355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Феликс Кривин » Гиацинтовые острова » Текст книги (страница 15)
Гиацинтовые острова
  • Текст добавлен: 7 октября 2016, 11:18

Текст книги "Гиацинтовые острова"


Автор книги: Феликс Кривин



сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)

ДЫШИТЕ ТАК, КАК ДЫШИТ СЕРЕБРЯНКА!

Паук Серебрянка изобрел оригинальный способ дыхания. Для того чтобы дышать этим способом, нужно прежде всего погрузиться в воду.

Конечно, ему возразят, что такой способ совсем не оригинален, что в воде дышат рыбы и многие другие животные. Но ведь они дышат жабрами, а не легкими. Тут предвидится еще одно возражение: зачем дышать легкими под водой? Разве не приятней дышать ими на свежем воздухе? Возражений много, и так бывает всегда, когда предлагается что-то новое и непривычное. Но прежде чем возражать, послушайте, что предлагает паук Серебрянка.

Итак, вы погружаетесь в воду, не забыв окружить свое тело воздушной оболочкой, состоящей из маленьких пузырьков. Вода может показаться холодной, но вы не пугайтесь: вы ведь окружены оболочкой воздуха, так что вам можно не бояться воды. Словом, отбросьте свои сухопутные опасения и продолжайте погружаться…

Погрузились?

Теперь отыщите какое-нибудь растение. Смелей, открывайте пошире глаза, ничего им от воды не сделается. Видите, сколько здесь растений, не меньше, чем там, наверху. Выберите себе какое нравится и начинайте плести паутину. Этому вас не учить, дело привычное. Правда, учитывая течение, крепче натягивайте ее на стебельки.

А сейчас начинается самое интересное. Ну-ка выгружайте свои пузырьки с воздухом (да поаккуратней кладите!) под паутинный навес. Что получилось? Ну конечно, естественно: паутина приподнялась, и у вас получилось что-то наподобие домика. Да не наподобие, а самый настоящий домик.

Входите в этот домик, смело входите, он ваш. Располагайтесь в нем и дышите. Глубже дышите, во все легие и трахеи, запасы кислорода будут пополняться непосредственно из воды, так что можете себе не отказывать.

Вот какой замечательный способ придумал паук Серебрянка, и, собственно, из-за этого он и полез в воду – единственный из всех пауков. Он и в огонь бы полез, если б придумал способ дышать в огне, но он пока не придумал такого способа.

Да, паук Серебрянка настоящий изобретатель, хотя что-то не видно желающих воспользоваться его изобретением. Все считают, что легкие не приспособлены для воды.

– Они приспособлены, они уже приспособлены! – доказывает паук Серебрянка, потому что он ведь их уже приспособил.

И опять ему возражают: для чего нужно приспосабливать легкие к воде, если они уже приспособлены к воздуху?

Никто не хочет отказываться от привычного способа дыхания. Как дышали до нас, так и мы будем. Не мы первые, не мы последние.

Но ведь нельзя же всю жизнь дышать по старинке! Послушайте, да послушайте же вы наконец! Погрузитесь в воду, окружите себя оболочкой из пузырьков, найдите под водой какое-нибудь растение, натяните паутину и – дышите, смело дышите! Выдох… вдох… Дышите так, как дышит паук Серебрянка!

МОЛЛЮСК ЦИРРОТАУМА

Может, в этом мире у кого-нибудь есть глаза? Хоть какие-нибудь глаза… Вы знаете, что такое глаза? Ну, которыми видят. Вокруг все черное, и вдруг на этом черном что-то блеснет. Покажется не таким черным. И это значит, что вы видите. Правда, может быть, сон.

А может быть, и не сон. Может быть, вы видите по-настоящему, глазами. Что именно—Цирротаума не может вам объяснить. У него никогда не было глаз, и он не знает, как это – видеть. Но ведь у кого-нибудь должны быть глаза? Ведь мир велик, даже на ощупь. Не может он быть так же слеп, как слепой Цирротаума, – такой огромный мир…

Слепой Цирротаума светится, оставаясь в своей темноте, он светится, не видя своего света. Он вспыхивает пламенем, которое для него похоже на черную ночь – на такую же черную ночь, как отсутствие пламени. На такую же ночь, как ночь. На такую же ночь, как день. На такую же ночь, как весь этот океан, в котором живет слепой Цирротаума.

Живет и светится. Может, у кого-нибудь есть глаза.

Рыба Тонкинский Апогон имеет три фонаря, но все они где-то у Апогона в желудке, и свет их направлен внутрь Апогона, как будто Апогон, как древний философ, стремится познать самого себя. Вокруг темно, а он познает себя – вернее, не хочет ни с кем делиться светом. А Цирротаума светится. Слепой, он светится в надежде, что у кого-нибудь есть глаза.

Он не только светится пламенем, он светится насквозь, он прозрачен. Чтоб никому не мешать смотреть, не загораживать мир своей особой, не лезть в глаза тем, у кого, может быть, есть глаза.

Другие готовы загородить собой целый мир, а сами не светятся. Сами они похожи на черную ночь. А когда их много, тогда вокруг такая черная ночь… Такая же черная ночь, как вокруг слепого Цирротаумы.

Ночь вокруг слепого Цирротаумы, и в этой ночи он светится. Никогда не видавший света и никогда не увидящий света, он светится, светится… Может быть, в этом мире у кого-нибудь есть глаза…

САЛАНГАНА

Не верьте сказкам про летучих мышей! Не верьте ни одной сказке про летучих мышей! Разумеется, кроме той сказки, которую я собираюсь вам рассказать, потому что это очень правдивая сказка.

Мне вы можете не поверить, но у меня есть друг, Пещерный Крылан, и он-то лучше нас с вами знает летучих мышей, потому что сам принадлежит к этому прекрасному племени. Прекрасному, но вместе с тем несчастному племени, потому что его удивительная способность летать окончательно испортила ему репутацию.[86]86
  Птицы тоже летают, но это ни в ком не вызывает отвращения, все давно привыкли, что птицы летают. А летучие мыши летают – и это ставится им в вину. Считают, что рожденный ползать летать не может, хотя истина эта в наше время уже опровергнута, ее отстаивают лишь те, кому спокойнее ползать.


[Закрыть]

– Если летаешь, надо быть птицей, – вздыхает мой друг Пещерный Крылан и рассказывает мне об удивительной птице Салангане.

Салангана – родственная душа, она, подобно моему другу, обладает редкой способностью эхолокации и потому свободно ориентируется в темноте. Но даже в темноте она сохраняет свою привлекательность, потому что она птица, а не летучая мышь. И ее не пугает рев моря и свирепые морские валы, она смело проходит сквозь пену волн и выходит из пены, как богиня красоты: такая же недоступная и прекрасная.

Пещерный Крылан может часами говорить об удивительной птице Салангане. Салангана – это его мечта, с которой ему до сих пор не пришлось встретиться. Каждую ночь он вылетает из своей пещеры в надежде встретиться со своей мечтой и до самого рассвета ищет ее, собирая эхо из разных мест, как это делают те, кто обладает способностью эхолокации.

Эхолокация дает возможность особенно остро почувствовать красоту. Эхо от старого пня совсем не то, что эхо от цветущей магнолии, а эхо чужой скалы не сравнится с эхом родной скалы, хоть на глаз их не отличить и на ощупь не отличить – их можно отличить лишь при помощи эхолокации.

– Ее эхо я узнаю среди тысяч других, – говорит мой друг, имея в виду птицу Салангану. – Только она, Салангана, вряд ли ко мне прилетит, вряд ли ей понравится мое эхо…

Что значит – не понравится? Ведь и ей, Салангане, нужен друг. Пусть у нее все есть: и красота, и стремительность, и способность ориентироваться среди ночи, – но ей нужен друг, способный защитить ее кров.[87]87
  Дело в том, что кров Саланганы является одновременно пищей – для некоторых любителей полакомиться за чужой счет. И она целый месяц строит свое гнездо, чтобы его, как изысканный великатес, съели в каком-нибудь ресторане… Их съедают на сотни тысяч долларов – сколько же на эту сумму нужно построить гнезд?


[Закрыть]

Вот почему мой друг ищет свою мечту: он хочет взять ее под защиту. Оказывается, есть такие мечты, которые нужно брать под защиту, иначе они совсем пропадут. У скольких мечтателей были прекрасные мечты, которые с годами исчезли, а почему? Потому что их некому было взять под защиту.

Мой добрый друг, такой же добрый, как все его летучее племя, каждую ночь вылетает из пещеры и посылает звуки во все концы, чтобы они возвратились к нему эхом, и не просто эхом, а эхом его мечты. Услышать эхо своей мечты – вот в чем главная цель эхолокации.

– Са-лан-га-на! Ты слы-шишь ме-ня, Са-лан-га-на?

Нет, она его не слышит. Потому что когда он вылетает из своей пещеры, она, Салангана, влетает в нее.

Вот ведь как в жизни бывает! Оказывается, они живут в одной пещере, но не могут встретиться, потому что она живет здесь ночью, а он – днем. И может быть, она тоже ищет его, доброго и отважного Крылана, чтоб он защитил ее гнездышко, прилепленное здесь же, в пещере, к стене, но когда она прилетает, он уже улетает…

А что вы думаете? Ведь не только мы ищем свою мечту, но и мечта наша ищет нас, только далеко не всегда находит. И даже когда мы перестаем ее искать, она все равно ищет нас и зовет…

В тишине, если хорошенько прислушаться, можно услышать, как парят над нами наши мечты, и уловить эхо той мечты, которая больше других нуждается в нашей защите.

ДОРОГИ, КОТОРЫЕ МЫ ВЫБИРАЕМ

ДОРОГИ, КОТОРЫЕ МЫ ВЫБИРАЕМ
(Трактат)

Дороги, которые мы выбираем, следует отличать от дорог, которые выбирают нас. Иногда мы только еще раздумываем, какую бы выбрать дорогу, а дорога уже выбрала нас и ведет, и влечет по себе, к своей собственной, а вовсе не к нашей цели. И мы спохватываемся, увидев эту цель – цель, которую мы не ставили перед собой, которую поставила перед нами наша (нет, не наша!) дорога. Когда Ложноскорпион – этакое мелкое, совершенно ничтожное существо из паукообразных – ухватывает крупный кусок, тут же выясняется вся ложность его положения: не Ложноскорпион уносит кусок, а кусок уносит Ложноскорпиона. Надо учитывать свои возможности: Ложноскорпион настолько мал, что для него даже муха – крупный кусок. Но он упорно держится за этот кусок: с одной стороны, жалко упустить кусок, а с другой, себя упустить с такой высоты – жалко. Так и уносит Ложноскорпиона этот крупный кусок – от дома, от семьи, от приятелей и знакомых… Из всего, что ему было дорого, остается у него только крупный кусок.

Так всегда бывает, когда погонишься за крупным куском: унесет тебя этот кусок, назад не вернешься.[88]88
  Кулик-Сорока тоже страдает гигантоманией: если уж высиживать, то непременно что-то большое. И Кулик-Сорока выбирает самое большое яйцо (пусть чужое, но самое большое) и карабкается на него, и съезжает вниз, и снова наверх царапается, потому что, вы же понимаете, хочется высидеть что-то очень большое. Чтобы не зря сидеть.


[Закрыть]

Об этом не нужно забывать, выбирая себе в жизни дорогу. Нужно внимательно следить, чтобы выбранная нами дорога не утащила куда-нибудь нас, чтобы выбрать в жизни истинную дорогу. А это не так просто – выбрать истинную дорогу. Ложный Горный Тритон летом живет в воде, а зимой на суше, в то время как Ложный Красный Тритон летом живет на суше, а зимой в воде. Так где же истина? Ложная Жаба Биброна вообще не живет в воде и, возможно, считает, что нашла истину, потому что ей не приходится выбирать между водой и сушей. Легче всего искать истину, когда не приходится выбирать, но найти истину в этом случае особенно трудно.

Рыбе Трубе не приходится выбирать. Она родилась в воде, и родители ее, и деды, и прадеды жили и умирали в воде. А она никак не может к воде приспособиться. Дышать-то она дышит, но ведь это еще не все. Надо как-то двигаться, продвигаться. А вот это никак не получается у рыбы Трубы. Говорят, у нее не хватает гибкости.

Что и говорить, гибкости у рыбы Трубы маловато. Да и откуда возьмешь ее при такой большой голове и таком маленьком хвосте, соединенных трубкой, которую только условно можно считать туловищем? Несгибаемая трубка – вот туловище рыбы Трубы. А при такой несгибаемости – попробуй-ка продвигаться…

Грустно это, и рыба Труба все чаще подумывает, не перебраться ли ей из моря в какие-нибудь другие места. Многие из тех, что жили когда-то в морях, переселились на сушу и живут до сих пор, не жалуются… А может, жалуются? Может, и они не смогли приспособиться, как рыба Труба, может, и у них там на суше не хватает гибкости или еще чего-нибудь не хватает?

Конечно, проще всего замкнуться в своей стихии. Живущий, к примеру, в воде редко вспоминает о небе: для него вода – и земля под ногами, и небо над головой. И весь его мир ограничен водной поверхностью, хотя этого можно не замечать. Потому что вода переходит в воздух, а воздух переходит в небо, а небо переходит в безграничную даль. Свой мир незаметно переходит в чужой – в мир сухой синевы и сухих звезд, которые светятся, как глубоководные рыбы. Но зачем рыбе этот сухой мир? Рыбе нужно побольше воды, чтобы поглубже нырнуть или подняться к самой поверхности – и поплыть куда-нибудь, подальше от берегов, от всех берегов, земных и небесных… Рыбе нужно побольше воды, и ни к чему ей земля и небо…

Так почему же Кефаль так боится их потерять?

Кефаль ловят, устилая воду рогожами, отделяя воду от неба, отбирая у рыбы этот чужой и не нужный ей мир… И тогда Кефаль сама бежит в этот мир: выпрыгивает из воды на рогожи.

Странная рыба Кефаль: у нее отбирают вроде бы ей не нужное, но в том-то и дело, что в природе нет ненужных вещей. И когда мы живем в воде, нам нужны земля и небо, а когда живем на земле – нам нужны небо и вода. И даже когда мы парим в небе, нам нужны земля и вода, мы не можем окончательно от них оторваться.

Птичка Оляпка из отряда воробьиных вроде бы и оседлая птичка, а вот освоила все виды передвижения. Она может и походить, и полетать, и поплавать, и даже пройтись по дну, что для птицы, согласитесь, выглядит дико. Не каждая птица станет путешествовать по дну речки… Но, опять-таки согласитесь, есть особая прелесть в том, чтобы путешествовать по дну речки и при этом не считать себя утонувшим, а считать себя путешествующим. Оляпка считает себя путешествующей…

Вот она идет по дну стремительной горной речки, идет не спеша – это речка мчится стремительно. Речка мчится мимо Оляпки, и над Оляпкой, и под Оляпкой, речка мчится со всех сторон у Оляпки, и Оляпке кажется, что мчится Оляпка, такое создается у нее впечатление. Можно обойти весь свет, а можно стоять на месте, чтобы весь свет обошел тебя…

А жизнь? Ведь и она проносится, когда мы стоим на месте. Она мчится стремительно, даже если мы прочно сидим на дне. Чем прочнее мы сидим на дне, тем стремительней жизнь проносится мимо нас, хотя нам кажется, что мы живем, – такое создается у нас впечатление.[89]89
  Загадки времени и пространства… Бывает же так: чем больше у нас пространства, тем меньше у нас времени, а чем больше у нас времени, тем у нас, к сожалению, меньше пространства… Травянистая лягушка в неволе живет восемнадцать лет, а на воле всего лишь четыре года. Все дело во времени и пространстве: много пространства – мало времени. В неволе и четыре года тянутся восемнадцать лет, а на воле и восемнадцать лет пролетят за четыре года…


[Закрыть]

Впрочем, не каждому удается опуститься на дно. Пеликану, например, это не удается.

Пеликан – водоплавающая птица, и он плавает по водной поверхности, но не потому, что он умеет плавать, а потому, что он не умеет утонуть. Он ухитрился так сбросить вес, что это совсем не коснулось его объема. Поэтому он держится на поверхности, как пустая бочка, но нырнуть у него не получается. За него ныряет Баклан.

Да, Баклан большой мастер нырять, а вот на поверхности держится хуже. И чтоб удержаться на поверхности, он частенько садится на спину Пеликана, и они плавают вдвоем, по-соседски. А если Пеликану понадобится нырнуть за рыбкой – будьте уверены, Баклан сделает это за него в лучшем виде…

Так какая же дорога лучше: дорога в глубину или дорога на поверхности? На этот вопрос лучше других мог бы ответить Омосудис, представитель глубоководных рыб.

Хотя Омосудис считается глубоководным, но он не сразу достигает своей глубины, а вначале долго плавает на поверхности. В начале жизни, когда Омосудис ни до чего серьезного не дорос, он возмещает недостаток своего роста стремлением держаться повыше. И, конечно, расплачивается за это поверхностностью. Легковесность всегда приводит к поверхностности, но через это надо пройти. И, пройдя через это, Омосудис уходит вглубь, в толщу океана, взваливая на себя метры, десятки метров, километры воды. Омосудис поднимает на себя океан.

Невероятно? А разве вы не поднимаете на себя океан? А ваши друзья и знакомые? Все мы поднимаем на себя океан, когда уходим в глубину, а не стремимся держаться на поверхности.

Так считают глубоководные рыбы. Они выбирают единственную дорогу – в глубину. Но, может быть, это потому, что природа не снабдила их крыльями, чтобы подняться к звездам? Дорога к звездам – прекрасная дорога, это могли бы подтвердить многие птицы, ежедневно отправляющиеся в полет.

Не так это просто – отправиться в дальний полет. Перелетные птицы специально жиреют перед дальним полетом: чтобы иметь запас на дорогу, чтобы крыльям хватало сил. А домашние птицы – те жиреют просто так, без полета. Для чего они жиреют? Этого не знают домашние птицы. Они знают одно: жиреть вредно. Кто жиреет, тот долго не живет.

А как же птицы, которые жиреют перед дальним полетом? Почему для них не вредно жиреть?

Потому что для птицы не вредно жиреть. Для птицы вредно жиреть без полета. Для нее вредно жить без полета. Кто живет без полета, тот долго не живет.[90]90
  Здесь необходима оговорка: распростертые крылья, столь уместные в небе, представляют огромное неудобство на земле. При населенности нашей земли если б все ходили с распростертыми крыльями… Вот поэтому-то способность летать включает в себя способность, когда нужно, складывать крылья.


[Закрыть]

Правда, полет тоже разный бывает. Иногда для полета не обязательно отрываться от земли. Почему Болотная Курочка редко отрывается от земли? Потому что у нее на земле хватает работы. Болотная Курочка принадлежит к семейству пастушков, она всю жизнь пасет чужие стада (своего стада она не имеет). Вон там, на опушке, пасется стадо коров – возле леса, большого стада деревьев. А там, дальше, – поле, стада пшеницы, а еще дальше – город, стадо домов… И все это нужно пасти, когда ж тут летать? Конечно, иной раз поднимешься, чтоб попасти стада облаков, облакам ведь тоже трудно без пастушка – того и гляди на землю прольются. Всем трудно без пастушка, поэтому Болотная Курочка редко позволяет себе летать. Но кто осмелится сказать, что она живет без полета?

Вот кто по-настоящему живет без полета – это таракары. Если б даже они умели летать, они бы вряд ли приняли такое решение. Тут очень многое зависит от решения. Вы заметили, что тараканы редко появляются в одиночку? А почему?

Тараканы предпочитают не ходить в одиночку, потому что так им легче принять решение. А ведь решать нужно все время, на каждом шагу: куда сделать шаг – направо или налево? Мир такой огромный, и столько в нем разных дорог, которые нужно выбирать таракану! Другое дело, когда он не один, тут уже дорога сама собой выбирается. Пойти направо? Как все! Пойти налево? Как все! Главное – делать то же, что все, и тогда совсем не трудно принять решение.

К сожалению, не все решения принимаются правильно, об этом свидетельствует статистика смертности тараканов.[91]91
  Кстати о статистике смертности и об умении ходить. Ученые подсчитали, что по степени предусмотрительности, которую проявляют пешеходы, переходя улицу, на первом месте стоит гусь: он почти никогда не гибнет под колесами транспорта. За ним следует свинья, потом кошка. Курица и собака делят четвертое место. Самое последнее место занимает человек.


[Закрыть]
Но тут уж такое дело – смерти не избежишь. Таракан знает: смерти не избежишь, но когда нужно что-то решать, тут важно не смерти избежать, а ответственности.

Кстати, Молох, прекрасно представляющий не только семейство Агам, но и, можно смело сказать, весь подотряд ящериц, имеет очень высокое понятие об ответственности – причем не только за выбранную дорогу, а и за то, что ты в эту дорогу с собой несешь.

Сидит Молох у муравьиной тропки и слизывает с нее муравьев. Одного, второго, третьего… А почему четвертого нет? Потому что тот имеет при себе ношу. Потому что трудится муравей.

Сидит Молох у муравьиной тропки, как надсмотрщик над работами, как распорядитель работ. Пятого пропустит, шестого пропустит, а седьмого – стоп! Нечего болтаться без дела!

Сидит Молох у муравьиной тропки, и, кто не работает, того ест. Что ты несешь, муравей? Ничего? Ну так и нечего тебе отправляться в дорогу.

Шагай и трудись, трудись и шагай!.. Моллюску Лопатоногу нога, представьте себе, заменяет лопату. И он не бросит лопату, он крепко держит лопату, потому что и его держит лопата, его единственная нога.

И пока бьется сердце, он не бросит лопату, а пока он не бросит лопату, сердце его не остановится. Потому что сердце Лопатоногу заменяет та же лопата, все та же лопата, его единственная нога!

Вот кто по-настоящему снаряжен в дорогу: тот, у кого нога – и сердце, и лопата![92]92
  У Осьминога тоже нога на все руки: вкус у нее – что у твоего языка, нюх – что у твоего носа. А если случайно потеряет ее Осьминог, нога будет продолжать добросовестно добывать пищу. Не себе, конечно: какой из нее едок? Из нее плохой едок, зато хороший кормилец. Хотя – и с этим никто не станет спорить – трудней быть кормильцем, чем едоком.


[Закрыть]
И это-то и есть настоящая ответственность за избранный путь.

Хотя есть и еще одна очень важная вещь, без которой никак нельзя обойтись в дороге. Посмотрите, как снаряжен в дорогу Горный Баран.

Ходит Баран по горам, закинув на спину рога, как альпинист с рюкзаком. Чем выше в горы поднимается, тем большие на себе тащит рога. И все удивляются: зачем он носит на себе эту тяжесть?

Одни говорят:

– Это у него рога для равновесия. Когда прыгаешь по горам, очень трудно сохранить равновесие. Вот он и балансирует. Рогами.

Другие говорят:

– Это чтоб не так больно падать. Упадешь на рога, они спружинят, а тебе ничего. Чем больше рога, тем удобнее на них падать.

Третьи говорят:

– Рога – это для самозащиты. Встретишь другого барана с рогами, как тут обойтись без рогов? А так: встретились, стукнулись, разошлись – и никому не обидно.

Каждое объяснение по-своему справедливо. И для самозащиты, и для равновесия, и чтоб не так больно падать, для всего этого нужны рога, тут без рогов не обойтись. Но давайте послушаем самого Барана:

– Я хожу с рогами, потому что мне так легче дышать, – говорит Баран. – Нет, не потому, что я дышу рогами, я дышу легкими. Но по организму кислород у меня разносится кровью. Мне нужно много крови, чтобы разносить кислород,[93]93
  Чем выше поднимаешься в гору, тем разреженней воздух, то есть тем меньше в нем кислорода и тем больше требуется крови, чтоб разносить кислород. Потому что его приходится разносить маленькими порциями.


[Закрыть]
а кровь у меня вырабатывается в костном мозгу, значит, мне нужно много мозгов, понимаете? Вот эти самые мозги у меня в рогах. Когда поднимаешься в гору, где трудно дышать, хорошо иметь с собой запасы мозгов. Чем выше поднимаешься, тем больше нужно иметь мозгов.

Вот они какие, бараньи рога! Куда до них альпинистским рюкзакам с их предметами первой необходимости, ведь мозги – это, в сущности, самая первая необходимость. Вот о чем нужно помнить, вот о чем нельзя забывать, когда отправляешься в дорогу.

Если, конечно, относиться к избранному пути со всей ответственностью. Там, где нет ответственности, все пути кончаются, как правило, печально. И тот, кто забирается высоко, опускается в результате низко, совершая свой полет лишь в одном направлении: сверху вниз. Именно это обстоятельство подчеркивала Летучая Собака, излагая Белке Летяге свои собственные жизненные наблюдения.

Летучая Собака не была в полном смысле собакой. Вернее, она не была ни в каком смысле собакой, она была настоящей летучей мышью, хотя летучая мышь – тоже не настоящая мышь. Потому что настоящие мыши не летают, а если мышь летает, значит, она не настоящая, а летучая мышь. Настоящая летучая мышь, которую, если она достаточно велика, можно назвать и Летучей Собакой.[94]94
  Ее можно назвать и Летучей Лисицей, так ее, во всяком случае, иногда называют. И еще ее называют Калонгом – имя не такое звучное, как Собака, но так уж случилось, что эту летучую мышь сначала называли Летучей Собакой, Летучей Лисицей, а потом взяли да и назвали Калонгом, просто Калонгом. Чтоб не путать ее с другими собаками, лисицами, а заодно и мышами.


[Закрыть]

А Белка Летяга не была в полном смысле белкой, хотя ее нередко путали с белкой. Она была не из семейства белок, а из семейства летяг. У них, у летяг, между передними и задними ногами натянуто что-то вроде крыльев. Такие перепонки, которые так хорошо натягиваются, что дают возможность Летяге перелетать с одного дерева на другое.

– Каждый хочет летать, – излагала свои наблюдения Летучая Собака. – Даже те, которые не умеют летать, и те норовят полетать. Ты, конечно, Летяга, не обижайся. Я знала одну змею, которая прекрасно ползала, ну просто все восхищались, как она замечательно ползала, но ей, представь себе, захотелось летать. И теперь она летает, но как? Заберется на высокое дерево и – летит вниз. Не вверх, а вниз, что ты на это скажешь? Нет, Летяга, летать нужно так, чтобы подниматься вверх, а не опускаться все ниже и ниже. А если тебя поднимает только ползанье, как эту змею, когда она заползает на дерево, тогда не летай, а ползи…[95]95
  Это очень верное наблюдение: рожденные ползать иногда достигают вершин как раз благодаря умению не отрываться от своего грунта.


[Закрыть]

– Разве я ползаю? – обиделась Летяга, приняв это замечание на свой счет. – Я, можно сказать, бегаю, а также прыгаю.

– Вот и прыгай себе на здоровье. Так нет же, некоторые, вместо того чтобы прыгать себе на здоровье, пытаются летать. Ты знаешь Леопардовую Лягушку? Нет, она не родственница Леопарда, но если б она потренировалась, она бы, возможно, научилась прыгать, как Леопард. Так нет же, она не захотела прыгать, как Леопард. Она пристрастилась летать: заберется на дерево и – летит, опускаясь все ниже и ниже.

– Я стараюсь не опускаться, – сказала Летяга. – Я почти никогда не опускаюсь на землю, а только перелетаю с дерева на дерево.

– И все время на одном уровне? Это мне напоминает Летучую Рыбу. Она вылетит из воды, поднимется метра на полтора, а потом опять шлепнется в воду. А зачем, спрашивается? Если ты рыба, ты должна плавать, потому что лучше тебя этого никто не сделает. А если все рыбы начнут летать, кто же у нас будет плавать? Тем более что так, как птица, ты все равно не полетишь.

– У нас на дереве живет птица, – сказала Летяга. – Она почти не бывает дома: все летает, летает…

– Вот видишь, она летает. И при этом, заметь, вверх, а не вниз. Потому что у нее крылья такие, как у меня…

– У нее не такие, – сказала Летяга. – У нее крылья с перьями, а у тебя вовсе не крылья.

– Ну хорошо. Допустим, у меня руки. Но они все равно что крылья.

– Нет, не все равно. Птицы крылатые, а ты всего-навсего рукокрылая.

– Да, я рукокрылая, – гордо сказала Летучая Собака. – Крылья—это дело моих рук, поэтому меня называют рукокрылой. Ты думаешь, каждого назовут рукокрылым? Далеко не каждого.

– Но птицей тебя не назовут…

Летяга задела больную струну. Была у Летучей Собаки одна больная струна, и вот Летяга ее задела.

– Да, птицей меня не называют, – печально зазвенела Собака на этой струне. – Меня называют Летучей Собакой, Летучей Лисицей, Летучей Мышью, но Летучей Птицей меня не называют, хотя я сама проложила себе дорогу в небо и мои крылья – это дело моих собственных рук.

Бесспорно, Летучей Собаке удалось добиться большего, чем какой-нибудь Летающей Лягушке, хотя лягушки появились на свет даже раньше птиц и раньше птиц пытались покорить небо. И они прыгали, пытаясь допрыгнуть до неба, несмотря на то, что до неба очень трудно допрыгнуть с земли. Земноводные, они хотели освоить третью стихию так, чтобы сохранить за собой и первую, и вторую, они хотели допрыгнуть до неба, не упрыгнув далеко от земли. Поэтому у них не выросли крылья, и они, как были, так и остались земноводными, пусть даже иногда Летающими Лягушками, которые умеют летать только сверху вниз – так, чтобы каждый полет возвращал их на землю.

Так часто высшие становятся низшими, а низшие становятся высшими – все зависит от дорог, которые мы выбираем.

Вспомним дриопитеков. Дриопитеки жили очень давно, но давайте все же постараемся их вспомнить.

Дриопитеки, а иначе говоря – древесные обезьяны, были высшими среди обезьян, что по тем временам было немало. Природа в своем постоянном усовершенствовании как раз дошла до обезьяны и, созерцая творение своих рук, радовалась ему и грустила, что ничего лучшего ей уже не создать. Да и какую фантазию нужно иметь, чтобы – по тем временам – создать что-то лучшее обезьяны?

Созерцая свое высшее творение, природа с удивлением отмечала, что дриопитеки, высшие среди обезьян, делятся в свою очередь на высших и низших. Это, впрочем, было естественно, и, поселяя их на деревьях, природа могла бы заранее предугадать, что одни из них будут повыше, а другие – пониже.

Самые проворные поспешили забраться наверх и там поселились, прыгая по вершинам. А те, что остались внизу, держались поближе к земле и даже временами сходили с деревьев на землю. И вот что получилось из этого. Высшие дриопитеки прыгали по вершинам, выше которых прыгать уже было некуда, и это, с прискорбием нужно отметить, тормозило эволюционный процесс. А низшие – ходили по низам и даже иногда спускались на землю. Конечно, они не умели ходить по земле и попути хватались за каждую палку, но, естественно, не в силу своей агрессивности, а в силу привычки хвататься за ветки у себя на деревьях. Все думали, что обезьяна взяла в руки палку, но это было не так: она только хотела ухватиться за ветку, потому что не научилась еще ходить по земле.

А когда она научилась… Вот теперь природа могла по-настоящему удивиться, потому что у нее на глазах низшие стали высшими, а высшие – низшими. Низшие дриопитеки поднялись до человека, а высшие, которым некуда было подниматься, потому что они и без того достигли вершин, так навсегда и остались обезьянами.

Вот что означают для нас дороги, которые мы выбираем. Они помогают стать человеком – в том случае, конечно, если мы выполняем следующие условия:

– выбираем себе дорогу, не гонясь за крупным куском (печальный пример Ложноскорпиона);

– ищем истинную дорогу не там, где она легче ищется и трудней находится, а там, где ее искать труднее, зато легче найти (вопреки опыту Жабы Биброны и всей ее ложной компании);

– не считаем нужным только то, что нужно нам, отметая то, что лично нам как будто не нужно. Как странной рыбе Кефали нужны и небо, и земля, так и нам нужны и море, и небо, и вся вселенная;

– не допускаем, чтобы жизнь проносилась мимо нас, как река, которая течет мимо Оляпки (и над Оляпкой, и под Оляпкой);

– учтя пример Баклана и Пеликана, знаем, что в дороге очень важная вещь – взаимовыручка;

– не боимся поднять на себя океан, как глубоководная рыба Омосудис;

– помним опыт домашних птиц: кто живет без полета, тот долго не живет;

– не полагаемся на других, как таракан, и не боимся сами принять решение;

– задаем себе вопрос Молоха: что ты с собой несешь? Если ничего не несешь, нечего пускаться в дорогу;

– не стремимся во что бы то ни стало забраться повыше. Помним, что Летающие Лягушки летают только вниз, а дриопитеки, сидя на своих вершинах, так навсегда и остались обезьянами.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю