Текст книги "Неуязвимый (в сокращении)"

Автор книги: Фил Эшби

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

В конце концов замбийцы остановились у деревни Макот, что в двадцати километрах к западу от Макени, и сообщили, что ведут переговоры с командиром блокпоста. Повстанцы заявили, что все случившееся было следствием «взаимонепонимания», и пригласили командира замбийцев и его эскорт приехать в Макени, чтобы обсудить «соглашение» с тамошним командованием. Повстанцы вежливо попросили замбийцев послать лишь небольшое число людей, «чтобы не пугать местных жителей».

Мы слышали, как машины замбийцев проезжают мимо наших позиций, кричали, чтобы предупредить их, но шум моторов не позволил им нас услышать. Мы пытались связаться с ними по радио, однако замбийцы включали свои рации, лишь когда их машины останавливались.

Что случилось затем, мы узнали лишь несколько недель спустя. Командир замбийцев и три его бронированные машины въехали в расположение штаба повстанцев, ворота за ними закрылись. Внезапно из соседних зданий выскочило множество повстанцев. Замбийцев вытащили из машин, раздели и связали.

В основном же конвое второй по старшинству офицер решил по прошествии трех часов направить в Макени разведгруппу. Как и прежде, повстанцы готовы были помочь замбийцам при одном лишь условии – группа должна быть небольшой. Мы услышали гул новых бронированных машин и решили предупредить их. Взяв с собой группу кенийцев, мы выскочили из лагеря и побежали к дороге. Я уж было начал махать руками, чтобы конвой остановился, но тут заметил, что головная машина набита повстанцами. Замбийцев нигде видно не было. Пришлось спешно вернуться в лагерь.

В основной колонне замбийцев о происходящем ничего не знали. Они лишились командира, его заместителя и всех своих раций и потому оставались на месте. ОРФ пытался заставить командира замбийцев подписать приказ, согласно которому его людям следовало продвигаться к Макени небольшими группами. Поначалу тот отказывался сделать это, даже под пытками. Тогда повстанцы привели одного из замбийских солдат и содрали с него кожу, с живого. И командир приказ подписал.

Повстанцы доставили приказ в колонну замбийцев. Вся колонна разбилась на небольшие группы, которые и выступили на Макени. И все они попали в засаду.

Мы наблюдали из лагеря, как мимо нас проходит один нагруженный пленными замбийцами грузовик за другим. Теперь мы были предоставлены сами себе.

Печально, однако ОРФ удалось в тот раз обмануть некоторые из частей ООН. Повстанцы, переодевшиеся в замбийскую форму и ехавшие в замбийских машинах, устремились к Фритауну. Их беспрепятственно пропускали на блокпостах ООН, так что они, застав врасплох подразделения ООН, брали солдат в плен или убивали. Из-за ненадежности связи предупредить все передовые посты вовремя не удалось, и части нигерийцев, стоявшие к западу от нас, потеряли таким образом несколько своих позиций.

Мы держались еще три дня, постоянно чувствуя, что от насильственной смерти нас отделяют лишь секунды. Были, разумеется, и смешные моменты. К примеру, на третий день кенийцы решили сварить и доесть оставшуюся еду. Когда из-под навеса над столами донесся крик о том, что обед готов, кенийцы, все как один, помчались туда. Я стал кричать: нельзя всем сразу оставлять позиции, но их старший сержант отвел меня в сторонку и успокоил.

– Не тревожьтесь, – сказал он, – это же Африка. Повстанцы тоже обедают и, пока все не съедят, в наступление не пойдут.

И он оказался прав.

Фергус и его коллеги по ММР укрылись в одном с нами лагере. У них имелась своя стратегия, позволявшая справляться с напряжением, – марихуана, причем в огромных количествах. Я почти завидовал им, глядя, как они сидят в своем джипе, совершенно очумелые, и слабоумно хихикают, когда над головами у них пролетают пули.

На третий день мы получили по спутниковой связи очередную новость: телохранители Фодея Санко расстреляли во время митинга во Фритауне невооруженных мирных жителей. Начавшиеся после этого беспорядки заставили самого Санко укрыться в буше. Дипломатические игры закончились.

В тот же день генерал Иссах, полевой командир ОРФ, живший в Макени, усилил повстанческое оцепление нашего лагеря и ввел комендантский час. Это должно было осложнить любую попытку совершить побег. А мы – какое странное совпадение! – тогда же получили совет полковника Баббингтона: «Попытайтесь бежать». Вот досадно: раньше нам отказывали в разрешении совершить побег, а теперь, когда обстоятельства стали куда менее благоприятными, именно к нему и подталкивают.

Наши шансы прорваться через оцепление живыми я оценивал невысоко, о чем и сказал полковнику Баббингтону.

– Сэр, если я скажу вам, что наши шансы пройти через оцепление составляют двадцать процентов, что вы мне посоветуете?

– Действовать!

Выводы, которые следовали из его совета, оказали на меня отрезвляющее воздействие. Черт, подумал я. Он думает, что нас всех того и гляди перебьют.

К этому времени полковник Бао уже знал, что Соединенное Королевство рассматривает возможность оказания силам ООН военной помощи. Если в Сьерра-Леоне появятся и вступят с повстанцами в бой британские войска, повстанцы направят свою ярость против нас.

Напряжение продолжало нарастать и на следующий день, когда появилась «делегация» повстанцев с сообщением, что кенийцам, если они выдадут британских сотрудников ООН, будет гарантирована безопасность. «Братья африканцы, нам с вами сражаться не за что. Передайте нам белых, и вы сможете свободно уйти. Если откажетесь, мы убьем вас всех».

Кенийский старший сержант, отведя меня в сторонку, сообщил мне эту дурную новость. Я решил не пересказывать ее остальным. Кенийцы уже доказали свою готовность сражаться и принять смерть, спасая военных наблюдателей, однако я чувствовал, что им приходится нелегко. Я сознавал, что нам, британским офицерам, остается либо бежать, либо погибнуть при попытке к бегству. Я понимал также, что, поскольку запасы еды и воды подошли к концу, силы скоро начнут убывать, причем быстро. Бежать нужно либо этой ночью, либо никогда. Кенийцы считали, что смогут еще несколько дней продержаться на самом скудном рационе. Половина из них происходила из племени масаи, для которого засуха и голод – вещи привычные, однако в том, что мы, европейцы, сумеем протянуть хотя бы еще немного, я сильно сомневался.

Я раз за разом просил кенийцев выдать мне винтовку, однако винтовок не хватало даже для кенийских солдат, так что просьбы мои отвергались. Я мог без особого труда стянуть пистолет у капитана Корира, пока он спал за своим столом на командном пункте, однако я никак не мог решиться на это. Еще проще было позаимствовать винтовку у одного из тяжело раненных кенийцев, но и на это рука у меня не поднималась. У нас имелись хоть какие-то шансы спастись бегством, у раненых же не было ни одного.

Мы решили не извещать кенийцев о наших намерениях, поскольку я полагал, что они попытаются нас остановить. Я подозревал, что старший сержант о наших планах догадывается, однако он хранил молчание.

Я молился о том, чтобы пошел дождь, но природа была не на нашей стороне. Я видел вдали грозовые тучи, иногда даже молнию, а между тем в Макени погода стояла прекрасная, и мне казалось, что луна и звезды посмеиваются над нами.

План побега был прост. Я отыскал в северо-западном углу лагеря подобие «мертвой зоны». В этом месте мы могли перелезть через стену, попытаться проскочить через оцепление, выбраться из города, уйти в джунгли и затем добраться до Мили-91, ближайшего городка, удерживаемого силами ООН. До него было около восьмидесяти километров по территории, контролируемой повстанцами. В этой части страны джунгли были местами вырублены и отданы под пахотные земли, здесь находилось множество деревенек и ферм, однако в каждой из деревень стояли и бойцы ОРФ. Это означало, что в дневное время передвигаться нам будет нельзя. Переходы надлежало совершать по ночам, а на день укрываться.

