Текст книги "Президентский полк"

Автор книги: Феликс Меркулов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

Обычно выход из запоя длился у него дней пять-шесть. Асланбека немного удивило, что Азиз отсрочил их встречу всего на два дня. Но он решил, что либо запой на этот раз не слишком глубокий, либо Азиз стал прибегать к помощи нарколога, от чего раньше категорически отказывался, так как это стоило немалых денег, которых у него никогда не было. На всякий случай, уже купив билет на местный рейс и приехав в аэропорт Швехат, Асланбек позвонил в Зальцбург и спросил Азиза, как он себя чувствует.

– Я в полном порядке, приезжай, жду, – ответил тот голосом не вполне окрепшим, но в общем нормальным.

С Азизом Салмановым Асланбек познакомился, когда заканчивал МВТУ имени Баумана, а Азиз учился в аспирантуре философского факультета МГУ, но сблизились они, когда Асланбек женился на Рахили и перебрался в Москву. Азиз с большим скрипом защитил в МГУ кандидатскую диссертацию на тему «Национальная культура как способ самосохранения нации». Его докторскую диссертацию «Опыт философского осмысления истории чеченского народа» ученый совет даже не включил в план, усмотрев в ней националистические тенденции. Оскорбившись, Азиз переправил диссертацию на Запад, там ее выпустили отдельной книгой в издательстве «Посев». Салманова вызвали в партбюро МГУ и предложили публично отмежеваться: заявить протест против самоуправного использования его труда и злонамеренного искажения его содержания. Он наотрез отказался. Кончилось тем, что его отчислили из МГУ и выселили из аспирантского общежития, где он жил с женой и двумя малолетними сыновьями. Он устроился дворником, поселился в служебной квартире и со всей страстью своей натуры ринулся в правозащитное движение, участвовал во всех демонстрациях, подписывал все письма протеста. Начались обыски, задержания, вызовы на Лубянку. Не выдержав этой неспокойной и нищенской жизни и не понимая смысла ее, жена бросила его и вернулась с детьми в Чечню к родителям, хотя для чеченской женщины это было позорящим ее поступком.

– Вас посадят, Азиз, – не раз предупреждал его Асланбек.

– Я буду считать это признанием моих заслуг, – отвечал Салманов и цитировал какого-то диссидента, который сказал: «Если мой сын к тридцати годам не сядет, я от него отрекусь».

Посадить его не посадили, но, как и многим известным диссидентам, предложили на выбор: эмиграция или лагерь. Он уехал в Германию, получил там политическое убежище и в Гейдельбергском университете защитил наконец-то свою докторскую диссертацию.

В 1991 году в судьбе Азиза Салманова произошел крутой поворот. Он прилетел в Грозный, встретился с только что избранным президентом Дудаевым и изложил ему свои представления о том, какой должна быть конституция независимой Ичкерии. Идеи Салманова понравились генералу Дудаеву. Азиз был назначен заместителем председателя конституционной комиссии. Возглавлял комиссию сам Дудаев. Конституция была принята в 1992 году. Азиз считал, что это самая демократическая конституция на всем пространстве СНГ, в ней реализованы основополагающие принципы вайнахской цивилизации и вайнахского адата, предтечи Всеобщей декларации прав человека. И его не смущало, что ни одно из положений этой самой демократической конституции не было реализовано на практике, он винил в этом Россию с ее имперской политикой.

В 1995 году президент Дудаев отправил Азиза Салманова в Ватикан. Он сумел добиться аудиенции у паны Иоанна Павла II. Понтифик был покорен красноречием и эрудицией чеченского философа. Он пообещал выступить с осуждением военной агрессии России против стремящейся к независимости Чечни и свое обещание выполнил: отслужил мессу, в которой обратился к Всевышнему с мольбой даровать мир многострадальному чеченскому народу. В Москве это вызвало резкое недовольство, а в Чечне было расценено как большая дипломатическая победа. Дудаев решил, что известный диссидент, чеченский философ Азиз Салманов, который был принят его святейшеством, будет более полезен на Западе, чем в воюющей Чечне. Очень кстати оказалось приглашение Зальцбургского университета – профессору Салманову предложили вести факультатив на отделении востоковедения.

С тех пор Азиз жил в Зальцбурге. Поначалу у него часто брали интервью и охотно публиковали его статьи, в которых он развивал идеи евроислама. Потом интерес к нему остыл, а статьи его перестали печатать, так как пропаганда безобидного евроислама сменилась в них апологетикой ваххабизма как единственной религии, приемлемой для народов Северного Кавказа.

Асланбек не понимал, почему у его друга произошел этот перекос. Последний раз он виделся с ним лет пять назад, когда приезжал в Вену с Рахилью и выкроил день, чтобы навестить Азиза. Рахиль отказалась ехать в Зальцбург. Она сказала: «Я хочу помнить его таким, каким мы его любили». Асланбек поехал один. От той встречи у него осталось странное впечатление. Увлеченно, с нерастраченным юношеским пылом Азиз излагал созданную им теорию, по которой получалось, что суверенитет вайнахской нации аккумулирован в чеченских женщинах.

– Вайнахская нация и вайнахская культура зиждутся на культе вайнахской женщины, – втолковывал он Асланбеку. – «Сисагалла» – «женственность». В этом все – очаг, кровь, душа. Вспомни ключевое слово вайнахской этики: «яхь». «Яхь» – «лицо», «яхь» – «стыд», «яхь» – «честь, достоинство». Вайнахские женщины никогда не носили покрывала, никогда не скрывали своего лица. Там, где мет открытого лица, там не может быть стыда, чести и достоинства. Ты понимаешь, о чем я говорю?

– Не очень, – откровенно признался Асланбек. – Я вспоминаю другое. То, что поразило меня в детстве, когда мы вернулись из Казахстана. Сидят женщины, среди них и старые. Мимо проходит мальчишка. И все женщины встают. В этом, по-вашему, заключается культ вайнахской женщины?

– Одно другого не исключает. Это знак уважения мужчине – кормильцу, защитнику, волку.

– Я вас по-прежнему не понимаю. В Чечне идет война. На знаменах тех, кто называет себя моджахедами, – изображение волка. Кавказский горный волк – самый страшный, самый жестокий хищник. Кому же выказывают уважение чеченские женщины?

– Ты не знаешь историю своего народа! – горячо возразил Салманов. – В чеченской мифологии волк спасает всю Землю. Когда человечество погрязло в грехах и суеверии и Всевышний решил сокрушить грехопадение, защитником людей выступил волк. Все муки и страдания он принял на себя. И Всевышний, видя такую самоотверженность заступника, пощадил людей за все их грехи. Вайнахский волк – дитя Капитолийской волчицы, которая вскормила Рема и Ромула. Кормилец, защитник, заступник. Вот что такое волк на знамени борцов за независимость Ичкерии!

Никаких вопросов Асланбек больше не задавал. После этой встречи у него создалось впечатление, что у философа Азиза Салманова слегка поехала крыша.

– Ну и как? – спросила Рахиль, когда Асланбек вернулся в Вену.

– Ты была права, – ответил он. – Было бы лучше помнить его таким, каким он был раньше.

Асланбек и сейчас не поехал бы в Зальцбург. Но этого требовало дело, которое он твердо решил довести до конца. Глядя из иллюминатора самолета на аккуратные поля с изумрудной озимью и ярко-желтым солнечным цветением рапса, на аккуратные, словно бы кукольные деревни в стороне от автомобильных дорог, Асланбек думал о том, как быстро и как далеко друг от друга разводит время людей. Можно ли было надставить всего десять лет назад, что он и его старший уважаемый друг окажутся не просто в разных лагерях, а в лагерях, ведущих между собой борьбу на уничтожение?

2

Азиз Салманов жил в пригороде Зальцбурга в небольшом двухэтажном коттедже, похожем на дом герра Швиммера в Клостернейбурге, в котором Асланбек Русланов укрывался после того, как узнал о появлении в Вене Мусы. Такие дома типовой застройки на небольших участках были разбросаны по всей Австрии. Они предназначались для людей среднего достатка и в разных местах отличались друг от друга только окраской стен и балок. Стены были чаще всего белыми, балки черными, кровля красной. Необычное для России сочетание белого, черного и красного придавало этим стандартным особнячкам праздничность.

Долину реки Зальцбах, в которой был расположен город, известный во всем мире как родина Моцарта, обступали альпийские горы, серые в межсезонье. Над городскими кварталами с многочисленными костелами возвышалась старинная крепость Хоэнзальцбург. Куда бы ни поворачивало такси, на котором Асланбек разыскивал дом Азиза Салманова, в окнах автомобиля обязательно маячили то шпиль костела, то крепость, а чаще всего шпиль и крепость одновременно.

Уже заметно стемнело, когда нашли нужный адрес. В доме горел лишь фонарь над крыльцом и светились два просторных окна во втором этаже. На звонки Асланбека долго не отвечали, затем калитка открылась, выглянул какой-то крепкого телосложения молодой человек явно кавказской наружности и молча уставился на Асланбека.

– Могу я видеть господина профессора? – по-немецки спросил Асланбек.

Парень по-прежнему молчал, недружелюбно рассматривая гостя.

– Я спрашиваю, дома ли хозяин? – перешел на чеченский Асланбек.

– А вы кто?

– Профессор Русланов. Он меня ждет.

– А, вы. Да, ждет. Проходите.

Он выглянул на улицу, подозрительно осмотрелся, запер калитку и скрылся в приземистом каменном флигеле, где, по-видимому, был гараж.

Асланбек поднялся на невысокое крыльцо. В просторной прихожей стоял застарелый запах табачного дыма. Две двери из прихожей вели в помещения первого этажа, наверх шла деревянная лестница с резными перилами. Асланбек повесил плащ на вешалку из оленьих рогов и начал подниматься по лестнице, рассудив, что Азиз, скорее всего, наверху, где были, как он помнил, спальня и кабинет. Неожиданно дверь наверху с грохотом распахнулась, раздался громкий тонкий панический крик:

– Кто там?! Кто?! Кто там?!

На лестничной площадке появился Азиз Салманов – со стоящими дыбом, как показалось Асланбеку, волосами, с искаженным от ужаса лицом, в хорошо знакомом Асланбеку стеганом зеленом халате, который он обеими руками запахивал на худой груди.

– Кто здесь? Саид! Кто-то пришел! Саид!

– Азиз, это всего лишь я, – успокаивающе проговорил Асланбек. – Что с вами?

– Кто вы? Кто? Кто? – продолжал кричать Салманов.

– Это я, Асланбек Русланов. Разве вы не ждали меня?

– Асланбек! Ты? Дорогой мой, я тебя ждал! Я тебя очень ждал! Дай мне обнять тебя! Да, это ты, друг мой, ты, ты!

От Азиза так явственно несло перегаром, что Асланбеку пришлось сделать усилие над собой, чтобы скрыть брезгливость. От засаленного, давно не стиранного халата тоже воняло. По-видимому, из опрятной рабочей одежды халат перешел в одежду для похмелья. Или же Азиз теперь работал, пил и опохмелялся одновременно.

– Кто такой Саид? – поинтересовался Асланбек, мягко освобождаясь из липких объятий старого друга.

– Мой охранник.

– У вас есть охрана?

– Да, дали. Но никакая охрана не может защитить человека от самого себя.

– Он недавно из Чечни?

– Что? Нет, давно. Впрочем, зачем я вру? Недавно. Там решили, что я стал слишком опасен для российской гэбухи и меня надо охранять. Я смеюсь. Кому может быть опасен философ? Кто и когда боялся философов? Любая власть плевала на них во все времена!

– Любая власть во все времена больше всего боялась философов, – возразил Асланбек.

– Да? Может быть. Ты прав. Да, прав. Заходи, дорогой Асланбек, заходи в гнездо старого горного орла. Не обращай внимания на беспорядок. Экономку я отослал. Не могу никого видеть, когда болею. Вообще никого. А от этих постных австрийских рож меня просто тошнит!

В кабинете, куда Азиз ввел Асланбека, был не беспорядок. Там был разор, какой всегда бывает в доме, из которого уходит жизнь. Разбросанные бумаги, одежда, пустые бутылки на ковре, везде окурки – в пепельницах, в тарелках с остатками еды, даже в клавиатуре мощного современного компьютера.

Только сейчас Асланбек смог рассмотреть Азиза. За те пять лет, что миновали после прошлой их встречи, он сильно сдал. Ему не было и сорока пяти, но выглядел он на все семьдесят. Заметно поредели по-прежнему длинные, до плеч, волосы, старчески помутнели и слезились глаза, на нездорового цвета лице проступили склеротические прожилки, руки словно бы высохли и постоянно тряслись. Это, впрочем, могло быть следствием похмелья.

– Ты думаешь, что я пью? – подозрительно спросил Азиз. – Да, пью. Но сегодня не пил. Я ждал тебя. Я сказал себе: я выпью, только когда приедет Асланбек. Ты приехал, слава Аллаху. Теперь можно выпить.

Откуда-то из-за стола он извлек квадратную бутылку шотландского виски «Белая лошадь», с трудом отыскал чистый бокал для гостя, а себе налил в первый попавшийся.

– Возблагодарим Аллаха за милости его и снисхождение к грехам нашим, – торжественно произнес Азиз и как бы омыл руками лицо и огладил длинную, легкую, как туман, бороду.

– Оставьте, Азиз, – недовольно поморщился Асланбек.

– Да? И в самом деле. Что я перед тобой ваньку валяю? За встречу, дорогой!

Он расправил усы, чтобы не лезли в рот, быстро опрокинул в себя полный бокал и сжался в комок, как бы силой удерживая в себе выпитое. Потом расслабился и закурил.

– Хорошее виски, – отметил Асланбек, сделав небольшой глоток.

– Да, мне еще дают хорошее виски и хорошую пищу. Я даже могу приглашать девушек, которые мне не нужны. А чем плачу? Эта проклятая машина высасывает из меня все мои мысли, – показал он на компьютер и тут же ревниво поинтересовался: – Ты следишь за моими публикациями?

– Да. И очень удивлен. С чего вы вдруг стали приверженцем ваххабизма?

– Это политика, Асланбек, большая политика. Кто такие чеченцы среди суннитов? Никто. Ваххабизм делает их заглавной, титульной нацией.

– «Чеченцы – великая исламская нация» – ваше изобретение?

– Да, это моя формула.

– Не понимаю. Для чего противопоставлять чеченцев другим народам Кавказа?

Виски уже дошло до похмельных мозгов Азиза, он порозовел, в его движениях и голосе появились вальяжность и легкая снисходительность.

– Ты так и остался наивным человеком, Асланбек. Если на Кавказе не будет лидирующей нации, Кавказ взорвется. Представь на секунду, что на Ближнем Востоке нет Израиля. Что будет? Арабы перестреляют друг друга. А так они объединены и прекрасно сотрудничают. Что было бы на Кавказе, если бы не было агрессии России против Чечни? Гадюшник. Все перегрызлись бы: чеченцы, осетины, ингуши, черкесы, кабардинцы, дагестанцы – все со всеми. Чечня – умиротворяющий фактор, как ни парадоксально это звучит.

– Вы всему умеете найти объяснение.

– Это моя профессия.

– Интернационализация чеченской войны – тоже ваше изобретение?

Салманов насторожился, даже на мгновение протрезвел.

– Откуда ты это знаешь?

– Эта мысль проскальзывала в ваших публикациях, я просто довел ее до логического завершения, – объяснил Асланбек, хотя про идею превращения войны за независимость Чечни во всемирную войну правоверных против неверных он услышал от Михальского и Гольцова.

– Ты сделал правильное умозаключение, дорогой Асланбек. Не могу назвать это собственным открытием. Эта идея носится в воздухе. Такое развитие событий неизбежно.

– Но заложником станет весь чеченский народ.

– Ты говоришь тоном обвинителя. Философ не изобретает законов. Он лишь улавливает и формулирует существующие закономерности. Да, чеченцев ждут трудные времена. Весь мир ждут трудные времена. Но если чеченцы считают себя великой исламской нацией, они должны быть готовы и на великие жертвы.

– Извините, Азиз, я вам не верю, – решительно заявил Асланбек. – Я не верю, что вы стали приверженцем ваххабизма. Я не верю, что вы не хотите мира Чечне. А как же ваша теория вайнахской цивилизации, вайнахского адата, который еще сотни лет назад предвосхитил принципы Всеобщей декларации прав человека? Что заставляет вас говорить и писать то, во что вы не верите?

– Я стал политиком, дорогой Асланбек. Хотел я того или нет, но мне пришлось стать политиком. А политик редко верит в то, о чем говорит. Ему это не нужно. Ему это даже вредно. Но хватит об этом, хватит. Давай поговорим о тебе. Я рад, что ты приехал. За тебя, мой друг!

Азиз залпом выпил еще один объемистый бокал виски, закурил новую сигарету и участливо поинтересовался:

– Как твои дела? Как ты живешь? Как здоровье Рахили и Вахида?

– Дела у меня очень плохие, Азиз. Поэтому я и приехал к вам. Я хочу попросить вас об услуге.

– Ты правильно сделал, что приехал ко мне. Очень, очень правильно, дорогой Асланбек! Я знаю, что у тебя какие-то серьезные разногласия с нашими…

– Откуда? – перебил Асланбек. – Откуда вы это знаете?

– Мне звонили. Сказали, что ты в Вене и, возможно, захочешь посетить меня. Они знают, что мы друзья. Они попросили позвонить, если ты объявишься.

– Вы позвонили?

– За кого ты меня принимаешь? – обиделся Азиз. – Я решил сначала поговорить с тобой. Со мной считаются, я сделаю для тебя все, что в моих силах. В чем твои трудности?

– Рахиль и Вахид взяты в заложники. Теми, кого вы называете нашими.

– Но почему? Ты в этом уверен?

– Да. Мне сказали об этом люди из ФСБ. Я хочу, чтобы вы позвонили в Чечню и передали, что я готов встретиться с их человеком и обсудить условия освобождения Рахили и Вахида. Я сделаю то, чего от меня добиваются. Только не спрашивайте чего, – предупредил он готовый сорваться вопрос Азиза. – Лучше вам об этом не знать.

– Как хорошо, Асланбек, что ты об этом заговорил. Как хорошо! Я не буду спрашивать тебя, в чем дело, но ты принял правильное решение. Нельзя ссориться со своими. Я сейчас же, при тебе, позвоню в Москву. Там есть наш человек. Я передам ему твое предложение. Сейчас, сейчас. Я только еще выпью…

Азиз отхлебнул прямо из горлышка и взялся за телефон.

– Что за черт? – удивился он и постучал по рычагу. – Не работает? Да, не работает. Ничего не понимаю!

– Ему не нужно работать, – раздался от двери спальни жесткий мужской голос. – Тебе не нужно звонить.

Азиз и Асланбек обернулись. На пороге спальни стоял Муса.

– Тебе не нужно никуда звонить, – повторил он. – Ты сделал свое дело. Остальное сделаем мы.

Он вошел в кабинет, свободно расположился в кресле, снял дымчатые очки и посмотрел на Асланбека своими холодными немигающими глазами.

– Ну здравствуй, Асланбек, – почти ласково проговорил он. – Вот мы и встретились.

– Господин Наджи! – возмущенно закричал Азиз. – Мы так не договаривались! Мы договаривались…

– Помолчи, уважаемый, – прервал Муса. – Как мы договаривались, как мы не договаривались – это уже не имеет значения. Я слышал весь ваш разговор. Так что пей виски, уважаемый. Ты его заработал.

– Вот, значит, как, дорогой друг, – заключил Асланбек. – Значит, вы позвонили своим сразу после моего звонка из Вены?

– Но это непринципиально, – запротестовал Азиз. – Ты все равно приехал. Ты все равно попросил связать тебя с нашими. Так что я всего лишь немного опередил события.

– Не расстраивайтесь, Азиз, – посоветовал Асланбек. – Такой глубокий и тонкий философ, как вы, всегда найдет оправдание. Всему. Даже предательству. Я бы не нашел. Вы найдете.

– Хватит болтать, – прервал Муса, достал мобильный телефон и набрал номер. – Все в порядке, мы его взяли.

Послушал то, что ему сказали, выключил мобильник и обернулся к двери на лестницу:

– Саид!

Дверь открылась. Но вошел не Саид. Вошли Михальский и Гольцов. Оба были в темных спортивных костюмах и таких же темных кроссовках. На головах черные вязаные шапочки. Натянутые на лицо, они легко превращались в спецназовские маски типа «ночь».

– Саид! – вскочив, закричал Муса. – Саид!

– Спокойно, господин Наджи, – приказал Михальский. – Стоять смирненько.

Он обыскал Мусу и переложил его документы и мобильник к себе в карман.

– Ты кто? – хрипло спросил Муса.

– Я твой самый страшный сон, – ответил Михальский и снял черную шапочку, открыв крупную бритую голову. Затем слегка развел руки, словно хотел обнять Мусу. Но вместо этого резко, обеими ладонями одновременно ударил его по ушам. Муса кулем свалился в кресло.

– Вот так-то лучше, – удовлетворенно кивнул Михальский.

– Возвращайтесь в Вену, профессор, – обратился к Асланбеку Гольцов. – Мы немного задержимся. Завтра в семнадцать будьте в доме вашего друга герра Швиммера. А вам, философ, дали хороший совет, – повернулся он к Азизу Салманову. – Пейте виски. Столько, чтобы начисто забыть все, что вы видели. Вы ничего не видели. Вы ничего не знаете. К вам никто не приезжал. И не звоните своим. У них могут возникнуть вопросы, на которые вы не сможете ответить.

– Поспешите, профессор, вы нас задерживаете, – поторопил Михальский, деловито заклеивая рот Мусы широкой лентой скотча.

У двери Асланбек остановился и взглянул на Салманова, мелкими, суетливыми шажками бегающего по кабинету.

– Остановитесь, Азиз, и посмотрите на меня, – попросил он.

Салманов будто споткнулся и потянулся к Асланбеку, как больная собака, которая тянется к хозяину, но боится, что ее прибьют.

– Что, Асланбек? Что, преданный учителем ученик? Чего ты еще хочешь от меня?

– Я хочу забыть вас таким.

3

Очнулся Муса от того, что по его лицу елозило что-то твердое, мокрое, вроде брезента. Он с трудом повернул голову. Тяжесть переместилась на висок и на ухо. Муса открыл глаза. Было темно. Рот был заклеен скотчем. Ноги спеленуты тем же скотчем, обе руки примотаны к телу. По ровному шуму и легкому подрагиванию пола Муса понял, что он в машине. Скорее всего – в багажнике пикапа или в кузове микроавтобуса. Машина едет очень быстро. Свет придорожных фонарей проникал в кузов через лобовое стекло и мгновенно исчезал. Спереди, из кабины, доносились негромкие звуки музыки из автомобильного радиоприемника.

В голове у Мусы шумело, уши горели и казались огромными, распухшими. Щеки тоже казались распухшими, неживыми, чужими. Возникла ужасная мысль, что сейчас лопнут не вполне зажившие швы, и щеки, над которыми трудились лучшие хирурги из клиники под Измиром, отвалятся и лицо превратится в голый череп.

– Нужно заправиться, – сказали в кабине по-русски.

Машина замедлила ход и свернула к придорожному комплексу, где кроме бензоколонок всегда были кафе, автосервис и небольшой мотель. Комплекс был ярко, празднично освещен. Свет проник и в кузов. Муса осмотрелся, с трудом поворачивая голову. Почти в лицо ему упирались ноги Саида, обмотанные скотчем.

Двигатель заработал, машина выехала на шоссе.

– Давай я сяду за руль, – предложил кто-то невидимый спереди. Муса узнал его по голосу: это был тот громила с бритой головой, который сначала обыскал его, а потом вырубил.

– Не стоит, – ответил его напарник. – Если нас тормознут, будет лучше, если за рулем окажется не подозрительная личность вроде тебя, а офицер российского Интерпола.

– Тогда не гони. До рассвета успеем.

– Я и не гоню. Держу законную сотню.

Саид очнулся, заворочался и застонал – сначала еле слышно, потом громче.

– Вроде очухались? – проговорил водитель.

– Похоже, – согласился громила. – Я вот думаю, что мам делать с Саидом. Турок нам еще нужен. Он может знать, где прячут семью профессора. А этот только помеха. Может, выкинуть? Скинем в какое-нибудь ущелье, когда еще его найдут.

– А если быстро найдут? Пусть лежит. Потом выкинем их вместе. В Дунай.

– Правильно, в дунайские волны, под вальс Штрауса. Это красиво, – сказал громила, и оба засмеялись. Потом надолго умолкли.

Муса попытался сосредоточиться. Нужно было обдумать положение, в котором он неожиданно оказался. Он всегда отличался умением анализировать ситуацию и находить выигрышные ходы. Но анализ должен базироваться на понимании и беспощадно трезвой оценке допущенных ошибок. С этого он и начал.

Самой главной, роковой, непостижимой ошибкой было решение использовать в комбинации с закупкой «стингеров» фирму Асланбека Русланова. Решение это было вынужденным. Заключительную часть комбинации, подготовка к которой длилась больше года, нужно было провести очень быстро, почти мгновенно, в день-два. Российские спецслужбы наконец-то поняли, что нужно не только перехватывать караваны с оружием на границе с Грузией, а выявлять и перекрывать каналы, по которым в Чечню шли деньги. Надежные фирмы и банки, через которые обычно проводились проплаты за оружие и жалованье наемникам, не годились. Они могли быть уже засвечены в ФСБ. Нужна была фирма абсолютно чистая. Такой была «Сигма» Асланбека Русланова. Ее предложил московский Шамиль, человек предусмотрительный и осторожный, как волк. В свое время он работал в секретариате председателя Президиума Верховного Совета России Руслана Хасбулатова и поддерживал связь с президентом Дудаевым. Незадолго до октября 1993 года, прочувствовав ситуацию, ушел от Хасбулатова и стал членом совета директоров крупной московской нефтяной компании, которую контролировали чеченцы. Мощная служба безопасности, которую Шамиль создал, собирала информацию обо всех московских чеченцах, обо всех политиках и бизнесменах, которые могут оказаться полезными. По распоряжению Шамиля фирму Русланова не облагали податью, ее использовали только для мелких дел, которые не могли вызвать подозрений. Он как знал, что придет момент – и такая фирма понадобится. У Шамиля на Асланбека было собрано обширное досье. В нем не было ни одного документа, который заставил бы подозревать в Асланбеке предателя. Но, как человек осторожный, окончательное решение Шамиль предоставил Мусе: «Ты его знаешь, вы общались. Решай».

Мусе не нравился Асланбек Русланов. Слишком много было в нем гонора. Слишком носились с ним – и Доку Завгаев в советские времена, да и сам генерал Дудаев. Но транспорт с лекарствами, продуктами и теплой одеждой для беженцев, которые Русланов купил на собственные деньги и привез в Чечню, примирил Мусу с Асланбеком. Он даже зауважал его, когда узнал, что триста шестьдесят тысяч долларов, которые Асланбек потратил, были единственными его деньгами, последними на его счету. После этого фирма долго была в долгах. Человек, у которого вся семья погибла под русскими бомбами, человек, который способен отдать родине последнее, не может быть предателем. И Муса сказал: «Да».

О том, что Асланбек Русланов и его семья исчезли, Муса узнал в Амстердаме, где вел последние переговоры, уточняя мелкие заключительные детали сделки. Чувствуя заинтересованность покупателя, посредники – два араба и турок – упирались, набивали цену. Неожиданно позвонил Шамиль, приказал прекратить торговлю и немедленно начать проплаты. Немедленно не получилось, потому что доверенность была на русском языке. Почти два дня понадобилось Мусе, чтобы перевести и легализовать ее. Но в амстердамском филиале банка «Кредитанштальт» заявили, что она не имеет силы и посоветовали обратиться в центральный офис банка в Вене. Здесь Муса и узнал, что его доверенность аннулирована. Служащий сообщил, что это сделано по распоряжению того, кто имеет на это право. А право на это имел только генеральный директор фирмы – Асланбек Русланов.

Муса был ошеломлен. Он не понимал, что произошло. Он не понимал, каким образом Асланбек ушел от слежки и почему не захватили, как предусматривалось, его семью. Шамиль ничего не смог объяснить. Впервые за многие годы сотрудничества Муса почувствовал в его голосе растерянность. Слежку за Руслановым отсекли люди Яши Кривого. Взялись за Яшу. Он попытался оправдаться тем, что выполнял приказ Шамиля, который передал ему Русланов. Но под пытками рассказал все как было. С теми троими, которым было приказано следить за Рахилью, произошла история еще более непонятная. На Рязанском шоссе, когда они сопровождали белую «Ниву», в которой ехала жена Русланова с сыном, их «Жигули» неожиданно блокировали два джипа «мицубиси», человек пять рослых людей в камуфляже и масках типа «ночь» вытащили их, вывезли на старый люберецкий карьер, избили до потери сознания, а «Жигули» сбросили в воду. Через некоторое время появилась милиция. У всех троих нашли героин. Возбуждено уголовное дело, сейчас они сидят в СИЗО. Человеку Шамиля удалось поговорить с ними. Они клянутся, что никакого героина у них не было. Про нападавших сказать ничего не могут: они были в «ночках», камуфляжи без эмблем и нашивок, по повадкам – «Альфа» или какой-то спецназ. Семью Русланова активно разыскивают и наши, и фээсбэшники. Пока безрезультатно.

Единственная утешительная информация, которую сообщил Шамиль, была та, что Асланбек Русланов в Вене и живет в отеле «Кайзерпаласе». Но в «Кайзерпаласе» Асланбека уже не было.

Да, выбор Русланова был ошибкой. Огромной и непонятной Мусе даже сейчас. Чем продиктован его поступок? Муса даже мысли не допускал, что профессор Русланов решил позариться на сорок два миллиона долларов, которые оказались в его распоряжении. Ни один разумный человек этого бы не сделал. Это огромные деньги, но они несли в себе смерть. Вся чеченская диаспора во всем мире будет поднята на ноги, и и в конце концов вора найдут – хоть на краю света. И смерть его будет ужасной. По этой же причине, ведя переговоры с жуликоватыми посредниками, Муса решительно отказывался от бакшиша – малейшая нечестность грозила обвинением в предательстве и позорной смертью.

Тогда в чем же причина? Муса так и не понял этого. Но факт оставался фактом: профессор Русланов повел свою игру. Хуже того, у него есть сообщники, о которых ничего не известно.

В Москве безуспешно искали семью Русланова. Присланные в помощь Мусе люди – опытный диверсант Саид и сотрудничавшие с чеченцами два прибалта – искали в Вене самого Русланова. Время уходило, сделка со «стингерами» была на грани срыва уже потому, что она затягивалась, а такие сложные организационно-финансовые схемы всегда недолговечны, они способны разрушаться сами по себе. Допустить этого было нельзя. Это был крах. Чеченский джихад выдыхался. Многие полевые командиры уже потеряли веру в победу и разъехались по заграницам. Деньги на войну с Россией давали все неохотнее. Один из руководителей международной организации «Братья-мусульмане» прямо сказал Мусе при встрече в Эр-Рияде:

– Мы не понимаем, за что платим. Вы воюете уже семь лет, а результата нет. Мы не видим перспективы в вашей войне. Более перспективным нам представляется южное направление и помощь движению Талибан.

– Мы воюем не только за свою независимость, – возразил Муса. – Мы утверждаем идеи ислама на всем Кавказе.

– Все это, уважаемый, пустые слова, – ответил «брат-мусульманин». – Сколько раз ни повторяй «халва», во рту слаще не станет. Я посоветовал бы вам внимательнее прочитать то, что пишет ваш уважаемый философ Азиз Салманов. Его мысль только в начале пути, но она движется в правильном направлении. Он очень гонко подметил основную тенденцию. Войны в девятнадцатом веке носили территориально-экономический характер, в двадцатом – социально-политический. Войны двадцать первого века будут религиозно-этническими.