Текст книги "Подражание театру"
Автор книги: Феликс Кривин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)
Феликс Кривин
Подражание театру
МОНОЛОГ АВТОРА
«Пока существует низший класс, я принадлежу к нему; пока есть класс правонарушителей, я выходец из него; пока хоть одна душа в тюрьме, я тоже не свободен».
Прекрасно сказано, хотя это сказал не Шекспир, не Сервантес, не Чехов, не Лев Толстой. Это сказал Юджин Деве, американский рабочий, один из руководителей американского рабочего движения, но под словами его могло бы подписаться все мировое искусство от древнейших до новейших времен, потому что задача истинного искусства – всегда борьба за освобождение человека.
Высокие подмостки театра поднимают его над глупостью и невежеством, над алчностью и жестокостью, над социальной несправедливостью – рабства, крепостничества или современного капитализма, – но они никогда не поднимали его над человеком. И как бы высоко ни взлетал гений искусства, он всегда оставался на земле и боролся против тех, кто хотел возвыситься над человеком, кто хотел поработить человека. Театр всегда был на стороне порабощенных или тех, кого пытались поработить. И хотя временами его
…гложут сомненья,
не время ль пойти к богачам в услуженье?
(Б. Брехт)
но ничего из этого не получается: искусство, служащее богачам, перестает быть искусством.
Театр демократичен: здесь самые дешевые места – наверху.
Театр справедлив: здесь каждому отведена его роль.
Театр правдив: здесь даже вымысел борется за правду.
Театр честен; его события развиваются у всех на виду, и он ничего не скрывает от зрителей (хотя есть у него и занавес, и кулисы).
Театр всегда верен своему времени: не пытайтесь являться после третьего звонка.
Итак, звонок прозвенел. Занимайте свои места. Вам ничто не мешает? Нет?
В таком случае – занавес!
Переворачивайте страницу!
Читатель, сегодня вы не читатель. Сегодня вы подражаете зрителю. Перед вами —
«Подражание театру».
ПРЕДЛАГАЕМЫЙ РЕПЕРТУАР
На первых страницах —
ЕЩЕ НЕ ТЕАТР
Все начинается с ничего, и театр начинается с отсутствия театра…
В те времена, о которых речь пойдет на первых страницах, театра как такового еще не было, но уже было то, на что стоило посмотреть.
Смотрите и читайте!
Пролог к театру
Анонс
Вниманиюзрителей
Увертюра
Местодействия
Зрительный зал
Выход
Перед знакомством с основными разделами предлагается
АЗБУКА ТЕАТРА,
из которой можно почерпнуть краткие, но необходимые сведения, заимствованные не из энциклопедий и словарей, а из самой гущи театральной жизни.
Итак:
Азбука театра
Введением в основные разделы служат краткие сведения из истории театра
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
(из классического репертуара)
Дон-Кихоты
Троя
Одиссей
После Трои
Янус
Мидасов суд
Орфей
Сократ
Герострат
Комедия масок
Йорик
Панург
Слово
Фауст
Дон-Жуан
Мушкетеры
Квазимодо
Фигаро
Молчалины
Монтекки и Капулетти
Философские камни
Действующие лица
И, наконец, основные разделы:
ДЕДАЛ И ИКАР
(античная трагедия)
ЧЕЛОВЕК НА ОЛИМПЕ
(античная комедия)
ДУЛЬСИНЕЯ ТОБОССКАЯ
(семейная хроника)
Небольшое нарушение жанра, но —
ТОЖЕ ТЕАТР
(военных действий):
Вступительный монолог
Мальбрук в поход собрался
Пирровы победы
Герод Великий
Конец Долабеллы
Последний Ромул
Третий крестовый поход
Три Генриха
Испанское наследство
Амур
Продолжением театра в обычном смысле являются:
ЗЕЛЕНЫЙ ВЕРБЛЮД
(романтическая фантазия)
КОГДА ФЕЯ НЕ ЛЮБИТ
(сказка-быль)
и —
ПРОИСШЕСТВИЕ
(памфлет-детектив)
А следующий раздел —
УЖЕ НЕ ТЕАТР:
Завтрак. Обед. Ужин.
Сорок два банана
Экспонат
Из всех прочих, возможных, но не написанных комедий, трагедий и драм, даются только
РЕПЛИКИ ПОД ЗАНАВЕС
И в заключение – заключение, а на театральном языке —
ЭПИЛОГ
ВСЕ!
За эпилогом ничего нет.
Оглавление дано в начале, а не в конце
(вы его только что прочитали)
ЕЩЕ НЕ ТЕАТР
Пролог к театру
Когда на земле возникла жизнь, не существовало никакого представления о театре. Все делалось совершенно всерьез. И когда в процессе эволюции одни наши предки превращались в других, они нисколько не задумывались над тем, чтобы войти в образ, но входили в него мастерски, всерьез и надолго. И так, от эволюции к эволюции (от репетиции к репетиции) совершенствуя свое мастерство, наш предок дошел до того, что на премьере, которую мы называем историей, блестяще сыграл роль человека, которую и продолжает играть.
Существуют и другие гипотезы. Среди них особое место занимает та, которая все заслуги приписывает одному режиссеру. Она утверждает, что не было никаких эволюции и репетиций, мало того, вообще ничего не было, а был один-единственный режиссер, который просто вышел на сцену, расставил актеров и начал спектакль. И этот спектакль длится вот уже тысячи лет, причем ни одного шага, ни одного жеста не делается без вмешательства режиссера. Нужно сказать, что эта гипотеза, несмотря на свою древность и, так сказать, изначальность, чрезвычайно унизительна для актеров и обесценивает весь спектакль, лишая его истинного творческого начала. Поэтому нашлось немало талантливых актеров, которые всей своей деятельностью опровергали эту гипотезу и противопоставляли ей свою, более творческую.
Из гипотез, появившихся в последнее время, можно отметить ту, которая рассматривает землю как гастрольную площадку, на которую прибыла труппа с какой-то другой планеты, чтобы сыграть здесь свой никому не понятный спектакль. Но так как любые гастроли предполагают наличие зрителей, а наличие собственных зрителей на земле данная гипотеза отвергает, то ее вряд ли стоит принимать во внимание.
Словом, гипотез много, и все они рассматривают те времена, когда настоящего театра, как мы его понимаем сейчас, на земле все-таки не было. Были эволюции, которые можно считать репетициями, были гениальные вхождения в образ, но все это было до того неосознанно, что вряд ли здесь можно говорить об искусстве, отображающем жизнь. Скорей это была жизнь, предвосхищающая искусство.
Анонс
На одной из планет, которую впоследствии назовут Землей, возникнет жизнь, которую назовут разумной. И эта жизнь будет состоять из смеха и слез, из криков «Долой!» и бурных аплодисментов. И будут в ней герои, и будут статисты и зрители…
Следите за рекламой!
Вниманию зрителей
Театр начинается с вешалки и кончается вешалкой. Но помните: главное всегда в середине!
Увертюра
Ничего еще нет, все только предчувствуется… Вот сейчас оно явится, сейчас возникнет, как возникает все на земле: из ожидания, из предчувствий…
Место действия
Земля представляла собой новостройку, уже законченную, но еще не сданную в эксплуатацию. Свет был подведен, подключена вода, но огромные жилые площади пустовали, потому что их некому было заселять (в смысле удовлетворения потребностей такое положение могло бы считаться идеальным, если принять за идеал полное отсутствие потребностей). Но Земля уже готовилась к встрече первых новоселов. Зеленые степи убегали вдаль, к горизонту, и там переходили в небо – такую же ровную голубую степь. Горы шушукались реками, шептались лесами – в ожидании. Где-то что-то ухнет – но это еще не зверь, хлопнет – но это еще не птица, потом замолчит, задумается – но это еще не человек…
Зрительный зал
Огромное пространство на миллиарды и миллиарды мест, и каждое занимает звезда, сама по себе звезда, чем же тут удивишь, когда в этом зале – сплошные звезды?
Но артисты хотят удивить, и они стараются, так стараются, что содрогается их земная площадка…
Выход
На сцену жизни человек совершает один-единственный выход, и его никогда не удается вызвать на бис.
АЗБУКА ТЕАТРА
Азбука театра
А
Афиша.
Сегодня и завтра, в любой сезон – билеты на сегодняшнюю трагедию действительны на завтрашнюю комедию!
Актеры.
Что значит свободно держаться на сцене? Это значит, держаться так, как тебе самому хочется. И еще – как хочется автору. И как хочется режиссеру. А главное – как хочется публике, которой сегодня хочется одно, а завтра – совершенно другое.
Б
Будка суфлерская.
Суфлерская будка умышленно отвернулась от зрителей, чтобы никто не мог услышать ее секретов. И она шепчет свои секреты, шепчет свои секреты – боже мой, стоит ли так тихо шептать секреты, если они тут же провозглашаются на весь зал?
В
Величие зрителя.
Маленький человек, потерявшийся в самом последнем ряду за колоннами, никому не был виден, но он видел себя, видел в самом центре, на сцене, в блеске софитов и юпитеров, и он там жил, любил и страдал, и смеялся и плакал вместе с героями.
Г
Галерка.
Настоящего зрителя искусство всегда возвышает.
Грим.
На сцене каждый старается себя показать, и только он один выделяется своей незаметностью.
Д
Декорации.
С одной стороны кулиса раскрашена и ярка, а с другой – мрачна и бесцветна. Потому что с одной стороны – гром оваций и вечный парад, а с другой – свои закулисные будни.
Е
Единство места и действия.
За сценой выстрелы, топот копыт, а на сцене – тишина и спокойствие… Главные события всегда происходят за сценой.
Ж
Жанры.
То, что в юности кажется трагедией, в зрелом возрасте кажется драмой, а в старости – обычной комедией.
Жен-премьер,
герой-любовник заламывал руки и метал громы и молнии. Потому что перед ним стояла его героиня, и была она хороша, и была молода и прекрасна, а в зале сидела его жена и следила в бинокль за этой сценой.
З
Зритель.
Хочется вмешаться, хочется встать и крикнуть: – Люди, остановитесь! Опомнитесь! Что вы делаете? Но потом – сам опомнишься, поудобней устроишься в кресле и продолжаешь наблюдать. Интересно, чем это кончится?
И
Интерпретация.
Петушиные песни в интерпретации соловья—это соловьиные песни. Соловьиные песни в интерпретации петуха – это петушиные песни.
К
Контрамарка.
Любовь к театру, как и в обычном смысле любовь, иногда, заменяется просто знакомством.
Котурны.
Актер Н. проснулся, открыл глаза и сунул ноги в котурны, которые носил целый день и снимал только выходя на сцену, где он очень искусно и естественно играл роль простака.
Л
Лавры.
Уходя из театра, каждый зритель уносит с собой по лавровому листку.
Лепка образа.
Со сцены доносились кряхтенье, сопенье, треск материи, хруст костей… Это актер лепил образ.
М
Мелодрама.
Есть такие легкие драмы. Пустячные драмы. Такие мелкие драмы, какими большие драмы видятся со стороны.
Музыка.
Чтобы стать дирижером, нужно прежде всего взять в руки палку.
Музыкальное сопровождение.
Даже первая скрипка, если она слушает только себя, может испортить любую музыку.
О
Овация.
Откуда-то с галерки сорвался первый хлопок – и покатился вниз, увлекая за собой другой, третий… Все громче, дружнее, раскатистее… И уже давным-давно утих первый хлопок, когда гремели бурные аплодисменты.
П
Подмостки.
Здесь каждая доска не выше и не ниже других, она такая же, как рядом лежащие доски. Но лишь она попытается приподняться, немножко выделиться, как ее начинают больно бить молотком, пока она снова не станет на место. Потому что никто не хочет понять, что самое обидное – лежать вот так в общем ряду, быть не выше и не ниже других, такой, как рядом лежащие доски.
Правда на сцене.
Умирающий так естественно испустил дух, что его наградили бурей аплодисментов. И он встал, поклонился, затем снова лег и испустил дух. И так он вставал, кланялся и испускал дух, все время кланялся и испускал дух, и спешил лечь и испустить дух, чтобы опять встать и опять поклониться.
Публика.
В пятом ряду партера кто-то сказал: – Ключи у тебя? Посмотри, ты, кажется, их положила в сумку.
И так он естественно это сказал, и так естественно заволновался, что все посмотрели на него и все улыбнулись.
Потому что это был настоящий театр.
Р
Работа над ролью.
По ходу пьесы один из персонажей все время повторял одну и ту же фразу: «А между прочим, газы при нагревании расширяются…» Он долго учил эту фразу, он начал учить ее еще в школе, но теперь снова учил, потому что это была его единственная фраза, и она пронизывала всю пьесу, что, по замыслу автора, придавало ей не совсем обычное, немного грустное, но вполне оптимистическое звучание.
Репетиция.
– Коня! Коня! Полцарства за коня!
– Стоп! Не верю!
– Полцарства за коня!
– Не верю. Я не верю в то, что у вас есть полцарства, и не верю в то, что у вас нет коня.
– Но… у меня действительно нет коня…
– А полцарства у вас есть?
– Нет…
– Так какого дьявола вы здесь делаете, если сами не верите в то, что говорите?
Роли.
И где-то, еще в самом начале действия, какой-то второстепенный персонаж вызвал на дуэль главного героя. Он знал, что вызывает на свою голову, – ведь без главного героя в спектакле не обойтись, – но он все-таки вызвал, потому что верил в свою звезду, потому что нет такого персонажа, который считал бы себя второстепенным.
С
Свет.
Сцена ярко освещена, ослеплена собственным светом, а зал погружен в темноту. Но у этой темноты тысячи глаз, и она видит все, что происходит на сцене.
Свободное место
– это место, занятое только собой.
Т
Театр и жизнь.
Театр от жизни отличается тем, что у него всегда есть запасной выход.
Трагедия.
И, вливая капли в ухо датского короля, его брат прошептал:
– Не тревожься, брат, борьба идет не против тебя, а за тебя!
И в этом была вся трагедия.
У
Условность постановки.
Условность постановки дошла до того, что на сцене не было никаких бутафорий и декораций, а в зале не было никаких зрителей.
Ф
Фойе.
От фантазий действительность отгородилась толстой стеной и здесь разгуливает, рассеянно поглядывая по сторонам и лениво попивая кофе.
Х
Характер в движении.
Он прошел по сцене, словно нес на плечах земной шар, но вовремя сбросил его и теперь спешил уйти от ответственности.
Ц
Цирк.
Иногда приходится стать на голову, чтобы лучше увидеть небо.
Ч
Чеховы.
Почти банальный сюжет: краткость (сестра таланта) гибнет от руки своего брата, который, как выясняется, вовсе и не был ей братом, поскольку лишь выдавал себя за талант.
Ш
Шиллеры.
Сколько иной раз нужно коварства, чтобы завоевать любовь публики!
Щ
Щедрость таланта.
Возвратясь из театра домой, комик долго смеется над своими номерами и показывает домашним, как он там падал, ходил колесом и кувыркался через голову.
Ю
Юпитер.
Все было ярко и красочно, а юпитеру хотелось упасть и разбиться, чтобы вокруг снова стало темно и чтобы мир был не таким, каким он видится в его свете, а таким, каким его хочется без конца создавать в своем воображении.
Я
Язык театра.
Многоязычен театр, но все его языки – мимики, жестов, умолчаний и слов – легко переводятся на единый язык – аплодисментов.
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
(Из классического репертуара)
Дон-Кихоты
У рассудка – трезвые заботы. У мечты – неведомые страны.
Называли люди дон-кихотом первого на свете Магеллана. Первого на свете капитана, первого на свете морехода, уплывающего в океаны, называли люди донкихотом.
У рассудка – точные расчеты. У мечты – туманные идеи.
Называли люди дон-кихотом первого на свете Галилея. Первого на свете Птолемея, первого на свете звездочета – проклиная или сожалея, называли люди донкихотом.
Но Земля, как прежде, рвется в небо, и мечта скитается по свету. В прошлое уходят быль и небыль, но живут бессмертные сюжеты: обезьяне было неохота расставаться с добрым, старым веком, и она считала донкихотом первого на свете человека.
Троя
Разве мало прекрасных Елен?
Пепелище… Безмолвие… Тлен… Все живое уведено в плен… А за что? Почему?
Неясно.
Не поднимется Троя с колен… Пепелище…. Безмолвие… Тлен…
Разве мало прекрасных Елен?
Все чужие Елены – прекрасны.
Одиссеи
Одиссей не странствовал по свету – он все годы просидел в окопах. Шла война. Гремели залпы где-то. Ожидала мужа Пенелопа.
Одиссей не встретил Навсикаю. Не гостил у влюбчивой Калипсо. Линию огня пересекая, он ходил с ребятами на приступ.
И не в море, не во время бури полегли отважные ребята. Полифем, единоглазо щурясь, покосил их всех из автомата…
И опять – атака за атакой, вместо шумных пиршеств Алкиноя.
Не вернулся Одиссей в Итаку. Он остался там, на поле боя.
И теперь забыты «Илиады», «Одиссеи» все сданы в музеи: ни к чему поэмы и баллады – на войне убило Одиссея.
После Трои
…И на много, на много дней стала слава пустой и ненужной. Табуны троянских коней разбрелись по своим конюшням. Кони мирно щипали траву и лениво плелись к водопою. И все реже им наяву рисовались картины боя. И все реже слышался вой, сотрясавший древние стены…
Тишина. Безмятежье. Покой. Чистый воздух. Свежее сено. Бесконечный разгон степей. Стойла чистые. Прочная кровля.
В мире – мир.
Троянских коней прибавляется поголовье.
Янус
Не беда, что Янус был двулик, в общем-то он жизнь достойно прожил. Пусть он был одним лицом ничтожен, но зато другим лицом – велик. Пусть в одном лице он был пройдоха, но в другом был честен и правдив. Пусть с людьми он был несправедлив, но с богами вел себя неплохо. Пусть подчас был резок на язык, но подчас довольно осторожен.
Не беда, что Янус был двулик. В среднем он считается хорошим.
Мидасов суд
– Ерунда-с! – отметил Мидас, игру Аполлона прослушав.
За это ему, согласно уму, достались ослиные уши.
Отличные уши, роскошные уши, сокровище для» меломана! Теперь-то Мидас уж спуску не даст ни Аполлону, ни Пану.
Старается Пан, заливается Пан, леса и долины радуя. Но…
– Ерунда-с! – роняет Мидас, лениво ушами прядая.
Гремит Аполлон, забирая в полон все сущие в мире души. Но…
– Ерунда-с! – роняет Мидас, развесив ослиные уши.
Орфеи
Орфей спустился в ад, а там – дела все те же: ни песен, ни баллад – один зубовный скрежет. Кипящая смола да пышущая сера, да копоть – вот и вся, по сути, атмосфера.
И здесь, в дыму печей, в жару котлов чугунных, стоит певец Орфей, перебирает струны. О райских берегах, о неземных красотах…
Кипит смола в котлах – в аду кипит работа.
Орфей спустился в ад, но ад остался адом: шипенье, грохот, смрад – каких тут песен надо? Когда живой огонь воздействует на чувства – какой уж тут глагол? Какое тут искусство?
Сократ
– В споре рождается истина!
– Что ты, Сократ, не надо! Спорить с богами бессмысленно, выпей-ка лучше яду!
– Пей, говорят по-гречески! Просят, как человека!
Так осудило жречество самого мудрого грека.
Праведность – дело верное. Правда – карается строго. Но не боялись смертные выступить против бога. Против его бессмысленных, бесчеловечных догматов.
В спорах рождались истины. И умирали сократы.
Герострат
А Герострат не верил в чудеса, он их считал опасною причудой. Великий храм сгорел за полчаса, и от него осталась пепла груда.
Храм Артемиды. Небывалый храм по совершенству линий соразмерных. Его воздвигли смертные богам – и этим чудом превзошли бессмертных.
Но Герострат не верил в чудеса, он знал всему действительную цену. Он верил в то, что мог бы сделать сам. А что он мог? Поджечь вот эти стены.
Не славолюбец и не фантазер, а самый трезвый человек на свете – вот он стоит. И смотрит на костер, который в мире никому не светит.
Комедия масок
Простак, Убийца и Король, играя без подсказки, со временем входили в роль и привыкали к маске.
И даже кончив свой спектакль и сняв колпак бумажный, держался простаком Простак, Убийца – крови жаждал, Скупой – копил, транжирил – Мот, Обжора – плотно ужинал, Любовник – все никак не мог вернуться к роли мужа…
И не поймешь в конце концов – где правда, а где сказка. Где настоящее лицо, а где – всего лишь маска.
Йорик
Мне хочется во времена Шекспира, где все решали шпага и рапира, где гордый Лир, властительный король, играл не выдающуюся роль; где Гамлет, хоть и долго колебался, но своего, однако, добивался; где храбрый Ричард среди бела дня мог предложить полцарства за коня; где клеветник и злопыхатель Яго марал людей, но не марал бумагу; где даже череп мертвого шута на мир глазницы пялил неспроста.
Мне хочется во времена Шекспира. Я ровно в полночь выйду из квартиры, миную двор, пересеку проспект и – пошагаю… Так, из века в век, приду я к незнакомому порогу. Ссудит мне Шейлок денег на дорогу, а храбрый Ричард своего коня. Офелия, влюбленная в меня, протянет мне отточенную шпагу… И я поверю искренности Яго, я за него вступлюсь, презрев испуг. И друг Гораций, самый верный друг, меня сразит в жестоком поединке, чтобы потом справлять по мне поминки.
И будет это долгое – Потом, в котором я успею позабыть, что выпало мне – быть или не быть? Героем – или попросту шутом?
Панург
– Панург, друг мой, – сказал брат Жан, – пожалуйста, не бойся воды! Твое существование прекратит иная стихия.
Рабле.
Всем известно – кому из прочитанных книг, а кому – просто так, понаслышке, сторонкой, – как бродяга Панург, весельчак и шутник, утопил всех баранов купца Индюшонка. После торгов недолгих с надменным купцом он купил вожака, не скупясь на расходы. И свалил его за борт. И дело с концом. И все стадо послушно попрыгало в воду.
Ну и зрелище было! И часто потом обсуждал этот случай Панург за стаканом. И смеялся философ, тряся животом, вспоминая, как падали в воду бараны.
Но одно утаил он, одно умолчал, об одном он не вспомнил в застольных беседах: как в едином порыве тогда сгоряча чуть не прыгнул он сам за баранами следом. Он, придумавший этот веселенький трюк, испытал на себе эти адские муки, когда ноги несут и, цепляясь за крюк, не способны сдержать их разумные руки. Когда знаешь и помнишь, что ты не баран, а что ты человек, и к тому же – философ… Но разумные руки немеют от ран, от жестоких сомнений и горьких вопросов…
А теперь он смеется, бродяга хмельной, а теперь он хохочет до слез, до упаду… Но, однако, спешит обойти стороной, если встретит случайно на улице стадо.
