355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Федорцов Владимирович » Сталкер-югенд » Текст книги (страница 20)
Сталкер-югенд
  • Текст добавлен: 29 марта 2017, 12:00

Текст книги "Сталкер-югенд"


Автор книги: Федорцов Владимирович



сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)

  − О том.... Ты жив, она жива. И оба здоровы! – милой улыбки не получилась. Кожа жила собственной жизнью. Пузырилась, двигалась, выдавая чувства отнюдь не братские.

  Девушка сжалась за Пахой. За ним надежней.

  − А что тут удивительного?

  − Действительно. Что? Если не знать предыстории...

  Человек-кожа сделал жест и тасман выдвинулся вперед.

  − Мне она не нужна. И ты....Место, где мертвое начинает плодоносить.

  Паха молчал и пятился. Так не могло долго продолжаться и следовало либо отвечать, либо начинать бой.

  − К транспортеру! Живо! От него вниз! Беги, сказал!

  − Что? – вздрогнула Чили.

  − Беги! – и качнулся назад, подталкивая девушку.

  Время бесед и дипломатии закончилось. Паха рванул автомат. Загрохотала очередь. Тугая, прицельная. Тасман, рванулся вперед, словил выпущенные пули. Но одной очереди слишком мало для живучей твари.

  Рванул поменять магазин. Мало времени. Слишком мало. Он только вскидывался стрелять, но понимал − не успевает. Тасман длинно прыгнул. С боку мелькнула плотная тень. Динго сбил, снес зверину с траектории. Тасман еще не упал, а ему в загривок вцепился второй динго. Рядом замелькали широкие спины.

  Паха бросился догонять Чили. Была ли это схватка хищников за добычу или же псы жертвовали собой, спасали людей и давали возможность удрать. Оставалось самое трудное, реализовать предоставленную возможность.

  − Беги, беги, не оглядывайся! − орал Паха. – И сразу вниз. Строго вниз!

  Позади него стоял рев и рык. Земля вздрагивала от падения тел, от ударов крепких лап. Клацали челюсти, визжал динго, давился и кашлял тасман. До гребня оставалось метров тридцать, когда бой внизу затих.

  − Беги! − подгонял Паха, на ходу выдирая кольцо из гранаты и швыряя назад, на удачу. Ему нужно выиграть эти метры у тасмана. Вне сомнений зверь жив. Тот, кто плохо сдыхал от пуль и ножа, вряд ли быстро загнется от клыков и когтей, пусть даже таких умелых бойцов как динго.

  Взрыв приостановил тасмана, подбросил вверх, прошил осколками. Хищник упал и тут же поднялся, отряхнулся, разбрызгивая жижу из ран и, понесся, припадая перебитой лапой. Паха четко сознавал, из всех хитростей и уловок ему доступно только бегство. Он не может погибнуть, Чили достанется наблюдателю. И даже если не достанется, убежит, сколько протянет без него? День? Два? Три? У этого Мира слишком не ласковые отношения с человеком.

  Паха отцепил от пояса вторую гранату. То, что осколки могут покалечить или задеть его и Чили, сообразил в последний момент. С М3 шутки плохи.

  Чили уже достигла остова транспортера. Оглянулась, теряя секунды.

  − Вниз! Вниз! К опоре! – проорал Паха.

  Девушка послушалась и пропала из виду.

  Вторая граната не причинила тасману вреда. Угодила в нору суслика. Столб осколков ушел в небо, прихватив за собой шмотья дерна. Тряхнуло землю. Зверь лишь возбужденно рыкнул.

  В план бегства пришлось вносить корректировку. Если раньше Паха стремился достигнуть транспортера, то теперь забирал правей. Уводил тасмана за собой.

  Отзвук тяжелых прыжков становился явственней. Тасман настигал. В догоняшках две ноги проигрывали четырем лапам. Паха швырнул автомат за спину, следом рюкзак Чили.... Легче бежать. Шагов десять расстояние уменьшалось не так скоро. Чем не выигрыш. Паха вложил в заключительный рывок остатки сил. Пять шагов.... Четыре... три.... На опережение, рыбкой, нырнул вперед.

  Где-то рядом клацнули клыки тасмана. Тяжелое тело перелетело гряду и бухнулось на осыпь. Юзом пошло вниз, собирая волну мелкой породы. Зверь угодил в ловушку сыпучего грунта. Провалившись по брюхо, тасман пытался бежать, но увязал и сползая с породой по склону к обрыву. Каменный водопад ниспадал с пятидесяти метровой высоты в разлом, на скопище ржавого железа и бетона.

  Паха развернулся в полете и приземлился на понягу. Освободил руки, перекрутился со спины на живот и заскользил по поверхности, выгребая, словно заправский серфингист. Цель его отнюдь не водного заплыва, лежащая на краю опора.

  Чили спускалась не столь экзотично и впечатляюще. Съезжала, собирая задницей мелкую крошку. Она была уже возле самой опоры и в метре от падения.

  Стальная стрела лежала на боку, далеко выдвинувшись над краем. На чем держалась? Честного слова и того много.

  − Залезай! – скомандовал Паха.

  − Паша! – кричала ему Чили, в отчаянии.

  − Цепляйся!

  Она ухватилась за отогнутый стальной угольник, подтянулась как за перила.

  Пахин заплыв грозил закончится не столь удачно. Обрыв ближе, чем опора. Рискуя ускорить скольжение, он подобрался и скакнул вперед отшвырнув понягу. Но и этого не достаточно. Слишком велико расстояние, но Паха не сдавался.

  − Пашааааааа! − надрывалась Чили, наблюдая за его отчаянной борьбой выжить.

  Тасман брал силой, неутомимо таранил сыпучий грунт, как таранят снег ездовые собаки. Он видел цель и она ему важна. Важнее быть не могло. Человек, убивший тасмана, должен умереть и умрет.

  Пахин расчет взобраться на опору, пройти до траверсы с изоляторами и по обвисшим проводам спустится чуть ниже. Прыгнуть с двадцати метровой высоты в воду карьера. Все-таки двадцать не полста. Оставалось до опоры добраться.

  Уже срываясь в обрыв, Паха в отчаянии дотянулся до провисшего троса, по обезьяне качнулся вперед, перецепился за тавр, не мешкая выполнил выход силой, взобрался и сев верхом, перевел дух.

  − Паша, − всхлипнула перепуганная Чили. Она походила на крошечного воробья. Посерела от переживаний, сжалась в комочек.

  − Все хорошо, − заверил Паха.

  Просто отлично. Лучше и быть не могло. Скрежетало и стонало железо, опора подрагивала и вихлялась угрожая сковырнутся под собственным весом. Вес двоих людей устойчивости ей не прибавил.

  Громко клацнули о металл клыки. Тасман повис в мертвой хватке. Конструкция по-стариковски закряхтела, теряя горизонталь.

  − Туда! – подхватился Паха, протянул руку девушке и заставил подняться. − Вниз не смотри! Не смотри! Перед собой...

  − Я...

  − Шаг!

  − Я....

  − Еще! Еще! – подгонял Паха.

  В синем небе по облакам... К колеснице солнца.... Адреналин кипятит кровь. Но не звучат слова, и почти нет дыхания. Лишь стучит заходиться сердце...

  Тасман дергался раз за разом, расшатывая опору собственным весом. Упускать человека он не собирался.

  Уже вот-вот... Уже почти... Несколько шажочков до траверсы... Шажочек раз! Шажочек.... Плавно ускоряясь, опора пошла вниз.

  − Прыгаем! – выкрикнул Паха команду и оттолкнулся.

  Из двоих меньше повезло Пахе, больно шмякнулся об воду. Чили сумела войти столбиком. Не зря же практиковалась дома.

  Двадцать минут барахтанья и они выползли на берег с лежбищем кроков. Хищники подались прочь образуя круг возле людей.

  Отдышались, отплевались. Паха оглядел Чили, покрутив во все стороны.

  − Цела?

  − Да.

  − Точно? Нигде не ударилась?

  − Тут, − постучала она пальцем в висок.

  − Не страшно, − улыбнулся ей Паха и похвалил. – А ты молодец.

  Молодца потряхивало. От стресса зуб на зуб не попадал.

  − Пошли, − потянул он девушку за собой.

  − А куда? – все еще всхлипывала Чили.

  − Куда и шли. В Байдаху. Не так и далеко осталось.

  − У нас ничего нет, − заметила она.

  Спора нет, вид они имели жалкий и это мягко сказано, а запасами располагали − в карманах уместились и то не во всех.