Все это походило на прогулку от Лондона до Брайтона, но только без запасов еды и питья, через густой лес, в атмосфере, больше всего напоминающей сауну, и – что весьма желательно – без каких-либо встреч с местными жителями. Восемьдесят километров по прямой легко могли обратиться в двести восемьдесят. Я полагал, что дорога займет у нас примерно неделю.

Я доверился Фергусу, чувствуя себя виноватым из-за того, что мы покидаем его. Фергус прямо ответил мне, что без нас у него хлопот будет меньше. Он собирался на следующий день вступить с повстанцами в переговоры – может, за деньги его выпустят. Я спросил, не хотят ли его люди попытать удачи вместе с нами. Он считал их физически недостаточно крепкими для этого и потому предложение мое отверг. Мы пожелали друг другу удачи.

Большую часть наших припасов мы уже израсходовали, так что у нас оставалось лишь:

• по литру воды на каждого (на крайний случай);

• несколько ломтей хлеба и моя жестянка с фасолью;

• карта масштаба 1:500 000 (одна десятая масштаба стандартной военно-топографической карты Соединенного Королевства, один сантиметр карты соответствовал пяти километрам);

• компас;

• принадлежащее Энди портативное устройство ГСП (глобальной системы позиционирования);

• небольшая походная аптечка;

• портативные фильтры для воды плюс йод и обеззараживающие воду таблетки.

Пол ни за что не соглашался расстаться с фотоаппаратом. Это было не таким уж и легкомыслием, как могло бы показаться. Повстанцы очень любили позировать, порой достаточно было лишь извлечь фотоаппарат, чтобы обратить потенциально враждебных жителей деревни в лучших друзей.

Я решил взять с собой спутниковый телефон. По форме и размерам эти устройства больше всего напоминают ноутбук. И, подобно ноутбукам, они довольно легко ломаются, а батарейки в них садятся в самый неподходящий момент.

Я воспользовался этим телефоном, чтобы сообщить полковнику Джиму, застрявшему во Фритауне командиру нашей группы, подробности предполагаемого побега и рассказать о выбранном маршруте. Джим ответил, что Фритаун может вскоре перейти в руки ОРФ, силы которого быстро надвигаются на столицу.

При заходе солнца я сделал три звонка в Соединенное Королевство. Сначала я поговорил с папой, поблагодарив его за то, что он был таким прекрасным отцом. Я с удовольствием поговорил бы и с мамой, но не хотел ее пугать. Отец сказал, что любит меня, и пожелал мне удачи – я чуть не расплакался.

Потом я позвонил Дэну Бэйли, старому другу. Ему я объяснил, какими я желал бы видеть мои похороны. Где именно меня закопают, мне было все равно, но хотелось бы услышать на прощание кое-какие гимны и приятные отзывы о себе. Я также попросил его, если мы не прорвемся, позаботиться об Анне. Дэн сказал, что я заговорил совершенно как персонаж из голливудского фильма, после чего разговор перешел на успехи нашего любимого футбольного клуба.

Последним был пятнадцатиминутный разговор с Анной. Я старался быть оптимистичным, однако вынужден был признаться ей в том, что этот наш разговор может оказаться последним. Мне никак не удавалось найти слова, которые объяснили бы ей, как сильно я ее люблю, и потому под конец было очень трудно положить трубку. Последние наши фразы оказались одинаковыми: «Береги себя. Люблю».

Разговор с ней вдохнул в меня новые силы.

В бегах

Если оставаться всю ночь на ногах (не принимая при этом никаких таблеток), хуже всего чувствуешь себя часа в четыре утра. Этим мы и воспользовались. Приток адреналина в кровь позволял нам ощущать себя бодрыми, а вот большинство повстанцев будут в это время, как я надеялся, достаточно сонными, так что можно проскользнуть мимо них. С другой стороны, если ждать до четырех, на то, чтобы добраться до джунглей под покровом темноты, остается всего два часа. Этого мало, поэтому побег мы назначили на три.

