезапно Код осознал, что до выпускных экзаменов остается всего два месяца. Через шестьдесят дней придется самому заботиться о собственном будущем. Его охватила паника. Кошмар стал реальностью. Код попытался спасти положение с помощью испытанного метода – усиленной зубрежки, но, как оказалось, утратил навыки и спохватился слишком поздно. Впервые в жизни ему пришлось задуматься о том, что делать дальше – и собеседование в Комиссии по трудоустройству стало настоящим шоком. Стало ясно, что сентенции его школьного наставника, которые последние пять лет Код, не задумываясь, принимал за непреложные истины, не вполне, так сказать, соответствуют современной ситуации.

Действительно, какие возможности были для него открыты? Код знал, что его итоговый балл недостаточно высок, чтобы остаться в университете. Стать учителем? – он больше не хотел и близко подходить к школе. Работа в издательстве?

«У вас имеются какие-то связи в области книжного бизнеса?» – деликатно спросили его во время собеседования. Уже то, что член Комиссии употребил слово «бизнес», подчеркивало, какой чужой и безжалостно-холодный мир ожидает Кода за стенами университета.

«Нет? Что ж, в таком случае…»

Государственная служба? Но тогда придется снова сдавать экзамен.

Оставалась лишь одна сфера деятельности, частное предпринимательство. Так называемый «бизнес». Разве не говорил ему школьный наставник, что лучшие места в коммерческой области достаются людям с классическим гуманитарным образованием? Возможно здесь, по крайней мере, он оказался прав, и Кода, несмотря на невысокие отметки, ожидает успех?

Учитель не предвидел, однако, что в 1945 году, незадолго до Хиросимы, когда Код выставил себя на рынке рабочей силы, число фирм, желающих нанять молодого человека с только что полученным университетским дипломом без малейшего опыта административной работы, еще составляло считанные единицы.

В итоге все это, плюс невысокий средний балл Кода, – всего 2,2, – привело к тому, что он в панике поступил на работу в корпорацию «Станнум» (латынь в названии служила хоть каким-то утешением).

Второй раз в жизни Код принял серьезное решение, причем совершенно самостоятельно. Вдобавок, он снова предал сам себя. Сначала подавил тягу к знаниям, теперь изменил своему политическому кредо, идеализму. Начиная с четырнадцати лет, когда Код решил, что он социалист, «бизнес» и все связанное с ним были для нашего героя воплощением абсолютного зла. Конечно, он не знал врага в лицо, но смутно представлял себе, что если в других областях, – производстве, починке, проектировании, преподавании, сборке, сочинительстве, – деньги появляются лишь как вознаграждение за работу, то весь смысл бизнеса и состоит в том, чтобы их «делать», а это казалось вульгарным и унизительным (какие нелепые взгляды для представителя среднего сословия!) Но теперь, испытывая всепоглощающий ужас при мысли о том, что он может вовсе лишиться возможности зарабатывать на жизнь, Код намеренно связал свое будущее с бизнесом, отправился в Лондон, чтобы пройти собеседование, и с радостью принял первое же предложенное ему место.

Такая капитуляция будет иметь для нашего героя самые серьезные последствия. Это решение обернулось своего рода экзаменом, который Код начисто провалил, первым кризисом в его жизни. Следующий разразится через пять лет.

Глава 3, в которой кровать переезжает на новое место, а яйцо бросает вызов земному притяжению

Новый день начался с неожиданного визита. Пятнадцать минут девятого, Код только что закончил свой завтрак, глазунью из трех яиц индейки, – отвергнутых Комитетом по торговле из-за того, что у них чересчур крепкая скорлупа, и вдобавок, они не овальной, а какой-то кубической формы, – фунт psalliota campestris [3]3
  шампиньоны


[Закрыть]и четыре свиные почки, приготовленные с острыми специями по рецепту графа Хаусского (ибо Код принадлежал к людям, «кои с удовольствием потребляют внутренние органы птиц и зверей»).

В дверь постучали. Код открыл, и перед ним предстал сосед, тщательно замаскированный под солидного служащего внушительным пальто и шляпой, хотя радостная, по-детски невинная улыбка как всегда выдавала его истинную натуру с головой. Код был одет по-домашнему, держал в руке чашку с недопитым кофе. Он смотрел на нежданного гостя, как на ожившего мертвеца.

«Ты не поверишь, старина – у меня получилось! – восторженно вскричал Роджерс. – Первая спокойная ночь за месяц – а сегодня утром голова ни чуточки не болит!»

Код едва не обернулся, чтобы посмотреть на свои ящики, но вовремя спохватился.

Вместо этого: «Заходи, друг мой, заходи! – воскликнул он с неменьшим воодушевлением. – Заходи скорее и расскажи мне все подробно, а я пока оденусь».

Роджерс влетел в комнату, плюхнулся в кресло, но сразу же вскочил.

«Значит, ты выяснил, в чем проблема?» – непринужденным тоном произнес Код, завязывая галстук.

«Похоже на то. Оказывается, все довольно просто – я только передвинул кровать! Бог его знает, почему, но это сработало! Может, что-то там с воздухом, или в спальню просачивается газ? Как думаешь? Человек с научным складом ума вроде тебя наверняка быстро найдет ответ».

Чтобы скрыть облегчение, Код педантично изобразил приступ энтузиазма.

«Чрезвычайно, чрезвычайнолюбопытно! – воскликнул он. Сверкая пронзительным взглядом, пытливо наклонился к гостю, настоящий „человек с научным складом ума“, изучающий уникальный случай. – Я непременно постараюсь выявить причину этого удивительного феномена, разумеется, с твоего разрешения. Надеюсь, ты разрешишь?»

«Что за вопрос! Выявляй конечно! Заходи сегодня вечером ко мне, пропустим стаканчик-другой. Заодно посмотришь квартиру – возможно, что-нибудь обнаружится».

«Скажи пожалуйста, а ты не…» – начал Код, но Роджерс прервал его.

«Извини, старина, сегодня надо прийти на работу пораньше. Утром я должен присутствовать на встрече в Брайтоне, – важно сообщил он. – Я просто решил сначала забежать к тебе и порадовать хорошей новостью. Так и знал, что тебе будет интересно».

Вечером Код явился к Роджерсу, вооруженный рулеткой, ватерпасом, компасом, карандашами, записной книжкой, полудюжиной стеклянных бутылок и парочкой непонятных приборов, внушающих невольное уважение своим таинственным видом. Он угостился виски с содовой и принялся за работу, а Роджерс тем временем делился с ним фактами. Он сообщил (правда, Код уже знал это), что раньше кровать располагалась в центре комнаты, а ее спинка была придвинута к стене, разделяющей их квартиры; теперь она стояла параллельно ей, так что голова спящего оказывалась в углу рядом с окном.

Код тщательно определил точные координаты объекта, а Роджерс, попивая виски, уважительно наблюдал за его манипуляциями. Код простучал стены, принюхался, изучил показания приборов и набрал пробы воздуха из разных мест квартиры в свои бутылки.

Потом спросил: «Как именно ты спал прошлой ночью? Я имею в виду, в какой позе? На спине или на боку?»

«Как всегда – на правом боку».

«То есть, отвернувшись от стены?»

«Ну да».

Код кивнул: «Ясно». Он продолжил работу, – измерил подушку, расстояние до стены и так далее, – пунктуально добавил новые данные к остальным сведениям в книжке. Потом сел напротив соседа и осушил свой стакан. Отверг новую порцию спиртного, но от пива не отказался.

«Пиво после виски – опасность близко,

Виски после пива – хорошо на диво»

– шутливо заметил Роджерс. – «Так ведь, профессор? Ну что, какой будет вердикт?»

