Текст книги "Сталкер-югенд"
Автор книги: Федорцов Владимирович
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)
− Что стряслось? – забеспокоилась Чили. Опасности она не видела. Разве что сам Паха.
− Пасечники, − произнес сквозь зубы Паха. Лицо его сделалось злым. Губы побелели, сжались в тонкую нитку. – Стой здесь.
Крадучись двинулся вперед. Бесшумно и неосязаемо легко. Лишней травины не примял, ветки не нагнул. Даже паутину не задел. Перетек под паучьей растяжкой не хуже той гадюки. Чили следом. Стоять на месте боязно. Она изо всех сил старалась не шуметь. Очевидно, плохо. Паха, не оглядываясь, погрозил кулаком.
Вот он замер, вскинул лук, наложил стрелу. Чили учуяла запах дыма. Кто-то жарил мясо. Во рту стало полно слюней, желудок призывно уркнул. Паха наподшаге отпустил тетиву. Жалобно вскрикнули. В след за первой полетела вторая. Рванулся бежать. Скорее от страха Чили не отставала. Про пистолет и не вспомнила.
Подминая ветви куста, корчился и выгибался человек. Ухватившись за стрелу, крепко сидевшую в груди, пытался выдернуть. Из-под рук фонтанировала кровь. Он хрипел и кашлял, выплевывая кровавые пузыри.
Над вторым, с ранением в бедро, нависал Паха, целясь в живот добить.
− Сколько вас?! Сколько!? – требовал он ответа.
Раненый охал, а когда шевельнулся, получил вторую стрелу.
− Ну! – калил голос Паха. Чуть качнулся и добил первого. Под подбородок. Острый наконечник вылез в затылке. Натяжка и лук опять готов к стрельбе.
Жихххх!
Стрела пришпилила руку к телу. Человек задергался, заверещал. Паха ударил ногой в лицо – заткнись!
Чили, опомнившись, кинулась защитить раненого.
− Ты что? Сдурел? – подскочила она к Пахе.
− Не лезь, – Паха вновь взял противника на прицел.
− Это же человек! Человек! – ухватилась девушка за лук помешать стрельбе. – Человек!
Паха замахнулся её ударить. Влепить так, голова оторвется. Сдержался.
− Пасечник человек? Пасечник? Да?
Он вырвал лук из захвата Чили, отскочил в сторону. Девушка подумал, стрелять и, заслонила собой жертву расправы. Паха не стрелял. Пинком опрокинул стоявшую в сторонке кожаную котомку. Котомка опрокинулась, выплеснув кровь. Из растянувшейся горловины выскользнуло человеческое предплечье.
− Сюда посмотри! Сюда! – хрипел Паха. От ярости и гнева у него срывался голос. – Думаешь, их пасечниками зовут, они пчел разводят? Они людей караулят. Пасут. Они как белоглазые. Хуже! Хуже их!
Паха вновь изготовился стрелять, продолжая зло говорить.
− Ты иди, там в своих сталкеров играйся. Очки зарабатывай. Бонусы. А я здесь сам разберусь. С этим гадьем! Сам!
Стрела жикнула рядом с ногой девушки. Чили не успела испугаться. Её взгляд прикован к перевернутой котомке. По мере того как вытекала кровь, содержимое котомки выскальзывало наружу. Куски рубленного мяса. Когда показалась кисть с отсеченными пальцами, она закрыла глаза ладонями. Страшно! Она отчетливо услышала, как скрипит лук и Паха снова натягивает тетиву.
Пасечник стонал и хныкал.
− Легко не подохнешь! Не подохнешь, пока не ответишь! – чинил Паха расправу, подтаскивая раненого к костру.
− Двое нас! Двое!
− Откуда? – Паха наступил на грудь раненого, не позволяя отползти от огня.
− Из-за Хребта.
− Давно?
− Неделю идем.
− Что кроты?
− Нет там никого больше. Белоглазые... Белоглазые...всех..... Аааааааа!
Несчастный всхлипнул и затих. Завоняло горелым мясом. Чили вырвало. Тягучая слюна с желчью прилипла к подбородку. Девушка отплевывалась, размазывала рвоту по лицу.
Паха обернулся за понягой и быстро повыдергивал стрелы. Сполоснул водой. Остатки во фляжке протянул попить Чили. Та замотала головой. Нет-нет-нет!
− Сматываемся.
− Я не могу..., − боролась Чили с не отпускающими позывами рвоты. От запаха выворачивало. Мысль о человеческом мясе убивала.
Паха встряхнул её, так что слетела панама.
− Ну!
− Не могу...
− Можешь. Человек все может. Даже жрать себе подобных.
Он потащил её ,,на буксиреˮ. Чили не упиралась. Но и глаза не открывала. Не открывала до той поры, пока несколько раз не споткнулась о корень.
Руку отпустили. Паха сидел, скорчившись, и пытался достать из кармана лекарство. Лямка поняги лежала поверх одежды и мешала. Не справился. Чили достала горошину, сунула Пахе в рот. Тот хряснул зубами, дробя пилюлю. Подала воды. Запил. Жадно глыкая и проливая на грудь.
Минута тишины и пустоты. Тишины вокруг, пустоты внутри. Там где должно стучать сердце ничего нет. Чили всхлипнула.
− Руку что ли дай, − попросил Паха оклемавшись.
Она протянула, но увидев следы крови на его пальцах, отдернула.
− Ладно, я сам.
Паха с трудом встал. Оглядел себя и Чили.
− Надо привести себя в порядок.
Дальнейший путь она не помнила. Шла как сомнамбула. Из памяти не выветривалась картина расправы на поляне. Расправы? И тут же видение перевернутой котомки. У Чили затряслись губы. Её плохо. Ей очень плохо. Очень-очень...
Лес редел. Большие залитые солнцем поляны, молоденькие рощицы осинок, острова бузины...
Сделали привал. Чили села поближе к Пахе, почти под локоть. Он не отодвинулся. Все понял.
− Они, правда, людей едят? – спросила девушка, сама не зная зачем. Ведь видела собственными глазами. Но это же дикость!
ˮДикость!ˮ – бунтовала её человеческая сущность. – ˮТакое не может быть, разве что привидится!ˮ
− Правда.
− А белоглазые? Они кто?
Она заглянуло Пахе в лицо. Ей очень важно его видеть. Чтобы принять. Не понять, но принять, есть на свете вещи, которые она не знает и с удовольствием не знала бы, но приходиться. Спросила и пожалела. Гнев исказил черты, а взгляд стал бешенным. Еще хуже, стократ хуже, чем на поляне! Чили уткнулась лбом в колени. Самое время пореветь. Но не ревелось. Этот Мир не любит плакс и слабых, это первое что до нее дошло. Второе − не любит и не щадит.
Ночь без сна и без дум. Чили смотрела на звезды. На луну. На темную стену леса. Слушала скрипы, цвирканье и вдыхала запах трав. Её словно не было тут. А где? Где ты девочка? Дома? В новой квартире? В Armpit? Где? Где можно спрятаться от себя? Нет такого места. Нигде нет. И хочешь не хочешь, возьмешь в багаж памяти то, что совсем не хочется брать. Совсем. И жить с этим багажом тоже придется. Как-то придется.
Пахе тоже не спалось. Он ворочался, крутился с бока на бок. Устав вертеться, тихо произнес.
− В следующий раз, не лезь в свару. Они не всегда поддаются.
Поддаются, не поддаются − важно ли это? Кто ты сам Паха? Обо что ожегся, если так реагируешь на обстоятельства.
− Ты не ответил мне про белоглазых. Кто они?
Как рассказать? О чем? Сколько? Паха тянул с ответом...
... Далеко, на границе видимости, в тоннеле крохотный огонек поста. Отвлечешься или моргнешь, пропадет, не отыщется.
Он и Варуша в секрете. Рядом, и выше, у перевернутого вагона, со свода шлепает в лужицы вода. Кап! Кап-кап! Кап-кап-кап! Убаюкивающая музыка. По рельсу еле слышно цокотят коготки. Крыса? Сквозняк качает проросшие в пустоту, свисающие тонкие корни. Спутанные плети легонько шуршат.
Рука Варуши ложиться Пахе на плечо. Условный знак. Паха осторожно втягивает носом окружающий запах. К сырости, мазутной вони, затхлости воды примешивается едва заметный уксусно-яблочный тон. Белоглазый?! Двигается бесшумно. Не споткнется в неосторожности, не заденет торчащей проволоки, не ворохнет щебня под ногами. Легок что туман над лугом. В такой темнотище, только по запаху и угадаешь его близкое присутствие.
Резко щелкает фонарь Варуши. Ослепляющий удар галогена. В запасе доли секунды, не больше. Паха успевает различить мутно-белую фигуру, почти человеческое лицо. Тух-тух-тух! Грохочет автомат короткой очередью. Пули равномерно, как в тире в мишень, дырявят голову подкарауленной твари.
Уже после Паха рассмотрел первого поверженного противника. Прозвание белоглазый оправдано. Большие глаза затянуты молочной пленкой.
− Говорят, есть и другие. Совсем от человека не отличишь, − говорил Варуша, примеряясь отсечь голову, в лагере показать....
...Нет, этим он с Чили делиться не станет. Хватит сегодняшних впечатлений. Но и оставлять вопрос без ответа негоже.
− Одни толкуют, люди таковыми обернулись. Выродились в подземке без солнца. Другие спорят нелюдями они всегда и были. Старики бают из-за военных все. Опыты ставили. Правды теперь не дознаться. Не у кого. А по ситуации и не зачем. Разные мы.
− В подземке? Это в метро что ли? – оживляется Чили. Когда говоришь, становится легче. Беспокойство уходит, отступает. − Я читала. Раньше транспорт называли, по тоннелям ездил. Там население городов пряталось. От радиации. От всего...
− Кроты. Их кротами зовут. А после белоглазые объявились. На кротов охотятся. Или ловят и разводят.
− Как разводят?
− Как свиней.
− Для чего? – но ответа ей не потребовалась. Сама догадалась.
Утром она помогла Пахе с готовкой. В четыре руки получилось быстрее. Опять же невеселых дум меньше.
Кусочек луга, что картинка в калейдоскопе, шаг и поменялась. Такой красоты Чили не видела и на старых фотографиях в сети. Глаза разбегались не наглядеться. А пахнут! Медом, ветром, росой! Дыши и дыши. На этот раз Чили ни одного цветка не тронула.
− Почти прибыли! – объявил Паха.
Берег скатывался к воде длинным песчаным откосом. Прибыли??? Чили онемела от ужаса. Естественное желание бежать без оглядки! Весь берег усеян десятками... сотнями гребенчатых крокодилов.
Паха стал спускаться. Повернулся.
− Ты чего? Это же кроки. Не боись, не тронут.
Чили не верила. Как такому верить? Ну, как? Но Паха продолжил спуск. Побеспокоенные животные расступались, ленивых он перешагивал, что цапля кочки на болоте. Кроки разевали зубатые пасти, тянулись мордами к человеку.
− Улыбаются, − смеялся Паха, хлопая по шершавым носам.
Самая милая улыбка самого малюсенького крока в три десятка острых огромных клыков. Сперва Чили шла, зажмурив глаза. Неудобно. Потом поглядывая вполглаза. Потом уже глядела. Они же специально под ноги лезли!
Действительно, Паха шел без особых помех. А ей кроки только и делали, что подставляли спины и хвосты отдавить.
− Паха! – захныкала Чили, отставая.
− Ну чего? Иди! Они тебя не видят.
− Как не видят? – канючила Чили. – Все они видят!
− Так. Не видят. Днем не видят.
− Паха!
Тому пришлось вернулся, распинать живое препятствие.
− Пошли! Пошли прочь!
Кроки похрюкивали, мотали мордами и неохотно отползали.
Видя как осторожно, с опаской, Чили пробирается через скопище рептилий, подбодрил её.
− Не бойся ты. Говорю, не тронут.
−А вдруг, − не верила Чили ни его заверениям, ни своим глазам, ни зубастым мордам.
Опровергая её ,,а вдруг" Паха склонился к кроку и сунулся нос к носу. – Ну, чего тебе зубатик? Тронешь прибью! Она со мной!
Крок игриво замотал головой. Зашамкал пастью. Хряц! Хряц! Паха толкнул зверюгу в нос – отвали!
− Пошли, давай, − поторопил Паха перетрусившую спутницу. – Вон там устроимся. – и пообещал приободрить. − Искупаемся.
− Так пошли или давай? – ответила она без всякой насмешки.
Крок сунулся под ноги. Чили умудрилась не наступить на него.
− Ты бойся да иди. Они же тебя за ляжки не хватают.
Чили собрав волю, вцепившись в лямки рюкзака, шла.
− Смотри, кусается! – углядела она схватку.
Один из хищников ухватил зубами за хвост другого и таскал из стороны в сторону. Жертва извивалась хватануть нахала за морду, но почему-то не хватала, а нападавший не стремился реализовать победу.
− С самкой заигрывает. Щупает, − рассмеялся Паха.
Чили так глянула на не кстати развеселившегося проводника, что тот запнулся.
− А чего такого? Будто тебя никто за титьки не трогал, − простосердечно заявил Паха. – Или за задницу.
− Не трогал, − огрызнулась Чили. Весело ему видите ли! Нашел время и главное место.
− Ну-да, конечно. Ваше величество!
Паха топал дальше. Чили еле за ним поспевала.
Один из кроков, довольно крупный экземпляр, настырно полз за ней. Причем умудрялся отгонять других, клацал зубами и урчал.
− Чего он? – прибавила Чили шаг.
− Чего? Ну, ты вроде как женского полу, а он мужского, − Паха погрозил кроку кулаком. – Не свое, не трожь!
ˮАга, твое!ˮ – хотела поддеть его Чили, но крок не отставал.
− Они же не видят!
− Так он по этому, − Паха шмыгул носом, − по нюху идет....
...и заработал просто испепеляющий взгляд!
Впереди чистая окружность пространства, по середине которого толстенный крок. Вдвое толще обычного. Если принять как факт, что увиденные обычные!
Паха без опаски подошел к животному и почесал под кадыком, погладил по бокам.
− Ух, ты красавица! Ух, ты хорошая! Ласковая какая!
Крок поднял морду. У ласковой зубов – в лесу деревьев меньше.
− А с ним что? Болеет? – спросила Чили, обратив внимание на розовость спинных гребней.
− С ней... Беременная. Вот эта запросто голову откусит. Если какой зеленый пластун подсунуться вздумает.
Пластуны границу блюли и не совались.
Чили стороной обошла крока... кроку.
Расположились в ложбине. Не по соседству, но и не далеко от пляжа рептилий. Паха живо разделся и прыгнул в воду в трусах и в носках. Постираться, принять ванны.
− Здесь можно без опаски. Где кроки ни какая опасная тварь не водится. Рыба только. Потом поймаю.
− А эти? – Чили указала на несколько десятков серых туш на дальней отмели.
− Ламантины? Лодыри. Верхом сядь, не почухаются. – Паха окунулся, отплевался. – Еда кроков. – Окунулся еще разок. − Водичка на зэ! Давай-давай, просила же.
Чили все не решалась ступить в воду. Мялась.
− Хоть умойся! А то, − Паха пошлепал по себя щекам мокрыми ладонями.
Чили вспомнила пахину ухмылку, не поленилась сходить за осколком зеркала. Под носом ,,усыˮ и пипка черная. Там где мазал муравьиной жидкостью. И она так по лесу ходила!? Вот гад ползучий!
Разозленная Чили полезла в воду. Без верха она купаться привыкла, а вот её новый купальный костюм не соответствовал современным минималистическим веяниям моды. Все-таки боксеры или как их там? семейники? мало практичная вещь. Не подчеркивают ни линию бикини, ни крутизну бедра, ни стройность ног. Торчат две спички из сшитого метра ткани.
Первый же нырок Чили оказался роковым. Атрибут пловчихи с нее соскользнул. Паха веселился на всю реку, пока она вылавливала из воды трусы. Последнее слово оставила за собой, закинула их на берег. Мол, мне и не к чему! Ну и кому теперь ха-ха-ха!
Вытащенное из заначки мыло помогло отскрести недельную грязь. Вместо мочала мелкий донный песок. Кожа после него бархатная.
− Не смотри, я выхожу, − строго предупредила Чили.
− Как скажешь, − ответил Паха.
Когда оглянулась, погрозила кулаком. Свин! Даже не думал отвернуться.
Позже Паха добыл большую рыбину. Ловко у него получилось. Отломил сук, постоял в воде, ширнул в дно и вот она красавица. Развели костерок и жарили капающие жиром куски. Ели горячими, обжигая пальцы и губы.
Угас день, утонул в дальнем краю закат. Ночь отражалась в спокойствии вод. Звезды и луна. На небо смотреть незачем. Все и так видно в реке.
Чили вспомнила. В одной из прочитанных книг описывали, как романтично купаться со звездами в компании и плескаться друга в друга желтыми брызгами луны.
− Хорошо бы, − согласился Паха, – но...
− Что но? -Чили уже хотелось опробовать литературную идею на себе.
− Кроки, − произнес Паха. – Это днем они щенки игривые. А ночью лучше на берегу.
− Врешь?
− А для чего? − подивился Паха её недоверию.
Как словом, так и делом... Толи падающий метеор подал сигнал, толи биологические часы включили механизм хищника в милых увальнях. На реке разгулялась бойня. Рык кроков, вопли ламантинов, плеск гоняемой рыбы смешались в одну жуткую какофонию. Чили на всякий случай села поближе к огню.
ˮУ огня всегда надежней,ˮ − подбодрила она себя книжной истиной.
Что бы на её заверения сказал Паха? То и сказал бы...
ˮАга. Искать далеко не придется.ˮ И был на сто процентов прав.
Легкий ветер плутает в прибрежном тростнике, сметает песок с дюны и обдувает угли костра. Малиновая россыпь отзывается жаром, выбрасывает короткие языки пламени. Необычно. Воспринимается необычно. И ветер, и звездное небо, и рев с реки. Ночь читает свою непонятную волшебную мантру.
Чили сидит, подобрав и обхватив ноги. Упершись подбородком в колени. Паха возится с остатками рыбы, готовит на утро. Переворачивает куски, ворошит угли. Он все чаще поглядывает на спутницу. Во всяком случае она так считает. На кого ему еще смотреть?
ˮСейчас какую-нибудь глупость скажетˮ, − угадывает она. – ˮВ любви признается.ˮ
Чили не возражает против подобной глупости и даже относится к ней положительно.
ˮОни такие забавныеˮ, − вспоминает она мальчишку давным-давно подарившего ей свое признание. А как он глядел на нее своими большущими глазами?
ˮКак медведь в цирке. За хороший трюк – конфетку!ˮ
Паха откровенно разочаровал её.
− Ела? – протянул он на прутике жареный, шкворчащий соком, глаз рыбины. – Попробуй.
Да. Её караванщик кавалер, каких поискать.
− Попробую, − потянулась Чили забрать угощение...
Резко подавшись вперед, Паха ухватил её за руку и дернул на себя. В рывке они поменялись местами.
− Сдурел?! – покатилась по песку Чили.
Паха пинком швырнул часть углей на сухой пук травы. Стебли сразу вспыхнули и высветили размытый силуэт. В тростнике таились.
Он не вытащил ножа и не кинулся к автомату. Вообще больше ничего не предпринял. Стоял и все.
− Кто там? – тревожно вглядывалась в темень Чили.
− Никто. Показалось, − уселся Паха на место и подбросил щепок в огонь.
По напряжению плеч, готовности действовать – ему вовсе не показалось.
− Все нормально, − успокоил он девушку.
Рев на реке постепенно затих. И опять в мире черное зеркало вод, звезды и месяц и не обычная тишина, какая наступает после шума.
Они устраивались спать. Паха набросил на девушку дождевик, подоткнул под бок, чтобы не просквозило.
− Прямо брат и сестра, − ехидненько хихикнула Чили на заботу парня.
− Угу. Повезло.
− Ей или ему?
Дискуссию по поводу везения Паха не поддержал. Вставать рано.
Шумит тростник – баюкает. Плещет в берег волна – баюкает. Шипит, сползая с верхушки дюны песок – баюкает. Редкие облачка заслоняют свет звезд – спите!
Проснувшись, Чили загадала освежиться. Над водой молочная низкая пелена тумана.
− Как Афродита из пены морской, − промурлыкала девушка, ежась от утренней прохлады.
Правда, река не море, а туман не пена морская, и все бы ничего. Течение прибило к пляжу мертвого крока. Выдранный бок, отгрызенный хвост, откусанная лапа. Чили обошла останки жертвы ночного пиршества. Настроение купаться исчезло и она, с оглядкой, умылась.
Все утро Паха торчал на макушке дюны, рассматривая в бинокль окрестности. Потом спустился.
− Берегом дойдем до поля, потом к лесу, к военному городку.
− Там живут?
− Надеюсь, да.
− Городок настоящий? Или так. Восемь улиц три забора.
− Что ни есть настоящий. Самый-самый.
***Город. В дни сегодняшние.
У кого денег мизер, кучковались по подворотням, спускались в зассанные подвалы, оккупировали подъезды и лестничные площадки, вскладчину принимали гостей в квартирах, усугубить отвратное пойло, выменянное на шмотки или истратив горбом заработанное. У кого деньжата водились, кооперировались тройками, группками, стайками где-нибудь в ,,Токиоˮ или ,,Прагеˮ. Редко кто подымался до ,,Бунгалоˮ, если только с кем кентовался или сам был мастевым. У кого денег в избытке, предпочитали зависать в Мотыльке. Светло, приличная кухня, приличные телки и приличные люди. Неприличных в Мотылек не пускали. Кабак принадлежал Богушу. Именно принадлежал, а не крышевался. От фундамента до печной трубы и флюгера. Для народа с понятием разница великая. Сегодня не так многолюдно. Толи дождь, зарядивший с самого утра, не позволил собраться обычному кругу завсегдатаев, толи еще какая уважительная причина. Говорят, опять стреляли на Раушах и у Стадиона. Говорят, опять начался предел Старого Завода. Много чего говорят. Время не спокойное.
Варуша занимал столик в самом углу. Не на глазах, удобней наблюдать зал и вести деловые встречи. А деловых в Мотельке, каждый второй. Ибо каждый первый здесь вольный стрелок (прозвище гусятник не в чести), каждый третий состоятельный тюхала. Ну и разбавляли эту крепленую ,,бражкуˮ женщины, чье легкое поведение оценивалось в довольно весомые бабки. Но если можешь себе позволить скоротать вечерок в Мотыльке, ясно-понятно сможешь позволить себе и ночь в обществе незатасканной шлюхи. Ничем особенным незатасканные от обычных не отличались. Строили недотрог, много курили, еще больше пили, ломались, когда к ним подкатывали и просили нескромные отступные за свою сговорчивость. Но для чего быть состоятельным и красивым, если не похвалиться как, где и с кем извел кровные. На баб, пойло и азо. Покер в кабаке не уважали. Слишком заумно. А вот азо прижилось.
Гусятник размялся первой порцией и поглядывал в зал. Некоторых из присутствующих он знал, с немногими вел дела. С Рыжей Конни ебся. Их спаривание не назовешь ни сексом, ни соитием, ни половым актом. Именно ебся. Неделю. Рекорд постоянства. Расстались они два дня назад. Разошлись в понимании приличий.
На сегодня встреч Варуша не планировал, и вполне довольствовался одиночеством. Оно весьма гармонировало с его паскудным... нет не так... распаскуднейшим настроением. Гармонию неплохо дополняла литрухой виски. Утверждают настоящего. Кто утверждает? Производитель. Чем отличался настоящий виски от паленого? Ценой. Вкусом, цветом и перспективой загнуться прямо за столом – фальсификат и фирма идентичны.
Ныне кабак впечатлял радугами нового стекла, белым снегом скатертей, черным строем биллиардных киев, зелеными лужайками игровых столов и медью оркестра, душевно исполнявшего Besame mucho. После нее обычно играли Black Eyes. Тоже душевно. А следом Coachman. До слезы.
Толкнули дверь, звякнул колокольчик, и Варуша попрощался с взлелеянным одиночеством. Заявился Карлик. В подлунном мире не многие обходятся одной кличкой. Были у Карлика и имя и фамилия. Официально, по бумагам. Но что это как не формализм и жлобство? Истинно так.
Карлик относился к когорте беспеченных хлопцев, состоявших на довольствии у Магистрата. Но явное заблуждение расценивать его появление в Мотыльке желанием кутнуть. Карлик на дух не переносил выпивку, курево и предпочитал мужиков бабам. Объявиться ему в кабаке одна причина. Карлик искал его, Варушу.
Гусятник вскинул руку, сигнализируя – я здесь! Смысл прятаться от старого сослуживца? Сейчас они в разных упряжках и у разных кормушек, но у каждого свой выбор.
− Здорово были, − протянул руку Карлик. Несмотря на мелкий рост лапища у приятеля о-го-го! Из камня воду выжмет.
− Были и будем, − ответствовал Варуша, привставая со стула. – Выпьешь чего?
− Морковного сока.
− Что? Стоять перестал? – ухмыльнулся Варуша. Аскеза приятеля выше всякого человеческого понимания.
− Для стрелка зрение первое дело, − не оценил шутки Карлик.
− Из пулемета-то куда целиться.... Не промахнешься.
Оба посмеялись. Две благородные дамы неверно интерпретировав их смех, прокрейсировали мимо, задели Карлика локотком.
− Ах, простите!
− Прощаю, − Карлик не вежливо сунул палец за щеку.
Дамы обиделись. Отсос шел в комплексе постельных услуг. За кого он их принимает? За базарных дешевок?
− Есть хорошие новости? – спросил Карлик, расставшись с дарительницами утех.
− А если нет?
− Вообще или хороших?
− Хороших.
− Сойдут и плохие.
− За кого спрашиваешь? – уточнил Варуша. Как и везде информация стоило дорого. Баснословно дорого. И то, что они раньше прикрывали друг другу спины, теперь по большому счету мало что значит. Теперь спины прикрывают другие и другим.
− За себя, − честно ответил Карлик.
Варуша имел все основания заподозрить его в неискренности. Но сегодня такое настроение....
− Что конкретно?
− Думаешь, я сюда приперся выяснять с какой ноги поднялся Богуш? Или Магистрат наконец вспомнил о своем предназначении поддерживать закон и порядок среди своих граждан?
− Ну, мал ли....
− Не дури. Что с Головачом?
Варуша наполнил стакан и выпил. Карлик не торопил. Он уважал чужие пристрастия и ожидал, к его порокам отнесутся так же. Варуша терпим к чужим порокам, пока его не касалось. С Карликом они чудно ладили.
− Есть бооольшие подозрения, что на этот раз все прошло очень-очень плохо. Опаздывает с возвращением на три дня. Потому бооольшие подозрения более, чем обоснованы.
− А кроме подозрений? – Карлику свойственно проявлять беспокойство. Он еще застал времена, когда наемничество служило синонимом боевому братству. Рудимент уходящей эпохи.
− С любопытным человечком потолковал.
− С кем-то из диггеров?
− Из них родимых.
− И чего такого он поведал?
− Стрельба большая была. Как раз в том месте, куда отправился Головач. Стрельба была, а вот взрыва ....
− Он что? За ними увязался?
Было чему удивляться. Встречались такие, на всю голову отмороженные.
− Парнишка не настолько глуп. Он мылил свое уровнем выше. Услышал.
− Услышал или вроде услышал?
− Услышал, − Варуша полез в нагрудный карман и вытащил армейский жетон. – Этот выполз к нему. Спустя час или два.
Карлик повертел жестянку.
− Пыжи знак.
− Я тоже догадался.
− Как отреагировал Богуш?
− Как отреагировал? – Варуша пялился на бутылку, а Карлик на Варушу. − Наш босс поведал миру страшную тайну. Ему насрать на этот славный городок. Он так и сказал. Насрать!
− То есть в подземку он больше никого не пошлет?
− Совершенно точно. В одно рыло он хлебать дерьмо не хочет и не будет. Магистрат не выделил ни человека и не отсыпал ни единого патрона на общее дело.
− Ты же знаешь.
− Мои зналки мало помогут Головачу.
− А кенты?
− А что кенты? Кенты заняты. Они хотят делить Стадион. После того, как Пиликала подавился костью, слишком много наследников на его пай.
Про дележку Карлик знал. Ему даже делали предложение пошабашить за один из кланов. Он обещал подумать. В городе редко отказывают сразу. Мир слишком тесен, а после того как границы его сузились до городской черты, стал еще тесней.
К их столику бочком прокрался один из посетителей.
− Извините что прерываю....
Извинения легли под стакан сложенной купюрой.
− ...Вы служите у Богуша?
− Угадал.
− Он всегда собирает достойных людей, − польстил посетитель Варуше.
− Опять угадал. Не пробовал играть в викторину на деньги?
− Прямо сейчас сделаю ставку, − посетитель сунул под стакан пачку по солидней. − Один мой близкий приятель продает недвижимость в районе Парка. Предложение заманчивое, но в районе не спокойно....
− Хорошая недвижимость всегда в цене. Забегаловка, у входа в метро не стоит ваших хлопот.
Посетитель подождал дополнительных пояснений.
− ....Скоро там станет совсем невесело.
− Но разве этот район не круг интересов Богуша?
− С недавнего времени нет. Мы его переуступили.
− Кому?
Брови Варуши взлетели вверх – не пора ли делать новую ставку.
− Был очень рад общению с вами, − раскланялся догадливый посетитель, сэкономив на имени.
Варуша убрал приработок в карман. В городе деньги давались легко. Правда и стоили не много.
− Твои рекомендации основаны на сообщении диггера?
− У меня достаточно оснований так утверждать.
− Как скоро?
В зале громко засмеялись. И Варуша и Карлик обернулись на смех. Молодой парень заигрывал с двумя ...назвать их шлюхами, оскорбить заслуженных работниц кроватных аттракционов.... блядями. Так широко гулять мог только наследник большого кошелька. Ни какого уважения к поту и бессонным ночам папочки Скруджа.
− На Паху чем-то похож, − произнес Карлик. – Такой же тощий.
− О мертвых только хорошее, − отозвался Варуша. Парень действительно походил на их общего знакомца.
− Надо было не оставлять его у фермеров. Сюда забрать, с собой.
− Надо было, − согласился Варуша. – Пригодился бы.
− Это точно, − закивал головой Карлик. Но дело, прежде всего. – Как скоро?
− У тебя хватит времени сдернуть отсюда.... к террикону. Если начинать отсчет с завтрашнего дня. С послезавтрашнего не уверен. Сказать тебе за третий день?
− Нет необходимости. Сообразил. А сам?
− Мы при исполнении, − Варуша прицелился налить. Пить он мог много, долго и успешно. Не падал. Не было такого случая.
Гусятник медленно, наблюдая игру света золотистой струи, наполнил стакан. Широко разинув рот, в три глотка осушил. Подышал в кулак, но не закусил. Баловство для малолеток и зеленых, закусывать.
− А ты дергай, − повторил он Карлику. – Собери ребят человек десять-пятнадцать и на террикон или в Роскож. Пока не слишком поздно.
Карлик и сам склонялся к подобному шагу. Но как только он начинал думать о том, чтобы покинуть город, перед ним становилась дилемма. В городе он неплохо обустроился. Террикон обычные руины – с тоски завоешь. А Роско.... Может, вкалывая на плантациях, с утра и до вечера, и заработаешь честный кусок хлеба, но ему больше нравилось держать в руках автомат, а не мотыгу. С такого промысла хлеб может и не такой вкусный, зато его больше.
− И все-таки, почему ты решил остаться?
Варуша поглядел на Карлика. Объяснить? Не поймет. Отбегал он свое. Устал. Выдохся, перегорел. Наелся войны и смертей. Как хочешь, назови. Приснопамятный Паха убеждал, то что отдашь − заберут. Он отдал и у него ничего нет. За душой ничего нет! И в душе ничего нет.
− Последняя попытка вразумить Богуша, − нашел Варуша оправдательную причину не пуститься в бега.
− Головачу, как я знаю, не удалось.
− Вот я и говорю, последняя.
Варуша заглотил еще стакан, и Карлик понял, дальше с ним разговаривать бесполезно. Еще жахнет, зальет зенки и будет молчуном молчать. При очередном возлиянии, Карлик не попрощавшись, ушел. Колокольчик уныло звякнул, ему на прощание. Варуша уставился за окно, где в пятне фонарного света от дождя кипит лужа. Ливень, то припускал, взбивая пузыри, то затихал, усмирив нрав. То сыпал дробью в стекла, то тихо сползал по неоновым вывескам. То топил подворотни, делая их не проходимыми, то растекался, освобождая асфальт. То громыхал в водосточных трубах, то легонько отплясывал по жестяным подоконникам. Дождь шел и шел, не переставая.
В ,,Мотылекˮ приходили и уходили, но Варуша усердствовал разбавлять одиночество и кровь содержимым бутылки. Опорожнив одну, с хрустом свернул колпачок со второй. Спиртное помогало не думать. Совсем. Позволяло не помнить. Никого. Позволяло анальгировать чувства и их как будто не было. Ни самих, ни их признаков. Ощущение марионеточности нивелировалось. Поиграв, тебя оставили впокое и ты этим покоем наслаждаешься.
