Текст книги "Неуязвимый (в сокращении)"

Автор книги: Фил Эшби

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)

В апреле 1993 года мы высадились в Белизе, где я почти полгода помогал руководить тренировочным лагерем в джунглях. Анна в мое отсутствие изучала арабский язык в Йемене и Сирии. Поддерживать связь нам было не просто. Открытка, которую я послал ей на День Св. Валентина, прежде чем попасть к ней, четыре месяца путешествовала.

Разлука далась нам нелегко, однако после встречи нас ожидали новые трудности.

Мы оба вернулись в Соединенное Королевство к Рождеству 1993 года. На Новый год мы пригласили в Эдинбург компанию друзей, в том числе Алистера, моего школьного приятеля-скалолаза. Мы весело встретили Новый год, легли поздно, так что, когда я на следующее утро стал будить друзей пораньше, любви ко мне у них поубавилось. Прогноз погоды был слишком хорош, чтобы его проигнорировать, а свежий снег – слишком соблазнителен.

Алистер, Анна и я отправились на север, намереваясь облазить группу из шести Манро (шотландские горы высотой свыше 900 метров). Горы эти стоят далеко от автодороги, поэтому, оставив машину на стоянке, мы под лучами зимнего солнца прошли километров двадцать по снегу к горному приюту под названием Шеневал. Здесь мы приготовили при свечах еду и добрали сна, которого нам не хватило в прошлую ночь.

Следующий день выдался более пасмурным, но достаточно светлым – можно было пройтись по горной гряде. Мы вышли в путь на рассвете и направились к восточному гребню нашей первой в этот день горы. Это был прекрасный скалистый пик, гэльское название которого переводится как гора Меча.

По мере подъема снег становился глубже, однако это нас не смущало. Мы остановились, чтобы выкопать снежный шурф – нужно было посмотреть на наслоения снега и выяснить, велика ли угроза схода лавины. Все выглядело прекрасно, однако, как нам вскоре предстояло обнаружить, состояние снега в верхней части горы было далеко не безопасным.

Через два часа мы оказались на участке глубокого снега. Зная, что на самом верху будет неуютно и ветрено, мы с Анной остановились под вершиной полюбоваться видом. Алистер, которому надоела роль третьего лишнего, пошел дальше вверх по гребню. Быстро поцеловавшись, мы с Анной последовали за ним.

Внезапно я услышал глухой удар и почувствовал, как склон под моими ногами подался: мы запустили лавину. Огромный ломоть снега заскользил вниз – и мы поверх него. Я находился чуть выше Анны и прикидывал, не прыгнуть ли мне вбок и не вонзить ли ледоруб во что-нибудь твердое, чтобы остановиться. Но тут я услышал крик Анны и решил остаться с ней. Я ухватил ее, и мы полетели вниз, цепляясь друг за друга.

В первые несколько секунд, пока мы ехали на снежной плите, склон оставался не очень крутым. Но затем мы докатили до обрыва. Я почувствовал, что мы летим по воздуху, и мысленно помолился. Анна вела себя не столь одухотворенно – ругалась как извозчик.

Я напрягся, предчувствуя столкновение с землей.

Бум-м! Мы с глухим ударом врезались в землю, и на краткий миг я решил, что все закончилось. Несшая нас снежная плита смягчила удар, мы вроде бы не пострадали. Однако теперь гигантская эта плита – квадрат со стороной в пятьдесят метров – разломилась на участки поменьше и помчалась дальше вниз, неся с собой и нас. Мы кувыркались так и этак, я изо всех сил старался защитить Анну, обняв ее, и одновременно пытался упереться ногами во что-нибудь твердое. Нас бросало из стороны в сторону, точно тряпичных кукол, падающие комья снега и льда осыпали нас градом ударов.

В конце концов, скорее благодаря удаче, чем вследствие ловкости, ноги мои уперлись в большой валун, и падение прекратилось. Я лежал ногами вниз по склону, Анна сидела у меня на коленях. На долю секунды я подумал, что мы в безопасности. Но тут на нас накатил остаток лавины, и нас завалило. Казалось, на голову нам обрушились тонны снега. Впрочем, по капризу судьбы мы остановились так резко, что почти весь снег пролетел мимо нас, и потому до поверхности оказалось недалеко.

– Ты как, Анна?

Она смогла лишь слабо простонать в ответ:

– Спина.

Пока мы летели вниз, времени на испуг у нас не оставалось. Однако теперь я ощущал, как страх сжимает мне горло, и сосредоточился на том, чтобы сохранить спокойствие. Я был прижат телом Анны, которую явно терзала боль. Глянув вниз, я увидел, что остановились мы на крутом склоне, почти над обрывом. Если бы мы упали с него, то не уцелели бы. Глянув вверх, я ужаснулся, поняв, какое расстояние мы пролетели – почти сто метров.

Я ощупал себя в поисках повреждений: я мог получить ранения, и лишь адреналин умерял сейчас боль. Все вроде в порядке. Разве что ремешок часов порвался. Возможно, меня отчасти защитил станковый рюкзак. Анне повезло меньше: ее очень сильно помяло.

– Милая, нужно, чтобы ты попыталась слезть с меня.

Мы застряли, причем далеко не надежно, на крутом склоне над обрывом, и нужно было предотвратить дальнейшее падение. Анна попыталась приподняться, но закричала от боли.

– Пальцами ног ты пошевелить можешь?

Это она могла – хороший знак.

– Ладно, сделай глубокий вдох и еще раз попробуй подняться.

Опять вскрикнула. Я представлял, какую боль она испытывает. Все, что мне оставалось, – это поглубже вбить в снег ноги, удерживать Анну и надеяться, что Алистера лавина не унесла.

Казалось, прошла вечность, прежде чем он появился на гребне над нами. Тактичный, как всегда, он полагал, что мы продолжаем миловаться, и не хотел нам мешать. Но в конце концов вернулся посмотреть, куда мы подевались.

– Что вы там делаете? – крикнул он нам сверху.

– Нам до того понравилась прогулка, что мы решили пройти этот участок еще раз!

– Ладно. Держитесь. Я на подходе.

Он спустился к нам, осторожно, чтобы снова не потревожить снег. Анна перестала стонать, это был зловещий знак: она постепенно теряла сознание. Мы с Алистером провели быстрое «рабочее совещание». Нужно перенести Анну на более ровное и безопасное место, где можно будет натянуть на нее побольше одежды и уложить ее в спальник и в гермомешок, имевшиеся в моем рюкзаке.

Я подозревал, что у Анны сломан позвоночник. Я знал, что переносить ее – значит причинить ей страшную боль, а возможно, и новые увечья, вплоть до паралича. Однако, если мы не сделаем ничего, она умрет от переохлаждения. Чтобы поднять тревогу, потребуются часы (мобильные технологии до этого уголка Шотландии тогда еще не добрались), а операция по спасению может занять несколько дней. И мы приняли решение.

– Милая, нам придется перенести тебя. Прости. Будет больно.

Не обращая внимания на стоны Анны, мы подняли ее и понесли к скальной полке. Мы старались сохранить позу, в которой она завершила падение, это свело к минимуму опасность еще сильнее повредить ей спину.

По возможности мягче мы стряхнули снег с ее одежды и запихали Анну в спальник и мой гермомешок. Пришлось снова игнорировать ее крики. У меня были с собой кое-какие обезболивающие средства, но давать ей их было рискованно: они способны замутить сознание и сделать Анну более податливой для внешних воздействий. Лучше терпеть боль, чем умереть от холода.

Еще одно рабочее совещание. Я останусь присматривать за Анной, Алистер же отправится за подмогой. До наступления темноты оставалось около четырех часов. Алистер решил двигаться налегке, оставив нам большую часть своей одежды.

Для нас с Анной начались часы долгого ожидания. Я устроил ее поудобнее, а затем начал делать все то, что хоть как-то могло увеличить наши шансы на спасение. Для постройки иглу снег был слишком рыхлым, однако мне удалось соорудить стену, защитившую нас от ветра. Затем я выложил на склоне большой крест из камней, чтобы нас легче было заметить с воздуха. Пока я работал, мы переговаривались, стараясь поднять друг другу настроение. Я хоть и был все это время спокоен, задним числом понимаю, что вел себя странновато. Видимо, после драматичных событий такое случается. В какой-то момент я спросил у Анны, не возражает ли она, если я сбегаю наверх и все-таки поднимусь на пик. Взрыв красочной брани дал мне понять, что это ее не радует.

Температура упала изрядно ниже нуля, а Анна неподвижно лежала в сыром спальнике. Прежде ее била сильная дрожь, теперь дрожь утихла – и не потому, что Анна согрелась. При переохлаждении организм начинает понемногу прекращать работу, и дрожь утихает. Следующие этапы – кома и смерть. Это и происходило сейчас с моей любимой, и я начинал тревожиться не на шутку. Я лег рядом с Анной на снег и обнял ее, чтобы ей стало теплее. Я упрашивал ее поговорить со мной, гладил по лицу – только бы она оставалась в сознании.

Вокруг темнело, и на душе у меня становилось все мрачней. Я чувствовал себя беспомощным, понимая, что Анна может умереть у меня на руках. И решил: если она лишится чувств, я оттащу ее вниз, какими бы повреждениями это ни грозило. Я начал настраивать себя на спуск и подошел к краю полки, чтобы поискать легчайший путь вниз. И увидел внизу, в сумраке, приближающуюся к нам одинокую фигуру. Алистер возвращался.

Спускаться с горы Алистеру пришлось бегом. Оставив нам свою одежду, он вынужден был двигаться быстрее, чтобы согреться. По счастью, до приюта только что добралась еще одна группа пеших туристов. Должно быть, они здорово удивились, увидев скачущего по снегу налегке человека, и, вероятно, приняли его издалека за сумасшедшего. Тем не менее один из них вызвался сбегать за помощью. Я и поныне понятия не имею, кем был этот добрый самаритянин. Подозреваю, что марафонцем, поскольку двадцать километров, отделявших его от дороги, он одолел за три часа – время, при глубоком снеге, замечательное. Нам говорили потом, что, выйдя на дорогу, он попытался остановить машину, однако несколько водителей проехали мимо. Он почти уже решился угнать стоявший неподалеку автомобиль (мой, надеюсь), но тут рядом с ним наконец остановилась машина. Ближайший телефон находился в нескольких километрах, в поселке Дандоннелл. Там он позвонил по 999.

Нам повезло, на горе Бен-Невис проходили учения ВВС, в которых участвовал вертолет спасателей «си кинг», – оттуда до нас было сорок минут лета. Ненадолго приземлившись в Дандоннелле, чтобы заправиться и забрать спасателей, вертолет отправился искать нас.

Алистер вернулся на гору очень вовремя. Дополнительное снаряжение, которое он принес, позволило нам согреть Анну. Накормив ее горячим куриным супом (вегетарианка с десятилетним стажем, она временно отступилась от своих принципов), мы с Алистером стали устраивать ее на ночь.

Пару часов спустя мы услышали отчетливое биение лопастей вертолетных винтов и увидели сверкание носового прожектора вертолета, поднимавшегося к нам из долины. Мы зажгли фонари, обозначая наше местонахождение.

Спасатели уложили Анну на специальные носилки, осторожно лебедкой втянули их в вертолет, и тот улетел в Инвернесс, в больницу. В отделении неотложной травматологии Анна продемонстрировала истинно шотландскую скаредность, не позволив врачам извлечь ее из моего дорогого спального мешка, разрезав его ножницами. Те пожали плечами: «Ладно». И просто сдернули с нее спальник, проделав что-то вроде трюка со скатертью.

Рентген показал, что один из позвонков треснул, осколки кости сместились «буквально на толщину волоса» в сторону от позвоночника. Анна была на шаг от пожизненного паралича.

Я заставил себя позвонить родителям Анны. Ее отец, сам хорошо знакомый с горами, принял новость со свойственными ему спокойствием и великодушием, я же чувствовал себя прескверно. Может, я в каком-то смысле и спас жизнь его дочери, но, с другой стороны, если бы не я, она вообще не оказалась бы на этой горе. То, что я едва не потерял Анну, стало важнейшей вехой моей жизни и сделало наши с ней отношения еще более крепкими.

Анна провела месяц в неподвижности – на специальной больничной койке – и еще много месяцев ходила в гипсовом корсете, а затем носила спинной бандаж. После нескольких месяцев, проведенных в доме родителей, она заскучала, ей не терпелось выбраться из дома. Она не могла долго ходить, и сидеть ей тоже было тяжело, потому она путешествовала в моей машине, лежа на старом матрасе. Пару раз она даже отваживалась приезжать поездом, чтобы повидать меня. В поезде она лежала поперек двух сидений или в купе проводника – по-видимому, джин с тоником, подаваемый на британских железных дорогах, был наилучшим из доступных болеутоляющих.

За год академотпуска Анне удалось поправить свое здоровье. А еще она с тех пор пристрастилась к скалолазанию, которое оказалось прекрасной терапией, позволяющей сохранять спину сильной и гибкой, – и как же я радовался! Иметь рядом задушевную подругу, которая к тому же становится на отвесных скалах твоим близким партнером, – это и вправду большая удача. Мы оба знаем по реальному опыту, что способны удержать друг друга от падения.

Обучение выживанию

«Помните, все вы – добровольцы», – говорил нам Снежный Сноуден, старшина курсов подготовки горных инструкторов. Впрочем, когда ты продрог до костей и вымотался, напоминание о том, что ты терпишь все по собственной воле и можешь в любую минуту от всего отказаться, – это вовсе не то, что хочется слышать. Чуть не валясь с ног от усталости, я все старался припомнить, с какой стати я решил стать горным инструктором.

Одна из задач морских пехотинцев – это ведение военных действий в условиях холода, и помогают им в этом специально обученные инструкторы, которых называют «горными лидерами». Для того чтобы стать таким инструктором, необходимо пройти самый длинный и, пожалуй, самый тяжелый специальный курс подготовки пехотинца, какой только существует в мире. Пройдя его, ты становишься кадровым офицером горных и арктических войск. «Горные лидеры» имеют в морской пехоте очень высокую репутацию, и мне очень хотелось войти в их число.

Для меня одним из самых памятных дней подготовки был день, который мы провели в Дартмуре, изучая методы штурма со стороны отвесных скал – дело адски трудное, но очень интересное. Горные инструкторы морской пехоты (ГИ) – это профессиональные воины, действующие небольшими группами в тылу противника в тяжелейших климатических условиях. Кадровый офицер горных и арктических войск, быть может, и не добился культового статуса других спецподразделений – таких, как воздушные войска специального назначения (SAS) или морские войска специального назначения (SBS), однако в нашей области мы обладаем репутацией непревзойденной.

Каждый год на курсы горных инструкторов зачисляют всего двух-трех офицеров и около двенадцати капралов, так что конкуренция здесь жесткая. Заявления принимаются и от офицеров других частей, однако зачисляются обычно лишь морские пехотинцы.

Впрочем, первым делом тебе надлежит пройти так называемое «ознакомление». На бумаге «ознакомление» выглядит вполне сносным, тем более что продолжается оно всего лишь неделю. Чего в брошюре не говорится, так это того, что в «ознакомление» втиснуты физические и умственные нагрузки, которых вполне хватило бы и на год, включая ночное ориентирование и скалолазание. Бывает, что «ознакомления» не выдерживает ни один из кандидатов (в моем случае его прошли шестеро из двадцати). «Ознакомление» позволяет отсеивать тех, кому не хватает нужной силы или решимости.

Каждый год пятнадцать-двадцать справившихся с «ознакомлением» военнослужащих приступают к прохождению одиннадцатимесячной подготовки ГИ. Я ощущал себя человеком привилегированным уже потому, что меня к ней допустили.

Впервые мы собрались в плимутских казармах «Стоунхаус» в августе 1995 года. Некоторых моих товарищей по курсам я знал со времени «ознакомления», однако с большинством был незнаком. Среди них был еще один офицер и пятнадцать капралов морской пехоты, но звание значения не имело: всем нам предстояло стать в течение года близкими друзьями, связанными общим опытом и трудными испытаниями.

Первая неделя прошла в освоении теории скалолазания. На каждый день приходилось шесть учебных или практических занятий и два – по физической подготовке. На жаргоне морских пехотинцев подготовка эта называется «озверением».

Затем мы перебрались в Корнуолл и весь следующий месяц изучали основы военного скалолазания, забираясь на утесы мыса Лэндс-Энд. Мы научились преодолевать крутые земляные склоны, строить канатные дороги, чтобы поднимать по ним снаряжение или спускать вниз раненых, и с помощью кошек взбирались по совершенно гладким стенкам. Мы узнали, как спускать со скалы со страховкой морских пехотинцев. Под конец этого курса мы все получили и квалификацию инструкторов по десантированию из вертолетов из положения зависания.

Как-то после полудня мы должны были подняться на утес и спуститься с него. Пока мы стояли и ждали, когда очередной человек достигнет вершины, инструктор задавал нам вопросы, проверяя, хорошо ли мы усвоили лекционный материал. Каждый неверный ответ обходился нам в пятьдесят отжиманий. «Каково усилие разрыва одиннадцатимиллиметровой нейлоновой веревки?» Ну, это просто. «Назовите три области скалолазания в Сноудонии». И того проще. Однако один из инструкторов только что вернулся с острова Южная Георгия у Антарктиды и задавал вопросы настолько темные, что ответить на них не смог бы даже всезнайка. «На какую глубину ныряет морской леопард?» М-м-м… «Назовите семь видов пингвинов». Императорский, патагонский, очковый. Черт, это только три. Ну, по крайней мере отжимания делали нас более сильными.

Как скалолаз относительно опытный, я получал на этом этапе подготовки огромное удовольствие, однако пройти его удалось не каждому, и вскоре наше число сократилось. Несмотря на строгие меры безопасности, два курсанта сорвались со скал и сломали лодыжки. Другие просто сдались, не выдержав бесконечного физического «озверения». Каждый наш день начинался с длинной пробежки по краю обрыва («чтобы разогреться»), а завершался еще более длинной – по нему же («чтобы поостыть»). Дабы мы были всегда начеку, за каждый наш мелкий проступок следовало наказание – отжимания.

Когда карабкаешься по скале, любой промах может оказаться фатальным, а поскольку нам предстояло стать инструкторами, мы рисковали не только собственной жизнью. Поэтому преподаватели с нас глаз не спускали. Это помогало нам остаться в живых, но приводило к жуткому количеству отжиманий. Мы понимали: их назначение состоит в том, чтобы закалить нашу волю, научить держаться до последнего и подготовить нас, физически и духовно, к еще более суровым испытаниям, ожидавшим нас впереди.

Однажды я, в приступе ярости, заявил старшине, Снежному Сноудену, что не очень-то верю в пользу отжиманий. Я полагал, что, скажем, подтягивания представляют собой более уместное для будущих военных альпинистов упражнение.

– Что ж, сэр, если я заставлю вас подтягиваться перед восхождением, вы растратите силы и свалитесь вниз. (Довод показался мне разумным.) Но раз уж вы задали этот вопрос, давайте: подтянуться десять раз и отжаться пятьдесят раз.

Больше я при нем сомнений не высказывал.

Помимо практических занятий на скалах мы каждый вечер слушали лекции по таким предметам, как, например, геология и ориентирование по звездам. А для проверки нашей смелости нас заставляли проходить «испытания на крепость». Одним из них был «Длинный прыжок на Лэндс-Энд» – нужно было перепрыгнуть на шестидесятиметровой высоте над морем с одной скалы на другую, до которой было три с половиной метра. Тому, кто справлялся с этим заданием, радоваться приходилось недолго: через несколько дней его отводили туда же и заставляли проделать то же самое в темноте.

К концу корнуоллского этапа на курсах осталось двенадцать человек. Мы на четыре недели перебрались на север Уэльса, чтобы полазать по скалам национального парка Сноудония; здесь нас ждали скалы повыше и потруднее плюс череда еще более трудных горных маршей: поначалу дневных, а после ночных, причем со все более и более тяжелым снаряжением. Мы оттачивали умение ориентироваться на местности, считая шаги, чтобы точно узнать, как далеко мы ушли. Я радовался тому, что снова попал в горы, однако тяжелый рюкзак и временами отвратительная погода делали путешествие по горам не таким уж увлекательным.

Мы должны были многому научиться, сначала в классах, затем в полевых условиях: как работать с веревками, как прокладывать страховочные линии, с помощью которых солдаты менее опытные могли бы проходить сложные участки. Мы практиковались также в переходе через горные реки. То были реки из тех, по которым обычно проносятся на каноэ любители острых ощущений, да только нам приходилось не спускаться по ним, а пересекать их.

Теорию мы изучили в классе, однако перед практическими занятиями два-три дня лил дождь, и теперь с гор текли бурные потоки. На берег мы вышли, не испытывая никакого энтузиазма. Снежный Сноуден почувствовал наше настроение: никого не тянуло прыгать в холодную, темную воду.

– Ладно, парни, когда учишь морских пехотинцев переходить реки, перспектива оказаться в воде так действует им на нервы, что они не слышат ни одного твоего слова. Уверен, вы согласитесь, что промерзнуть и промокнуть все же лучше, чем постоянно думать о том, как ты промерзнешь и промокнешь. Так что вперед!

Сказав это, он прыгнул в воду. Мы последовали за ним. Всем нам, естественно, хотелось скорее покончить с этим делом, так что никто не осторожничал.

Каждое утро мы перед завтраком в течение часа делали физические упражнения – в темноте. Чаще всего они заканчивались бодрящим заплывом в ближайшей реке. Как-то раз наш инструктор, сержант Ол Уиллис, отвел нас на старый мост через реку Ллигуи. Было еще темно, мы слышали лишь плеск воды в десяти метрах под нами.

Сержант Уиллис встал на парапет и велел нам посмотреть вниз. В темноте скал не отличить было от воды, однако прямо под тем местом, где стоял сержант Уиллис, я увидел два сигнальных огня.

– Так, парни. Вы должны доверять своим товарищам безоговорочно. Видите внизу два огня? Каждый закреплен на скале, скалы разделяет расстояние в два метра. Но между ними вода достаточно глубокая, так что смело можно прыгать. За мной!

И он прыгнул. Я вскарабкался на парапет и тоже прыгнул – наудачу, – остальные последовали за мной. На скалы никто из нас не упал.

Валлийский этап завершился двадцатичетырехчасовым форсированным маршем через высочайшие пики Уэльса. Обучение себя оправдало, мы все справились.

Пока все шло хорошо: мы научились очень многому из того, что могло помочь в горах. Однако теперь нам предстояло освоить практику ведения боевых действий в горных условиях. Горные инструкторы должны уметь действовать в составе разведгрупп. Вот мы и учились действовать группами по четыре-шесть человек – в тылу противника.

Теперь нас обучали создавать скрытые посты наблюдения – в зарослях кустарника или в земле, внутри холма; мы учились также вести ближнюю разведку, что требовало умения, находясь на открытой местности, подобраться вплотную к позициям врага.

Находясь в разведгруппе, вы стараетесь избегать контакта с врагом, однако в крайнем случае придется отбивать нападение и уходить. Мы обучались применению легкого оружия, такого, как винтовка М-16 и ее укороченный вариант, кольт «коммандос». Каждый человек держит оружие и стреляет немного по-своему, так что обучение стрельбе проходит под присмотром опытного инструктора и состоит из проб и ошибок. В конечном итоге ты начинаешь понимать, куда тебе следует целиться, чтобы поразить мишень. Как мне предстояло обнаружить через пару лет в Сьерра-Леоне, солдаты, не прошедшие серьезной подготовки, очень часто оказываются плохими стрелками – даже при наличии у них изрядного боевого опыта. Пальба из автомата с бедра, быть может, и выглядит эффектно в кино, однако попасть в кого-нибудь при такой стрельбе практически невозможно.

И наконец, мы изучили технику отхода и уклонения, которая также очень пригодилась мне впоследствии в Сьерра-Леоне. Четыре месяца мы оттачивали все эти навыки в Дартмуре, а затем, в середине ноября, перебрались в более холодные и менее благосклонные к тем, кто ошибается, горы Шотландии. Мы понимали, что здесь, в Кинлохлевене, нас ожидает самая трудная часть подготовки.

Первые дни оказались достаточно легкими – мы совершали марши по горам, которые я давно знал и любил. Затем нас перебросили на северо-запад Шотландии, в самую глушь, возле Глен-Шил, чтобы преподать там основы выживания. Спали мы в изготовленном из старого парашюта вигваме, прижимаясь ночами друг к другу, чтобы согреться. Дополнительную одежду, непромокаемую обувь и спальные мешки нам запретили брать с собой, но по крайней мере нас снабдили малоизвестной книгой под названием «Справочник-определитель съедобных грибов». Три дня мы практиковались в строительстве укрытий, разжигании костров и ловле диких животных. Нам даже прочитали лекцию о том, как найти воду в пустыне, – при том что лекцию мы слушали, сидя под проливным дождем.

В соседней рыбацкой деревне нам показали, как собирать моллюсков и варить морские водоросли. Водоросли могут быть очень питательными, но для этого их нужно варить в течение четырех часов. А когда речь идет о выживании, на поддержание огня может уйти слишком много сил, так что затраты энергии будут неоправданными. Вода в этой части Шотландии настолько чиста, что здешних моллюсков можно есть сырыми. Мы и ели мидий и даже береговых улиток прямо из раковин.

Нам было приказано изготовить на кусках шелка водостойкие кроки[1]1
  Кроки́ (фр. croquis: croquer – чертить, быстро рисовать) – здесь: Чертёж участка местности, выполненный глазомерной съёмкой, с обозначенными важнейшими объектами. (прим. ред. FB2)


[Закрыть] этой местности – «карты для отхода» – и пришить к одежде. В комплекте жизнеобеспечения у каждого из нас был миниатюрный компас, и мы испытали свои «карты для отхода» во время ночных занятий по ориентированию. Конечным пунктом нашего сбора был паб, расположенный в глухой деревушке. Продавать нам какую бы то ни было еду барменше запретили, зато мы могли восполнить израсходованные нами калории пивом! В ту ночь, вернувшись в свой вигвам, мы спали очень крепко.

Однако весь этот трехдневный комплекс занятий был лишь «техническим этапом» обучения выживанию – нас ожидал еще «этап испытательный». У каждого из нас лежала в нагрудном кармане рубашки водонепроницаемая жестяная коробочка, содержавшая такие вещи, как средства для разжигания огня (водостойкие спички, порошковый магний, марганцовокислый калий и клочок ваты для растопки), проволочные силки, рыболовные крючки, скальпель, таблетки для обеззараживания воды, сильное болеутоляющее, пара кусков сахара и сигарета – это на самый крайний случай.

Мы вернулись в Кинлохлевен, чтобы подготовиться к следующим тактическим полевым упражнениям, и провели два дня, изучая карты, планируя маршруты, собирая рюкзаки. Помимо оружия, боеприпасов, запасной одежды, недельного запаса пищи, раций (с рассчитанными на неделю работы батарейками), приборов ночного видения, оптических приборов и аптечки нам предстояло также тащить на себе горное снаряжение, включающее веревки, шлемы, ледорубы и кошки. Каждый рюкзак оказался таким тяжелым – мой весил больше пятидесяти килограммов, – что его было почти невозможно поднять одной рукой. Вот когда до меня дошло, ради чего нас так изводили отжиманиями: чтобы увеличить объем наших плечевых и спинных мышц. Мы приняли совместное решение никаких палаток с собой не брать – и так тяжело. Хватит с нас и легких пончо. Теперь могу сказать, что это было неправильное решение.

При последних лучах света, перед наступлением сырой и ветреной ноябрьской ночи, мы погрузились в вертолет «си кинг» и отправились на «Гэльские приключения», как именовались эти учения. Мы разделились на две группы – каждая выступала из своего исходного пункта. Наше задание состояло в том, чтобы добраться вертолетом до удаленного места высадки за линией фронта условного противника, а затем пересечь горы и установить местонахождение вражеских позиций, расположенных в трех ночных переходах от нас.

Мы высадились на далеком полуострове Нойдарт. Выпрыгнув из вертолета, я по колено угодил в грязь, а нацепив рюкзак, ушел в нее еще глубже. Мы определили по компасу направление и медленно двинулись к нашей цели. Шел дождь, слякоть под ногами была воистину ужасающая. В полной темноте мы пробирались через торфяники и карабкались вверх по крутым мокрым склонам, от дождя даже маленькие ручейки превратились в ревущие потоки вспененной воды. Мы то и дело крыли последними словами тяжеленные рюкзаки. Если ты падал, то подняться без посторонней помощи уже не мог.

При первых лучах света мы улеглись, завернувшись в плащ-палатки. Почва была залита водой, и через несколько часов наши спальники промокли насквозь. Трудно было думать о чем бы то ни было, кроме холода, сырости и ноющих плеч. Я знал, что мы не первые, у кого создалось об этой горе крайне невысокое мнение, поскольку название ее переводится с гэльского как «гора дерьма».

В течение дня дождь все усиливался, а когда мы снова выступили в путь, поднялась буря.

Во время ночного сеанса радиосвязи мы услышали, что и вторая группа столкнулась с трудностями. Сигнал у них был слабый, однако мы ясно различили повторявшееся раз за разом слово «пострадавший». Штаб сообщил нам, что разберется, в чем дело, нам же приказано было не вмешиваться. И мы, исполняя приказ, продолжили путь.

Добравшись до железной дороги, мы на несколько минут сделали привал под мостом. И воспользовавшись тем, что попали в единственное на многие мили вокруг сухое место, разложили на рельсах кое-что из нашего снаряжения. Мы шутили насчет того, что вот сейчас возьмет да и прикатит поезд, однако на этом участке да еще и в такой поздний час это представлялось весьма маловероятным. Мы уселись на свои рюкзаки и вытащили походные горелки, чтобы сделать себе горячее питье. Всего через несколько секунд до нас донесся сквозь ветер и дождь первый свисток пассажирского поезда. «Черт!» Мы поспешно скинули свои вещи с путей… прямо в огромную лужу. Решительно не рекомендую никому заниматься приготовлением пищи на железнодорожном полотне.

Наша группа продвигалась вперед, еще не ведая о разыгравшейся неподалеку трагедии. Один из членов другой группы, свалившись в ущелье, сломал руку, и теперь предпринимались попытки эвакуировать пострадавшего. Для улучшения связи Снежный Сноуден выехал на «лендровере» из Кинлохлевена в район учений, прихватив с собой связиста и мощную рацию.

Связист, капрал Крис Бретт-Айверсен, устроился на заднем сиденье и настраивал рацию, меж тем как Сноуден устанавливал антенну. В темноте они не заметили, что поставили машину рядом с высоковольтной линией. Когда Сноуден развернул антенну, влажный ночной воздух пробил электрический разряд в 20 тысяч вольт – разряд этот прошел по антенне в рацию. Фибергласовая оболочка антенны, за которую держался Сноуден, электричества не проводит, поэтому он не пострадал. А вот капрал Бретт-Айверсен скончался на месте.