355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Феликс Кривин » Гиацинтовые острова » Текст книги (страница 18)
Гиацинтовые острова
  • Текст добавлен: 7 октября 2016, 11:18

Текст книги "Гиацинтовые острова"


Автор книги: Феликс Кривин



сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 18 страниц)

Бесхитростная Ирония Факта
(Последнее слово автора)

Однажды, в самом начале апреля, когда погода настолько обманчива, что не хочется выходить из дому, я коротал время над «Новым полным словарем иностранных слов» издания 1911 года, под редакцией ныне уже покойного профессора Бодуэна де Куртене. Вначале книжка показалсь мне скучноватой, но когда я дошел до последних страниц, наконец-то появился ЮМОР.

Юмор всегда печатается на последних страницах, а в словарях особенно, потому что ему не повезло на первую букву, которая в алфавите является предпоследней. В таких случаях принято говорить: последний по порядку, но не по значению. Задумавшись над значением юмора, я прочитал: «ЮМОР (англ. с лат.) – первоначально веселое или печальное настроение человека, по старинной галеновской теории зависящее от смешения четырех главных соков (humor) организма…» Старинная галеновская теория, несомненно, давно устарела, но то, что юмор является соком жизни, у многих и сейчас не вызывает сомнения.

Отодвинув подальше все небодуэновские словари, в которых ЮМОР переводится с латинского прозаическим словом «влага», я задумался над этимологией (происхождением) слова ЮМОР.

По-украински юмор – ГУМОР (ближе к латинскому). Вполне вероятно (если не заглядывать в справочники), что он имеет общий корень со словом ГУМАННОСТЬ, а почему бы и нет? Ведь гуманность означает человечность, а что может быть человечнее юмора? Животные, как принято считать, лишены юмора, и вообще все бесчеловечное лишено юмора. А с другой стороны – что может быть человечнее юмора, «выделяющего и освещающего в человеческой душе прекрасное, высокое, гуманное, остающееся пригнетенным окружающими условиями жизни…» («Новый полный словарь» Бодуэна де Куртене, 1911)? Да, что бы там ни говорили справочники, слова ГУМАННОСТЬ и ЮМОР имеют один и тот же корень.

А куда девалось в ЮМОРЕ Г (латинское h)? Оно выпало. Так же, как в слове ИСТОРИЯ, которое прежде было известно как ГИСТОРИЯ…

И тут меня осенило: а не выпало ли Г (латинское h) в слове УМ (а также РАЗУМ)? Раз оно так легко выпадает, то почему бы ему не выпасть в слове УМ? А если это так, то кто станет сомневаться, что слово УМ имеет общий корень со словами ГУМАННОСТЬ и ЮМОР?

Правда, у юмора, в отличие от разума, несерьезная, можно даже сказать, легкомысленная репутация, все считают, что он валяет дурака. Но ведь тот, кто валяет дурака, обычно сам дураком не является. Он только валяет дурака, и не только валяет, а кладет его на обе лопатки и не выпускает до тех пор, пока дурак не поумнеет.

Впрочем, поумнеет ли дурак?

На этот вопрос невозможно ответить без юмора.

Я поплотнее закрыл справочники, в которых слово УМ толковалось по-другому, и стал подбирать аргументы к своей гипотезе. Главный аргумент, конечно, состоит в том, что все эти три понятия неразделимы. Человек, лишенный ума и чувства юмора, не может быть по-настоящему гуманным. С другой стороны, поистине умный человек, как правило, гуманен и не лишен чувства юмора. Ну а то, что юмор непременно предполагает ум (даже острый ум: остроумие), а также гуманность (ведь все бесчеловечное юмора лишено), это очевидно.

Вот он, общий корень этих трех слов, корень жизни, а по-галеновски – главный жизненный сок. Будьте добрыми, мудрецы! Будьте мудрыми, гуманисты! Будьте добрыми и мудрыми, юмористы! А все вместе – никогда не теряйте чувства юмора!

Провозгласив этот лозунг, я почувствовал, что вышел за пределы юмора, так как с людьми, обладающими чувством юмора, нужно говорить не языком лозунгов, а языком фактов. Конечно, не сухих, не скучных, а живых фактов. Остроумных и, может быть, даже ироничных фактов. Ведь это же не секрет, что фактам подчас не чужда ирония.

Это кажется невозможным: ирония факта. Ведь ирония в буквальном переводе означает «притворство», а факт не умеет притворяться, не умеет хитрить. Ему это ни к чему: он убеждает одним своим существованием. Какие бы долгие споры ни велись, какие бы ни высказывались остроумные соображения, но приходит факт – и все умолкает.

Факт очевиден каждому. Но не всем очевидна ирония факта.

Простой факт: горные вершины Луны намного превышают земные вершины. Земля не достигла таких вершин, каких достигла Луна. Это факт. Но ирония факта заключается в том, что достижение вершин не обеспечило Луне минимальных условий для жизни. И не Земля вокруг нее вертится, а она вертится вокруг Земли. Вот тебе и вершины…

Мне могут возразить, что я путаю физику с лирикой. Давно уже решено не путать физику с лирикой, чтобы, с одной стороны, не подрезать лирике крыльев, а с другой – не тормозить развитие физики.

Но – пути юмора неисповедимы, и среди этих неисповедимых путей есть один, особенно важный в наш научный и технический век. Как все пути к смешному, этот путь проходит на стыке противоположностей, казалось бы, несовместимых, но совмещаемых в юморе.

Физика и лирика. Научный разум и лирическая душа. Точные знания и наивная увлеченность. Что получится от совмещения этих несовместимых вещей?

Получится юмор.

Физика констатирует, что клин состоит из наклонных плоскостей. Лирика не констатирует, она не умом воспринимает, а сердцем. Что делать клину, когда он состоит из наклонных плоскостей, по которым так легко покатиться? Что делать клину, как не вышибить другой клин, пока его самого не вышибли каким-нибудь клином?

Так размышляет лирика, которой важно понять: почему клин вышибается клином? Потому что в лирике не реже, чем в физике, случаются такие дела.

Физика при помощи новейших достижений измеряет температуру животного, вымершего сто миллионов лет назад. Физике достаточно измерить температуру, но для лирики важно знать: почему?

Почему лишь спустя миллионы лет после того, как скончался последний белемнит, догадались измерить ему температуру? Может, если бы раньше измерили, он был бы жив?

Вот так, вздыхает лирика, никогда мы не поспеваем. Вместо того чтоб проявить внимание при жизни, мы ждем, пока белемнит вымрет, а уж потом…

Конечно, правоту физики трудно подвергнуть сомнению, потому что она сплошь и рядом доказывается экспериментально. А в лирике – чем больше экспериментируешь, тем меньше можешь что-нибудь доказать.

Такие они разные, физика и лирика. И соединить их может лишь юмор, который соединяет несоединимое, совмещает несовместимое и в результате рождается сам. Юмор – дитя неравного брака. Но и счастливого брака. А главное – серьезного брака, потому что иначе он бы не родился на свет.

Такова ирония факта: серьезный брак рождает юмор. Потому что никакой серьезный брак невозможен без юмора. Такова ирония факта.

Да простит меня лирика, но получается так, что юмор находится в прямой зависимости от фактов. Чем больше фактов – тем больше юмора. А когда исчерпается запас фактов? Неужели нам придется остаться без юмора?

Запас фактов во вселенной огромен, но целиком полагаться на это нельзя, к фактам нужно относиться бережно. Еще сравнительно недавно существование многих животных земли было фактом, а сейчас? Что мы сделали с этим фактом? А с фактами существования рыбы в реках, деревьев в лесах? Все меньше в природе остается фактов природы, и на смену им приходят факты цивилизации. Это тоже интересные факты, но ирония их слишком часто бывает грустной…

Стриж Печной Иглохвост – дитя цивилизации, но его предки были детьми природы.

– Они жили в лесу и гнездились прямо в стволах деревьев, – вспоминает стриж Печной Иглохвост. – Кхе, кхе, это просто чудесно – гнездиться в лесу. Свежий воздух – кхе, кхе, – который можно вдыхать полной грудью. Мы разучились вдыхать полной грудью, вот в чем наша беда.

Стриж Печной Иглохвост мечтает пожить в лесу, как его предки. Что может быть лучше жизни в лесу, где вокруг не мертвые камни, а все такое же, как ты: дышащее, трепетное, живое… А значит, и родное, потому что живому живое легче понять. И легче дышать, когда все дышит вокруг, когда вокруг все живое…

Стриж Печной Иглохвост чувствует, что пора вернуться к природе, от которой он так далеко улетел. Можно, конечно, улетать далеко, но нельзя улетать от природы.

– Брошу я этот город, – говорит в своем кругу стриж Печной Иглохвост. – Ну чего в самом деле? Все эти строения, башни, а дышать нечем. Буквально нечем дышать. Если не считать дыма.

Он, как и многие, задыхается в городе, поэтому он мечтает поселиться в лесу. Свить гнездо в пустом древесном стволе, как это когда-то делали его предки. Жить среди дикого леса, среди диких птиц и зверей, среди диких звуков и диких запахов, где каждое дерево – родной дом и каждая веточка – родной дом…

К сожалению, для Печного Иглохвоста родной дом – дымовая труба, он свил себе гнездо в дымоходе, как истинное дитя цивилизации. Конечно, не вся цивилизация в дымоходе, но он живет в дымоходе, как истинное ее дитя. И он дышит дымом, и мечтает о свежем воздухе, и все собирается, каждый год собирается вернуться к природе, в леса…

Но отнимите у него дымоход – и он без него задохнется…

Такова грустная ирония факта, и сколько бы мы ни говорили о возвращении к природе, нам никогда не вернуться к природе. Мы давно уже не дети природы, мы дети цивилизации.

Как стало известно из печати, на маленьком острове Ре в Бискайском заливе мулы живут среди людей и люди проявляют о них большую заботу. Для защиты от комаров мулам даже сшили штаны, и они щеголяли, как заправские джентльмены, вернее, месье, потому что остров принадлежит Франции.

И вот уже давно истреблены комары, а мулы всё ходят в штанах. Меняются в мире моды, становятся все обнаженнее, все смелей, а мулы по-прежнему ходят в штанах – последние могикане стыдливости и целомудрия.

Веселая ирония этого факта будет оставаться веселой до тех пор, пока у мулов не отберут штаны. Потому что мулы привыкли к штанам, а когда отбирают то, к чему привыкаешь, естественно, становится грустно.

Впрочем, до того ли нам, чтобы заботиться о штанах для животных? Наш технический век направляет наши мысли в другую сторону, открывает перед нами новые факты… Конечно, и эти факты не чужды иронии.

Где тонко у проводника, там проводник и рвется. Рвется потому, что оказывает сопротивление. Любому направлению тока он оказывает сопротивление – в этом-то и сказывается утонченность проводника.

Конечно, если бы можно оставаться тонким и не оказывать сопротивление… Тогда б не рвался, не перегорал проводник. Он проводил бы ток в любом направлении, в каком бы вздумалось источнику тока. Но так не бывает, для этого нужно раздаться в ширину. Чем толще проводник, тем меньшее он оказывает сопротивление.

Изоляторы считают, что лучше вообще не проводить. Ни туда, ни сюда, ни в ту, ни в другую сторону.

– Так проводить или не проводить?

– Или – или! Третьего не дано!

– Ну почему же не дано? – Это в разговор вступает данное третье. – Смотря что проводить. Смотря как проводить. Смотря куда проводить.

Мудрые полупроводники, они знают, что, как и куда, они учитывают все обстоятельства и потому легко добиваются в жизни успеха. И они не сгорают, как сгорали проводники – упрямые, не знавшие страха проводники, сгоравшие в твердой уверенности, что третьего не будет дано.

Сугубо технические вопросы, но ответы на них не всегда сугубо технические. Физика и лирика связаны так крепко, что их теперь уже так просто не разорвешь.

…Зачем лампочке тратить энергию на тепло? Она ведь не печка…

Таков трезвый взгляд экономики: если ты печка – давай тепло, а если лампочка – давай освещение…

Но разве можно светить без тепла? Просто светить, никого не согревая? Свет потому и свет, что он несет в себе теплоту, и лишь теплота освещает пути человечества.

Не возвращаться же нам к жукам-светлякам, которые 98 % затраченной энергии превращают в свет и только 2 % —в тепло. Лампочка 96 % энергии превращает в тепло, – это неэкономно, но как-то по-человечески.

– Машина, машина, ты грамотная, ты умеешь и думать, и запоминать. Ну-ка вспомни, с чего это все начиналось…

Человек взял в руки палку и зашагал с ней по дороге прогресса. Прошли они сколько-то тысячелетий, и палка сказала:

– Человек, человек, а я уже молоток!

– А я человек, – сказал человек и зашагал с молотком дальше. Из века в век, по дороге прогресса.

– Человек, человек, а я уже станок!

– А я человек!

– А я уже двигатель внутреннего сгорания!

Теперь уже дело пошло быстрей: сел человек в автомобиль и поехал по дороге прогресса. А дороге той не видно конца – даже из автомобиля.

– Человек, человек, а я уже самолет!

– А я человек…

– А я уже мыслящая машина! – Машина замолчала и по привычке задумалась. – А ты все еще человек? Вроде ты и не шел со мной по дороге прогресса. Шел, шел и – по-прежнему человек?

Машина, машина, ты грамотная, ты умеешь и думать, и запоминать… Так подумай и запомни, машина: путь от палки к тебе – это очень большой прогресс, но самый большой прогресс – оставаться всегда человеком.

Печальная ирония факта: некоторые люди отличаются от мыслящих машин только тем, что уже давно ни над чем не задумываются.

…Однако и задумываться – это тоже еще не все. Нужно думать не только головой, но и сердцем.

И вот тут-то возникают серьезные затруднения.

Дело в том, что у большинства животных мозг и сердце находятся на одном уровне. Правда, уровень этот невысок: что за высота в горизонтальном положении!

Человек, приняв вертикальное положение, значительно повысил этот общий уровень, но мозг у него оказался выше сердца.

Мозг человека намного выше сердца, и расстояние между ними тем больше, чем выше поднимается человек.

Как же человеку думать сердцем, когда оно от головы на таком расстоянии, когда самое высокое положение у него занимает мозг?

На этот вопрос есть один ответ: ни к какому высокому положению не нужно относиться серьезно.

И тут мы опять возвращаемся к юмору.

Да, это он связывает высокие положения с невысокими, реальное с нереальным, разумное с неразумным. Это он связывает гуманность нашего сердца с разумом нашего мозга, потому что, как было сказано, у ГУМАННОСТИ, РАЗУМА и ЮМОРА общий корень.

Гуманность и разум – вот вершины, которых достигла Земля, оставив далеко внизу пустой и холодный космос. Наша планета отличается от других планет не только своим цветущим видом, что легко отнести за счет ее сравнительной молодости, но, в первую очередь, разумом своим, своей гуманностью, а также юмором, с которым она, такая крохотная по сравнению с космосом, умеет ему противостоять, нисколько перед ним не робея. Молодости свойственно не робеть, и разуму свойственно не робеть, и гуманности, истинной гуманности свойственно не робеть перед тупой и самодовольной бесчеловечностью…

И это нисколько не удивительно: ведь по латыни земля – ГУМУС (humus), тот же корень жизни, что и у ГУМАННОСТИ, УМА, а также ЮМОРА… Это неопровержимый факт – если, конечно, не заглядывать в справочники…

Впрочем, и самые неопровержимые факты подчас не лишены иронии.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю