Текст книги "Девятый круг"

Автор книги: Фернандо Льобера

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 22 страниц)

Беатрис помедлила немного, прежде чем ответить.

– Возможно.

– Сомневаюсь, что Рос может быть серийным убийцей. Это не соответствует его психологическому профилю.

– Не соответствует? – повторила Беатрис. – Неужели? С моей точки зрения, он достаточно не в себе, чтобы профиль убийцы-социопата подошел к нему как по заказу.

Дель Кампо погладил седую бороду, откинувшись на спинку кресла и не сводя с нее взгляда. Непроницаемое выражение его лица нервировало молодую женщину.

– Что вы знаете о безумии, инспектор?

Беатрис растерялась. Опять не позволив ей ответить, психиатр заговорил сам:

– У меня возникло ощущение, что вы недостаточно серьезно относитесь к душевным заболеваниям. Человек может пережить ампутацию, страдать неизлечимой болезнью, например, СПИДом или раком в последней стадии, но во всех описанных случаях он продолжает осознавать свои действия. Он способен отвечать за себя или общаться с другими людьми с переменным успехом. Он обладает этими возможностями потому, что адаптирован к реальности и воспринимает ее точно так же, как и все окружающие. Он не теряет человеческой сущности, свойства, отличающего его от червя или куска мрамора. Он по-прежнему остается личностью, живущей в обществе. Но люди с поврежденным рассудком, душевнобольные, являются изгоями общества. Так исторически сложилось, что подобного рода больных изолировали в особых центрах, о которых общество старается забыть. До недавнего времени посещения психиатрических больниц сводились к минимуму, более того, факт их существования признавался с большим трудом.

Врач взял трубку и снова поднес к чашечке огонек «Дюпона».

– Безумие, как его обычно называют, – продолжал он, – есть некий континуум. Это последовательность состояний, в большинстве случаев с трудом поддающихся определению, иными словами, нет способа вычислить без риска совершить большую ошибку, в какой степени один человек более безумен или здоров, чем другой. Переход в состояние безумия происходит в тот момент, когда человек начинает существовать в искаженной реальности, формируя свою реальность таким образом, чтобы обеспечить себе самый легкий способ выживания или более удобное существование, стараясь исключить фактор изменчивости, неопределенности, присущий повседневной жизни. Это приводит к уходу от истинной реальности, проблемам в общении и отношениях. Нам часто приходится лечить разнообразные формы психоза. Прежде всего мы стараемся прервать бесконечную череду ошибочных истолкований, с помощью которых больной извращает реальность и которые придают новый импульс процессу, в результате чего воображаемый мир представляется в его глазах более правдоподобным, чем реальный.

Беатрис покосилась на диктофон, чтобы убедиться, что он работает. Она стремилась встретиться с дель Кампо не столько ради информации о Росе или Хуане Аласене (ее она могла получить, хотел того доктор или нет, изъяв истории болезни по судебному постановлению), сколько для того, чтобы составить о докторе собственное мнение. Врач, казалось, глубоко погрузился в раздумья, чем она тотчас воспользовалась, чтобы продолжить осмотр кабинета.

– Следуя вашей логике, доктор, любой человек может оказаться сумасшедшим или, во всяком случае, страдать умственным заболеванием в той или иной мере.

– Опасность впасть в безумие угрожает всем нам: девяносто процентов населения страдает хотя бы одним видом расстройства рассудка, который можно диагностировать и лечить всю жизнь. Если хорошо поразмыслить, люди, чтобы выжить, вынуждены сокращать степень неопределенности, неотъемлемой от их существования. И потому они принимают решения, позволяющие думать не больше, чем необходимо, и руководствуются в своем поведении заданными моделями. Доказано, что мы ведем себя в соответствии с определенными стереотипами. С точки зрения эволюции мы совсем недавно спустились с деревьев. Примитивные инстинкты выживания глубоко пустили корни в нашем подсознании. И происходит следующее: жизнь в обществе влечет за собой конфликт между потребностями человека как индивидуума и тем, что навязывает общество. Следовательно, возникает кризисная ситуация, которая не всегда разрешается удовлетворительно.

Он прервал свою лекцию и устремил взгляд на какую-то отдаленную точку за спиной Беатрис. Она решила, что он собирается с мыслями.

– Весьма распространенная вещь – ревность, – сказал он после паузы. – Глубокое чувство собственничества наших биологических предков занесено в генетический код человека. Когда мы считаем что-то своим, мы склонны добиваться подчинения и контролировать взаимосвязи объекта с окружающим миром. Если представления о действительности одного из партнеров в паре не совпадают с этой самой действительностью, это создает предпосылки для возникновения нарушений в поведении. Предположим, что мужчина в этой гипотетической паре считает, что женщина его обманывает. На основании данного суждения ревнивый муж начинает a priori неверно интерпретировать явления окружающего мира. Когда он видит записанный телефон или адрес на клочке бумаги в сумке или пиджаке жены, он непременно заподозрит, что у нее свидание с предполагаемым любовником. Отказ жены прийти домой в середине дня неизбежно наведет мужа на мысль, что она договорилась с кем-то пообедать и скрывает это от него. Если ему в магазине улыбнется незнакомый человек, муж сделает вывод, что незнакомец в курсе интрижки жены и смеется над ним. И таким образом рассудок нашего героя искажает действительность, подгоняя ее к меркам того мира, который он создал сам и где прочно обосновался. В этот момент процесс еще обратим, но обычно он развивается дальше и выливается в ярко выраженный психоз. Неадекватный человек наслаждается, вынашивая планы возмездия, и предвкушает, как пожалеют потом виновные, что обманывали его и недооценивали. Может случиться, что такой человек, в чьем больном воображении имеется мотив, находит средства и возможность отомстить, и тогда любая мелочь может стать детонатором и послужить причиной трагедии. Мы ежедневно сталкиваемся с драмами подобного рода.

– Мне уже доводилось слышать ссылки на генетику, – сказала Беатрис. – Но я не согласна с утверждением, что наши доисторические инстинкты толкают нас на антиобщественные поступки. Это всего лишь попытки оправдать, например, насилие. Доисторические мужчины доминировали над женщинами и насильно насаждали свой род в племени. Сожалею, но я не разделяю эту точку зрения на мотивацию преступников.

С наступлением вечера кабинет погрузился в сумерки. Маленькая настольная лампа являлась единственным источником света. Лицо дель Кампо пряталось в тени. Периодически психиатр делал короткие паузы, чтобы задать должный tempo [71]71
  Ритм, темп (ит.).


[Закрыть]пространному выступлению или отпить глоток воды. А Беатрис тем временем внимательно разглядывала лежавшие на столе бумаги, документы, записи. Именно в один из таких моментов она заметила лист бумаги, показавшийся ей знакомым. Она присмотрелась. В полутемной комнате, с того места, где она сидела, ей не удалось разобрать текст – небольшой абзац, напечатанный посередине страницы. Дель Кампо невозмутимо наблюдал за ней.

– Инспектор, вы не чувствуете себя в опасности?

– А я должна?

Психиатр положил трубку в пепельницу и открыл яшик с правой стороны стола. Беатрис не могла увидеть, что там лежало внутри. Дель Кампо вновь зажал трубку в руке.

– У вас опасная профессия, младший инспектор. Вам ежедневно приходится сражаться с личностями, привыкшими к насилию, людьми, которые не задумываясь готовы применять силу для достижения своих целей или… чтобы защититься.

Он опять пристроил трубку на прежнее место и опустил обе руки на стол. Послышался тихий стук в дверь, затем она отворилась, впустив седовласую медсестру.

– Доктор, если вам больше ничего не нужно, я ухожу.

– Разумеется. Кто-то еще остался?

Медсестра покачала головой.

– Экстренный случай внизу, но здесь, наверху, уже никого нет.

– Очень хорошо. Спокойной ночи.

Медсестра слегка наклонила голову и закрыла за собой дверь. Беатрис слышала, как ее приглушенные шаги удаляются по коридору, и смотрела на дель Кампо.

– Поговорим об опасности, младший инспектор. Учтите, что такое заболевание рассудка, как, например, шизофрения, встречается сравнительно часто. Представьте, что человека приводят в отчаяния вещи, которые ни вас, ни меня не волнуют. Представьте, что заурядное действие – открыть ящик стола – может оказаться угрожающим. Что лежит в ящике, Пуэрто? Оружие? Безобидные бумаги?

В сумерках она разглядела, как верхняя губа психиатра искривилась в циничной усмешке, и внезапно ей стало жарко.

– Мы одни с вами в консультации, – добавил он.

– Благодарю за пример, доктор, – ответила она с апломбом, хотя чувствовала себя далеко не так уверенно, как хотела показать. Чего добивается этот человек? – Если у вас в ящике оружие… что ж, я вполне способна справиться с такой ситуацией.

Доктор молчал, его руки неподвижно лежали на столе красного дерева.

– Откровенно говоря, доктор, у меня нет времени на теоретические рассуждения, – добавила Беатрис. – Я предпочла бы вернуться к основной теме моего посещения…

Дель Кампо пропустил мимо ушей ее слова.

– Просто поразительно, насколько невежественны люди в том, что касается науки. Всю свою жизнь мы стремимся найти средство от душевных болезней, которые губят мир, и, не пройдет и нескольких лет, станут подлинным всеобщим бедствием, которое сокрушит цивилизацию. Стресс, бессонница, анорексия, лудомания, депрессия – все это создал человек в XX веке. Теоретические рассуждения? Наука продвигается вперед медленно, на ощупь, но она наша единственная союзница в искоренении зла, которое мы сами сотворили. Это не теории, а способ решения проблемы. – Дель Кампо протянул руку к своему стакану с водой, тогда как другая лежала неподалеку от выдвинутого ящика. – Я говорю «способ» в единственном числе, потому что, не сомневайтесь, есть и другие, порой более… радикальные.

Беатрис подметила угрожающую перемену в докторе: в его тоне проскальзывали отголоски пробуждающейся ярости, неистовства, на что прежде не было даже намека. От одного только тона температура в комнате могла бы понизиться на несколько градусов.

– О чем вы говорите?

По его лицу тенью скользнуло странное выражение.

– Я говорю о лечении, младший инспектор. Иногда я прихожу к выводу, что всем нам нужно лечиться. Возможно, человечеству жилось бы немного лучше, если бы в рацион его правителей входили лексатин, орфидал или валиум. У меня исключительно богатый практический опыт, и мое мнение таково: цель оправдывает средства, за редчайшим исключением.

Он умолк, наливая воды в опустевший бокал.

– Иными словами, младший инспектор: людей необходимо лечить вопреки их воле.

Беатрис твердо решила сменить тему, проигнорировав слабо завуалированные угрозы врача, и таким образом попытаться ослабить нараставшее напряжение.

– У меня не очень много времени, доктор, и я хотела бы все-таки поговорить о Хуане Аласене: тип личности, вкусы, общительность, в конце концов, все, что вы можете рассказать мне, не нарушая профессиональной этики, и что может помочь делу.

У доктора сделалось недовольное лицо, и он заморгал. И наконец улыбнулся.

– Преподаватели, сами того не желая, привыкают постоянно кого-то убеждать, прибегать к риторике и диалектике, что не может не сказываться на общем стиле беседы. Догадываюсь, что временами это бывает некстати. Надеюсь, я вас не утомил. Тот, о ком вы спрашиваете, был человеком с низкой самооценкой. На фоне чего очень часто развивается лудомания.

– Это нам уже известно. Позвольте, я задам еще один вопрос: почему вы не сказали Себаштиану Сильвейре, что он лечился в вашей консультации?

Эмилиано дель Кампо усмехнулся, не разжимая губ.

– Я уже все объяснил Себаштиану.

– Надеюсь, вы не откажетесь повторить, – мило улыбнулась Беатрис.

– Хотя его отец – мой друг и первый попросил меня о врачебном вмешательстве, Хуан взял с меня слово, что его лечение будет строго… – он поискал подходящее определение, – конфиденциальным. Я не имею обыкновения нарушать обещания или выдавать профессиональные тайны.

Беатрис почувствовала, что с нее довольно. Она взглянула на часы и решительно встала.

– Я заняла у вас слишком много времени, доктор. Вы были весьма любезны и очень помогли. Полагаю, что больше не придется вас беспокоить.

Пока она это говорила, Эмилиано дель Кампо резко захлопнул ящик. Он пожал протянутую ему руку и заявил:

– Было приятно с вами побеседовать. Я провожу вас к выходу.

Поздно вечером в понедельник Себаштиану вышел из международного терминала аэропорта Барахас. Он глубоко вдохнул свежий воздух и почувствовал себя обновленным просто потому, что ступил на землю этого города. Вокруг него деловые мужчины и женщины, измотанные работой и перелетом, усталой походкой направлялись к стоянке такси: выстроившиеся в длинный ряд машины дожидались пассажиров, готовые развезти их по домам. Себаштиану закинул дорожную сумку на плечо, поднял увесистый чемодан с одеждой, взятой с запасом на долгий срок, и шагнул на улицу. И там, у балюстрады, с вечной своей насмешливой улыбкой, стояла Беатрис.

– Сопровождение заказывали, профессор?

Себаштиану радостно улыбнулся:

– Вот так сюрприз.

– У меня есть связи, и когда я узнала, что ты возвращаешься этим рейсом… Ну, я подумала, что в последний раз мы не оказали тебе торжественной встречи, какая положена знаменитости.

Красный «сеат» был припаркован в зоне погрузки и разгрузки, и они подошли к машине в тот момент, когда жандарм начал проявлять к ней интерес. Беатрис показала свой жетон. Жандарм взял под козырек и отвернулся.

Себаштиану поставил сумку на заднее сиденье, «Самсонайт» – в багажник и устроился рядом с водителем, предвкушая возвращение на Олавиде. Они выехали из аэропорта молча, и только через несколько километров Беатрис открыла рот:

– Как там в Лондоне?

– Солнечно. Уныло. Пусто. Масса неожиданного.

– Неожиданного?

– Новостей, которые нам надо обсудить, – пояснил Себаштиану, подразумевая оланзапин и его использование для лечения психических заболеваний.

Беатрис, уже встроившаяся в ряд на улице Марии де Молина, искоса взглянула на него.

– Каждый раз, когда ты так говоришь, приятель, ты взрываешь бомбу.

Себаштиану фыркнул, откинул голову на спинку сиденья и закрыл глаза. Он намеревался поделиться с ней тем, что узнал об оланзапине и его применении в психиатрии позже, у себя дома, с бокалом в руке.

– Расскажу, когда приедем.

– Ладно. Взамен я порадую тебя тем, что раскопала сама.

– Морантес сказал, что Монтанья наложил на себя руки.

Беатрис вздохнула.

– Точно. Но есть еще новости.

В квартире на Олавиде Себаштиану пропустил Беатрис вперед и нажал старый выключатель, зажигая огромную люстру, свисавшую с потолка в прихожей. Проводив женщину в гостиную, он отнес сумку с чемоданом в свою комнату. Вернувшись, он задержался у деревянного буфета-бара и открыл облупившуюся с годами дверцу.

– Выпьешь рюмочку?

Беатрис, бродившая по гостиной, с любопытством разглядывая семейные фотографии, повернулась к нему:

– Налей мне что-нибудь.

Себаштиану изучил содержимое бара и отставил две пустые бутылки, покрытые пылью. В конце концов нашелся «Макаллан», любимый напиток отца, двадцатипятилетней выдержки – не меньше.

– Виски с… водой, – добавил профессор, припоминая содержимое холодильника.

Направляясь по коридору в глубь дома, Португалец думал о Беатрис. Поймав свое отражение в старом зеркале, он пригладил волосы. Двойник мог похвастаться двухдневной щетиной и на обольстителя никак не тянул. Смиренно признав этот факт, Себаштиану возобновил путь на кухню.

Вернувшись, он обнаружил, что Беатрис по-прежнему с увлечением изучает гостиную. Особенно ее заинтересовала библиотека, заполнявшая массивный стеллаж красного дерева, которую отец собирал на протяжении многих лет. Склонив голову, Беатрис читала названия на корешках справочников, поэтических сборников и сочинений классиков. Себаштиану хранил эти книги здесь, и ни разу у него не возникло желание увезти их в Лондон, несмотря на то что был страстным библиофилом. Он подошел к Беатрис с двумя наполненными бокалами.

– Что ты хотела рассказать?

– Давай выпьем по глоточку виски и поговорим. Мне нужно немного расслабиться, или я упаду в обморок.

Много раз Себаштиану будет потом вспоминать, что же произошло дальше, пытаясь восстановить по крупицам и бережно сохранить мгновения счастья, и ему это так и не удалось. Но результат был очевиден: неведомо как, Беатрис очутилась в его объятиях.

Позднее, спустя длительное время, они лежали, прижавшись друг к другу, в его старой комнате, и Себаштиану предпринял первую попытку реконструировать цепь событий. Но он не мог сосредоточиться, ощущая прикосновение бедра Беатрис к своему паху и волну шелковистых волос у себя на груди. Он слегка приподнял голову, чтобы почувствовать благоухание кожи и аромат мыла, смешанные с запахом влаги ее лона. Он вздохнул, обессиленный страстью и неистовым совокуплением. Стремительным, бурным, с мощным взрывом в конце, оставившим его бездыханным.

– Я догадываюсь, что неприлично давать оценку таким вещам, но у меня нет слов, – шепнул Себаштиану.

– Мы в двадцать первом веке, приятель, – ответила Беатрис, зашевелившись на нем. Она близко заглянула ему в глаза и добавила: – Об этом разрешается говорить.

Она удобно устроилась сверху и провела кончиком пальца по его губам. Нежность ее кожи и щекотание волос на лобке не давали остыть возбуждению. Себаштиану потерялся в миндалевидных светло-карих глазах, горевших необыкновенно ярко. Тайный внутренний огонь, отблески которого угадывались в зрачках Беатрис, навел на мысль об утрате, и думать об этом было невыносимо больно. Он легко мог ее потерять: его любовные связи оказывались всегда мимолетными: страсть быстро вспыхивала и быстро угасала. Португалец возлагал ответственность за это на судьбу. Иными словами, ему не везло.

Себаштиану поднял руку и погладил ее лицо, убрав выбившуюся прядку волос, приставшую к уголку рта. Потом он заговорил, пытаясь выразить то, что чувствовал, вглядываясь в ее черты и восхищаясь маленькими недостатками, ставшими заметным и с близкого расстояния. Слова давались с трудом и звучали по-детски. Наконец он улыбнулся и сдался:

– Чушь какая! Не могу выразить.

Беатрис принялась ритмично двигаться на нем, и он немедленно почувствовал, как оживает его член.

– Несомненно, – прошептала она ему на ухо. – Между прочим, я навестила твоего друга дель Кампо. Странный тип. Нам надо поговорить. У него на столе я заметила одну записку.

Себаштиану попытался вникнуть в смысл ее слов. Он скользнул ладонями по ее спине, спустившись к ягодицам, и позволил пальцам пропутешествовать дальше, погрузив их в ее влажное лоно. Беатрис часто задышала у него над ухом, мгновенно вызвав у него эрекцию.

– Записка, – выдохнула она снова, – очень похожая на… «предсмертные», найденные… ой, что ты делаешь?

Себаштиану схватил ее за бедра и приподнял, чтобы снова войти в нее.

– Потом расскажешь, – сказал он.

16 апреля, вторник

В восемь утра в дверь позвонили. Беатрис и Себаштиану, недавно проснувшиеся и варившие крепкий кофе, молча переглянулись: они никого не ждали. Себаштиану затянул потуже пояс халата и направился к двери. Может, пришел Морантес с новой информацией по делу? Они уже дня два не перезванивались. Если так, это было бы приятным сюрпризом. В зеркале он увидел, как Беатрис прыжком скрылась в его комнате, явно с намерением что-то надеть.

Половицы паркета поскрипывали под ногами. Себаштиану задержался у двери, предусмотрительно посмотрев в глазок, и увидел синие мундиры национальной полиции.

– Сеньор Сильвейра?

Себаштиану молча открыл дверь. За спинами полицейских маячил Гонсалес. Комиссар прошел мимо Себаштиану в квартиру. Он остановился посреди прихожей и, подбоченясь, бесцеремонно принялся разглядывать картины на стенах в холле. С его серого пальто на пол капала вода.

– Не припоминаю, что приглашал вас к себе домой, – сказал Себаштиану.

– Вы и не приглашали, – ответил Гонсалес, не глядя на него.

– Тогда немедленно уходите.

– У меня есть ордер, – предупредил комиссар, хлопнув по карману пальто. Он повернулся и одарил Себаштиану нежной улыбкой акулы. Беатрис появилась в дверях коридора неожиданно.

– Боже, кого я вижу! – вскричал Гонсалес, выразительно гримасничая. – Неужели? Драгоценный младший инспектор!

– Что вам нужно? – резко спросила Беатрис. Она была одета во вчерашнюю одежду, и у нее не хватило времени ни причесаться, ни даже умыться.

Гонсалес отвернулся от нее с выражением глубокого удовлетворения.

– Я приглашаю вас проследовать в мой кабинет, – сказал он Себаштиану.

– Оставьте меня в покое, Гонсалес, – отозвался Португалец.

Комиссар недобро улыбнулся и снова пощупал свой карман.

– Я настаиваю.

Они спустились к машинам, дожидавшимся у подъезда. Себаштиану втиснулся в одну и успел заметить, как Беатрис с мертвенно-бледным лицом садится в другую. Гонсалес отдал короткие распоряжения полицейским и забрался в третий, частный, автомобиль, вероятно, его собственный. Они домчались до комиссариата меньше чем за пятнадцать минут (не включая мигалок), с тыла здания заехали по пандусу в подземный гараж и остановились у лифтов. Один из полицейских распахнул дверь, и Себаштиану неторопливо выбрался. Он оглянулся вокруг, тщательно привел в порядок пиджак и зашагал к лифтам. Поравнявшись с комиссаром, он задержался.

– После вас, Гонсалес, – заявил он.

В кабинете комиссар предложил им сесть и налил три чашки кофе. Себаштиану взял свою и поставил ее на стол. Профессор предполагал, к чему клонит Гонсалес. Тот был крысой, но ловкой крысой. Он не отличался острым умом, зато обладал звериным чутьем и хитростью, чтобы оказаться в нужный момент в нужном месте, с максимальной выгодой использовать подвернувшиеся возможности и избежать неприятностей.

Беатрис сидела рядом с застывшим лицом, в ее глазах угадывались гнев и смущение. Удобно расположившись в кресле, комиссар неторопливо прикурил сигарету «Дукадос» и глубоко затянулся, устроив из этого небольшое представление. Каждое его движение было выверено до миллиметра. Он явно чувствовал себя на коне.

– Я умираю от желания услышать причину этого… приглашения, – спокойно сказал Себаштиану.

Гонсалес развел руками и старательно изобразил доброжелательную улыбку, отчего черты его лица расплылись и оно сделалось похожим на гротескную маску.

– Поболтать с коллегами, – ответил он.

– Полагаю, нам не о чем разговаривать.

– Напротив, – возразил Гонсалес. – Уверен, вас очень заинтересует, что я скажу. Так будет лучше… для всех.

Себаштиану мысленно поздравил себя. Гонсалес был не только крысой, но еще и предсказуемой крысой.

– Я не люблю, когда мне угрожают.

Беатрис молча следила за диалогом, и по ее выражению Себаштиану понял, что она не подозревает об истинных планах шефа.

– Предупреждение относится не к вам, – загадочно сообщил Гонсалес.

Комиссар достал блокнот и зачитал краткую сводку: что, когда, где и с кем Себаштиану делал в последние дни. Гонсалес не забыл упомянуть и о публикации в «Конфиденсиаль», повлиявшей не в лучшую сторону на общественное мнение, и о толстой подборке официальных документов, осевших у него дома на Олавиде, судя по полученным сведениям. Но вот беда: эти документы не предназначались для посторонних глаз, в том числе сотрудника международного агентства. Себаштиану невозмутимо слушал комиссара.

– Информация совершенно секретная, – заключил Гонсалес и выложил на стол козыри. – Утечка информации может поставить крест на карьере младшего инспектора Пуэрто.

Беатрис вздрогнула, но Себаштиану ожидал шантажа.

– Нет законов, – продолжал комиссар, – запрещающих служащим управления спать с кем угодно. Учитывая, что в данном случае речь не идет о национальной безопасности, альковные тайны также неподсудны, но могу поручиться, что ее личное дело будет испорчено навсегда.

Беатрис по-прежнему не вмешивалась в разговор, но краска сбежала с ее лица. Себаштиану надеялся, что она наконец сообразит, какая пошла игра и, главное, что им придется принимать условия.

– С материалами работали исключительно младший инспектор Пуэрто, оперативный уполномоченный в этом деле, агенты НРЦ и я. У меня же удостоверение Интерпола. В чем проблема?

– «Предсмертные» записки – очень тонкая материя. Если сведения о них просочатся, мы потеряем единственное доказательство, объединяющее эти убийства в отдельную серию. Любой дурак сможет совершить похожее преступление, сымитировать стиль записок, и мы не распознаем имитатора. Следствие находится в компетенции данного управления, а не Интерпола.

– Гонсалес, – проговорил Себаштиану, не повышая тона, – записки не имеют никакого отношения к нашему разговору. Вы отлично понимаете, что бригаде нужна помощь, как, впрочем, и то, что следствие продвигается благодаря выводам, сделанным вовсе не вами. Переходите к сути.

Себаштиану не стоило большого труда сохранять выдержку. Комиссар старательно подготавливал почву, чтобы выдвинуть свои требования, так что оставалось лишь ждать, когда он закончит.

– Еще кофе?

Себаштиану решительно отказался. Гонсалес наслаждался ситуацией: чувство превосходства над Португальцем было ему внове, и он собирался использовать случайное преимущество на все сто процентов. Он встал, подошел к кофеварке и вновь наполнил свою чашку.

Беатрис начальник подчеркнуто не замечал, словно в кабинете ее не было. Гонсалес уверенно разыгрывал партию, и унижение Беатрис, видимо, являлось частью стратегического замысла. У Себаштиану закралось подозрение, что комиссар втайне вожделел ее. Да, в дополнение к его амбициям им не хватало только ревности. Беатрис была обворожительно хороша, и легко представить, до какой степени ненависти мог довести отказ мужчину типа Гонсалеса.

– Я человек разумный, – начал комиссар, – и не хочу никому вставлять палки в колеса. Я предпочел бы… – он возвел глаза к потолку, тщательно выбирая слова, – уладить столь деликатные и принципиальные проблемы по-дружески. Или цивилизованно, если угодно.

– А точнее, вы хотите, чтобы результаты моего расследования исходили непосредственно из вашего кабинета, – подвел черту Себаштиану. Стало быть, он не ошибся, Гонсалес действительно хотел присвоить плоды его работы. Интересно, давно ли он задумал разыграть эту партию?

– Я поверить не могу, – взорвалась Беатрис.

– Было бы намного лучше – для вас – не вмешиваться в разговор, – резко оборвал ее Гонсалес. – Ваше положение более чем щекотливое, младший инспектор.

– Я считаю предложение приемлемым, – сказал Себаштиану. Он ставил перед собой цель раскрыть преступление, а не стяжать славу: за орденами он не гнался.

Гонсалес развалился в кресле и умиротворенно улыбнулся. Приятно чувствовать себя победителем.

– Замечательно. Завтра утром я хочу получить полный отчет о ходе следствия и копии документов, собранных к настоящему моменту. Кстати, я предпринял первый шаг и приказал арестовать Хакобо Роса. Как мы вытянем у него информацию – заставим понервничать или уговорим по-хорошему, – мне безразлично.

– Черт побери! – вскричала Беатрис. – Рос? Вы должны отменить приказ. Рос и так взвинчен до предела, и мои коллеги ни на шаг от него не отходят. Партию вы выиграли, но дайте разыграть кон с нашим раскладом.

Себаштиану вспомнил, что еще не успел рассказать Беатрис о своих подозрениях насчет дель Кампо. И нехорошее впечатление, сложившееся у инспектора в результате разговора с психиатром, их только усилило. Было бы чудесно, если бы Гонсалес ничего не пронюхал, а то комиссар снова натворит глупостей.

Гонсалес внезапно встал, улыбаясь во весь рот.

– Отлично, Пуэрто. Но мне нужен отчет. Не вынуждайте меня действовать жестко. Признателен за визит, профессор. Я рад, что мы поняли друг друга.

– Вот сукин сын! – вскричала Беатрис, едва они очутились за порогом кабинета комиссара.

Себаштиану ничего на это не ответил.

– Как ты можешь… Тебе что, на все наплевать? Этот козел нас шантажирует и… Ну да, конечно!

Крупными шагами она устремилась к лестнице, бормоча, что ей нужно глотнуть свежего воздуха. Себаштиану дал ей уйти и неторопливо стал спускаться следом. Выйдя на улицу, он сделал глубокий вдох, очищая легкие от тяжкого воздуха, насквозь пропитанного табачным дымом, которым он дышал целый час в кабинете Гонсалеса. У входа в комиссариат дежурил полицейский в форме.

– Если увидите младшего инспектора Пуэрто, передайте, что я жду ее в кафе на углу, – обратился к нему Себаштиану.

Полицейский кивнул.

– Она только что вышла.

– Я знаю. Все же передайте ей, пожалуйста.

Совершив небольшую прогулку, Себаштиану пересек улицу Мартинеса Кампоса, зашел в кофейню и заказал чашку кофе, лелея надежду, что напиток окажется лучше, чем у Гонсалеса. Взяв чашку, он с удивлением осознал, что у него слегка дрожат руки: кровь кипела от адреналина. Португалец взглянул на часы: четверть одиннадцатого. Он закрыл глаза и постарался восстановить ритм дыхания, проделав нечто вроде дыхательной гимнастики (глубокий вдох – медленный выдох), пока не прошел приступ удушья. Хотя профессор все предвидел заранее, верно угадав намерения комиссара, шантаж его взбесил. Он глотнул кофе (немногим лучше, чем у комиссара) и почувствовал, как горячий напиток согревает желудок. Мысленно он вернулся к тем дням, когда стажировался в Интерполе. Их преподаватель психологии любил повторять, что поимка серийного убийцы есть игра: «Самая сложная и опасная игра из всех, в которых вам придется участвовать. Ставкой является жизнь, и цена проигрыша слишком высока. Господа, каждый серийный убийца изобретает собственные правила, но условия победы всегда одни и те же. Вы обязаны осваивать правила новой партии быстро и непредвзято, поскольку каждая игра уникальна».

В данном случае в игру вступили дополнительные участники, и, следовательно, правила и условия осложнились. Гонсалес с гнусными амбициями, Гарри Альварес с извращенным представлением о журналистике. И к этому добавилось его собственное влечение к Беатрис.

Беатрис не заставила себя ждать. Она вошла в кафе и плюхнулась рядом с ним на табурет у стойки. Себаштиану искоса взглянул на нее, но ничего не сказал.

– Объясни мне Бога ради, почему ты так чертовски спокоен, – набросилась она на него.

Он протяжно вздохнул.

– Однажды, очень давно, меня научили, что в жизни есть всего две вещи, из-за которых стоит выходить из себя. Во всех остальных случаях гнев не имеет смысла: туманит рассудок и ни к чему хорошему не ведет. Жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее попусту на отрицательные эмоции.