Текст книги "Подражание театру"

Автор книги: Феликс Кривин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

Герод великий

Герод Великий был другом Великого Брута, и он был другом Великого Кассия, и Великого Цинны, и Гальбы, и все вместе они прикончили Великого Цезаря, и это были поистине великие времена.

– Здравствуй, Цезарь, идущие на смерть приветствуют тебя!

Они шли на его смерть, а он об этом и не догадывался.

Так это свершилось. Великий Цезарь отошел от дел и от народа своего, и от всего этого бренного мира. Он лежал, спокойный и величественный, и консул Антоний говорил над ним речь.

– Квириты, – говорил консул Антоний, – дорогие квириты, сограждане и друзья! Сегодня мы прощаемся с нашим Цезарем. Цезарь был хороший человек, и хороший гражданин, и хороший государственный деятель.

Он навсегда останется в нашей памяти. А тех, кто его убил, и тех, кто сочувствовал этому…

Имена и тех и других составили длинные списки, в которых значились сплошь великие имена: Великий Кассий, Великий Брут, Великий Цинна и Гальба. Герод Великий был другом Великого Антония, и он сам читал эти списки, а возможно, кое-что в них и приписал. И многие из тех, кто прежде не хотел следовать за Цезарем, на сей раз последовали за ним. Великие люди, великие звания…

И это были поистине великие времена.

Великий Антоний вступил в союз с Великим Октавианом, сперва женив его на своей падчерице, а затем, в свою очередь, женившись на его сестре. Поделив таким образом родственников, они стали делить земли, что было значительно более трудным делом. В конце концов Антоний удалился на восток, а Октавиан остался на западе, и это, естественно, отдалило их друг от друга и в скором времени привело к войне.

Герод Великий был другом Великого Антония и поэтому находился с ним на востоке. Здесь ему досталась провинция, которая причиняла Риму особенно много хлопот, потому что у нее вечно возникали свои проблемы. Герод Великий занимался своей провинцией, но и не забывал следить за ходом центральных событий.

Антоний отступал. Потом наступал. Потом опять отступал и, наконец, нашел последнее убежище в объятиях красавицы Клеопатры.

Убежище это, как и все подобного рода убежища, оказалось весьма ненадежным, и Антоний скончался у красавицы на руках.

Великий Октавиан вступил на восток, и его приветствовал его друг, Герод Великий. Он приветствовал Великого Октавиана и называл его Августом, то есть священным, он устраивал пышные празднества в своей беспокойной провинции, и это были поистине великие времена.

Но беспокойная провинция оставалась провинцией беспокойной, ее волновали не центральные события, а только собственные провинциальные дела. И она шла на празднества, как на похороны, и кричала не разберешь что, так что иногда приходилось прибегать к строгим мерам.

Герод Великий был другом своей провинции, и он делал для нее все, что мог. Но что бы он ни делал, это ни в ком не встречало сочувствия, и провинция все больше роптала, и называла не Геродом, а Иродом его, друга Брута и Кассия, Антония и Октавиана.

Может, он не то делал. А может, просто кончились великие времена.

Конец Долабеллы

Раб стоял, не смея прислониться к дверям, уже час он стоял и ждал слова своего господина. Его господин, Публий Корнелий Долабелла, удивительный Долабелла, в свое время возглавивший народное восстание (по свидетельству Тита Ливия) и в свое время подавивший народное восстание (по свидетельству Цицерона), друг Рима и враг Рима в разные времена, сидел, положив на руки тяжелую голову.

– Все кончено, раб, – сказал Долабелла. – Кассий уже в городе.

Раб молчал. Он привык молчать.

– Мы умрем вместе, – сказал Долабелла, вспоминая, как он однажды уже умирал с этой чернью, борясь за ее права. – Люди по-разному живут, но умирают они одинаково. Тебя это утешает, раб?

Раб молчал.

– Кассий в городе, – сказал Долабелла. – У нас осталось совсем мало времени… Ты мне верно служил, раб, – и тогда, когда мы поднимали восстание, и тогда, когда мы подавляли восстание… Ты всегда был мне верен, раб, и я хотел бы тебя наградить напоследок – но как? В таком положении, как у нас, уже ничто не представляет ценности.

Топот ног, звон мечей и знакомые голоса, среди которых так хорошо знаком голос Кассия.

– Послушай, раб, – сказал Долабелла, – если ты отнесешь ему мою голову, он даст тебе жизнь и свободу. Отнеси ему эту голову, раб.

Долабелла протянул рабу меч.

Удивительный Долабелла! Даже в этом безнадежном, безвыходном положении он хотел возвыситься над своим рабом, хотел быть выше его на целую голову!

Раб взял меч и отрубил господину голову. Потом поднял эту голову, означавшую для него свободу. Настоящую свободу, пожалованную ему победителем, настоящую свободу – как милость, оказанную рабу…

Настоящую свободу?

– Нет!

Свободный человек выше раба на целую голову, на голову, которую он свободно может отдать. Чтобы спасти раба, как сделал это удивительный Долабелла.

Вот так он это сделал…

Раб проткнул себя мечом и лег рядом со своим господином. Как равный с равным, потому что здесь больше не было ни рабов, ни господ. Здесь были два свободных человека…

Последний Ромул

Все началось при Ромуле и кончилось при Ромуле, будто и не было этих двенадцати веков триумфов и побед, будто не было величия Римской республики и могущества Римской империи, и славы, славы, немеркнущей славы ее полководцев, консулов, императоров и рабов.

Последний Ромул – Ромул Августул Момилл (что отличает его от первого – просто Ромула) – живет на вилле, построенной еще знаменитым римлянином Лукуллом, которого, возможно, тоже не было, как и его современников – Цезаря и Суллы. А было – что?

Последний Ромул, Августул Момилл, пытается вспомнить – что было…

Сначала семь холмов и посреди них – волчица, кормящая мать, воспитавшая основателя вечного города (ничего нет вечного на земле – поздняя мудрость, неизвестная основателям). Первый Ромул построил город, и с этого, собственно, все началось… а быть может, совсем и не с этого, потому что первый Ромул давно уже стал легендой.

Легенды, легенды… Много их накопилось за тысячу двести лет. Самнитские войны. Пунические войны. Дакийские войны. И в результате – владычество Рима на юге и севере, западе и востоке… Легенды говорят, что было такое владычество.

Варвар Одоакр, которому Ромул отдал престол в обмен на роскошную виллу Лукулла, называет все это римскими сказками.

– Чепуха! – смеется варвар Одоакр. – Каждый себе что-то придумывает. И если хотите знать, ваш Цезарь ничего не смыслил в политике, а Цицерон был никудышный оратор.

А похищение сабинянок? А мудрые законы Нумы Помпилия?

– Чепуха!

Одоакр сейчас в Риме король, поэтому он разбирается в римской истории. И может быть, действительно Цезарь был не того… и Цицерон был не того?..

Последний Ромул, Августул Момилл, готов с этим согласиться. В конце концов, не он делал эту римскую историю, и, если в ней что не так, – пусть спрашивают с других. С Помпилиев. С Клавдиев. С братьев Гракхов. Ведь не он, Ромул, основал этот Рим – его основал тот, другой Ромул.

Выкормыш волчицы. Смешно сказать! И придумают же такое!

Последний Ромул смеется. Он представляет, как тот, первый, строил город без лопаты и топора, без всякого нужного инструмента. С одной волчицей, смеется последний Ромул.

Без инструмента, смеется он, даже эту виллу не построишь. Правда, вилла построена хорошо, этот Лукулл, был он там или не был, видно, любил пожить. А кто не любит? Все любят. Да, чего там говорить, вилла неплохо построена. Сам Одоакр, король, останавливается здесь во время охоты.

Король Одоакр останавливается здесь, и Августул Момилл принимает его, как настоящий хозяин, и даже сидит с ним за одним столом. И тогда Одоакр называет его императором – в шутку, конечно, но не без основания, потому что Ромул ведь и вправду был императором…

Был или не был? Кажется, все-таки был.

Тарквиний Гордый, Помпей Великий, Антонин Благочестивый… Доблестный Марий, потерпев поражение, сказал знаменитую фразу: «Возвести своему господину, что ты видел Мария сидящим на развалинах Карфагена». Непокорный Катилина, потерпев поражение, сказал знаменитую фразу: «Я затушу развалинами пожар, который хочет уничтожить меня». Последний Ромул смеется: от всей истории остались одни знаменитые фразы. А может быть, и их тоже не было?

Трубят рога. Входит варвар Одоакр. Король Одоакр. Он хлопает Ромула по плечу, он опирается на его плечо и так проходит к столу, где для него уже все приготовлено. Он садится, он пьет («Твое здоровье, Ромул!»). Он рассказывает что-то смешное – и сам смеется, и Ромул смеется. Он разрывает мясо руками и глотает его, и заливает вином…

– Погляди, – говорит Одоакр, – какую я приволок волчицу.

Удачная охота. Сегодня хороший день. И вечер будет хороший.

Сколько лет Рим воевал с варварами, а всё так просто – посадить варвара на престол…

Последний Ромул стоит над телом мертвой волчицы.

Третий крестовый поход

Три знамени трех великих держав объединились в третьем крестовом походе. Его возглавляли три великих государя: король Франции Филипп II Август, король Англии Ричард I и Фридрих Барбаросса, император Германии.

В то время Филипп Французский только начинал, Английский Ричард едва вступил на престол, и еще никто не знал, какое у него львиное сердце. Один Барбаросса, император и уже немолодой человек, успел себя зарекомендовать в разных делах, среди которых особенно запомнилось подавление восставшего Рима. Еще он сровнял с землей город Милан, после чего его пришлось долго отстраивать, разрушил несколько других городов и селений и вот теперь отправился в крестовый поход.

Ричард I и Филипп II снарядили свои корабли, погрузили на них своих рыцарей (ибо их войска состояли из одних рыцарей) и пустились в дальнее плавание к малоазийским берегам. Хитрый и опытный Барбаросса, не доверяя морю, выбрал другой, более сухопутный путь.

Генуя, город и порт, а в то время вдобавок еще и независимое государство, любезно приняла двух королей, поскольку разделяла их крестоносные убеждения. И она щедро угостила рыцарей, и починила их корабли, и пожелала доброго пути на теперь уже довольно близкий восток.

Между тем хитрый и опытный Барбаросса, не доверяя морю, двигался своим сухопутным путем. Через Вену и Эстергом, через Белград и Софию.

Корабли двух королей вошли в узкий Мессинский пролив. Справа от них была Сицилия, и слева тоже была Сицилия, очень живописно составляя Королевство Обеих Сицилий. И между этими двумя Сицилиями двигались отнюдь не сицилийские корабли, против чего, кстати, ни одна из Сицилий не возражала. Тем более, что обе принадлежали императору Фридриху Барбароссе, который, как более хитрый и опытный, двигался своим сухопутным путем. Через Белград и Софию, через Адрианополь и Лаодикею.

Акра – это уже совсем близкий восток, то есть это восток в подлинном смысле слова. И сюда, на восток, прибыли рыцари двух держав, чтобы продолжить свой поход отсюда – по суше. Они с тоской оглядывались на море, с которым было связано столько приятных впечатлений, и с опаской поглядывали на сушу, с которой неизвестно что будет связано.

Между тем Барбаросса, в тяжелых доспехах, сгибавших под собой даже твердую сушу, подходил к морю, которому он не доверял, но которое лежало у него на пути, так что от него некуда было деться. Суша кончилась, вся огромная суша, принадлежавшая императору, кончилась, и впереди простиралось море…

И пока он так стоял, с тоской оглядываясь на пройденный сухопутный путь, – как две рыбы, выброшенные на сушу, задыхались союзные ему войска, ступив на непривычную землю Азии… Потом их разгромили. Потом они бежали на свои корабли, не выдержав натиска грозного Саладина…

Но еще раньше, до того, как случились все эти потом, Фридрих Барбаросса, хитрый и опытный крестоносец, избравший свой собственный путь, утонул в маленькой азиатской речушке. Пройдя всю огромную сушу, в двух шагах от моря, которому он с самого начала не доверял.

Три Генриха

Победили католики, понесли поражение гугеноты.

Генрих Валуа и Генрих Гиз, оба участники и вдохновители Варфоломеевской ночи, от Варфоломеевской ночи перешли к другим, не менее неотложным делам.

Дел было много. Генрих Валуа был провозглашен королем Франции, и это добавило ему лишних забот. Генрих Гиз не был провозглашен королем, и это тоже его серьезно заботило.

Гугеноты понесли поражение, они были вырезаны в течение одной ночи. Католики одержали победу и теперь могли налаживать свою мирную жизнь. И они ее налаживали – одни в интересах короля Генриха Валуа, другие – в интересах Генриха Гиза, правда, не короля, но стать королем имевшего все основания.

И эти-то основания как раз и заботили короля Генриха. Из-за этих оснований он и пригласил к себе во дворец Генриха Гиза.

– Дорогой Генрих, – сказал король Генрих Генриху, не королю, между тем как убийцы, нанятые им, прятались за портьерами. – Нам, я думаю, нечего с вами делить. Давайте поговорим как (католик с католиком.

Ответить на это любезное приглашение Генрих Гиз не смог, ибо был как раз в это время убит на месте.

Убийство Пиза огорчило католиков, которые помнили его заслуги по истреблению гугенотов. Одно дело пасть во время поражения, но совсем другое – пасть во время победы. Вероятно, именно эту мысль изложил священник Жак Клеман в своем прошении, которое вручил королю.

Король Генрих прочитал прошение и собирался было ответить, но не успел, ибо священник вытащил из-под сутаны нож и зарезал короля, как самого последнего гугенота.

Так погибли эти два славных католика, два Генриха, Гиз и Валуа. Погибли не во время поражения, а во время победы, грандиозной, окончательной, и бесповоротной победы над гугенотами.

И в результате этой победы королем Франции стал третий Генрих.

Генрих Наваррский.

Гугенот.

Испанское наследство

У философов бывают последователи, у королей – только наследники. У Карла Второго Испанского не было ни тех ни других. Были у него, правда, родственники, да и то дальние: один жил во Франции, другой в Австрии, а третий и вовсе далеко – в Южной Америке.

Проводив в последний путь испанского короля, который обоим доводился шурином, безутешные Людовик-Француз и Леопольд-Австриец попытались утешиться испанским наследством. Что же касается третьего родственника, по прозвищу Чуткое Ухо, то он, как истинный вождь своего племени, газет не читал и потому был не в курсе последних событий. Впрочем, и родственник-то он был самый дальний, как говорят, седьмая вода на киселе: его дед был убит племянником деверя одной из бабушек покойного короля. Родство кровное, но не близкое.

Между тем Людовик-Француз и Леопольд-Австриец, которых сближало еще и то, что они были женаты на родных сестрах, стали по-братски делить испанский престол. Людовик предложил испанцам своего внука, Леопольд же, не полагаясь на внука, предложил им себя.

Впрочем, самим испанцам было не до них. Только что была отпразднована годовщина открытия испанцами Америки, совпавшая с годовщиной открытия испанских колоний, приближались годовщины достижений в области мореплавания (Магеллан), а также литературы и искусства (Сервантес, Веласкес, Лопе де Вега). У испанцев было славное прошлое, и оно никак не давало им возможности подумать о своем будущем.

Войска двух братьев были выстроены лицом к лицу и ожидали команды. Но команда прозвучала так тихо, что ее не услышал даже Чуткое Ухо, мало что пропускавший мимо своих ушей.

– Брат, вы начали первый! – заявил Людовик-Француз.

– Я? Что вы, брат! – искренне обиделся Леопольд-Австриец.

Вот так она началась, эта война, – в споре о том, кто первый начал военные действия.

Людовик послал три полка – Леопольд в ответ выслал четыре. Людовик добавил еще два – Леопольд не поскупился и выставил сразу пять.

– Имейте в виду, вы первый! – снова напомнил Француз.

– Я? – снова обиделся Австриец. И он призвал голландцев и англичан в свидетели, а заодно и в участники этой великой битвы.

– Ну вот, теперь я воюю с тремя государствами, – заметил Людовик-Француз, имея в виду, конечно, не себя, а свое государство, поскольку сам он не выходил из дворца. Но он всегда путал эти понятия.

Война шла, как обычно идет война. Англичане и голландцы воевали за чужое наследство не хуже, чем за свое, и вскоре уже не могли понять, где свое, где чужое. Стараясь избегать одностороннего подхода, они повоевали сначала на одной, потом на другой стороне и тем самым обеспечили себе успех, которого были лишены главные воюющие стороны.

– Интересно, кто же из нас воюет с тремя государствами? – возразил своему брату Леопольд через двенадцать лет, когда Англия и Голландия подписали с Французом мир. – Я воюю? Нет, я не воюю! – и он тоже подписал мир.

Умиротворенная Испания праздновала годовщину со дня создания, а заодно и разгрома испанской Непобедимой Армады, поэтому передача Австрии Неаполя, Ломбардии и Сардинии прошла буднично, как и передача Англии Гибралтара. Все вспоминали Непобедимую Армаду, которая хоть и была побеждена, но все– таки успела прославить Испанию.

Потом Ломбардия перешла к Италии, Неаполь – к Франции и тоже к Италии, Сардиния была обменена на Сицилию, которая, в свою очередь, отошла уже неизвестно к кому. То, о чем спорил восемнадцатый век, перешло по наследству к девятнадцатому, а затем и к двадцатому веку… Испания праздновала годовщину Франциско Гойи, который успел за это время родиться и умереть…

А в давно открытой Америке правнук Чуткого Уха был зарезан правнуком испанского короля, тем самым еще более укрепив кровное родство и подтвердив свои права на испанское наследство.

АМУР

За столько веков Амур испробовал все виды оружия.

Стрелы.

Ружья.

Пушки.

Бомбы разных систем.

И все это для того, чтоб люди полюбили друг друга.

ЗЕЛЕНЫЙ ВЕРБЛЮД
(Романтическая фантазия)

Астров…Когда я слышу, как шумит мой молодой лес, посаженный моими руками, я сознаю, что климат немножко и в моей власти и что если через тысячу лет человек будет счастлив, то в этом немножко буду виноват и я.

Чехов.

ДЕЙСТВУЮТ:

Садовник.

Ученый.

Двое влюбленных.

Тетушка.

Прохожий.

Действие происходит в пустыне Сахаре.

Песок, песок, песок. Садовник поливает его из лейки. То и дело проваливаясь и с трудом вытягивая ноги из песка, входит Ученый.

Ученый. Ну, намело! И откуда только взялось – непонятно. По прогнозу погоды не было никакого песка.

Садовник (поливает). Естественное дело – пустыня.

Ученый (встревоженно). А почему пустыня?

Садовник. Потому что Сахара.

Ученый. Насколько мне известно, Сахара находится в Африке.

Садовник. А мы разве не в Африке?

Ученый (обескураженно). Пустыня Сахара… (Смотрит вокруг.) Представьте себе – похоже… Но я не могу понять… ведь только что я был в Европе… Я вышел купить газеты, недалеко, на соседний квартал, – и на тебе, пустыня Сахара.

Садовник (сочувственно). Заблудились?

Ученый. Со мной это бывает. Идешь, задумаешься – столько разных проблем… Я, видите ли, гидролог, а в этой области еще много нерешенного… Вот так идешь, задумаешься и забредешь невесть куда… Но чтоб так далеко – подумать только – в пустыню Сахару!

Садовник. Тыщи три километров, не меньше.

Ученый (испуганно). Три тысячи! Да я и километра пешком не пройду, обязательно сяду в автобус. А тут три тысячи – ну и ну! Это я так задумался.

Держась за руки и ничего не замечая вокруг, входят Влюбленные. Они на каждом шагу проваливаются в песок, но это их только веселит и дает повод для новых, приятных им остановок.

Влюбленная. Я тебе ничего не скажу! (Проваливается.)

Влюбленный. Ну почему же? (Проваливается.)

Влюбленная. А потому! (Проваливается.)

Смеются, возятся в песке.

Какой снег! В городе его было меньше.

Влюбленный. В городе его убирают машинами. А здесь он лежит.

Влюбленная. А почему он теплый? Почти горячий.

Влюбленный. Это так кажется, когда очень холодный… Ох, да это ж песок!

Влюбленная. Песок? Откуда здесь песок? Мы же с тобой не в пустыне.

Ученый. Вы в пустыне.

Только теперь Влюбленные замечают, что они не одни.

Влюбленный. Вы говорите – в пустыне?

Ученый. Я сам только что пришел. Представляете, вышел за газетами – и на тебе! Пустыня Сахара.

Влюбленная. Мама будет волноваться!

Влюбленный. А что особенного? Довольно известное место на земном шаре. Не какой-нибудь заброшенный хуторок. Пустыня Сахара обозначена на любой карте.

Влюбленная. Перестань! Как ты можешь? Мама сойдет с ума.

Входит Прохожий. В отличие от всех он идет по песку, как по твердой поверхности. Проходит мимо, слегка приподняв шляпу.

Ученый (ему вслед). Постойте. Одну минуточку!

Прохожий (оборачивается и снова приподнимает шляпу). Я вас слушаю.

Ученый. Извините, я хотел вас спросить… Вы знаете, где вы находитесь?

Прохожий. Ну разумеется.

Влюбленная. И так спокойно идете?

Прохожий. Я всегда здесь хожу. Каждый день.

Влюбленный. Ты слышишь, он ходит каждый день. И ничего страшного.

Прохожий. Я хожу, потому что врачи рекомендуют.

Ученый. И вы знаете, где вы сейчас? Что это за место – вы знаете?

Прохожий. Ну разумеется. Пустыня Сахара. У меня каждый день моцион – из Европы в Африку и обратно.

Ученый. Моцион из Европы в Африку?

Прохожий. У меня сидячая работа, поэтому врачи рекомендуют побольше двигаться. Ежедневная ходьба укрепляет мышцы и нервы.

Влюбленная. И вы никогда не нарушаете свой режим?

Прохожий. За последние двадцать лет – ни разу. Режим способствует нормальному пищеварению и здоровому сну. Извините, я застоялся. (Уходит, приподняв шляпу.)

Влюбленный. Железный человек!

Ученый. Да… Из Европы в Африку – каждый день…

Садовник. Я его давно приметил. Аккуратный человек. Каждый день – минута в минуту.

Влюбленная. Давно? А вы сами что тут делаете?

Садовник. Разве не видите? Поливаю.

Влюбленный. Песок?

Садовник. Не только песок. Я здесь яблоню посадил. Отличную яблоню.

Влюбленная. Как интересно! (Влюбленному.) Представляешь – яблоня посреди пустыни!

Ученый. И вы думаете – вырастет?

Садовник. А как же. Если хорошо поливать.

Ученый. Как гидролог, я немного знаком с почвоведением. По-моему, вы неудачно выбрали почву. Яблоня любит чернозем.

Садовник. Чернозем – это хорошо. Но и песок тоже подходит. Если как следует поливать.

Влюбленная (Влюбленному). Я тебе говорила—не провожай. Если б ты меня не провожал, я бы уже давно была дома.

Ученый. Изучая круговорот воды в природе, я пришел к выводу, что больше всего воды поглощает песок.

Садовник. Это верно. Зато какие потом вырастают яблоки!

Ученый. Не думаю, чтоб это было доказано экспериментально.

Садовник. Да вы поглядите, что это за песок. Это ж чистое золото! (Поливает.)

С трудом выкарабкиваясь из песка, вбегает Тетушка. Останавливается, обводит всех взглядом и вскрикивает.

Тетушка. Его здесь нет! Все чужие!

Влюбленный. Кого вы ищете, мамаша?

Тетушка. Кого! Его! Племянника моего. Захара.

Ученый. Но здесь пустыня. Сахара.

Тетушка. Какая Сахара? Не знаю никакой Сахары! Я ищу Захара. Моего племянника. (Плачет.) Я пошла в кассу, попросила дать мне билет к Захару… а они мне дали в Сахару… Что же мне теперь делать?

Влюбленный (Влюбленной). Людей прибывает. Вот тебе и пустыня.

Ученый (Тетушке). Я тоже: вышел за газетами и вот, пожалуйста, – в пустыне Сахаре.

Садовник. У каждого своя дорога в пустыню.

Влюбленная (Влюбленному). Когда я была маленькая, я любила строить из песка замки. Давай построим себе из песка замок?

Влюбленный. Вот это чудесно! Мы обнесем замок высокой стеной и выроем ров, чтоб никто не проник в наш замок.

Влюбленная. Ну почему же никто? Пускай ходят к нам в гости. Иначе можно со скуки умереть.

Влюбленный. Мы с тобой никогда не соскучимся.

Влюбленная. Откуда ты знаешь? А когда нам будет по сорок лет?

Влюбленный. Ну вот еще – по сорок лет!

Тетушка (Ученому). Всегда я попаду в какую-нибудь историю – то газ забуду выключить, то еще что-нибудь. Третьего дня пошла на базар, хвать – кошелка дома осталась.

Ученый. Возраст у нас с вами. Не двадцать лет.

Влюбленная (Влюбленному). Двадцать лет и еще двадцать лет – и вот уже сорок. Две молодости в сумме дают одну старость. Лет пять назад мне казалось, что двадцать – это так много, а теперь, – пожалуйста. Двадцать. И вроде еще не жила.

Влюбленный. И помирать пора.

Смеются.

Тетушка (Ученому). А чего он там все поливает?

Ученый. Хочет, чтоб выросла яблоня.

Тетушка. Он что – сумасшедший?

Влюбленная. А возле замка у нас будет расти яблоня. Большая, ветвистая яблоня. И мы будем сидеть в ее тени – вот так…

Оба садятся.

Влюбленный. И есть яблоки – вот так…

Оба жуют, смеются.

Ученый (Тетушке). Как гидролог, я не верю, что у него вырастет яблоня. Песок поглощает массу воды.

Тетушка. Я вам говорю, что он сумасшедший. (Подходит к Садовнику.) Я ему говорю, что вы сумасшедший.

Садовник. Правильно говорите.

Тетушка (опешив). Как, вы сами соглашаетесь?

Садовник. Ни один нормальный человек не возьмется за это дело… А я вот взялся…

Тетушка (сочувственно). И давно это с вами?

Садовник. С самого детства. Мое детство было очень давно, но я как сейчас помню, когда мне впервые пришла мысль вырастить в песках яблоню… Была война, и мы шли через степь, через безлюдную голую степь, и вокруг не было ни кустика, ни деревца, ничего не было – только бомбы.

Тетушка. Это я помню хорошо, можете не рассказывать.

Садовник. И там, в степи, мне почему-то захотелось яблок. Три дня, я не видел хлеба, три дня у меня не было ни крошки во рту, но почему-то мне захотелось яблок.

Тетушка. Нервное потрясение.

Садовник. Я так явственно слышал их запах, а когда поднимал голову, мне казалось, что с неба сыпались яблоки, огромные яблоки падали с неба и зарывались в землю, и тут же давали всходы, высокие, пышные всходы, рассыпавшиеся грязной землей… И опять вокруг было пусто… С тех пор я не могу видеть пустых мест, я обязательно должен посадить яблоню.

Тетушка. А к врачу вы не обращались?

Садовник. Не стоит. Да и некогда мне.

Тетушка. Больной должен лечиться. Не дай бог запустить болезнь. Мой племянник – не Захар, а другой, сын сестры – потому что Захар – это сын моего брата, – так вот, мой племянник запустил ревматизм и с тех пор уже сколько лет мучается. Я и сама, признаться, не люблю ходить по врачам, от всего этого только больше болеешь, но не лечиться тоже нельзя.

Влюбленная. Садовник, скоро уже будет яблоня? Мы ждем.

Влюбленный. Да, да, мы ждем, так что вы поспешите.

Ученый (Влюбленному). Как гидролог, я не верю в эту затею. Хотя идее нужно отдать справедливость.

Влюбленная. Не верите – не получите яблока.

Входит Прохожий. Слегка приподняв шляпу, хочет идти дальше.

Влюбленный. Что, уже обратно?

Прохожий. Обратно. (Смотрит на часы.) Точно по расписанию.

Садовник (остальным). Я же вам говорю – минута в минуту.

Тетушка (Прохожему). Вы тоже заблудились?

Прохожий. Я? Странное предположение.

Тетушка. Совсем не странное. Вот мы все – заблудились.

Прохожий. Я никогда не заблуждаюсь. Вернее, не сбиваюсь с пути. Мой путь мне предельно ясен.

Влюбленный. Из Европы в Африку, из Африки в Европу?

Прохожий. Всякий путь – из Европы ли в Африку или из Африки в Европу – заслуживает уважения, если это прямой и честный путь.

Тетушка. Вы очень хорошо говорите.

Прохожий. Я всегда хорошо говорю.

Влюбленный. Как на экзамене.

Прохожий. Пожалуй. Каждый шаг человека – своего рода экзамен: на твердость, на прямоту, на последовательность. (Садовнику.) Зачем вы льете воду в песок?

Садовник. Поливаю.

Прохожий. Понятно.

Ученый. Вам понятно?

Прохожий. Разумеется. Если песок нужно поливать, значит, его нужно поливать.

Влюбленный. А между прочим, он поливает не песок.

Прохожий. Ну что ж. Если нужно поливать не песок, значит, нужно поливать не песок.

Ученый. Странно вы рассуждаете.

Прохожий. Я вовсе не рассуждаю. Если нужно поливать, значит, нужно поливать.

Влюбленная. А возле яблони мы построим замок из песка. С высокими башнями.

Ученый. Как гидролог, я немного знаком со строительством. Песок – ценный строительный материал, но только в сочетании с другими материалами.

Влюбленная. А мы построим из чистого песка.

Влюбленный. Из самого чистого песка.

Ученый (не скрывая иронии). Есть такие, что берутся строить замки из воздуха.

Прохожий. Воздушные замки? Ну, это противоестественно. Можно строить что угодно, только не воздушные замки.

Садовник. А если другое не получается?

Прохожий. Если не получается, значит, не должно получиться. А если должно получиться, значит, – должно получиться…

Влюбленная. Возле замка у нас будет речка, на речке лодка, и мы будет плавать туда и назад…

Ученый. Даже против течения?

Влюбленный. Только – против течения.

Влюбленная. Потому что иначе неинтересно.

Ученый. А вы пробовали против течения? Вы когда-нибудь плыли против течения? Если нет, то я вам советую – лучше не надо.

Влюбленный. Еще как поплывем!

Тетушка. Смотря в какую сторону это течение. Может, оно как раз туда, куда нужно? Чего ж это – обязательно против?

Влюбленная. А в речке у нас будет макрель.

Ученый. Вы хотите сказать – форель? Потому что макрель – это морская рыба.

Влюбленная. Все равно у нас будет макрель.

Прохожий. Если макрель, значит, будет макрель.

Ученый. Как гидролог, я с этим не могу согласиться. Как гидролог, я немного знаком с ихтиологией. Макрель—это же скумбрия, она живет только в море. А вот форель – другое дело. Форель живет в пресных водах и даже разводится искусственно, поскольку она имеет большое промысловое значение. Макрель, кстати, тоже имеет промысловое значение, но искусственно не разводится, именно потому, что обитает в морях.

Влюбленная. Все равно у нас будет макрель.

Влюбленный. Не форель, а именно макрель.

Прохожий. Главное запомните: рыба любит воду. Побольше воды. Потому что она дышит жабрами. Извините, я застоялся. (Уходит, приподняв шляпу.)

Садовник (влюбленным). Если у вас здесь будет река, то постарайтесь, чтоб яблоня была не слишком близко к воде. Ей это вредно.

Влюбленный. На берегу у нас будет пляж.

Садовник. Вот это хорошо. А у воды можно посадить иву.

Влюбленная. Да, да, у воды – иву.

Садовник. Это очень красиво, когда ива склоняется к воде. Как зеленый верблюд, который пришел напиться.

Тетушка. Зеленый верблюд! (Отводит Ученого в сторону.) Куда мы попали? Это сумасшедший дом?

Ученый. Это пустыня Сахара.

Тетушка. Пустыня Сахара – сумасшедший дом. Сумасшедший дом – в пустыне Сахаре!

Влюбленная. Это будет первый верблюд, который не сможет прожить без воды. Ни дня, ни минуты.

Влюбленный. Вся жизнь его будет один сплошной водопой.

Влюбленная. Я буду подплывать к нему и поить его из ладони. И трепать его зеленые уши, и гладить его… Верблюд ведь любит, когда его гладят?

Садовник. Это каждый любит.

Влюбленная. А вы видели когда-нибудь зеленых верблюдов?

Садовник. Их всюду много, особенно в лесах. Только в пустыне они не живут.

Влюбленная. Но ведь верблюды должны жить в пустыне?