Текст книги "Президентский полк"

Автор книги: Феликс Меркулов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

– Не могли бы вы сформулировать практический вывод? – почтительно поинтересовался Муса.

– Нет, брат мой. Ищите ответ в сердце своем. Если оно принадлежит Аллаху, он вразумит вас. Помните только одно. Наш главный враг не Россия. Наш главный враг – Америка, этот жирный спрут, из мусульманского мира сосущий кровь.

Вернувшись в Стамбул, где была его база, Муса перечитал все публикации Салманова в зарубежной печати и на интернет-сайте «Кавказ», но ничего толком не понял. Он сообщил о разговоре с руководителем «Братьев-мусульман» в Чечню. Там тоже ничего не поняли. Поняли только одно: нужно любыми способами взорвать ситуацию в Чечне. Тут и подвернулся вариант со «стингерами». Это был реальный шанс сделать партизанскую войну настоящей полномасштабной войной. Почувствовав слабость России, все чеченские мужчины от шестнадцати до шестидесяти лет открыто возьмут в руки оружие.

Муса срочно вылетел в Эр-Рияд. «Брат-мусульманин» одобрил идею. Финансирование было возобновлено. Но Муса понимал, что все его заслуги будут быстро забыты, если он не станет главной фигурой в операции по закупке «стингеров». Для этого придется разъезжать по всему миру. У Мусы были хорошие, надежные документы, полученные в Турции. В мусульманских государствах они гарантировали его безопасность. Но путь в западные страны для него был закрыт. Хотя международный ордер на его арест аннулировали после его смерти, инсценированной в Махачкале, в Европе его могли узнать. Риск был небольшой, но он был. А в таких делах это недопустимо. Шамиль предложил: если хочешь остаться в деле, выход один – пластическая операция. Муса согласился, хотя против этого восставало все его существо. Он ненавидел свою новую внешность. В чужом обличье он чувствовал себя пришельцем из мира теней. Ему иногда представлялось, что он вылезает из могилы на махачкалинском кладбище, выходит на дорогу и пытается остановить какую-нибудь машину. Но никто не останавливается, потому что его не видят. В такие минуты ему хотелось вцепиться руками в кожу, содрать с себя чужое лицо, как маску, и предстать перед всеми тем бесстрашным полевым командиром Мусой, каким его знали и почитали в Чечне. Тем Мусой, имя которого наводило ужас на русских оккупантов. Он сделает это. Он вернет себе свое лицо. Потом, после победы. Он верил в победу, потому что ему больше не во что было верить. И чем успешнее продвигалась комбинация со «стингерами», тем увереннее становился Муса. И вдруг все рухнуло – непостижимо, необъяснимо, страшно.

Муса уже был близок к отчаянию, когда неожиданно вышел на связь Шамиль и сообщил, что Асланбек звонил из Вены Азизу Салманову в Зальцбург и договорился с ним о встрече. Это была та удача, которая всегда сменяет полосу неудач. И вот результат: Муса лежит в кузове, спеленутый, как грудной ребенок, и его везут неизвестно кто неизвестно куда и неизвестно зачем.

Машина заметно сбавила скорость. Водитель и его напарник негромко переговаривались, сверяли дорогу с картой, иногда спорили, куда повернуть. Муса понял, что они едут не в Вену. Это почти наверняка означало, что его не передадут в руки австрийских властей, хотя упоминание водителя о том, что он офицер российского Интерпола, сначала навело Мусу на эту мысль. Он не боялся быть задержанным австрийской полицией. У них на него ничего нет. Даже если всплывет старое дело о международном розыске, никто не сможет доказать, что он является Магомедом Мусаевым. Нет Магомеда Мусаева, есть серьезный турецкий бизнесмен Абдул-Хамид Наджи, у него настоящий паспорт и безупречная легенда. Даже если Асланбек его узнал, ему никто не поверит. Чиновник турецкого посольства в Австрии, косвенно задействованный в операции со «стингерами», заявит протест, в конце концов австрийцы будут вынуждены оставить Мусу в покое, а в худшем варианте – предложат ему покинуть Австрию.

Да и вряд ли Асланбек узнал Мусу. Похитители называли его господином Наджи и были уверены, что он турок. И не мог офицер российского Интерпола действовать так, как он действовал – методами откровенно бандитскими, которые вряд ли одобрит австрийская полиция. А если он не офицер Интерпола, то кто же он и его напарник? Сотрудники ФСБ, действующие под прикрытием Интерпола?

Весь разговор Асланбека и Азиза Салманова Муса слушал из спальни, примыкавшей к кабинету. Сначала его удивили слова Русланова о том, что его семья у чеченцев и что он уверен в этом, так как получил информацию от сотрудников ФСБ. Муса знал, что это не так. Шамиль об этом ему непременно бы сообщил в их последнем разговоре, когда Муса позвонил ему из кабинета Салманова. Здесь была какая-то неясность. И Муса вдруг понял, что он нечаянно получил в руки очень сильный козырь. Асланбек влюблен в свою жену, красавицу еврейку, он трясется над своим единственным сыном. Он не предпримет ничего, что может нанести им вред. На этом можно и нужно играть. Это может быть выигрышным ходом. И Муса, немного успокоившись, начал обдумывать свою тактику в предстоящей игре.

Судя по работе двигателя машины, то подвывающего на подъемах, то мирно урчащего на спусках, дорога шла по холмам, по спящим пригородам или поселкам. Свет уличных фонарей все реже проникал в кузов. Стало заметно холоднее. От холода мочевой пузырь Мусы сжался, ему нестерпимо хотелось в туалет. Наконец остановились. Громила вышел и открыл ворота. Машина въехала сначала в маленький двор, а затем в гараж. Дверь микроавтобуса откатилась в сторону, водитель и громила вытащили из кузова Саида и куда-то унесли. Затем вернулись и взялись за Мусу. Он замычал и энергично затряс головой.

– По-моему, он хочет что-то сказать, – понял громила. – Послушаем?

– Ну пусть скажет, – согласился водитель.

Громила размотал скотч, закрывавший рот Мусы:

– Говори.

– Мне нужно в туалет, – заявил Муса.

– И это все, что ты хотел нам сказать? – удивился громила.

– Хочу в туалет, – повторил Муса.

– Перебьешься.

– В туалет!

– Терпи, господин Наджи. Или делай под себя. Это, знаешь ли, очень способствует самоуважению.

Рот Мусы снова оказался заклеенным скотчем, его взяли за ноги и за плечи и перенесли в какой-то чулан в доме, освещенный тусклой лампочкой. В углу чулана валялся Саид. Мусу бросили рядом с ним. Перед тем как выйти, громила обернулся от двери и задержал руку, протянутую к выключателю.

– Я сказал тебе, что я твой самый страшный сон, – проговорил он. – Я ошибся. Твой самый страшный сон еще впереди.

Муса потерял счет времени. В чулане было темно, снаружи не доносилось почти никаких звуков, а те, что доносились, не несли в себе никакой информации. Изредка хлопали двери в доме, слышались неясные обрывки мужских голосов. Иногда Мусе казалось, что он слышит бой городских курантов. Но звуки были слишком слабыми, чтобы по ним определить время.

Он впадал в забытье, потом спохватывался и заставлял себя бодрствовать, словно за время забытья могло произойти что-то непоправимое. Рядом ворочался Саид, то начинал стонать, то затихал. От него шел резкий запах мочи. Муса крепился долго, но наконец не выдержал. Лежа в теплой, пропитавшей всю одежду моче, жестоко униженный своей беспомощностью, он впервые подумал о том, о чем раньше никогда не думал.

А правильно ли он поступил, когда в свое время, в девяносто первом году, поддержал генерала Дудаева? Тогда у него был выбор. Ему, человеку образованному, выпускнику экономического факультета Грозненского университета, знающему турецкий и арабский языки, успешно защитившему кандидатскую диссертацию в Академии общественных наук при ЦК КПСС, предлагали солидную должность в Министерстве по делам национальностей – с квартирой в Москве, хорошей зарплатой, госдачей и служебным автомобилем. Он отверг предложение. Он стал сначала референтом, а потом советником генерала Дудаева. Он верил в его звезду. Он верил в свою звезду. Эта вера не покидала его в самые трудные периоды жизни. И лишь сейчас он с тоской представил, как хорошо и спокойно ему бы жилось. Он мог бы занять видное место в руководстве Чечни, место если не главы администрации, то первого зама. Сидел бы себе в Ханкале под надежной защитой российский войск и спокойно наблюдал, как федералы устраивают облавы как на бешеных волков на амира Басаева и амира Хаттаба…

Снаружи донесся короткий автомобильный гудок, стукнули двери, громко – громче обычного – зазвучали мужские голоса. Муса напрягся. Он понял, что что-то начало происходить. И это не может не коснуться его.

Он оказался прав. Через полчаса шаги зазвучали совсем рядом, дверь чулана открылась, зажегся свет, вошел громила и брезгливо повел носом:

– Мамочки мои! Как вы этим дышите, господин Наджи? Тут же сдохнуть можно! В таком виде его нельзя показывать людям, – обратился он к напарнику. – Давай-ка устроим ему санобработку.

Санобработка заключалась в том, что Мусу выволокли на заднее крыльцо и обильно полили из садового шланга. Был ранний вечер. Из сумерек проступали близкие горы. Из этого Муса сделал вывод, что поселок где-то на севере Австрии, в районе Германскогеля. Затем его втащили в просторную комнату вроде гостиной, усадили в кресло в углу, предварительно закрыв его куском полиэтилена, и вышли, не развязав Мусе ни ног, ни рук и не сняв скотча со рта.

Муса осмотрелся. Гостиная была самая обычная: с деревянными резными стульями вокруг круглого стола, с диваном и креслами, с книжным шкафом в торце одной из стен.

Некоторое время в комнате никого не было, затем появились громила и Асланбек Русланов.

– Оставлю вас ненадолго наедине, профессор, – проговорил громила. – А нам нужно встретить гостей. Они будут с минуты на минуту. От него немножко воняет, но вы сядьте подальше. Если хотите, можете побеседовать.

С этими словами он содрал с лица Мусы липкий скотч и вышел из комнаты.

Никакого желания начинать беседу Асланбек не выразил. Он брезгливо оглядел Мусу, отошел в дальний угол и стал безучастно смотреть в окно.

– Ты сделал ошибку, Асланбек, – хмуро проговорил Муса. – Ты сделал очень большую ошибку. Ты о ней пожалеешь.

– Если это все, что вы можете мне сказать, господин Наджи, то лучше молчите, – вежливо посоветовал Асланбек. И эта его вежливость неожиданно взбеленила Мусу. Он понимал, что рано выкладывает свой главный козырь, но не мог совладать с кипевшим внутри бешенством и закричал, яростно сверкая глазами, брызжа слюной и подавшись, насколько смог, вперед:

– Предатель! Подлый, гнусный предатель! Ты заплатишь за свое предательство! Ты дорого заплатишь! Ты хочешь получить свою жену и сына? Ты их получишь – частями! Да, частями! Сначала ты получишь руки, потом ноги, потом уши. И только после этого ты получишь их головы! Только после этого! А до этого они будут живы! Вот что ждет тебя за твое предательство!

– Вам не следовало этого говорить, – холодно ответил Асланбек.

Муса уже сам понял, что сказал лишнее, и замолчал, тяжело дыша, как после долгого бега.

Сначала во дворе, а потом в прихожей послышался шум, громкие самоуверенные голоса. В гостиную вошли громила и его напарник, а с ними трое мужчин, в облике которых Муса сразу уловил что-то не совсем обычное.

Всем троим было под сорок. Один – приземистый, с длинными сильными руками, совершенно лысый, но с очень густыми черными нафабренными усами. Второй – высокий, с безукоризненно ровным пробором в прилизанных черных волосах, с тоненькой полоской усов над высокомерной губой, с сонными, скучающими глазами. Оба были в модных костюмах, но вместо галстуков на шее лысого артистическим узлом был повязан красный шелковый шарф, а на шее высокого намотано длинное белое кашне, тоже шелковое, что придавало ему сходство то ли с сутенером, то ли с богатеньким господином, который от скуки вышел в город поискать приключений. Третий, самый невзрачный и простенько одетый, был похож на араба – маленький, с фигурой подростка, со смуглым лицом и плотной шапкой курчавых черных волос.

С их появлением просторная гостиная стала тесной. Но она наполнилась не только их фигурами, но и чем-то иным. От этих троих исходило ощущение силы и опасности. Муса насторожился, как настораживается волк, почуяв присутствие рыси. Он понял, что сейчас и начнется то, что громила назвал его самым страшным сном.

4

– Бонжур, мсье, – войдя в гостиную, произнес лысый, но тут же брезгливо сморщился и что-то сказал громиле. Муса понял, что он говорит по-французски.

– Постарайся не обращать внимания, Гастон, – ответил по-английски громила. – И не делай вид, что никогда не нюхал дерьма. Предлагаю говорить но-английски. Я, мой друг Джордж и наш клиент профессор Русланов владеют французским, а господин Наджи, главный фигурант, им не владеет. А он должен участвовать в общей беседе.

– О’кей, Хальский, – согласился лысый. – Не имеет значения, на каком языке говорить, если есть о чем говорить.

– Михальский, – поправил громила. – Впрочем, можешь называть меня Хальским. Если за год нашей службы ты не сумел запомнить мое имя, нечего и начинать. Разрешите вас познакомить, джентльмены. Мой старый друг Георгий Гольцов, майор российского Интерпола, – представил он напарника.

Французы благожелательно и несколько снисходительно покивали. Упоминание российского Интерпола не произвело на них никакого впечатления.

– Московский профессор Русланов, доктор математических наук, – продолжал Михальский.

– О! – уважительно протянул сутенер. Бонжур, профессор.

– А это – турецкий гражданин Абдул-Хамид Наджи, подробнее о нем позже.

Михальский обернулся к Асланбеку:

– Профессор, имею честь и удовольствие представить вам моих друзей. Вероятно, вы уже обратили внимание, что в них есть что-то общее. Да, они французы. Но общее в них не это. Все они ветераны французского Иностранного легиона. А служба в легионе накладывает на людей отпечаток на всю жизнь. Замечу, они были лучшими в легионе. Шарль Легрен – непревзойденный специалист по взрывчатке, – персонально отрекомендовал он сутенера. – В его руках даже простая авторучка может превратиться в бомбу, что он однажды с успехом продемонстрировал.

– Оставь, Хальский, было бы о чем говорить, – небрежно отмахнулся тот, при этом в тоне его не прозвучало ничего, кроме скуки.

– А этот господин – Буали Герруф, – продолжал Михальский. – Для друзей – Бубу. Он алжирец. Не смотрите, что он маленький. Бубу – один из лучших диверсантов легиона. Он кавалер ордена Почетного легиона, а этот орден зря не дают. И наконец – капрал Гастон Перрен, специалист на все руки и, помимо всего прочего, прекрасный воспитатель всех новобранцев. Только одного новобранца он не успел воспитать. Меня. Не так ли, капрал?

– Ты сукин сын, Хальский, – добродушно отозвался лысый Гастон Перрен. – Если бы ты вернулся в легион, я устроил бы тебе веселую жизнь.

– Поэтому я и не вернулся. Но глубокое уважение к тебе храню до сих пор. Поэтому, когда мне понадобились серьезные люди для серьезного дела, ты был первым, о ком я подумал.

– Приступай к делу, Хальский, – поторопил сутенер. – Полагаю, ты вызвал нас и пообещал заплатить по тысяче долларов не для того, чтобы вести светскую болтовню и при этом нюхать дерьмо.

– О’кей, джентльмены, я приступаю. У нашего друга, профессора Русланова, похитили его жену и сына. За них потребовали выкуп сорок два миллиона долларов.

– О-ля-ля! Это серьезно, – прокомментировал капрал. – Кто похитил?

– Чеченцы. Но кто конкретно – неизвестно.

– Он хочет, чтобы мы вернули ему его семью?

– Нет. Он понимает, что это практически невозможно. Он принял другое решение. Он не намерен платить похитителям сорок два миллиона долларов. Он принял решение заплатить сорок два миллиона долларов тем, кто принесет ему головы похитителей.

– Шарман, – заметил сутенер, и с его высокомерного лица впервые исчезло выражение скуки. – Это очень своеобразное и сильное решение. Уверен ли профессор, что это правильное решение?

– Да, – подтвердил Асланбек.

– И вы не передумаете?

– Нет.

– Гранд шарман, – повторил сутенер. – Давно я не слышал ничего более интересного. У меня часто возникало ощущение, что жизнь стала пресной, как еврейская маца. А она, оказывается, не стала пресной. Продолжайте, профессор.

– Есть ли возможность узнать, кто именно похитил семью профессора? – вмешался в разговор алжирец.

– Это неважно, – ответил Михальский. – Профессора не интересуют конкретные исполнители. Он хочет получить головы тех, кто отдал приказ о похищении. Эти люди известны.

– Кто они?

– Мы дойдем до этого. Сначала мы хотели бы получить ваше принципиальное согласие. Беретесь вы за эту работу? Или предпочитаете сидеть в кафе, тратить свою легионерскую пенсию на божоле и жаловаться на скуку жизни?

Французы переглянулись и оживленно заговорили между собой.

– Они сомневаются, что профессор Русланов располагает суммой, которая была названа, – объяснил Мусе Гольцов, взявший на себя обязанности переводчика.

Асланбек вынул банковскую книжку и бросил ее на стол, вокруг которого расположились французы. Лысый капрал раскрыл ее и показал сутенеру и маленькому алжирцу. Те полистали книжку и уважительно поцокали языками.

– Убедились? – вновь перешел на английский Михальский.

– О да, Хальский, – кивнул капрал. – Но мы хотели бы получить более материальное подтверждение серьезности намерений профессора. Ты понимаешь, о чем я говорю?

– Аванс?

– Смотрите-ка, он догадался, – обратился капрал к приятелям. – Ты, Хальский, догадливый сукин сын. Из тебя получился бы толк. Ты сделал ошибку, что не остался в легионе. Ты мог бы даже стать капралом. Да, аванс. А теперь угадай следующий мой вопрос.

– «Сколько?» Угадал?

– В десятку, Хальский.

– Как только вы скажете «да», по три миллиона каждому.

– Чего? – уточнил алжирец. – По три миллиона чего?

– Не франков, Бубу, не франков. Американских долларов.

– По три миллиона американских долларов? – переспросил сутенер. – Мы правильно поняли, профессор?

– Да, – кивнул Русланов. – Немедленно. Как только вы дадите согласие.

– Вообще-то я не прочь размять старые кости, – заметил сутенер и даже слегка развел плечи, как бы разминаясь и в самом деле. – Где нам придется работать?

– В Чечне, – объяснил Михальский.

– Подготовка операции будет стоить больших денег, – проговорил алжирец. – Очень больших. Это отдельная плата?

– Вынужден огорчить тебя, Бубу. Все пойдет за те же деньги. И не пытайся торговаться. Других денег у профессора Русланова нет. Даже если подготовка будет стоить десять миллионов, вам все равно грех жаловаться на гонорар.

– Мы можем подумать, Хальский? – спросил капрал.

– Можете, Гастон. Минут десять. У нас нет времени. Решение вы должны принять сейчас, не выходя из этого дома.

– А если мы скажем «нет»?

Михальский извлек из кармана пачку стодолларовых банкнот и небрежно бросил их на стол:

– Три тысячи. По тысяче на брата, как я и обещал. Будем считать, что вы совершили приятную автомобильную прогулку по весенней Австрии и за нее получили по тысяче долларов. А мы будем искать другую команду.

– Хальский, ты не найдешь никого лучше нас! – оскорбленно заявил капрал.

– Возможно, – согласился Михальский. – Таких профессионалов я не найду. Но я найду людей более смелых.

– Ты сукин сын, Хальский, вот что я тебе скажу! Ты самый большой сукин сын, каких я только видел! Выкладывай все до конца. Чьи головы нужны профессору?

– Вы получите список. С подробными досье. Назову пока несколько фамилий: Шамиль Басаев, Эмир ибн аль-Хаттаб, он же Черный араб, он же Однорукий Ахмед, Руслан Гелаев…

– Но это же известные чеченские полевые командиры! – перебил алжирец.

– Совершенно верно, Бубу. Они и отдали приказ похитить семью профессора. Их головы он и хочет видеть – вот здесь, на полу, у своих ног. Их восемь человек в Чечне, а один в Москве. Мы о нем пока мало знаем, но узнаем. Всего десять голов. По три миллиона за голову – это не слишком много, но и не так уж и мало. Не правда ли?

– Кто десятый? – спросил капрал.

– А вот он – господин Абдул-Хамид Наджи.

– Вот как? – удивился алжирец. – Так, может, мы его прямо сейчас, а? И не за три миллиона, а гораздо дешевле.

– Отставить, Бубу, – усмехнулся Михальский. – Он нам еще будет нужен. Но он никуда от вас не уйдет. И будет самой легкой вашей добычей.

– Профессор Русланов хочет получить все головы сразу? Или можно по одной? – вежливо поинтересовался сутенер.

– Можно и по одной, – ответил Михальский. – Но и плата будет соответственно поштучная.

– Ты блефуешь! – по-русски заявил Муса, обращаясь к Михальскому. – Они ничего не смогут сделать! Их перережут, как только они ступят на землю Чечни!

Французы с удивлением на него посмотрели.

Гольцов объяснил:

– Господин Наджи сомневается, что такая операция вам под силу.

Французы как-то нехорошо засмеялись.

– Он просто не знает, какие операции вам под силу, – объяснил Михальский.

Французы провели короткое деловое обсуждение. При этом больше говорил алжирец, а капрал и сутенер внимательно слушали.

– В Чечне воюет много наемников, – перевел Гольцов. – Появятся еще несколько. Такова общая идея. Думаю, что это будут арабы или алжирцы. Или суданцы. Впрочем, не буду гадать. Это их дела.

Французы закончили обсуждение. Капрал обратился к Русланову:

– Господин профессор, мы беремся за эту работенку. Дело за вами.

– Аванс?

– Совершенно верно, профессор.

Русланов подсел к столу и достал чековую книжку.

– Чеки именные? Или на предъявителя?

– А нельзя ли наличными, кэш? – поинтересовался алжирец.

– Обналичить девять миллионов не так-то просто, – ответил Русланов. – Окончательный расчет получите кэш. К тому времени я успею превратить их в наличные.

– Нам придется заплатить налог с этих трех миллионов, – недовольно проговорил сутенер. – До чего же я этого не люблю! Мы будем рисковать своей шкурой, а наши деньги пойдут министру финансов. Нет, господа, государственное устройство Франции не кажется мне справедливым. Оно очень далеко от совершенства. Очень!

– И нам придется объяснить, за что мы их получили, – добавил практичный алжирец.

– Насчет налогов ничем не могу помочь, – ответил Асланбек. – А насчет объяснений – никаких проблем. Мы составим договор. Это будет ваш гонорар за консалтинговые услуги. Для моей фирмы «Сигма» вы проводите мониторинг французского рынка. Выясняете возможности сбыта крупных партий удобрений – птичьего гуано.

– Вы торгуете птичьим говном, профессор? – удивился сутенер.

– Я подумываю об этом.

– Ладно, пусть будут именные чеки, – согласился капрал.

– Давайте паспорта.

– У нас нет паспортов. Зачем нам паспорта? Мы живем в свободной Европе. Для поездок по Шенгенской зоне не нужны паспорта.

– Тогда диктуйте свои имена по буквам. Чтобы я ничего не перепутал. Начните, мсье Перрен.

– Джи-эй-си-ти-оу-эн. Гастон.

– Не спешите, – попросил Русланов, старательно заполняя чек. – Гастон. Есть. Фамилия? Перрен – два «эр» или одно?

– Два.

– Посмотрите, правильно я написал?

– Да, профессор, все верно.

– Так, теперь сумма. «Dollar USA…» «Drei…» Миллионов – пишется с большой буквы или с маленькой?

– С большой, – подсказал Гольцов.

И Муса вдруг поверил, что все происходящее в этой гостиной не сон, а самая настоящая явь. Все было настоящим. Настоящая чековая книжка лежала перед Асланбеком. Настоящими были выводимые на гербовой бумаге буквы. Но самым настоящим и самым страшным были эти французы.

– Подожди, Асланбек, – хрипло проговорил Муса.

– В чем дело? – холодно обернулся к нему Русланов.

– Прервись. Мне нужно тебе кое-что сказать.

– Говорите.

– Не при них.

– Говорите по-чеченски.

– Твоя семья не у нас.

– Где же она?

– Я не знаю.

– Так узнайте. Позвоните в Москву. Или в Чечню.

– Там тоже не знают.

– Я вам не верю.

– Клянусь Аллахом, она не у нас! Люди из ФСБ тебе наврали. Она у них.

– Моей семьи у них нет. Это я знаю абсолютно точно. Значит, она у вас.

– Ее нет у нас! Ее у нас нет!

– Полчаса назад вы обещали мне вернуть мою семью по частям.

– Я блефовал! Клянусь, я блефовал! Я был в ярости, поэтому сказал тебе неправду! Ты сам знаешь чеченский характер. В ярости мы можем наговорить что угодно.

– Вы чеченец? – презрительно переспросил Асланбек. – Не оскорбляйте чеченцев. Вы турок. Но и для Турции это оскорбление. Вы убийца, Наджи. Это и есть ваша национальность, ваша профессия и ваша судьба.

– Я турок по паспорту. По крови я чеченец. Уверяю тебя, ты делаешь ошибку. Ты только зря потратишь деньги!

Асланбек ненадолго задумался, потом сказал:

– Ладно, даю шанс. Найдите мою семью.

– Мы искали!

– Плохо искали. Теперь придется искать хорошо. Очень хорошо. Даю вам неделю. Ровно семь суток, начиная с этой минуты. Если через неделю Рахиль и Вахид не будут в Вене, мой договор с этими господами вступит в силу. И обратного хода не будет. Вы поняли меня, господин Наджи?

– Да, понял. Все понял. Я немедленно свяжусь с Москвой.

– Господа, ситуация немного изменилась, – по-английски обратился Асланбек к французам. – Наш договор откладывается ровно на семь суток. Я понимаю, вы разочарованы. Но я в очень сложном положении и должен предусматривать все возможности.

– Мы вполне вас понимаем, профессор, – поскучнев, ответил капрал. – Вы действительно в сложном положении. Никому из своих врагов я не пожелал бы оказаться в вашей шкуре.

– Спасибо за понимание, мсье Перрен. Надеюсь, еще по тысяче долларов на каждого вас немного утешат.

Асланбек взял ручку, вписал в наполовину заполненный чек «Drei Tausend», расписался и протянул чек капралу.

– Получите в банке «Кредитанштальт» и поделите между собой.

– О’кей, так мы и сделаем, – пообещал капрал, пряча чек в бумажник.

– Профессор, нам было очень интересно познакомиться с вами, – не без торжественности произнес сутенер. – Сейчас, когда мы на пенсии, так редко встречаешь по-настоящему интересных людей.

– Если вам снова понадобится консультация насчет говна, всегда к вашим услугам, – добавил капрал.

– Может понадобиться, – серьезно сказал Асланбек.

– Так что не расслабляйтесь, легионеры, – добавил Михальский. – Пойдемте, я вас провожу.

Французы попрощались с Руслановым и Гольцовым, с холодноватым любопытством оглянулись на Мусу и вышли из гостиной. Было слышно, как во дворе захлопали двери автомобиля, возник и удалился звук мотора. Муса обмяк в кресле. У него было такое чувство, что он только что чудом избежал смертельной опасности.

Михальский вернулся в гостиную и поднес к лицу Мусы трубку мобильного телефона:

– Звони.

– Кому?

– Не знаешь кому? Шамилю. И говори по-русски.

– Развяжите руки.

– Зачем? Развязывать, потом снова связывать.

– Как я наберу номер?

– А он уже набран.

Муса узнал свой мобильник. Это была «Нокиа». Этот мобильник Михальский забрал у него при обыске в доме Азиза Салманова. На дисплее светился номер Шамиля. Муса похолодел. Откуда они знают этот номер? Потом понял: он не стер его из памяти, после того как позвонил Шамилю из Зальцбурга.

– Говори по-русски, – приказал Михальский и включил громкую связь. – Нам безумно интересно, о чем ты будешь говорить со своим шефом. Начинай!

– Шамиль, это я, – проговорил Муса, услышав в трубке негромкий голос Шамиля. – У нас очень большие проблемы. Салманов оказался предателем. В Зальцбурге мы попали в ловушку.

– К кому?

– К людям, которые работают на Русланова.

– Кто они?

– Не знаю. Русские.

– ФСБ?

– Нет. Шамиль, у нас только один выход: найти семью Асланбека.

– Мы не можем ее найти.

– Ее нужно найти. Подними на ноги всех. Ее нужно найти, где бы она ни была. Ее нужно найти не позднее чем через неделю.

– Почему через неделю? Что будет через неделю?

– Русланов нанял диверсантов. Очень опытных. Не могу тебе сказать каких…

– Почему не можешь? Почему ты говоришь по-русски? Твой разговор контролируется?

– Да.

– Продолжай.

– Если через неделю его семья не будет в Вене, они начнут. Шамиль, это очень серьезно. Русланов сказал, что заплатит им сорок два миллиона долларов за наши головы.

– Он взял тебя на испуг!

– Нет, Шамиль. Троим он уже заплатил аванс. По три миллиона долларов каждому. Он заплатил им при мне! Первой будет твоя голова, потом моя. А потом еще восемь голов наших амиров. Ты знаешь кого. Не медли, Шамиль! Именем Аллаха заклинаю тебя, не медли! Ты их не видел. А я видел. Это страшные люди!

– Ты сможешь мне перезвонить без контроля?

– Не знаю.

– Понял тебя, – сказал Шамиль и ушел со связи.

– Хороший ход, – одобрил Михальский, отключив мобильник. – Тебе бы, господин Наджи, в покер играть. Умеешь блефовать.

– Что вы со мной сделаете? – спросил Муса.

– Ты очень удивишься, но ничего. Сейчас мы вывезем тебя подальше и оставим на дороге. Возле какой-нибудь речки. Чтобы ты со своим бодигардом смог вымыть штаны. Потому что иначе вас не посадит ни один таксист. А потом ты будешь позванивать нам по телефону, который я тебе дам, и докладывать о ходе поисков. Профессор, мы ненадолго оставим вас. Примерно на час. Берись, Гошка. Надеюсь, что этот вонючий груз мы тащим в последний раз.

Они вынесли Мусу и швырнули в кузов белого микроавтобуса. Туда же бросили и Саида. Минут через сорок, попетляв по проселкам, микроавтобус остановился. Внизу, под насыпью, струился небольшой ручей, серебристый в свете молодой ясной луны. Михальский и Гольцов выгрузили пленников и освободили их от скотча. Михальский вернул Мусе его бумажник и телефон.

– Пока, господин Наджи!

Микроавтобус скрылся.

– Что случилось? – с трудом ворочая языком, спросил Саид.

– Случилось то, что ты обосрался! – зло ответил Муса. – Во всех смыслах – и в переносном, и в прямом!

Километров через пять Михальский, сидевший за рулем, остановил машину.

– Твой ход, – сказал он Гольцову.

Георгий набрал номер. В Москве было начало девятого, но начальник Российского НЦБ Интерпола генерал-майор Полонский еще был в своем кабинете.

– Это Гольцов. Разрешите доложить?

– Докладывай. Нашли профессора?

– Так точно, нашли. Он в полной безопасности. Он готов с нами сотрудничать. Но при одном условии.

– При каком? Не тяни!

– Мы должны разрешить выехать его семье в Вену.

– Что значит – разрешить или не разрешить? Мы незнаем, где его семья!

– Он знает.

– А ты знаешь?

– Нет.

– Дальше.

– Как только вы дадите гарантии, что его семью выпустят, он созвонится с женой и они вылетят в Вену по туристской путевке. Профессор Русланов хочет, чтобы вместе с ними вылетел и его тесть.

– С какой стати нам их выпускать?

– Это единственное условие, при котором Русланов будет нам помогать.

– Чем он может нам помочь?

– Все тем же. Сорок два миллиона долларов по-прежнему под его контролем.

– Ты ему доверяешь?

– Да. Он наш человек. И доказал это.

– Каким образом?

– Он подставился и вывел нас на Мусу.

– Мусу арестовали?

– Нет.

– Почему?

– На каком основании? Вы сказали, что анализ ДНК дал положительный результат. Я вам верю. Но я не могу с этим прийти в австрийский Интерпол. Они скажут: дайте документы. Оформленные соответствующим образом.