За полчаса до выступления мы проверили свое снаряжение и в последний раз обговорили план побега. Я заставил каждого попрыгать, дабы убедиться, что никакие части нашего снаряжения на ходу бренчать не будут. Затем мы, взяв из кострища уголь, зачернили себе лица. У Дэйва, недавно получившего жалованье, имелась тысяча долларов наличными. Мы разделили их между собой – на случай, если нам придется расстаться. И наконец, мы сорвали с нашей формы опознавательные знаки ООН. Эти ярко-голубые эмблемы – символы нейтралитета ООН, предположительно гарантирующие безопасность тем, кто их носит, однако нас они могли сделать лишь более заметными в темноте. Теперь мы уже не были наблюдателями, отныне мы, хоть и невооруженные, – участники боевых действий.

Чтобы успокоить нервы, мы с Дэйвом выкурили по последней сигарете, а там и еще по одной. Поскольку продолжительность нашей жизни, вполне вероятно, сократилась до тридцати минут, я махнул рукой на вред, который курение в конечном счете наносит здоровью.

В 2.45 все последние приготовления закончились, поэтому дальнейшее ожидание стало бессмысленным. Я предложил выступить чуть раньше, и все со мной согласились. Стараясь производить как можно меньше шума, мы прокрались в северо-западный угол лагеря. Чтобы легче было перебраться через стену, я подставил стул. Мы все сошлись на том, что говорить о наших планах капитану Кориру не следует: он мог остановить нас. Поэтому я просто перемолвился с капралом и попросил его нас прикрыть. Капрал высказался против нашей затеи и велел нам не двигаться с места, пока он не договорится со своим начальством.

Я постарался говорить как можно увереннее:

– Капрал, я получил от моего правительства приказ бежать отсюда. Поскольку вы кениец, приказать вам помочь нам я не могу. Поэтому я обращаюсь к вам как к товарищу по оружию. Мы попытаемся пройти через оцепление. Если заметите какое-либо движение на позициях повстанцев, пожалуйста, скажите своим людям, чтобы они прикрыли нас огнем.

Капрал молчал, однако я решил истолковать это как знак согласия. Я прошептал моим товарищам несколько последних слов:

– Удачи, ребята. За мной.

И перелез через стену.

С самого начала все пошло наперекосяк. Я спрыгнул со стены и стал ждать… и ждал, и ждал. Внезапно один из кенийцев, возможно спросонья, передернул затвор винтовки и начал стрелять. Возможно, он принял нас за бойцов ОРФ. Стало ясно, что уйти по-тихому нам не удастся. Я видел, как зашевелились повстанцы. И надеялся только на то, что они меня не заметят.

Я подумал: не перелезть ли мне через стену назад? Быть может, нам следовало отложить побег? Однако в глубине души я понимал, что вопрос стоит только так: сейчас или никогда. Я сжался под стеной в комок, чувствуя себя выставленным на всеобщее обозрение. Мне так хотелось, чтобы остальные поторопились. Однако у них возникли проблемы. На «безопасной» стороне стены один из кенийцев наставил на Энди винтовку, угрожая застрелить его, если тот попытается перелезть через стену. Потом я услышал голос часового, он заступался за нас. Похоже, слова его оказали должное воздействие.

Следующим был Пол. Несмотря на страх, я все же не удержался от улыбки, увидев, как он зацепился ремнем за край стены. Несколько секунд он провисел, молотя ногами по воздуху, потом сумел освободиться. Дэйв и Энди перебрались через стену довольно тихо. Впрочем, в ночном безмолвии даже малейший шум способен был выдать наше присутствие.

Теперь у нас обратной дороги не было.

– Все в порядке? Тогда за мной.

Утренние пробежки нескольких предыдущих месяцев позволили мне хорошо изучить все проулки и тропы Макени. Я создал в уме целую карту, которой теперь и руководствовался.

Мы заранее решили, что скорый шаг будет наилучшим вариантом быстрого и не бросающегося в глаза передвижения, однако трудно было удержаться от искушения перейти на бег. Я пожалел о том, что поддался ему, когда, обогнув первый стоявший на нашем пути дом, угодил в ограду из колючей проволоки и поранил веко и губу. Боковым зрением я заметил какое-то движение на ближайшей позиции повстанцев и замер, ожидая стрельбы.

Однако стрельбы не последовало. Возможно, нас приняли за патруль повстанцев или просто предпочли «не заметить», чтобы не ввязываться в перестрелку. Долю секунды я смотрел в глаза повстанца, потом отвел взгляд и пошел дальше. Должно быть, мой ангел-хранитель бодрствовал в эту ночь допоздна.

Продвигаясь по городу, я на каждом углу, за каждым зданием ожидал засады. Несколько раз мы видели патрули, однако вовремя уклонялись от них. Стоявшая вокруг тишина казалась нам жутковатой – мы слышали лишь звук нашего дыхания. Все чувства были обострены, и с каждым шагом страх, казалось, переходил в радостное возбуждение. Я ощущал себя более живым, чем когда-либо прежде, и наслаждался притоком какой-то первобытной силы. Теперь, когда путь назад был отрезан полностью, я почему-то испытывал странное спокойствие. На несколько мгновений я почувствовал себя почти неуязвимым, как физически, так и психологически. Я был уверен, что, если повстанцы попытаются меня остановить, я, даже получив от них пулю, перебью их голыми руками.

В качестве ориентира в ночной темноте я наметил стоявшую в пригороде старую радиомачту. А когда мы ее миновали, ориентирами стали сиявшие в ночном небе звезды. Мы прошли неподалеку от нашего прежнего жилища. Я погадал, не вернулся ли назад Супермен. Впрочем, задерживаться и выяснять это вряд ли стоило. И мы пошли дальше, в поля. Километра полтора мы двигались в направлении, противоположном тому, что нам требовалось, надеясь запутать тем самым возможных преследователей, а потом повернули на юг, куда с самого начала и намеревались направиться. Я надеялся, что этого будет достаточно, чтобы сбить с толку преследователей.

Следующим серьезным препятствием была большая дорога, которую нам следовало пересечь. Мы планировали вначале затаиться и осмотреться, а потом уже переходить. На деле же я буквально споткнулся об нее. Минуту назад я продирался через густые заросли, а тут вдруг налетел на насыпь и упал на гудрон. Поднявшись, я глянул вправо и влево, а затем перебежал через дорогу – остальные последовали за мной.

Весь следующий час мы карабкались вверх по крутому горному склону. Путь мы выбрали трудный, зато надеялись избежать встречи с кем бы то ни было. По счастью, блокпосты повстанцев мы замечали раньше, чем повстанцы нас. Как правило, они выдавали себя курением – мы видели светящиеся во тьме огоньки сигарет.

Мы едва не провалили всю нашу затею, забредя по недосмотру в деревню. Я различил вдали очертания холмов и двинулся прямо на них. Внезапно залаяла собака, поднялся крик. Зрение сыграло со мной дурную шутку – на самом деле холмы были крышами домов, да и стояли они не в нескольких километрах, а в нескольких метрах от нас. Мы бросились бежать.

Примерно через час мы остановились, чтобы свериться с картой, и я прикинул наше положение. Мы с Полом чувствовали себя достаточно крепкими, а вот Энди и Дэйв передвигались слишком медленно. Мы отпили немного воды из бутылки. Я сказал моим спутникам, чтобы они выпили столько, сколько сочтут нужным. Сам я сделал только один глоток. Я и хотел бы отпить побольше, однако скорость нашего перемещения определялась самым медленным из нас. Так что, если я мог помочь этому человеку, уступив ему часть моей воды, это шло на пользу всем нам.

Мы добрались до места, где я, совершая утреннюю пробежку, всегда поворачивал назад. Дальше шли места, нам незнакомые, ориентироваться приходилось по компасу. Я понимал, что мы с каждым шагом удаляемся от худшей из грозивших нам опасностей, и пока что чувствовал себя превосходно. В голове у меня зашевелились мысли о том, как здорово будет снова вернуться в цивилизованный мир. «Пиво, сон, мягкая постель…» Глухой удар и стон вернули меня к реальности.

Упал Дэйв. Он поднялся, но передвигался теперь с явным трудом. Учащенное дыхание его определенно свидетельствовало о тепловом ударе. Я вспомнил занятия по оказанию первой помощи: «Покройте пострадавшего прохладной, влажной тканью и дайте ему попить». Дело нехитрое – когда у тебя есть лишняя вода. Лучшее же, что могли сделать мы, – это снять с себя рубашки и обмахивать ими Дэйва, чтобы охладить его хоть немного.

Впрочем, я решил попробовать кое-что еще.

– Бандана при тебе, Дэйв? – прошептал я.

– Конечно, а что?

– Дай-ка ее мне – я пописаю на нее, а ты накроешь ею лицо, чтобы поостыть.

Он тут же заявил, что чувствует себя намного лучше.

И мы двинулись дальше.

За тридцать минут до рассвета я начал подыскивать подходящее укрытие. Мы прошли еще примерно с километр вдоль каких-то распаханных полей. Путь был относительно легким, однако рискованным, поскольку мы оставляли следы, поэтому я, воспользовавшись участком каменистой земли, еще раз резко сменил направление. Мы забились в густые заросли, свели за собой ветви. Если мы будем сидеть тихо, нас никто не увидит и не услышит, к тому же нависавшие над нами ветки давали тень. И мы приготовились ждать.

Насекомые жалили нещадно. Репеллент у нас с собой был, однако воспользоваться им мы не рискнули. Всякий, кто оказался бы рядом, мог унюхать его. Пока все шло по плану, и это было приятно. Пол расхрабрился настолько, что даже сфотографировал нас. Во мне крепло чувство, что нам и в самом деле удастся добраться до своих.

Но мы рано радовались. Столь тщательно выбранная нами позиция оказалась расположенной рядом с деревней. Мы различали даже плеск воды в ведрах, вытаскиваемых из колодца. Слышали мы и разговоры солдат-повстанцев. Нам страшно хотелось пить, однако колодец этот мог с таким же успехом находиться на другой стороне земного шара.

День выдался знойный. Тени было немного, поэтому нам приходилось отсиживаться в ней по очереди. Мы находились почти на экваторе, да еще в самое жаркое время года. К тому же и влажность как в сауне. У нас еще оставался литр воды, однако я приказал до ночи к ней не прикасаться.

Я уже несколько дней жевал кусочек жевательной резинки. Вкус он утратил давно. Я предложил его моим спутникам, а поскольку кусочек был слишком мал, чтобы разделить его на части, мы передавали его по кругу – каждый жевал его около часа.

У меня был с собой коротковолновый приемничек, и я, прижав его к уху, настраивался на частоты, используемые ООН и ОРФ, – это позволяло составить представление о происходящем в стране.

День был субботний, и после полудня зарубежное вещание Би-би-си вело прямую трансляцию футбольного чемпионата Англии. В этот день «Арсенал» играл с «Челси», и я, преданный болельщик «Челси», не удержался от искушения послушать репортаж. (Все прочие полагали, будто я старательно прослушиваю волну ООН – разубеждать их я не стал.) Матч был финальный, и, когда за пятнадцать минут до его конца «Арсенал» забил победный гол… я чуть не выругался вслух.

К шести вечера мы пролежали в свирепой тропической жаре больше двенадцати часов, не выпив при этом ни глотка. Я попытался оценить наше положение. Мы удалились от Макени километров на шесть, однако потратили много сил и большую часть запасенной воды. Без нее нам далеко уйти не удастся. Обезвоживание организма стало для нас таким же врагом, как ОРФ. В идеале, нам следовало покидать укрытие не раньше полуночи, когда все местные жители, скорее всего, уже заснут. Однако с каждым часом мы становились все слабее. Я предложил другим допить остатки воды и тронуться в путь, как только стемнеет. Я надеялся, что, выпив всю воду в один присест, мы получим и физический, и психологический толчок, который позволит нам отправиться на поиски источника свежей воды. Все со мной согласились.

На нашей карте имелась пунктирная синяя линия, означавшая «река сезонная», от нас до нее было километров восемь. Пора стояла еще засушливая, однако мы надеялись, что хоть сколько-нибудь воды там найдем. Все было просто: если мы очень постараемся, то сможем добраться до реки. Если река окажется пересохшей, нам крышка.

Едва стемнело, мы обогнули деревню и направились в сторону реки, однако вскоре попали в почти непроходимые заросли, заслонившие от нас лунный свет. Оказавшись в непроглядной тьме, я буквально пробивал себе путь, продираясь сквозь стену из деревьев и кустарников. Я попросил остальных по очереди выходить вперед, однако им не хватало энергии, чтобы торить тропу, и потому пробиваться сквозь лес пришлось мне, расходуя на это последние силы. Я был слишком измотан, чтобы чувствовать боль, однако понимал, что руки мои исцарапаны в кровь, а одежда понемногу превращается в лохмотья.

Скорость нашего продвижения упала до ста метров в час. Река, к которой мы направлялись, начинала казаться невозможно далекой.

Мы добрались до подобия полянки и попадали на землю. Я чувствовал, как в спутниках моих нарастает отчаяние, и сказал им, что в реке непременно должна быть вода и что, как только мы напьемся, к нам вернутся силы. «Осталось всего несколько километров. Мы справимся».

Казалось, природа настроена против нас, однако удача в конце концов улыбнулась нам – мы наткнулись на проложенную в зарослях тропу. Стараясь не думать о возможном риске, я пошел по ней.

Я шел первым и в который раз жалел о том, что у меня нет оружия. Но, как выяснилось, мы не зря рискнули. Пройдя около полутора километров, мы вышли к вырубке. Не желая искушать судьбу сверх необходимого, я оставил тропу. Теперь мы шли по почве, покрытой высокой травой и молодыми деревцами, заваленной срубленными деревьями. Идти было трудно, но по крайней мере мы видели, куда идем. Нам удавалось заранее различать возможные позиции ОРФ и обходить их, оставаясь незамеченными. Слава богу, воины в ОРФ не из самых лучших – часовые сидели, покуривая, у костров, так что мы их замечали раньше, чем они нас.

Дальнейшие мои воспоминания несколько смазаны. Помню, что перестал потеть – во мне не осталось больше жидкости. Да и умственные способности наши ослабли – мозг каждого, утратив возможность регулировать температуру тела, буквально спекался.

Энди начал то и дело падать на землю. И все просил:

– Всего десять минут. Мне нужно отдохнуть.

Я подозревал, что если он ляжет, то встать уже не сумеет, и сказал ему:

– Вставай! Если останешься здесь, ты покойник. А поскольку мы тебя не бросим, то и сами станем покойниками, мне же умирать совсем не хочется, так что давай двигайся.

Мы поплелись дальше, но вскоре Энди снова свалился и вроде бы перестал реагировать на наши попытки поднять его. Пол опустился около него на колени, а после вдруг отпрыгнул:

– Энди, тут здоровенная змея, прямо у твоей головы.

Возможно, он блефовал, но если и так, идея была гениальная. Энди мигом вскочил на ноги.

У нас ушло четыре часа на то, чтобы дойти до места, в котором мы надеялись обнаружить реку. Каждый шаг давался нам с трудом. Я мог думать лишь об одном – о воде.

И вот мы достигли подобия большой канавы, по краям которой росли деревья. Это и была река. Пересохшая. Мы опустились на землю и сидели в молчании, каждый старался справиться с разочарованием. Я лег, смотрел на звезды, надеясь, возможно, что на меня снизойдет вдохновение.