  − Ну, что-то же есть, − указал Паха на стечкина на её поясе.

  *** Город. Подземка.

  Вы просто не понимаете скудным умишком и не представляете убогоньким воображение что такое темнота. Абсолютная. Непроглядная. Без малейшего оттенка серого, означающего где-то за ней существует свет, бессильный пробиться сквозь бесконечную толщу мрака, и потому, здесь, сейчас вокруг темнота. В первозданной ипостаси. Человек боялся темноты. Он боялся саму темноту, боялся сокрытого темнотой, боялся того что в темноте присутствует. И если темнота вокруг человека являлась квинтэссенцией непроглядности, то испытываемые человеком чувства являлись квинтэссенцией ужаса... А ведь когда-то он любил темноту. Он и его женщина. Для него темнота была спасением. Он решался быть более самостоятельным, мужественным, не страшился действовать, не страшился последствий действий. Женщине темнота предавала эпатажности, делала раскованней, отзывчивей на свои и его желания. Они много экспериментировали, не признавая в экспериментах табу и запретов. То, что непременно бы выдал свет, надежно прятала темнота. Она хранила их многие тайны. О! Им было что хранить! Было! Но чего опасаться, когда за них темнота − союзник, учитель и покровитель. Учитель более всего. Человек учился чувствовать свое тело и тело своей женщины, не полагаясь только на зрение. Подключал обоняние, осязание, тактильное восприятие. Контролировал её и свое дыхание, не стеснялся проявлять эмоции, иногда слишком бурно. Не сторонился запахов, необычных и острых, и не пугался их вкуса. Женщина подчинялась ему и в то же время проявляла достаточную самостоятельность, даже нахальство. Разве тогда темнота было иной, чем сейчас? Или это только место?

  Звук заставил вздрогнуть. По полу, залитому водой, шел некто. Не человек. Мягкий шаг сопровождался всплесками натекшего с потолка и стен конденсата и легким, на грани слышимости, цоканьем хищных когтей по шлифованному цементу. Зверь не таился. В отличие от человека, он часть темноты. Он её дитя, её слуга, её раб. Человек завертел головой расслышать. Одно из качеств темноты, усиливать и без искажений передавать тона и полутона шорохов, ударов, скрипов. Колыхнулся воздух и звук изменился. Будто заиграли гамму. До...Ре...Ми... Фа... И она, гамма, служила отсчетом, метрономом страшных шагов. По мере приближения, в звуке, открывались особенные подробности до этого не слышимые. Скорготание железа, чавканье лужиц, скрипы качания оборванных провода. Человек в ужасе выставил руки, защититься, не столкнуться с неумолимо приближающейся угрозой. В лицо ударил порыв сквозняка, перегруженный вонью шерсти, немытого тела, смеси звериного секрета и гнилости.

  ˮСдурел! Сдурел! Сдурел!ˮ – повторял не человек, но человечек, захлебываясь собственным дыханием и сдерживая бешено колотящееся сердце. Кончиков пальцев коснулось теплое и влажное. Язык? Зверь пробовал человека на вкус. Затем легко прихватил один из пальцев клыками. Усилил сжатие. Закричишь? Выдашь себя? Человечек закричал бы дико и длинно. Если смог. Страх закупорил, заткнул глотку. Отдернешь руку? Он не осмелился. Даже когда звуки и ощущения опасности пропали. Сидел, ,,вслушиваясьˮ в кончики пальцев − не коснется ли новая угроза? И продолжал упорно и безуспешно буравить взглядом темноту. Там опасность. Там. Терпеливая и неизбежная. Неотступная и неумолимая. От напряжения на глаза навернулись слезы. Человечек часто моргал. Что это? Что? Оказывается беда ближе. Совсем рядом. Часы! Его выдадут часы! Мертвенно зеленые знаки светились на циферблате. Поспешил рвануть браслет и откинул. Памятная вещь ударилась об решетку и повисла, качаясь маятником.

  ˮГосподи!ˮ – запаниковал человечек. – ˮИх видно! Видно!ˮ

  Часы с задержкой провалилась в слив. Он носил их в память о разлуке, о той которую любил. Придумал, что любил. Он многое напридумывал в своей жизни, сделаться счастливым. В этом он не одинок. Выдумывать проще и легче, чем быть.

