Текст книги "Неуязвимый (в сокращении)"

Автор книги: Фил Эшби

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)

Два дня спустя мы добрались до первого из объектов, однако из-за случившейся трагедии наш боевой дух оказался не на высоте, и учения стали казаться нам бессмысленно трудными. Пока мы устраивали наблюдательный пункт, резко похолодало, и наша мокрая одежда и снаряжение начали промерзать.

К утру несколько членов группы уже страдали от переохлаждения, поэтому наш командир принял решение подняться повыше, в горную хижину, где можно разжечь огонь.

Мы не ожидали, что наши инструкторы отнесутся к этому решению благосклонно, однако они понимали, в каких трудных условиях мы оказались, и решение это одобрили. Вызвали вертолет «си книг», который должен был доставить нас поближе к нашему следующему объекту.

Мы понимали, что особо расслабляться не стоит. Группа инструкторов вовсе не собиралась упрощать нам жизнь. Всего через несколько минут полета вертолет резко приземлился в соседней долине. Нас бесцеремонно выбросили из него, однако мы по крайней мере были теперь на тридцать километров ближе к нашему объекту. Когда последний из нас покидал вертолет, ему вручили конверт с письменными инструкциями, из которых следовало, что вертолет наш сбит ракетой противника. Выжили только мы (какая удача!), и теперь нам надлежало отступить к расположенному в восьмидесяти километрах отсюда (запланированному на случай критической ситуации) месту сбора. Там нас через неделю будет ожидать судно.

Усталые, мы взвалили рюкзаки на спины и потащились через горы. Погода понемногу улучшалась, и мы успешно уклонились от встреч с «противником».

После «гибели вертолета» я сформулировал жизненное правило, которого до сих пор стараюсь придерживаться: «Надейся на лучшее, но рассчитывай на худшее». Рассчитывать только на лучшее – это опасный жизненный принцип.

Неделю спустя судно сняло нас с пустынного берега у самой оконечности мыса Ардгур, и мы обрадовались: наконец-то побудем в тепле и сухости. Мы ожидали, что наши инструкторы похлопают нас по спинам, скажут, что мы отлично справились, и угостят чаем, однако радушного приема нам никто не оказал. Вскоре выяснилось, что учения наши вовсе не закончились.

Инструктор по горной и арктической подготовке

Снаряжение у нас отобрали, затем обыскали, раздев догола, и велели надеть новую форму. Моя оказалась мне сильно мала, к тому же все пуговицы на ней были оборваны. Неприкосновенный запас (хранившийся в маленьких жестянках) у нас отобрали, проверили на предмет контрабанды – денег или кредитных карточек, – после чего вернули.

Мы провели несколько часов, дрожа от холода, затем на палубе появился инструктор горных и арктических войск, старший сержант Брент Хашон.

– Добро пожаловать в упражнение «Синий», джентльмены. В ближайшее время мы достигнем острова Айлей. Вас отправят в тренировочную зону, где вы и останетесь до получения следующего приказа. Если будете жульничать, вас вышвырнут с курсов. Правила таковы.

Первое: сооружать укрытия не меньше чем в километре от любого леса, дороги или жилища.

Второе: не разговаривать ни с кем из местных жителей.

Третье: не покидать укрытий после наступления темноты.

Четвертое: не входить ни в какие здания.

Пятое: не убивать скот и домашних животных.

Удачи.

Когда мы добрались до Айлея, одного из Гебридских островов, славящегося своей ветреной, дрянной погодой, все мы уже окоченели, промокли и одурели от морской болезни. Все, что у нас имелось, – это одежда, в которой мы стояли на палубе, остальное отобрали. Нас разделили на группы по четыре человека, надели на головы мешки, чтобы мы ничего не видели, вывели на берег и затолкали в кузов грузовика. После часа езды нас выволокли из кузова и уложили ничком в холодную, мокрую грязь. Грузовик уехал. Я стянул с головы мешок, огляделся. Кругом одни вересковые пустоши. Ветрено, но дождь прекратился. И мы с тремя моими товарищами принялись за работу. До наступления темноты оставалось два часа. Первым делом следовало соорудить укрытие.

Следующие десять дней мы питались тем, что нам давала земля. Это была настоящая борьба за выживание – в противоположность «игре в выживание», которой обычно занимаешься на учениях. Сомневаюсь, что инструкторы и впрямь позволили бы нам умереть от холода, однако они дали нам пройти половину пути к подобной кончине. Попасть в госпиталь означало бы не выдержать испытания и быть отчисленным с курсов.

Мы построили маленькое, но крепкое убежище (или «схрон») из бревен, кусков рифленого железа и торфа. Костерок, горевший у входа, согревал нас – правда, дышать приходилось дымом. В ближнем заливчике мы ловили кумжу. Она была не крупнее карася, но все же вносила разнообразие в наш рацион, состоявший из травы и морских водорослей. С силками нам меньше везло, зато мы подбирали на ближних дорогах сбитых машинами зверьков.

Чтобы сохранить тепло на ночь, мы согревали в костре камни, а потом заворачивали их в мешковину и использовали в качестве грелок. Набив мешки травой, мы соорудили «одеяла». Все дневное время мы, смахивающие в непромокаемой «одежде» из пластиковых пакетов на пугала, посвящали сбору пищи и топлива.

На десятую ночь я проснулся от того, что на мои ноги, протянутые к самому выходу из «схрона», что-то упало. Полусонный, я гадал, что бы это могло быть.

Ба-бах! В голове у меня зазвенело, и я понял, что это шумовая граната.

Кто-то сдирал с нашего убежища крышу, я услышал мужские голоса, оравшие: «Бери их, гадов!»

Нас, ошеломленных и ничего не понимающих, выволокли наружу солдаты в вязаных шлемах – их было человек тридцать. Мы пытались бороться с ними, однако силы у нас были из-за недоедания не те, да и числом они нас превосходили, так что добились мы лишь того, что получили хорошую взбучку. Завязав нам глаза, нас побросали в ледяной пруд, а после под дулами автоматов повели к дороге и затолкали в кузов грузовика. Так мы на своей шкуре испытали «шок пленения».

Мы более или менее представляли себе, что нас ожидает: этап учебного курса, именуемый «поведение после пленения». Обучение такому поведению проходят все «рискующие оказаться в плену» военнослужащие Соединенного Королевства, в том числе служащие любых частей особого назначения, горные инструкторы и члены экипажей боевых самолетов. Научить человека выдерживать пытки невозможно, однако, ознакомившись с «интеллектуальными» играми, в которые с тобой будут играть на учебных допросах, ты по крайней мере начинаешь понимать, что тебя ожидает. Ты должен постараться не привлекать к себе особого внимания и продержаться достаточно долго, чтобы не поставить под угрозу жизнь своих товарищей, которым, возможно, удалось избежать плена.

Остаток ночи мы провели в ангаре аэропорта острова Айлей – стоя в так называемых «напряженных позах». Это означает, что ты несколько часов стоишь на коленях – или на ногах, но при этом неудобно скрючившись, так что у тебя сводит суставы и мышцы. Весьма эффективный способ изнурить пленника, не подвергая его настоящим пыткам. Как только мы пытались пошевелиться, получали пинок в поясницу. А поскольку человек совсем не шевелиться не может, пинков мы получили немало. Поначалу они были не очень болезненными, но удары наносились в одну и ту же точку, и в конце концов боль стала мучительной. Большинство из нас переносило это стоически, однако некоторые начали вскрикивать и стонать.

На дворе стоял декабрь, и было холодно. Поскольку моя тонкая хлопковая форма была мне мала, живот, лодыжки и предплечья мои оказались открытыми ледяному ветру. Если у нас от холода и изнеможения подкашивались ноги и мы падали на пол, нас на несколько минут затаскивали в теплую комнату и усаживали рядом с нагревателем, а когда мы переставали дрожать, отволакивали назад, на холод. Оказалось, что переходить из холода в тепло и обратно – куда хуже, чем все время оставаться на холоде.

В какой-то момент мне выдали пару носков и велели надеть их. Это было слишком хорошо, чтобы оказаться правдой. Да оно ею и не оказалось. Пока я, с завязанными глазами, пытался онемелыми пальцами расшнуровать ботинки, носки у меня отобрали – все было лишь жестокой шуткой.

Поутру нас, не сняв с глаз повязок, погрузили в самолет, и следующий час мы, все так же в напряженных позах, провели в полете.

После приземления нас запихали в очередной грузовик, отвезли в какую-то старую, как нам показалось, каменную крепость и бросили в подземелье. Следующие тридцать часов нас опять-таки продержали в напряженных позах. Через каждые шесть часов нам выдавали по половине ломтя хлеба и по глотку воды. Несмотря на завязанные глаза, я ощутил, что день сменился ночью. После того как я всю ночь простоял с поднятыми вверх руками, у меня от вынужденной бессонницы и сенсорного голодания начались галлюцинации. Так нас готовили к допросам.

На следующий день повязки ненадолго сняли, и с нами поговорил врач. Он сказал, что телесного ущерба нам не причинят и что, если мы предпочтем сдаться, нашу просьбу удовлетворят. Испытание же закончится, лишь когда мы снова увидим этого же самого врача.

Нас отправили в центр временного содержания. Из расставленных вокруг динамиков лился белый шум (подобный тому, который издает ненастроенный телевизор), и мы, остававшиеся незрячими уже несколько дней, утратили всякое представление об окружающем. Мы не знали, где мы, с кем мы и какое сейчас время суток.

Как все это действует на человека, объяснить трудно. Кажется, что время еле ползет. Я пытался считать секунды, чтобы отметить час, однако больше ста секунд ни разу не насчитал. Мы не знали, сколько охранников находится рядом с нами – при нас они намеренно друг с другом не разговаривали. Мы знали только одно: стоит нам пошевелиться или издать какой-нибудь звук, мы тут же получим оплеуху или пинок.

На допросы нас отводили в залитую ярким светом комнату – там с нас срывали глазную повязку, что приводило к мгновенной утрате ориентации. Поначалу допрашивающие просто орали на нас на нескольких языках – русском, арабском, испанском, а один из них даже на валлийском. И хотя мы знали, что увечить нас не будут, они устраивали представление, круша мебель, а иногда и отвешивая нам пару оплеух.

Но физические мучения – ничто по сравнению с тем, что творилось в моей голове. По временам мне казалось, я вот-вот рехнусь. И я выработал специальную стратегию – раз за разом повторял себе: «Ладно, что бы ты ни захотел сделать, выжди пять минут и посмотри, не изменится ли твое желание». Я снова и снова выполнял этот свой «пятиминутный план», пока что-нибудь во мне не изменялось в отношении умственном либо физическом – похоже, этот трюк срабатывал. Теперь уже и не опишешь, как туго мне тогда пришлось.

В течение следующих двадцати часов нас подвергали череде допросов: то агрессивных, то дружелюбных, то просто скучных. Мы не имели права сообщать какую бы то ни было информацию, помимо своего имени, звания, номера и даты рождения. В ходе одного из допросов меня раздели догола и на глазах у группы женщин, производивших допрос, подвергли внутренние полости моего тела тщательному обыску.

После обыска меня вывели наружу и оставили стоять – с раздвинутыми ногами и растопыренными в стороны руками – у стены. Была холодная, морозная ночь, и я очень скоро замерз. Так я простоял девяносто минут, буквально леденея, и стал уже думать, что в учениях наших произошел некий сбой или кто-то что-то напутал. На самом деле за мной наблюдали с помощью скрытой камеры, и, когда я стал терять сознание, меня отвели в теплую комнату, выдали мне одеяло и чашку чая и оставили наедине с милой и приветливой женщиной. Она попыталась вызвать меня на откровенный разговор, обещая еще чаю и печенья в придачу, если только я расскажу, откуда я. Я это сделать отказался, и меня отвели назад, в зону временного содержания.

Один из моих товарищей по «схрону» на острове Айлей в конце концов сломался. Его отвели в камеру, сняли с глаз повязку. Потом туда же привели другого «заключенного», ему незнакомого, они остались наедине. «Заключенный» этот был на самом-то деле подсадной, однако товарищ мой этого не понял и разболтался. Он рассказал, кто мы, рассказал обо всем, чем мы занимались, даже о том, что в нашей группе есть офицер по имени Фил.

Меня отволокли в ту же камеру, сняли с глаз повязку, и я увидел моего друга и второго «заключенного». Я понял, что происходит, и велел другу помалкивать, но сказанного было уже не вернуть. Друг мой был ошарашен. Я еще успел, прежде чем меня утащили назад, пожать ему руку и сказать, чтобы он держался.

Следующий мой допрос продлился три с половиной часа, и все это время мне снова и снова задавали один и тот же вопрос.

– Ваш номер в полку?

– Н034354Т.

– Номер?

– Н034354Т.

Первые полчаса дались мне легко, я лишь дивился – какой в подобном допросе может быть смысл. Потом меня потянуло в сон, мне стало трудно сосредоточиться. Мой разум начал выкидывать странные фокусы. Я старался мысленно держать перед глазами мой номер и громко зачитывал его при каждом повторении вопроса. Я был словно бы диктором, считывающим информацию с телесуфлера. И хотя по большей части телесуфлер давал мне правильные ответы, время от времени на нем появлялось неуместное слово или цифра, и удержаться и не выпалить их было трудно. Как будто разладилась координация между моим мозгом и ртом.

– Номер?

– Н034354Т.

– Номер?

– Н034354Т.

– Номер?

– Мне кусочек шоколадного торта, пожалуйста.

Задав один и тот же вопрос больше тысячи раз, допрашивающие начали время от времени вставлять и другие:

– Номер?

– Н034354Т.

– Ваше подразделение?

И так раз за разом.

При том онемении, в каком пребывало мое сознание, не ответить было трудно. Теперь я понял, насколько легко довести заключенного до самооговора.

Наконец, спустя, как нам казалось, целую вечность, с наших глаз сняли повязки, и мы снова увидели врача. Мы выдержали испытание – все, кроме моего товарища по «схрону», его с курсов отчислили. Мы сочувствовали ему, но понимали: это не игра.

Несколько лет спустя мне довелось сидеть в одном кабинете с дознавателем, работавшим в военных учебных заведениях, и тот признался, что больше всего ему нравилось допрашивать будущих горных инструкторов, поскольку после всех испытаний мы больше, чем кто бы то ни было, походили на военнопленных.

После рождественского отпуска нас переправили в горы западной Норвегии, в деревню Хогастол, стоящую на краю национального парка Хардангервидда. Следующие три месяца мы обучались боевым действиям в условиях крайнего холода. Хардангервидда – настоящий «дикий край»: во время Второй мировой войны бойцы норвежского Сопротивления годами укрывались здесь от немецких оккупантов. А в соседнем поселке Финсе стоит памятник полярнику Роберту Скотту, именно здесь он тренировался, прежде чем отправиться в печально закончившуюся экспедицию к Южному полюсу.

Все мы уже обучались боевым действиям в арктической обстановке, когда проходили подготовку обычных морских пехотинцев. Однако теперь нас обучали на инструкторов, которым придется думать не только о себе.

Среди множества разных вещей, которым нас обучали, было и умение уцелеть, «проломив лед» – провалившись под лед на замерзшем озере или реке. Если ты не запаниковал, все относительно просто. Ты знаешь, что лед за твоей спиной крепок, поскольку ты только что на нем стоял. Проблема заключается в том, чтобы выбраться из воды со всем снаряжением до того, как тело твое ослабеет от холода. Потеряв снаряжение, ты, даже если и не утонешь, скорее всего, замерзнешь и умрешь. Вся твоя сухая одежда, спальный мешок, палатка, печка находятся у тебя в рюкзаке, в непромокаемом мешке, так что надо за них держаться.

Упражнение это выглядит так. Перед тем как ступить на тонкий лед, ты первым делом ослабляешь крепления лыж и перебрасываешь оружие и рюкзак на одно плечо (чтобы их легче было сбросить, проваливаясь). Когда лед проламывается и ты оказываешься в воде, грудь твою сковывает такой холод, что становится трудно дышать, однако, если не паниковать, ты к этому быстро привыкаешь. Взрослый мужчина, попав в воду температурой 0 °C, сохраняет сознание в течение восьми минут, а за это время вполне можно спастись. Чтобы доказать это, я, обучая года два назад стажеров в Норвегии, прочитал им лекцию о «проломленном льде», стоя в замерзающей воде.

Лыжи и рюкзак (внутри которого присутствует воздух) плавучи, так что о них ты можешь позаботиться позже. Первым делом поворачиваешься в ту сторону, откуда шел. Выкладываешь на лед оружие, лыжи и рюкзак. Дальше все сложнее. Ты перехватываешь лыжные палки так, чтобы, держась за нижнюю их часть, воткнуть их острия в лед, подтягиваешься, вылезаешь и ложишься плашмя, чтобы свести давление тела на лед к минимуму. Затем отползаешь на участок, где лед потолще, и начинаешь кататься по снегу, чтобы снег впитал как можно больше воды, скопившейся на твоем теле и одежде, прежде чем она замерзнет. Снег обладает свойством впитывать воду, как губка, и чем он холоднее, тем лучше впитывает.

Затем тебе приходится бежать наперегонки со временем, чтобы успеть поставить палатку или вернуться в машину, до того как заледенеешь окончательно. Самая низкая температура, при которой я проделывал это упражнение, составляла -27 °C, при ней вода на теле замерзает почти мгновенно, в том числе и та, что попала в глаза. Действовать надо быстро, но без сумасшедшей спешки. Если ты спешишь, сердце у тебя начинает колотиться слишком быстро, и кровь, охладившаяся в твоих конечностях, достигает его, не успев прогреться, отчего сердце может остановиться.

Будучи горным и арктическим инструктором, ты обязан демонстрировать эту технику испуганным новичкам. Важно проделывать это с уверенным видом, дабы показать им, что ничего тут страшного нет. Поэтому любой из нас, если он выказывал испуг, выполняя это упражнение, должен был практиковаться снова и снова, пока все не будет проделано без сучка без задоринки. Большинство управились с первого раза, однако паре ребят пришлось в тот же день повторить упражнение четыре-пять раз. Я им не завидовал.

К марту мы наконец увидели свет в конце туннеля. Хоть нас и ожидали еще месяцы подготовки, после норвежского этапа мы получили значки горных инструкторов, и, что не менее важно, нам начали выдавать жалованье как специалистам.

По возвращении в Соединенное Королевство мы прошли целый ряд курсов: по десантированию из положения зависания, по парашютно-десантной подготовке и, для офицеров, курс штабного планирования, но мы наконец-то заслужили уважение наших инструкторов: отжиматься нам больше не пришлось.

Учеба завершилась в июле – после месяца занятий альпинизмом в Швейцарии, в Бернских Альпах. Там мне платили деньги за то, что я люблю делать и делаю неплохо. Кульминацией стало быстрое восхождение на Айгер в обществе военного по имени Кев. Поднимались мы в буран, однако в сравнении с тем, что нам пришлось пережить, обучаясь на курсах, дело это казалось почти пустяковым.

После такого обучения я рассчитывал получить работу, которая позволит применить все, что я узнал, на практике. Мне предложили место в полку воздушных десантников, 3-й батальон которого, входивший в состав сил быстрого реагирования НАТО, отвечал за боевые действия в холодных условиях. Нельзя было упускать такую возможность, и я провел два года, работая с лучшими солдатами британской армии. Мне, единственному морскому десантнику среди нескольких сотен воздушных, пришлось изрядно попрыгать с парашютом, многому научиться, многому научить других, так что я был более чем доволен.

В то время я каждый год осенью и зимой проводил четыре месяца в Норвегии, на курсах обучения боевым действиям в арктических условиях, уже в качестве инструктора.

В январе 1997 года в Норвегию приехала на зимние каникулы Анна. 25 января, отметив день рождения великого шотландского поэта Бернса ужином, за которым было выпито немало виски, мы по ледяному склону возвращались к моему жилью. Поскользнувшись, мы скатились по склону, оказались в сугробе и лежали, утонув в снегу, смеясь и глядя на звезды. И я вдруг, повинуясь порыву, спросил у Анны, не выйдет ли она за меня замуж. Она сказала «да».

Мы поженились 26 июля 1997 года в Эдинбурге, в центре для торжеств, расположенном у горы под названием Трон Артура. День был дождливый, младенцы плакали, пел я из рук вон плохо, хоть и лучше моего отца и шафера, Алистера, который был с нами, когда сошла лавина, а теперь норовил перецеловать всех подружек невесты – ему это занятие нравилось, а вот его девушке не очень. Свадебный торт наш изображал покрытую снегом гору с двумя фигурками альпинистов внизу. Когда мы стали его разрезать, у моей фигурки отвалилась голова. Несуеверная Анна забросила ее в рот и съела.

После продлившейся всю ночь гулянки с танцами мы с Анной решили пешком вернуться в наш отель. Пока мы шли по пустынным улицам, мне казалось, что я женился на самой прекрасной девушке в мире. На Анне было платье с открытой спиной, и, когда я заметил бугорок, образовавшийся в том месте, где у нее был сломан позвоночник, я едва сдержал слезы. То был, вне всяких сомнений, лучший день моей жизни.

На медовый месяц мы отправились в Венецию, вернее, мы пробыли в Венеции первые два дня медового месяца. До Доломитовых Альп оттуда можно было доехать всего за пару часов, так что остаток месяца мы провели, лазая по горам. Начали мы с отеля пятизвездочного, а потом покатились вниз: четыре звезды, три, две, одна и, наконец, горный приют – после чего оказались в моей двухместной палатке. Даже самый лучший отель не может ничего противопоставить виду, который открывается из палатки, стоящей на полпути к вершине какой-нибудь дальней горы. Правда, мы старались ставить палатку так, чтобы ее не было видно отовсюду – как-никак, это же наш медовый месяц!

Поженившись, мы с Анной постарались перестроить свою профессиональную жизнь так, чтобы хоть на какое-то время оказываться в одном и том же месте. В 1988 году я получил звание майора и кабинетную работу в Лондоне. Работа оказалась достаточно интересной, однако волнующего в ней было мало. Я ходил в штатском, перепахивал гору документов, а в мундир облачался лишь по особым случаям. Чтобы держать себя в форме, я пробегал марафонские дистанции и был счастлив, когда мой начальник отпустил меня на месяц – поучаствовать в восхождении на гору Мак-Кинли на Аляске.

В январе 2000 года я ухватился за возможность проработать полгода военным наблюдателем при частях ООН в тропической Западной Африке. Как и все британские офицеры, работавшие в войсках ООН, я прошел недельный инструктаж, узнал все необходимое о стране, в которую мне предстояло попасть: о Сьерра-Леоне. Я и не подозревал, насколько мне пригодится там мастерство горного инструктора.