И тут я услышал шум. Поначалу негромкий, он все усиливался и усиливался. Лягушки!

– Где лягушки, там и вода!

Я прикинул по компасу направление, и мы устремились к лягушкам. Однако едва мы сделали первые шаги, как лягушки, услышав нас, мгновенно умолкли. Если бы мы не остановились и не посидели какое-то время тихо, мы их и вовсе не услышали бы. Я доверился компасу и скоро – нате вам! – мы едва не влезли в большую, грязную лужу, служившую им домом.

Даже при лунном свете я разглядел водоросли, покрывавшие, точно пена, поверхность воды; от грязи и гниющих растений в воздухе стоял густой смрад. Однако привередничать не приходилось, и я решил, что если эта вода достаточно хороша для лягушек, значит, будет достаточно хороша и для нас.

У меня и у Пола были портативные фильтры для воды – мы очистили поверхность лужи от пены и начали перекачивать воду в бутылки. Ила в воде было столько, что мой фильтр скоро вышел из строя. Мы не только фильтровали воду, но и добавляли в нее, чтобы убить все вредоносное, капли йода и втрое больше обычного хлористых таблеток. То, что у нас получилось, напоминало на вкус скорее средство для чистки раковин, чем освежающее питье, однако дело свое оно сделало. В тогдашнем нашем обезвоженном состоянии выпить слишком много означало бы заболеть, поэтому мы просидели часа два, медленно глотая воду, пока у нас не раздулись желудки. Я боялся даже думать о том, какая живность поселится теперь в моем кишечнике, и надеялся только, что побочные эффекты появятся лишь после того, как мы доберемся до безопасного места. Мы также доели несколько остававшихся у нас корок хлеба, запивая их водой.

Чувствуя себя намного лучше, мы продолжили путь. В небе собирались тучи. Когда мы в Макени молились о полной темноте, то получили взамен яркий лунный свет. Теперь все было наоборот. Передвигаться во мраке, не спотыкаясь и не падая то и дело, стало невозможно.

Я шел с компасом в руке, останавливаясь через каждые пять шагов, чтобы проверить направление. Поскольку видимые ориентиры вроде луны или звезд отсутствовали, без компаса мы просто ходили бы по кругу.

Я настоял на строгом режиме. Час ходьбы, пять минут отдыха. Час ходьбы, пять минут отдыха. И так раз за разом. Идти было очень тяжело. Марш-бросок выдался в ту ночь не из самых приятных.

Обезвоживание организма было теперь не такой уж и большой проблемой, а вот усталость – была. К этому времени я уже неделю как толком не спал, и мой мозг начал выкидывать самые разные фокусы. Мне становилось все труднее отличать реальное от нереального. У других тоже начались галлюцинации, и приходилось прибегать к помощи товарищей, чтобы проверить, что реально, а что – нет. Если мы все четверо видели одну и ту же вещь, стало быть, она была реальна. Если ее видел лишь кто-то один либо двое, мы ее игнорировали.

Перед самым рассветом мы снова услышали лягушек и свернули к «реке», отыскивая для себя укрытие, которое располагалось бы в лесу, но поближе к воде. Сверившись с картой, мы обнаружили, что удалились от Макени на пятнадцать километров, это все еще составляло меньше четверти пути, который нам предстояло проделать. Вода в этой луже была омерзительной, и я гадал, не принесет ли она нам больше вреда, чем пользы. Впрочем, мы все равно пили ее. Момент этот представился мне подходящим для того, чтобы извлечь на свет припасенное для особого случая лакомство – банку фасоли, подаренную мне Анной на день рождения. Каждый из нас съел по горстке фасоли, а пустой банкой мы стали черпать воду.

Нам следовало еще раз оценить наши возможности. Я считал, что мы теперь находимся достаточно далеко от известных нам позиций повстанцев и можем вызвать вертолет. Все согласились со мной, и на рассвете я взялся за спутниковый телефон.