  Капало. Капало густое. Черное в черном. Человечек представил, капля провисает из полусферы в эллипсоид, тянется, истончается в верхней части в нить... в паутинку..., медленно и нехотя отрывается, в полете собирается в шар и шлепается в лужу, не образовав ни кругов, ни малейшего волнения. То куда капля сорвалась достаточно густо. Кровь, подобная меду или желе. Её здесь полно. Крови. Она повсюду. На стенах, на полу, на разбросанном оружие, на и под телами оружие державших. Еще час назад, час это долго, почти вечность, человечек являлся членом отрядом. Час прошел и он остался один. В темноте. Безоружный. Человечек спохватился, нашарил у колен пистолет. Схватил. Обойма не расстреляна. Что это? Крохотная надежда или последний подарок от насмешницы судьбы? И что делать в темноте с оружием? Стрелять − нужен свет, выжить – нужен свет. Свет! Здесь, на этой ветке метро, постоянного освещения никогда не было, а времянки давно сняты. Фонарь, он полагался каждому члену отряда, разбился и его осколки хрустели под коленками. Человечек потянулся нашарить фонарь. Вдруг зажжется? Заработает? Не могли же разом разбиться и выйти из строя все светодиоды? Конечно, нет! Стало радостней. У него будет свет! Будет! Пусть крохотный, едва видимый, закроешь пальцем, но свет. Чтобы радоваться в темноте, надо быть её частью. Человечек не часть темноты и потому радостная мысль распалась в прах. Если он зажжет свет, даже такой крохотный, что закрыть пальцем, его увидят. Те, кому свет не обязателен. Человечек отдернул руку. Он выдаст себя! Выдаст. Но если не зажигать света и сидеть тихо, его не обнаружат. Было странно утешаться подобным образом. Ведь без света не ступить ни шагу. Во-первых, сковывал ужас от нахождения в темноте. Во-вторых, пугали те, кто, несомненно, поджидал его в темноте. В-третьих, из-за темноты не понятно, куда надо двигаться. В какую сторону? Можно предполагать, строить догадки, даже мечтать, но все это крайне бессмысленные занятия, если ничего не предпринимать со светом. А это как раз человечек сделать и не мог. По всем трем названным причинам. Смерть была повсюду. Смерть рядом с ним. Он явственно ощущал и слышал её.

  Клацали зубы, хрустели кости, жевали и рвали мягкую податливую плоть. Чавкали тянучку кишок. Мотали головой и фыркали. И все это в пяти-шести метрах от него. В темноте легко увидишь, то чего увидеть не можешь в принципе. Но человечек уверен, видит. Он напрягал глаза и улавливал какие-то контуры и движение. В действительности ли так не стоило и проверять. Достаточно звуков. Хорошо распознаваемых. Хищник выедал внутренности. Лакомился печенкой, лакал собиравшуюся в брюшине кровь, разгрызал и обкусывал краешки ребер. Урчал от удовольствия. Человечек пытался представить зверя. Зряшное занятие и никчемное насилие над воображением. Но мозг не мог бездействовать, когда все остальное недвижимо от ужаса. То, что зверь крупный, выдавали звуки. Но насколько крупный? В метр? Больше! С крупной головой. У крупного зверя должна быть крупная голова. Просто обязана быть. У него острые клыки? Острые и огромные! Надо же заполнить большущую и жадную пасть. Язык? Облизывающий окровавленную морду. Шершавый и горячий. Человечек втянул голову в плечи. Словно вот-вот облизнут и его. Что еще? Человечек сбивался, и раз за разом, возвращался к ярким и ужасным образам языка и клыков. Из круга выбился случайно. Глотка! Широкая бездонная глотка и ненасытная бездонная утроба! Человек ужался в комок и засопел, выдавливая мужество из остатков своей души. Он даже впихнул к нёбу пистолет. Но рука будто деревянная. Палец не сгибался надавить на спусковой крючок.

  ˮМне хана! Мне хана!ˮ − трясся человечишка и никак не мог преодолеть жесткой скованности своего пальца. Палец превратился в ледышку. потому все попытки выстрелить не удавались. Сунул палец в рот, погреть. Ему он напомнил кубик льда из стакана допитого виски.

  Дыхание.... Громкое... Хрипящее. Его собственное? Нет. Раненого? Но раненых нет на ближайшие двадцать метров. Есть ли они дальше? Возможно, но тогда он бы не слышал жуткое хрипение. Будто заядлого курильщика заставляют бежать марафон. Прокуренные дырявые легкие шипят и свистят, надрываются в пустой работе насытить кровь кислородом. Так кто же дышит? Кто курильщик? Колыхнулся воздух и обоняние человечишка уловило кислый запах с яблочным оттенком.

  ˮТасман!ˮ− решил человечишка и почти умер. -ˮ Тасман!!!!ˮ

  Зверь остановился в шаге, роняя слюну из зубастой пасти. Он не мог не видеть человека, но почему-то не видел. Он не мог не учуять человека, однако на этот раз чуткий нос изменил. Он не мог не уловить флюиды страха, но остался к ним равнодушным. Тасман присел почесать за ухом. Потянулся и зевнул. Улегся, положив морду на лапы. Он не отличался от обыкновенной дворняги. Обыкновенной.

  Человечишка захотел отодвинутся подальше. Но само желание, одна только мысль шевельнуться, парализовала. С ужасом ощутил что не дышит. Совсем! Не может себя заставить, из-за зверя улегшегося рядом.

  ˮЯ умру! Я умру!ˮ – пугал человечишка сам себя, но никак не мог напугаться достаточно, вздохнуть. Быть бездыханным, значит не позволить тасману обнаружить себя. А если зверь не обнаружит его, он проживет дольше. Человечишка отпускал себе минуты жизни и находил срок просто огромным. Ведь в противном случае счет велся бы на мгновения! Вновь задышать удалось, когда понял, уверовал, он не интересует тасмана, как не интересует сытого кота дохлая мышь.

  Образовался и нарастал гул. Равномерно, набирая скорость и мощь. Кто-то открыл шлюз и, в тоннель хлынула вода. Плескала в потолок, обдирала стены, подбирала и подхватывала мусор, обрывки кабелей, разбитые ящик и многое и прочее и несла к человеку.

  ˮВставай! Беги!ˮ – командовал настрадавшийся от страхов инстинкт, но человечишка не двигался. Странный звук. Странный для воды... Теперь явственно различался не плеск, но писк и топот. Топот и писк. Живая волна набирала скорость, перед тем как обрушится на человека, смять его, сбить, погрести под собой. Человечишка уткнулся головой в колени? Трясущиеся руки никак не могли упереть пистолет в висок. Ствол все время съезжал куда-то за ухо.

  Живая волна свернула в сбойку, утаскивая за собой длинный хвост звуков и отголосков.

  ˮНа Добряны,ˮ − определил он конечную цель потока. Станция уровнем выше. С полом красного гранита, арками-проходами, мозаикой женщины и ребенка, змейкой светильников, хорошей удобной лестницей, колоннами-вазами, люстрами со звездами, широким вестибюлем. Когда-то там было тесно от ларьков и ларечков, сейчас ничего нет, разве что сквозняк метет обрывки газет и журналов, а из углов тянет ссаньем. Человек, на этот раз спокойно и осознано впихнул ствол в глотку, больно стукнув по губе. Рассек. Обругал свою неосторожность. Обитатели темноты чувствительны к запаху крови.

  Что-то упало сверху. Он прислушался, прежде чем цапнуться рукой. Мелкая тварь, цепляясь за ткань крохотными коготками, полезла к шее. Человек пробовал стряхнуть парашютиста. Но холодное скользкое тельце ловко ускользало из-под хлопков и уворачивалась из-под пальцев. Резким движением сбросил куртку. Снова что-то упало на руку, на локоть. Мокро? Вода? Слизь? Вытер насухо. Новый шлепок в тоже место. Человек вздрогнул. Капля побежала к предплечью. Он попытался сбить её, раздавить, но лишь ощущал бугорок под кожей. Наконец он больно ущипнул себя, вдавливая паразита в мышцы.

  За всей этой возней упустил важное. Шли двое. Разнобой в шагах позволил определить точное количество. Их двое, а не трое или четверо или больше. Человек непроизвольно отсчитал до десяти. Словно сотворил какое-то заклинание.

  Одни приволакивал ногу. Второй очевидно более массивный, все время задевал плечом вентиляционный короб. Будь это люди, включили бы фонари. Неприметно включили. Значит, идут не люди. К нему! За ним!

  Остановились. Человек в центре их внимания.