Код выдержал подобающую паузу.

Наконец сдержанно, бесстрастным тоном: «Пока я не могу сформулировать окончательные выводы. Собранные факты необходимо дифференцировать. Возможно даже придется прибегнуть к экстраполяции».

«Экстраполяции? – Роджерс слегка встревожился. – Это что за зверь такой?»

«Экстраполировать означает предположить, прибегнуть к дедукции, сделать гипотетические выводы – вполне обычная процедура, уверяю тебя» – успокоил его Код.

«Только и всего? Ну, тогда ладно», – рассеянно произнес Роджерс.

Он снова наполнил свой стакан и вынул из холодильника еще пару бутылок пива и содовую. Стало ясно, что несколькими порциями спиртного дело не ограничится и намечаются «дружеские посиделки». Код охотно уступил его пожеланиям, ведь сегодня ему впервые представилась возможность наблюдать Объект в его естественной среде обитания, в «натуральном виде», так сказать.

Время шло, стаканчик следовал за стаканчиком, глаза Роджерса стали влажными и блестящими, как у спаниеля, с губ не сходила задорная мальчишеская улыбка, а безволосый череп и лицо уподобились спелой землянике, покрытой капельками росы. Испытав под действием великого уравнителя – алкоголя приступ душевной широты, он уже смотрел на Кода почти как на равного по положению, своего закадычного дружка. Съемная квартира, или, как он предпочитал ее называть, «апартаменты», превратилась в бар, где счастливого Роджерса окружили приятели в кепках, плотных шерстяных пальто, с пышными усами, изливающие потоки инспирированных пивом любезностей. Он нарек Кода «Ником», требовал, чтобы тот звал его «Бак». Поделился заветной мечтой стать директором компании, выиграть чемпионат по бадминтону Северо-Лондонского клуба и улучшить показатели по гольфу. Неожиданно помрачнев, объяснил, почему так боится своих приступов головной боли: отец умер от внезапного кровоизлияния в мозг, когда Роджерс был еще маленьким.

«Однажды ночью, ни с того ни с сего, пошла кровь из носа, и никак не останавливалась. Когда все кончилось, ее вылилось не меньше ведра».

Он поежился. Настроение у него испортилось, но долго оставаться хмурым Роджерс просто не мог. Он снова заговорил о работе. Наклонился к собеседнику, и, широко раскрыв глаза, с сосредоточенно-серьезным видом и раскрасневшимся в предвкушении будущих успехов младенчески-розовым лицом, во всех подробностях обрисовал Коду значение и заоблачные перспективы рынка водосточных труб. Он чувствовал себя одним из посвященных, «настоящим спецом», на котором держится компания, и хотел разделить с кем-нибудь собственный триумф. Он озаботился судьбой друга.

«Слушай, а хочешь к нам? – произнес он трогательно серьезным тоном. – Хочешь я все устрою? По моей рекомендации руководство тебя возьмет не глядя. Кстати, чем ты сейчас занимаешься?»

Роджерс был осторожен и тактичен, словно боялся причинить боль своим вопросом.

«Полагаю, ты желаешь знать, чем я зарабатываю на жизнь? – с кроткой улыбкой произнес Код. – Я агент по продаже игрушек. Нечто в этом роде».

Он извлек из кармана миниатюрный волчок и красно-белую безделушку в форме большого боба. Заставил волчок кружиться в центре столика, а боб неуклюже кувыркаться на скользком лакированном паркете вдоль стены. Забавные движения игрушки всерьез захватили его. Роджеру тоже понравилось, хотя он счел такие развлечения сильно устаревшими. Код будто прочитал его мысли.

«Разумеется, я предлагаю и новые популярные товары. На самом деле, по мере своих скромных возможностей, я тоже участвую в твоем рекламном бизнесе. Продаю всяческие приспособления, которые выставляют в витрине, чтобы привлечь покупателей – одним из первых был утенок, опускающий клюв в миску с водой. Есть еще вращающиеся медные кольца, словно висящие в воздухе сами по себе, и беспрерывно двигающиеся штучки, – наверняка ты их видел? Мы называем их „приманками“.»

«Однако, – воскликнул он страстно, словно под влиянием внезапного порыва, – если под „занятием“ ты подразумеваешь propositum vitae, то есть дело, которому твой сосед и приятель посвятил жизнь, я отвечу, что перед тобой – исследователь, в меру своих скромных способностей изучающий окружающий мир. Я неустанно наблюдаю, неустанно спрашиваю себя: „Как это происходит?“ и „В чем причина данного явления?“»

Он взял полупустую бутылку пива, театральным жестом воздел руку, поднес ее к свету.

«Например, что мы видим здесь? Математики утверждают, что стороны многогранника заметно округляются лишь тогда, когда они обретают космические размеры. Но посмотри: я встряхнул бутылку, в которой плещется жидкость, рождающая пузыри; они поднимаются над поверхностью, образуют некие геометрические фигуры… Эврика! Это многогранники с округлыми сторонами! А теперь в нашем миниатюрном хрупком мирке, спрятавшемся внутри стекла, начинается бурная реакция, вот происходит взрыв, одна из фигур исчезает, но ее соседи мгновенно перестраиваются и заполняют свободное место, образуя новую композицию. Как? И в чем причина данного феномена?»

«Пузырьки воздуха, словно замерзшее семя, плененные в кусочке льда, морозные узоры на окне, огненный демон газовой плиты, вода, извергающаяся из труб с роковой неудержимостью поноса, – ах, сколько счастливых часов проводил я в размышлениях о природе подобных таинств нашего быта! Как часто я замирал, зачарованно следя за безумной, отчаянной пляской капель воды на раскаленной сковородке! Сколько раз во время своих редких поездок за океан я целыми днями смотрел на пену, поглощаемую голубой поверхностью моря! И что соединяет, спрашиваю я себя снова и снова, макрокосм звезд с микрокосмом вирусов? Какая магия, какое волшебное слово заставляет их подчиняться единым законам? А как же свободная воля – первична она или вторична? Присуща она отдельному атому или целой массе? Каждому индивидууму или всему Человечеству?

„Вот чем я занимаюсь, – последнюю фразу монолога Код произнес негромко и веско. – Вот дело, которому я посвятил свою жизнь“.

Он отвлекся от высоких материй и, благодушно улыбаясь, вновь „опустился на землю“.

„Полагаю, ты можешь просто-напросто назвать меня чудаком“, – произнес он со смехом.

Похоже, Роджерс вообще не был готов как-то назвать своего приятеля, потому что с самого начала этой необычной речи впал в восторженный транс. Но теперь он мгновенно стряхнул с себя оцепенение, чтобы снова превратиться в затейника из бара, готового развеселить любую компанию, украсить своим присутствием любую вечеринку. Он попытался развлечь Кода анекдотами, которые наверняка когда-то сам услышал на работе от начальников. В одном святой Петр играл в гольф с „И.Х.“, отличавшимся раздражающей привычкой „подставлять вторую щеку“. В другом некий чиновник в порыве служебного озорства написал под присланным меморандумом „Проявление негативов“. После того, как с документом ознакомился весь офис, на нем появилось еще одно недоуменное примечание: „Где здесь негативное отношение и в чем оно проявляется?“ В прочих образцах остроумия фигурировали епископы, актрисы, лорд Сноудон и другие светские знаменитости, таксисты, домохозяйки, кастраты, извращенцы и раввины.

Хозяин квартиры продемонстрировал карточные фокусы. Потом несколько уморительно веселых минут они перекатывали друг другу боб. Роджерс придумал правила, с целой системой начисления очков. Игра о чем-то напомнила ему. Он решил показать гостю свой коронный номер. „Вот так я умею работать головой!“ – блаженно посмеиваясь, объявил он.

Роджерс вынул из холодильника яйцо. Осторожно удерживая его между большим и указательным пальцами, вытянул губы трубочкой, исполнил торжественный марш и водрузил яйцо на свою блестящую лысую макушку. С грацией индусской танцовщицы повертел головой, потом подпрыгивая прошелся по комнате, вытянув и согнув в запястьях руки так, будто ступал по канату, непостижимым образом предупреждая каждую попытку своего неустойчивого груза свалиться. Глаза его сияли от удовольствия; он то и дело разражался боевым кличем индейцев. Роджерс видел, что сумел впечатлить гостя: Код, задрав брови, ходил вокруг него, изучая покачивающееся на конусообразном черепе яйцо с таким видом, словно даже он, неутомимый исследователь необычных явлений, впервые наблюдал такой сногсшибательный феномен.

„Потрясающе! – время от времени восклицал он. – Невероятно! Это можно назвать подлинной победой разума над природой!“

Окрыленный Роджерс демонстрировал свое умение снова и снова. Код засек время. Рекорд сегодняшнего вечера составил три с половиной минуты, „…но я могу продержаться и все шесть“, – заверил его хозяин квартиры. Когда Роджерс чувствовал, что яйцо вот-вот слетит с головы, он позволял ему соскользнуть и ловко подхватывал у самого пола.

Наконец, усталый но торжествующий, он опустился на стул. Вскоре, повинуясь таинственным законам фрейдистских ассоциаций, обсуждение трюка с яйцом незаметно перешло в беседу о женщинах. Точнее, говорил Роджерс, а Код внимательно слушал и в нужный момент проявлял свое участие глубокомысленным похмыкиванием. Объект явно считал, что обладает неотразимым обаянием и исключительной мужской силой. Коду пришла в голову любопытная идея. Он зашел в свою комнату, а когда вернулся, вручил соседу „нечто чрезвычайно интересное для тебя, дорогой Роджерс“. Это была книжечка карманного формата в прочном желтом переплете, которую Код недавно подобрал, – „за неимением более интересных находок“, – на Денман-Стрит. На обложке значилось: „Все для досуга: модели, массажистки и танцовщицы“.

Код восторженно посмотрел на заголовок.

„Какой у нас все-таки удивительный язык! – воскликнул он. – В какой замечательной стране мы с тобой живем! Скажи мне: где еще „моделью“ принято называть и тех девушек, которым ради заработка постоянно приходится одеваться, и тех, которые должны раздеваться?“

Но Роджерсу было не до лингвистических изысков. Как только он открыл книгу, его круглые, горящие детской радостью глаза от изумления едва не вылезли из орбит. Плотоядно хихикая, он прочитал некоторые объявления вслух.

„Малыш ищет мамочку? Позвони мадам Лоле Крампет, она тебя понянчит“

„Шримати Мина Баннерджи: экзотический индийский массаж, совершенное владение Кама-йогой и секретом восстановления мужской потенции“.

„Подумать только, как им такое сходит с рук? Смотри-ка: „Вечеринки для избранных в Храме Эроса, удовлетворяем любые прихоти“. „Девица Ито, 37-19-35, настоящая гейша, все тайны японского искусства угождать мужчинам“. „Даю частные уроки французского: c’est la vie, не верите – убедитесь сами!“

„Господи! А вот это что значит? "Вас заводят меха? Высокие каблуки? Резина, крокодиловая кожа? Мини-мини-мини? Вас надо строго наказать или одеть? Срочно вызывайте специалистов из агентства с.-м. и ф."

"Душка Диксон ищет мужественного спутника со схожими интересами для увлекательного отдыха на природе". Интересно, кто это?"

"Отдайте себя в опытные руки фрейлейн Шлиммельманн! Такого вы еще не испытывали!"

"Ух ты! – Роджерс едва дышал от возбуждения, словно потомственный алкоголик, которого закрыли в винном погребе. – Никогда бы не поверил!"

Человек, который смог раздобыть такую потрясающую книгу, сразу вырос в его глазах.

"Успокойся! – искренне посоветовал ему Код. – У тебя сейчас буквально слюни текут!"

"Не знаю, как насчет этого, приятель, но мой корень раздулся как пожарный насос! А здорово я сказал – раздулся как пожарный насос!"

"Вот что мы сейчас сделаем, – возбужденно продолжил он, озаренный внезапной идеей, – давай позвоним парочке девиц и вызовем их сюда? Ты как – не против?"

Код отечески-снисходительно улыбнулся.

"Vina parant animos, faciantque caloribus aptos", – продекламировал он, отбивая ритм стаканом. – То есть, вино заполнит сердце страстью (а пестик твой – свинцом). [4]4
  Очень вольный перевод строки из "Искусства любви" Овидия


[Закрыть]

Он покачал головой.

"Однако, на сей счет имеется прямо противоположное суждение, и я, руководствуясь собственным горьким опытом, вынужден с ним согласиться. Что нам говорит о пьянстве Бард? "Вызывает желание, но препятствует удовлетворению". [5]5
  "Макбет", акт II, сцена 3, в пер. Ю. Корнеева


[Закрыть]Ты разве сам в этом не убедился?"

"Ерунда! – яростно откликнулся Роджерс. – У меня всегда удваиваются силы, как только нагружусь хорошенько".

Он потянулся к телефону, но Код удержал его.

"На твоем месте я бы воздержался, старина, – убедительно-серьезным тоном произнес он. – Ты не получишь никакого удовольствия и только зря потратишь деньги. Вот что я тебе посоветую. Договорись с одной из них на завтра! Как раз будет суббота – сможешь заказать ее на целую ночь. Что значит жалкий час-другой для такого парня, как ты, верно?"

Он игриво хохотнул, ткнул Роджерса пальцем под ребра. Тот симулировал разочарование, но позволил себя уговорить. Код видел, что Объект на самом деле уже охладел к своей затее и рад удобному предлогу от нее отказаться. Теперь он вообще не хотел звонить, так что Коду пришлось договариваться за него. Он связался с "девицей Ито", сообщил адрес и имя соседа, обговорил время и цену. Это заняло всего несколько минут.

"А ты как же, Ник? – Роджерс попытался собраться с мыслями. – Ты сам разве не хочешь? Или мы с тобой ее вдвоем…"

Код печально покачал головой.

"Боюсь, что не могу себе позволить такую нагрузку, – извиняющимся тоном произнес он. – Мне нужно многое успеть за выходные. Нет ни лишнего времени, ни сил".

Роджерс немного поворчал, но его уже клонило ко сну, и спорить он не стал. Вскоре у соседа начали слипаться глаза; Код решил, что пора уходить. Он собрал свои измерительные приспособления, положил в карман игрушки и выскользнул за дверь. Роджерс не заметил, как остался один.

Возвратившись, Код отправился умываться перед сном, но внезапно прервал свой туалет, поспешил в комнату и снял с полки черную записную книжку. Немного поразмыслив, занес в нее такие строки:

 
"Да, я желаю, – бросил он, – а разве ты со мной не схож?
"Мы люди, и ничто не чуждо нам, приятель, верно?"
Я лишь кивнул и пилкой для ногтей пронзил насквозь
Кривляку-руку, пригвоздив к дверям часовни скверной
Пятерку пальцев, изогнувшихся бесцельно".
 

Сидя за столом, он ощущал незримое воздействие Машины. Включить Ее? Нет, не стоит: уже поздно, и в любом случае, сейчас это небезопасно. Когда клетки мозга находятся под воздействием алкоголя, всякое может случиться.