Текст книги "Сто сорок бесед с Молотовым"

Автор книги: Феликс Чуев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 44 страниц)

Стал большевиком

Раньше в школу брали с восьми лет, меня приняли семилетним. В 1897 году пошел, в сентябре, это уже было в Вятке. В Кукарке я года три жил, не больше. Там я родился и не занимался своей биографией.

А в школе, в Вятке, впереди меня сидел ершистый парень, и я его дергал, баловался. Меня раз предупредили, другой… Меньше года проучился, меня вышибли за шалость. Сказали: мал ты еще, уходи, занимайся своим делом.

Жили в Вятке, потом в Нолинске. В Нолинск переехали, когда мне было лет семь. Второй раз поступил в Нолинске в городское училище. Четыре класса там проучился.

Я поступал в гимназию в Вятке и провалился. А почему провалился? Я был к арифметике более способным. Когда давали задачку мне и моему старшему брату Владимиру, на два года он меня старше был, отец моего племянника Владика, – я решал, а он не мог. А во время экзаменов я захотел отличиться. Как же отличиться? Ma-мамаша дала мне иконку на счастье – вот держи в кармане, и тебе хорошо будет во время экзамена. Эту иконку я завернул в белую бумажку и держал. А во время экзамена я подумал: чего мне показывать, как решается задачка, как делится одно на другое. Я на иконке все решил, а потом переписал набело только выводы. «Как ты это так решил? Разделил 1270 на 75?» – спрашивает экзаменатор. Я отвечаю: «В уме». – «Ну-ка раздели мне… – он называет число, – на такое двузначное число». Ну тут я, конечно, почувствовал себя неловко. А он: «Да-а, ты списал». А я молчу. Ну, значит, я и не прошел. Мне пришлось через год сдавать. Вот иконка подвела. «Возьми иконку, возьми, поможет!» – «Ну поможет, давай в карман!» И вот получилось. (Рассказывает весело, со смехом.) Провалился, и на другой год пришлось ехать поступать в реальное училище, в Казань. В реальное принимали подготовленных. Младший брат поступил в приготовительный класс, я – в первый. В гимназии было восемь классов, в реальном – семь, но был еще приготовительный класс. Гимназии были с классическим уклоном, по языкам иностранным, там изучали латинский, греческий, французский, немецкий, реже – английский. Английский не был в моде тогда. А когда меня приняли в Казани, и другие братья пошли туда.

– А после Казани вы поехали в институт поступать?

– Поехал в ссылку. Я был исключен из реального училища накануне выпускных экзаменов.

– А вот кто вас натолкнул – первый шаг? – спрашиваю.

– Художественная литература. Я все читал. Чехова – от начала до конца, Григоровича – от начала до конца, он ведь хороший русский писатель. «Антон Горемыка» – я зачитывался. Я еще учился в такое время, когда мне, мальчишке, не давали читать Майн Рида, Купера – запрещалось такое увлечение. Школа запрещала. Таскал тайком Купера и прочих. Майн Рида очень мало читал.

Дальше вот что… Я был в городе Нолинске. А город Нолинск был местом ссылки, и в числе ссыльных оказался один видный большевик казанский, студент, украинец Кулеш Андрей Степанович. Он женился на моей двоюродной сестре. В Казани он был наиболее видный большевик в 1905—1906 годах. Первая революция. А потом он пошел в ссылку в Сибирь, что-то там у него с женщиной вышло и, кажется, кончилось дуэлью. Одним словом, он был застрелен. Видный был очень для моего, так сказать, кругозора.

Лет 15 мне было. Учился в реальном училище. В пятом классе я уже в нелегальных организациях состоял, а в седьмом перед выпускными экзаменами, – а я шел на золотую медаль, – меня арестовали. Видимо, сыграло роль то, что в 1906 году я вступил в партию. Я приехал на каникулы в Нолинск. Там было много ссыльных, в том числе грузины. Я вот с ними путался. Особенно, был один, более, так сказать, интеллигентный человек, я к нему по вечерам заходил. По-моему, из Баку. Я у него спрашивал: «Что такое детерминизм?» Читал марксистскую литературу, не все было понятно, он мне объяснял. Но он, по-моему, был меньшевистского толку. Но против царской власти.

Это 1906-й. У меня еще четкого представления не было о большевиках и меньшевиках. Мы собрались на партийное собрание.

– Я считал, что вы в партию вступили в Казани…

Можно, пожалуй, считать и в Казани, я, наверно, так и написал – в Казани, но в 1906 году я был уже на собрании социал-демократического кружка в Нолинске, в лесу. Там был этот грузин Марков, видимо, это его псевдоним.

– Грузины везде, – довольно улыбается Шота Иванович. – Вот они были в ссылке тогда, а кроме того, была на этом собрании моя двоюродная сестра, большевичка, и голосовали по вопросу… м-м-м – о роспуске Государственной думы. Бойкотировать или не бойкотировать Государственную думу? Меньшевики были против бойкота, она одна, значит, возражала. А я воздержался. Ну что я буду голосовать? Только пришел… А после собрания мне было поручено печатать листовку насчет Думы государственной. В бане печатал, а потом разбрасывал по городу. Я считаю, это деятельность партийная: участие в партийном собрании вплоть до голосования, и то, что я потом выполнял поручения этого собрания. Председатель, секретарь – все было, как полагается.

– Протокол вели?

– Какой там протокол! Типа такого, нелегального. – Жандармы следили, охранка?

– Нет, никто не следил. Там было конспиративно все. И всего-то группа была, вероятно, человек десять, едва ли больше, а может, и меньше. Почти все ссыльные, они уже, так сказать, законтрактованные. И мне 16 лет. А вот моя двоюродная сестра Лидия Петровна Чиркова была женой самого видного большевика в Казани. Был у нее сын, который пошел добровольцем в Красную Армию и где-то около Оренбурга погиб, она не верила всю жизнь, что он погиб, все ждала его… Жила в Казани, акушерка. Когда мне негде было ночевать, я к ней являлся. Она с 1905-го или 1904-го член партии. Одно время наша семья жила вместе с их семьей в Казани в одной квартире, и я немножко нахватался, конечно, от Кулеша, но не помню ни одного с ним разговора. А вот с этим гру-грузином Марковым мне по теоретическим вопросам приходилось… Я тогда Плеханова читал.

Как его настоящая фамилия, не знаю, но лицо до сих пор помню. Для тогдашнего моего кругозора он много значил. Он мне объяснял, я не очень разбирался, но читал что-то у Плеханова. Ленина-то я в то время ничего не читал, ничего не знал о большевиках, только вот начинал.

Я выполнял поручения – печатал листовки. Листовку напишут, мне дадут, и вот я печатал и распространял в городе. Этот город Нолинск потом назывался Молотовск, теперь снова стал Нолинск. Пермь был Молотов, а этот город тоже в Вятской губернии. Еще был Молотовск около Архангельска. Я там не бывал, но как Предсовнаркома помогал судостроительным верфям. И кто-то там, так сказать, протолкнул мое имя.

Так вот, в училище два года мы вели кружок и создали в Казани беспартийную революционную организацию учащихся средних школ. У нас уже был ряд кружков в средних учебных заведениях, мы выбрали комитет, и я стал председателем комитета беспартийной революционной организации. Мы туда допускали социал-демократов, эсеров и анархистов. Наша группа социал-демократическая, где я вроде лидера был, добилась в конце концов, что эсеров мы превратили в социал-демократов, а кой-кого пришлось и выбросить – редкие случаи, но были.

А группа состояла из реалистов, гимназистов, семинаристов, чувашей. Мы жили, четыре брата, в одной комнате. Четыре кровати. Все музыканты. И друг другу пилили на скрипке упражнения. Старший брат был хороший скрипач. В Казани был один меценат, крупный купец, очень покровительствовал музыке, и мы все стали учиться в его бесплатной музыкальной школе…

И в нашей подпольной группе главную роль играли четыре человека, в числе их был и я, потом был такой Аросев, писатель. Мой близкий друг. Пошел в «Могилевскую губернию». Попал под обстрел в 30-е годы. Послом в Чехословакии был…

Четверка нас была. Наиболее твердыми были я и такой Тихомирнов Виктор Александрович, сын домовладельца казанского.

Большевикам были нужны деньги. Мы внесли 3 тысячи рублей. Где взяли? У Виктора Тихомирнова отец умер, дом его продали, приличный.

И Виктор от имени нашей группы поручил мне внести 3 тысячи рублей. Тогда это были большие деньги. Тогда больше 25 рублей в кармане и не бывало.

Четвертым у нас был Мальцев.

Он стал врачом, но медициной почти не занимался. Довольно способный, но ничего особенного не сделал. Он погиб в первые же дни обороны Москвы. Пошел добровольцем. Пожилой был. Где он погиб, бедняга, даже не знаю.

В 1909 году почти целую нашу группу забрали, вся наша четверка была арестована Провокатор один был…

Тихомирнов из богатой семьи, он уехал за границу и установил связь с Лениным. Одно время он был в роли секретаря у Ленина, перед войной. Ленин об этом упоминает, есть записки на имя Виктора Тихомирнова, потому что он помогал подбирать материалы, статистические данные…

С начала революции он был назначен членом коллегии Наркомата внутренних дел. А в 1919 году умер от гриппа. Инфлуэнца испана – так называлось. Свердлов умер. Вот он тоже. Очень хороший товарищ, замечательный. Большевик преданный. Плохо видел, кстати сказать, очень близорукий. В ссылку я попал вместе с Аросевым. Мальцев тоже в этой ссылке был, в другом городе жил, рядом, в Вологодской губернии.

Нас арестовали перед самыми экзаменами и отправили в Вологодскую ссылку, на два года. Я был исключен из реального…

– Вы говорили, что в ссылке разрешали учиться?

– Разрешали сдавать экзамены. Считалось что, если человек хочет сдавать эк-экзамены, значит, он мечтает о карьере, а не о революции. Учись, сдавай экзамены – значит, ты отказываешься от революции, будешь уже заботиться о своей карьере. Поэтому это признавалось, допускалось.

Мы с Мальцевым за одной партой сидели, и нас отправили в Вологодскую губернию, только в разные города. Мы списались, попросили у губернатора разрешение выдержать экстерном экзамены, и в 1910 году выдержали экстерном экзамены за реальное училище. Поэтому в 1911 году я поступил в Политехнический институт в Петербурге.

– А братья ваши не пошли по этому пути?

– Я был уже предпоследний по старшинству. Младший брат стал коммунистом. Но особенно политикой не увлекался. Больше музыкой…

…После обеда обычно Молотов уходил отдыхать. Спал минут сорок, не больше часа. Я в это время что-нибудь читал из того, что нигде не прочитаешь, он возвращался, и мы пили чай. Вот и сегодня он сел за стол:

– Пей чай, примечай, куда чашки летят!

– Это ваша вятская?

– Откуда-то слыхал, теперь не знаю.

…Разговаривает по телефону с конструктором В. Г. Грабиным:

– …Я люблю людей, которые за что-то дерутся…

Положив трубку, говорит:

– Он мне прислал книжку свою. Я прочитал. Интересно. Держится хорошо, с достоинством. «Когда выйдет ваша книга полностью?» – «Очень много трудностей». – «А вы добивайтесь!» – я ему говорю. Он: «Знаете, трудно очень». – Он плоховато слышит, трудно говорит, артиллерист старый…

17.08.1971, 13.04.1972, 14.01.1975,

11.03.1976, 12.03.1982

Первая ссылка

– Царь платил ссыльным 11 рублей золотом? – говорит Шота Иванович. – Я плохо запомнил. Кажется, образованным – 11 рублей – большие деньги, полкоровы. Корова стоила 25 рублей николаевскими.

– Я это не могу сказать. Не покупал коровы, – отвечает Молотов.

– Средний чиновник получал 50 рублей. Имел своего повара! Директор гимназии имел повара.

– Нет, я думаю, не имели, – говорит Молотов.

– Но все-таки вам, государственным преступникам, давали какие-то деньги…

– Это ссылка. Чем же мы могли существовать? Ничего у нас не было.

– Могли в тюрьму посадить.

– Уж в тюрьмах места не хватало, – говорит Молотов.

29.06.1972

– В ссылке, в Вологде я получал 11 рублей, но это привилегированно, как имеющий среднее образование, среднюю школу. А всем – 8 рублей. На Севере получал 12 рублей – с надбавкой северной.

– Золотом 11 рублей? – спрашивает Шота Иванович.

– Золотом. А иначе я не брал.

– Но жить на них можно было?

– Кое-как можно было. Кое-как.

– В ресторан нельзя было ходить.

– Я в ресторане работал одно время, потому что хорошо платили. В Вологде. Играл на мандолине. В 1910 году, подрабатывал. Рубль в сутки платили. Нас четверо играло. Там здорово, демократия.

– А деньги дарили?

– Нет, не дарили. Угощение давали. Купцы. Подойдет: «Сыграйте «Как была хороша…». Вот, пожалуйста Романс, старый романс (напевает) «Как была хороша… Ночь… Ночь была хороша… ля-ля-ля, ля-ля-ля…».

– «Ах, зачем эта ночь так была хороша…»

– Есть такой… Вот заказывали купцы нам эту песню. «Что вам заказать?» – нам дирижер говорит. «Кофе с ликером». Нам дают кофе с ликером.

– Лучше б котлетку принесли.

– Ну да… У нас дирижер был питерский.

– Тоже большевик?

– Какой там к черту большевик!

– Жулик?

– Он не жулик, обыкновенный человек, да. Разъездной такой музыкант, кое-что зарабатывал. Старше меня. Я разве вам не рассказывал?

Дело в том, что я как-то пошел гулять на бульвар, гулял, а на бульваре вдруг появились музыканты, играют два мандолиниста и пианино. Летом. Я подошел. Публики мало. А они – кто играет, кто отдыхает. Я спросил, значит, откуда вы здесь, что-то вас никого не было. «А вот мы питерские», и так далее. «Нам еще б одного надо музыканта». – «А может быть, я вам пригожусь?» – «А ты что, играешь?» – «Да, могу». – «Вот садись, играй».

Дали мне ноты, дали мандолину. Я сыграл. «Подойдешь! Вот мы тут, – говорят, – договариваемся с одним кино». Тогда открывалось на главной улице кино… В то время ведь музыкального кино не было вообще, говорящего кино не было, только немое, и сопровождение – музыка, либо маленький оркестрик, либо рояль. Подрядились они играть в этом кино. А его еще не открывают. Ну вот, я прихожу к ним, был на репетиции. Я играл по нотам и выступал на концертах, когда еще был учеником.

Хозяин, который нанимал в кино, сказал нам, что пока кино не открывают. Почему? Придрался архиерей. Расстояние между кино и собором меньше, чем полагается по закону. Поэтому, говорит хозяин, запрещается открывать кино, но все это устроят, «смазку» дадут. А пока придется выбирать любую работу. Говорят, что можно в ресторане пока играть. «Как, согласитесь?» – спрашивает нас. Я говорю: «В ресторане, так в ресторане». Он нас предупреждает: «Только там будут костюмы особые такие какие-то, вроде как скоморошные». Я говорю: «Черт с ними, с костюмами!»

И вот тогда, поскольку кино долго не открывали, они поступили в ресторан, и я вместе с ними. И вот стали мы петь и играть. В сутки рубль. Каждый день. В воскресенье – особо, с часу до одиннадцати. Все равно рубль. Такой уж порядок. А в будни – с часу до восьми, примерно. Мы там и в отдельных кабинетах играли для приезжих купчиков с их красотками. Там уж пианистки нету, только мандолинисты. Денег не давали… Вот что заказать? Вот вам такой-то хочет… Вот сыграйте, он вам, что хотите. Средний ресторан такой, не шикарный, привокзального типа, но проезжало через Вологду молодых людей много. В Ленинград, из Ленинграда в Сибирь (говорит: Ленинград, по-современному. – Ф.Ч.). Вот такие, по пути любят которые выпить, они на дороге задерживались, устраивали попойки и прочее.

Когда выяснилось, что кино все-таки открывается, «подмазали», как полагается, тогда мы, значит, идем к хозяину ресторана, просим либо при-прибавки, либо грозимся уйти на другое место. Прибавки нам не дали, и мы перешли в кино.

Там было, по-моему, месячное содержание, я уж сейчас не помню, сколько я получал, 15 или 20 рублей, не больше. Немножко меньше, чем в ресторане. В праздники – усиленная работа, больше публики, больше показывали. Тоже, пожалуй, с часу или даже раньше – с одиннадцати или двенадцати…

08.03.1975

Вышибали отовсюду

– Весна распустилась уже таперича, – иногда, чтобы смягчить разговор, он пользовался такими старинными словечками. – Зима и весна проходят. И начинается лето почти что самое настоящее. Опять вы… (Я снимаю кинокамерой.) Хватит, хватит…

– Пленку надо закончить.

– Закончить… Она уж закончилась. Вы на одну и ту же снимаете все, что там может получиться? Антисоветское что-нибудь получится. Советское не получится.

25.04.1975

– …Иногда спорят, резко решают, а я свое говорю. Я старой революционной школы, своим умом пришел к большевизму, сам все изучал, на себе нес все то, что мне полагалось, я иначе не мыслю дело.

14.01.1975

– …Есть очень преданные люди, очень настойчивые, на них и держится партия. Чтобы там ни говорили временно – против, за, а потом берет верх правда.

05.02.1982

– Вячеслав Михайлович не случайно стал большевиком, – говорит Шота Иванович.

– А кто его знает? – говорит Молотов.

– Исключили его из училища за большевистскую пропаганду, арестовали.

– Ветром занесло, вот и стал, – подмигивает Молотов. – Ветром понесло, понесло, так и несет. А потом в ссылку попал – деваться некуда.

08.03.1975

Спрашиваю:

– Умер недавно старый большевик Алексеев, кто он такой, я о нем не слышал никогда? Герой Социалистического Труда…

– Был в эмиграции долго. Особой роли не играл после революции. Поддерживал большевиков, революцию. Исполнитель.

– А Федор Николаевич Петров в хороших с вами отношениях был?

– Был в хороших, когда в ссылке мы были в Сибири. В 1915 году.

Он там помалкивал. Мы-то, молодежь, шумели, доклады делали, проводили дискуссии, а он сидел в сторонке. Он лет на двенадцать – пятнадцать меня старше. Был на каторге, старый большевик, честный человек, но плохо разбирался в политике. Был потом в Главнауке. Редактировал энциклопедии. Хрущев его старался поднять. На затычку его как раз…

– А вас не лишили звания Героя Соцтруда?

– Нет, единственно, чего не лишили. Ордена и Героя оставили.

– Вам Героя дали за танковую промышленность?

– Да, я танками ведал во время войны. Маленкову дали за авиационные дела. Берии, по-моему, за снаряды… За снаряды и снабжение. Танки у нас оказались очень хорошие. Основной наш танк – боевой Т-34. Танки у других были тяжелые, неудобные. Не через каждую преграду могли пройти. И били их. Наши же танки, в отличие от других, были не на бензине, а на дизельном топливе… Были опасными английские танки…

21.06.1972, 27.04.1973

– В Питере в 1912 году был один оратор, активно выступал на рабочих собраниях и все говорил: «Аргарный вопрос, аргарный вопрос». Аграрный вопрос тогда стоял остро, а оратор не мог правильно слово выговорить.

Крестьяне и рабочие не все говорят правильно. Но надо уметь правильно говорить. Калинин вместо «компромисс» говорил «компримис». Вместо «период» – «периюд» или «периед».

15.08.1972

– Ленин говорил «буржуа́зия». Это по-французски. Все говорят: «буржуази́я».

А наш лидер Брежнев говорит: «средства́», «обще́ств», «си́мптом»… Особенно меня поражает и возмущает: не научился человек выговаривать «конкретно», говорит «кокрентно»! Некультурный человек.

09.06.1976

– Звонил Николай Николаевич Иконников – я с ним учился вместе в Политехническом институте в 1911—1912 годах, пока меня не исключили оттуда. Из всех учебных заведений меня исключили, из всех, где учился. Вышибали отовсюду.

– Зато во всех тюрьмах сидели.

– Во всех основных Москвы и Петрограда, – уточняет Молотов. – В основных я сидел. В Таганке и Бутырке в Москве, в Предварилке и в Крестах в Петрограде… И от Москвы до Иркутска во всех. А это еще не все… Главные тюрьмы я знал, посетил, жил…

– Надо написать об этом.

Вот подбивает человека! Чего тут писать, это уж написано. Жизнью написано. Стирают? Ничего, не сотрут. Построено крепко, по-моему.

– А кто он сейчас, Иконников?

– Он, как полагается, сейчас пенсионер, у которого ноги болят и прочее. Он ко мне позвонил лет пятнадцать назад: вот, хочу к вам зайти. Я: «Незачем ко мне заходить». – «Почему?» – «Вы же подписывались под всякими кляузами против «антипартийной группы», в том числе против меня, зачем нам с вами разговаривать?»

Стасова тоже ко мне обращалась, звонила. Я ей: «Подписывались?» Я отказываюсь с ними говорить.

07.11.1979

– Когда я смотрел трилогию про Максима, где ваш племянник играет, Борис Чирков, мне казалось, что некоторые моменты он брал из вашей биографии… Запрещают жить в 49 городах империи…

– Было разное: 49, 42, по-моему, 56, 63… Меня высылали из разных…

– Вячеслав Михайлович, мне рассказывали, что Сталин сказал о кинотрилогии о Максиме: «Забастовки не так проводились, революция не так делалась, все не так было, а фильм хороший!»

– Действительно, фальшиво немного, примитивно показано, что является в банк рабочий, начинает распоряжаться… В банк назначали грамотных людей. Таких, как Скунде, латыш, старый большевик, Пятаков или еще кто-то… Пятаков – грамотный, толковый. Из всех молодых Ленин выделял Бухарина и Пятакова только. Нас он еще мало ценил.

– Я посмотрел фильм «Выборгская сторона» и вспомнил, что вы вели нелегальную работу среди выборгских рабочих Питера.

– Да, это моя база была. У меня, слава богу, был там такой кружок.

В 1911 году я приехал в Петербург и поступил в Политехнический институт. Меня зачислили на кораблестроительный факультет – самый аристократический и самый трудный. Затем, практически сразу, перевели меня на экономический. Я ни одного месяца не учился на кораблестроительном. С 1911-го до 1916-го я учился на экономическом, дошел до четвертого курса. Я очень мало занимался, но личная работа моя, внутри меня, значила много. Приходилось иметь дело с очень крупными профессорами. Максим Ковалевский переписывался с таким человеком, как Петр Бернгардович Струве, потом, там были еще крупные профессора, теперь они более-менее забытые – Дьяконов, Чупров – крупный статистик, курс которого я прослушал полностью. Статистика меня очень интересовала – и для марксиста, и для экономиста это очень важно. Это был очень хороший, квалифицированный лектор, а отец его был видный, но буржуазный политэконом Чупров. И еще ряд довольно крупных таких…

Я этому не особенно большое значение придаю, потому что, конечно, главное все-таки – самообразование. Лекции я посещал мало. По статистике, по экономической географии… Сдавал. Профессорам сдавал. И серьезные работы писал.

Года полтора оставалось доучиться. Я, как человек, занятый нелегальной большевистской работой, добивался только того, чтоб перейти с курса на курс или, по крайней мере, сдать те экзамены, без которых отчисляли, – только чтоб не отчислили. Мне важно было не попасть на воинскую службу, иначе бы забрали. Стипендии не было, но мне платило вятское земство 25 рублей, помогали, да. Там было несколько эсеров, в земстве, они поддерживали демократов. Они демократы, эсеры. Но мелкобуржуазные…

«Декрет о земле» – эсеровский. Он не чисто эсеровский, но все, что вошло в него, было взято из постановления крестьянского съезда, которым руководили эсеры. Вот так, это точнее. Не чисто такой партийный документ, но эсеровский по духу и характеру, все в порядке таком строилось – усилить единоличное крестьянское хозяйство, дать помещичью землю на руки. Ленин же говорил: все равно никакого выхода нет, вы не получите тут никакого улучшения жизненного уровня. Бедняк получит землю, а обработать нечем. Кулак, тот обработает, зажиточный крестьянин обработает, середняк, которому правительство даст кредит через банк, тоже сможет, но это же меньшинство. Ленин говорил эсерам: вы хотите испытать – испытайте. Мы вам поможем, мы принимаем вашу программу, но… А потом заявил, что у нас не окончилась буржуазная революция в октябрьские дни…

10.03.1977

– …Столыпин сильный был, да. Целеустремленный. Крестьянскую реформу провел по-своему. Насаждение кулачества. Чтоб деревню прибрать к рукам – и против помещиков кто-то мог быть.

14.01.1975