  Им двигал не рассудок, но отчаяние. Одолев панику, пополз на четвереньках. Не осознавая направления, не в поисках укрытия. Полз и полз. Двигался, пока не влез рукой в развороченную человеческую плоть. Хлюпнула кровь, продавились кишки. Это как опустить руку в аквариум с водой или лужу. Человек затравлено облизнул кровь с пальцев. Её не с чем не перепутаешь. Ни с чем! Кровь всегда кровь. Внимание к человеку тут же ослабло. Свершаются естественные вещи и наблюдать незачем. Человек обрадовано продолжал макать и обсасывать окровавленные пальцы, успокаиваясь и обретая уверенность, теперь все сложится хорошо. Простое действие и он сошел за обитателей темноты. Ничего сверхсложного.

  Время тянулось и во рту накапливалось мерзкое ощущение ржавчины, а в желудке сытая тяжесть. Сытость успокаивала и человеку стало казалось, в тоннеле никого нет и никогда не было. Все что слышал и якобы видел, ему померещилось.

  Открытие перенаправила поток мыслей человека. Он прекратил облизывать пальцы, устало потер лоб, повздыхал и принялся размышлять, по детской безобразной привычке грызя ноготь большого пальца. Дурной привычка казалась не только человеку. Кому еще? Чтобы ответить, надо быть одним из тех, кто в темноте. Не прячется. Живет.

  13.

  − Все-таки выпасли, − зло выдохнул Паха, поднимаясь с сырой земли. − Один вон там шел...

  ...указал на едва заметный след. След-то – мысок сапога.

  − ...Второй позади...

  ...от этого отпечатка и вовсе лишь трава примята.

  – ...Третий с другой стороны...

  ...ветка не сломлена, но согнута. Ветер так не заплетет и сама тоже не перекрутиться.

  Без малого второй час Паха и Чили шли по следу раненого фермера.

  − А почему фермер? – удивилась Чили. Как можно определить по следам человека кто он?

  − Гусятники так не ходят. А уж в одиночку и вовсе редкость. Не умеют. Необучены. До первого леска доберутся и то с оглядкой. Про городских или еще откуда..., − Паха глянул на Чили, понимаешь о ком толкую? Девушка поняла. О тех кто не хера не смыслил, где оказался и не разумел что вокруг творится. − ...вообще молчу. Их вороны заклюют, те не отобьются. Не вороны кто другой. Самоед стольких следов не оставит. Давно бы оторвался. Его на чистом лугу и то не всякий приметит. Потому фермер. Вроде все правильно делает, а как-то...

  − Неправильно, − договорила Чили. Сама ничегошеньки не видела, хотя Паха подробно объяснял и показывал.

  − Не чисто. Но не новичок, − Паха огляделся. – Для новичка долго продержался. Чего он тут забыл? Деревень фермерских поблизости нет. А которые есть, в другой стороне.

  Прошлись метров тридцать.

  − Постреляли маленько, − указал Паха пулевое отверстие в дереве. – Опять зацепили. Видишь, шаг левой короче стал, и еле опирается на ногу. Кровью по траве мазнул. Вровень с бедром.

  Паха потоптался на месте, размышляя следовать ли дальше или свернуть. У фермера он рассчитывал разжиться кое-какими припасами. Может даже оружием. А то с одним стечкиным и ножом не больно по лесам и долам находишь. С другой стороны пасечники не тот народ, добычу упускать. Почувствовали слабину, не отстанут.

  – Пройдем еще маленько. Все одно по пути, − принял Паха компромиссное решение.

  Чили понятно, будь он один, уже бы мчался догонять. А вот с ней, подумает дважды.

  Следы свернули к леску. Лесок, так себе, особо не спрячешься.

  − Хочешь, земляники поешь пока, − указал он на усыпанный красной ягодой пригорочек. – А я пробегусь.

  − Опять кого-нибудь прикопали, − со знанием дела заметила Чили, любуясь рубиновой россыпью.

  − Или вон ежевики попробуй.

  Иссиня черные ягоды смотрелись диковинно. Такую Чили еще не видела.

  − Она хоть съедобная?

  − Вкуснее не знаю. Только под ноги смотри. Змеи.

  Чисто в пахином духе. Поешь ягоды – но там змей полно, похлебай супца – в нем муди петушиные плавают!

  − Я уж лучше красненькую...

  − Тут она чистая, − развеял Паха сомнения девушки о ,,прикопалиˮ. − Сладкая. И пахнет по настоящему...

  Чили собрала горсточку. Ммммм! Ела бы и ела! Но остаться не согласилась.

  − Я с тобой.

  Паха не стал затевать спор. Время терять. Как там в сказке? Что мне делать с вредною бабой?

  О том, что неосмотрительно поступила, увязавшись за Пахой девушка поняла, когда наткнулись на фермера. С тела срезали почти мясо. Над тем что осталось, трудились мухи и мураши.

  − Как же он так?

  Ответ красноречив. В черепе, во лбу, дырка. Хлопнули добро молодца промежду ясных очей. Но фермер еще не все. За ближайшим кустом лежал пасечник. Тоже освежеванный. Пасечника пукнули с макарова.

  Паха что хорошая ищейка обежал вокруг.

  − Не мог фермер таскаться по лесу с одним пистолетом.

  − Может, потерял оружие?

  − Оружие не теряют.

  Припрятанное фермером, нашлось часа через два интенсивных поисков.

  − Хитер бродяга, − восхитился Паха, извлекая из дупла ружье и вещмешок.

  С нежностью погладил оружие по цевью. Тигр. Девятка.

  − Чтобы этим не достался, − он порылся в поклаже. – Патроны-то все расстрелял. Только где?

  Ружья Паха упрятал обратно в дупло. До хороших времен. В вещмешке оказались спички, фляжка, кружка, в бумаге щепоть заварки, галет изрядно, сушеное мясо, одеяло из арсенала спасателей и граната. Это зачем прятать? Мог бы использовать. Клад особо не разживешься, но Паха решил его полностью экспроприировать. Понятно по уважительной причине. У них с Чили на двоих только пустые карманы, нож и стечкин с девятью патронами.

  − Нельзя этого так оставлять. Без спросу. Нельзя их отпускать. Никак нельзя.

  − Я с тобой, − опять вызвалась Чили. Страшно, а что делать? Неизвестность еще страшней.

  − Уговор помнишь?

  − Который по счету?

  − Первый. Куда я, туда и ты.

  − А как же!

  ˮЯзва,ˮ − беззлобно восхитился Паха талантом соглашаться, но делать по-своему.

  Не отстать от Пахи, надо умудриться. По лесу шурует, что птица по небу летит. Зазеваешься и след простыл, уметелил. Ни травины не примнет, ни ветки не сломит. Чили очень старалась не отставать. Уже получалось.

  Поиски продолжались до вечера. Пасечников нагнали у берега безымянной речушки. Песчаный бережок убран в ивняк. Ласковая волна шлепает в коряги и камни. Так тихо, шепни, вся округа услышит.

  Пасечники разложись рассупонились у маленького костра. Жарили мясо, попивали чаек, шутки шутили. Обычные люди.

  Чили невольно сглотнула слюну. Не от голода. От знания, чье мясо жарят. К горлу подкатила тошнота.

   ˮЖди здесь,ˮ − тронул Паха ее за плечо и передал вещмешок.

  Никакого чувства протеста или жалости у девушки не возникло.

  ˮПоосторожней,ˮ − попросила она взглядом.

  Паха кивнул головой.

  За свою жизнь Чили посмотрела прорву фильмов. И со стрельбой, и с фехтованием, и всякими там единоборствами, восточными и не очень. Сама с месяц ходила в секцию, светлой завистью завидуя навыкам Юшенг. Та, освоив немного технику, ловко проделывала трюк с пластиковой бутылкой. Ставила на манекен по отработки удара, била в него ногой, бутылка подлетала. Второй удар, с разворота, в прыжке − бац! Вода во все стороны. Юш была молодчина.

  Но перед Пахой не послушные безответные манекены. Пасечники. И сейчас у него только нож. Чили на всякий случай, подстраховать, потянулась к оружию. Попасть с такой дистанции она не попадет, но отвлечь сможет.

  Оказывается, убить очень просто. Проще, чем узел на шнурке завязать. Паха вывалился из кустов к костру и полосонул ближайшего по шее. У второго имелся шанс спастись, откинься он на спину. Ну не спастись, прожить несколько секунд или минут дольше, но пасечник вскочил с трухлины. Паха тычком вогнал лезвие в ребра. Сбил с ног. Противник и не пискнул. Поднявшись, герой поглядел на истекающего кровью первого. Зацепив за шиворот, сбросил в реку. В воде движение и плеск. Пасечник вскрикнул, отбиваясь. Затем Паха скинул второго, а следом все их шмотье. Ничего из вещей не взял. Костер запинал и засыпал. Вытер нож и руки о траву.

  − Вот и все, − доложил он, вернувшись к девушке. Посмотрел в небо. − К утру дождь будет, следы замоет.

  Чили тоже глянула на ясное небо. Высыпали звезды, катилась луна, ни облачка. Откуда дождю взяться? По заказу если только.

  Отыскали ручеек, от ручейка поднялись по ложбинке и устроил лагерь. Паха развел костер, вскипятить воду на чай, разогреть мясо.

  − Не обожгись, − протянул он ей горячущую кружку

   − Какой обходительный, − приняла Чили питье, вдохнула вкусный пар.

  − У самоедов принято. Сперва поить и кормить своих младших, стариков и женщин.

  − А раньше не своя была?

  Паха немного смутился. Чего спрашивает?

  За пройденный путь разговоров они вели о многом. Но лишь теперь коснулись болезненной темы. Наверное из-за пасечников.

  − Как думаешь, кто он?

  Пахе понятно о ком его речь.

  − Не знаю. Я его в Заречном видел. Мельком. Только никак не мог вспомнить.

  − Он такой.... Страшный.

  У Пахи своя версия. Не романтическая, не мистическая, не из фильмов ужасов. Практическая.

  − Он в темноте жил, а там не больно много углядишь. Человеку фонарь нужен или зрение особое. У белоглазых шары навылуп, а у этого шкура. Сразу и панцирь и глаза. Теплое видит. Как змея.

  Пахины рациональные объяснения Чили вполне устроили.

  Путь трудно, но подавался. Мокли под дождем, сохли под ветром, пеклись на солнце. Позагорали у реки в компании кроков. Тем более они теперь к Чили не приставали. Удирали без оглядки. Предатели!

  − Что-то у тебя с внешностью, − подшучивал Паха. – Может ночью рискнем искупаемся? С тобой.

  − А сам? Боишься? Все мужики, за женским подолом спрятавшись, храбрые, − ответствовала Чили, но как-то не очень старалась зубатиться.

  − Ничего не хочешь сказать? – пристал Паха к Чили.

  − Нет, − насупилась девушка.

  − Точно ничего?

  − Точней не бывает, − залилась Чили краской.

  Паха обнял. Потрепал короткие волосы. Потрогал уши.

  − Ты чего? – и не думала она вырваться.

  − Смотрю, не розовые ли?

  Чили захлюпала носом и разревелась.

  − Я боюсь.

  − И я боюсь, − Паха крепко-крепко прижал девушку.

  − Тебе-то чего бояться?

  − А я за компанию. С тобой.

  Километры сплетались в дни, дни складывались в недели. Погода то баловала, то удумывала капризничать. Двое честно делили и дорогу и кусок хлеба. Как и должно.

  Однажды Паха разоткровенничался. Само собой не вдруг, не от избыточности ностальгии. Наткнулись на лагерь гусятников. Трое передрались из-за добычи. Женщины. Посчастливилось дурням прихватить в лесу самоедку. Поделить не получилось, дошло до стрельбы. Стрелять лучше, чем договаривались. Не выжил никто. А добыча осталась привязанная к дереву. Медведь приплелся на вонь трупятины, заодно и свежатиной угостился, обожрал лицо, выел нутро. Это-то и послужило толчком пахиному рассказу.

  − Я ведь чего в гусятники подался. Отмстить хотел. Думал, найду гадов, что людей на минное поле загнали, прикончу....

  Чили само внимание. Это ведь не за нее он мстить собирался.

  − Получилось?

  − Пятерых. Командира их. Белого. Был среди них такой. Четверо где-то шляются. Должно быть в город подались.

  − А теперь не хочешь. Отомстить? – зацепилась Чили. Чем не возможность кое-что выяснить для себя.

  − Попадутся не спущу, а гоняться не стану.

  − Почему?

  − И без них дел полно.

  − Ты ведь тоже в город собирался.

  − Пустым тешился.

  − Как так? – удивилась Чили. То, что ей поведали Нити ей не забыть.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю