Текст книги "Боевые маршруты"

Автор книги: Федор Полынин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 26 страниц)

Имя командира полка майора Ложечникова Андрея Александровича не сходило со страниц армейских газет. Командование ставило его в пример, призывало авиаторов учиться у него отваге и мастерству.

Да и как было не учиться у аса штурмовых ударов? Несколько позже в паре с летчиком Дмитриевым командир полка совершил разведывательный полет на аэродром Сеча, занятый противником. Над землей висели свинцовые тучи. Пришлось идти на бреющем. Это-то и помогло Ложечникову незаметно прорваться к вражескому аэродрому. На стоянках летчики насчитали несколько десятков бомбардировщиков и транспортных самолетов.

Сообщение об этом поступило к нам в штаб. Время терять нельзя. Отдается распоряжение: послать туда двенадцать Ил-2. Ведущий – майор Ложечников. Штурмовики, едва не касаясь верхушек деревьев, внезапно появились над стоянками вражеских самолетов и, сделали несколько заходов, бомбами и пушечным огнем вывели из строя до трех десятков машин.

В тот день майор Ложечников во главе группы три раза ходил на облюбованный им объект. А на завтра дятьковские партизаны сообщили: на аэродроме Сеча выведено из строя до 60 самолетов противника.

Я дал указание командиру дивизии представить майора Ложечникова к званию Героя Советского Союза. Высокая награда была вручена герою прямо на аэродроме, в присутствии всего личного состава полка.

Штурмовики полка Ложечникова отличались и при выполнении других боевых заданий. Так, в районе станции Знобь наши наземные войска перешли в контратаку. Но она вскоре захлебнулась. Противник сильным огнем прижал пехоту к земле. И тут, вызванные по радио, появились группы штурмовиков, возглавляемые капитаном М. Коротковым, старшим лейтенантом П. Сыченко и младшим лейтенантом К. Цамаевым. Они подавили огонь ряда артиллерийских и минометных батарей. Пехота рванулась вперед. В итоге противник был отброшен за Десну.

Командир стрелковой дивизии прислал тогда телеграмму. В ней говорилось: "Мы не знаем фамилий летчиков. Но они совершили большой подвиг".

Самым тревожным участком на фронте был левый фланг. Там фашисты сосредоточили большие силы и все время угрожали нам прорывом. На этом фланге дислоцировалась 11-я смешанная авиационная дивизия в составе пяти полков. Ею командовал, как я уже упоминал, дважды Герой Советского Союза генерал-лейтенант авиации Г. П. Кравченко. Начальником штаба был полковник Ф. С. Гудков, комиссаром И. И. Соколов, Дивизия перешла к нам с Центрального фронта и в ходе беспрерывных боев была основательно потрепана. Один из ее полков имел на вооружении истребители Як-1, второй – истребители И-16, третий – штурмовики Ил-2, четвертый был бомбардировочный. Г. П. Кравченко, имевший за плечами богатый боевой опыт, умело распоряжался своими силами. Он рассредоточил части так, что немцы, сколько ни старались, не смогли их обнаружить. На долю этой дивизии выпала нелегкая задача. Экипажи ее ни днем, ни ночью не знали покоя. Приходилось отражать и налеты врага, и наносить удары по его танкам и пехоте. Самолеты отруливали за границу аэродромов и тщательно маскировали. Дивизию Кравченко мы ставили в пример другим.

Григорий Пантелеевич нередко сам водил в бои большие группы самолетов. Приходилось сдерживать смельчака.

– Не рискуйте без надобности, – все время внушали мы Кравченко. – У вас же хорошие обстрелянные кадры командного состава: Маслов, Обухов, Сапрыкин, Ефремов, Топаллер.

– Кадры-то есть, да самолетов кот наплакал, – отшучивался в таких случаях Кравченко.

На аэродроме Карачев базировался 20-й истребительный авиаполк, летавший на самолетах Як-1. По тому времени это была замечательная машина, превосходившая по ряду показателей вражеские истребители. Полком командовал майор С. Н. Найденов, получивший боевой опыт в сражениях с японцами на Халхин-Голе. Был он кряжист, спокоен, неутомим. Под стать ему был и военком полка батальонный комиссар Марков, с виду суровый, но милейший человек. Командир и военком крепко дружили, а это сказывалось и на людях. Взаимная выручка, товарищеская взаимопомощь стали здесь доброй, нерушимой традицией.

В ходе боев полк Найденова, как и другие части, терял и самолеты, и людей, по мы его старались держать в постоянной боевой форме. С запасными частями для машин было туго. Как выйти из положения? И вот инженер подал мысль: на станции часто останавливаются эшелоны с разбитой военной техникой, в том числе с самолетами. Все равно они пойдут на переплавку. Что, если в этом железном ломе покопаться? Мысль дельная, и мы горячо поддержали инженера. Бригада специалистов через день притащила со станции столько запасных частей, что нам потом надолго хватило латать подбитые машины. Хорошо помогали нам в этом командиры районов авиационного базирования П. П. Воронов, П. М. Ботнер, В. В. Смышляев.

Ремонтники буквально вершили чудеса. Столько выдумки и изобретательности проявляли они, что мы диву давались. Притащат, бывало, самолет к авиационной ремонтной мастерской, на нем живого места нет. Все искорежено, снарядами разворочено. По всем правилам машину полагалось списать в утиль. А они нет. Клепают, сваривают, выпрямляют – глядишь, самолет ожил. Вид у него, конечно, неказистый, весь в заплатах, но летчики не гнушались и такими машинами. "Нам хоть на палке, лишь бы воевать", – шутили остряки.

Помню, приехали с Ромазановым в одну из таких мастерских. Смотрим, Ил-2 стоит. Хвост наполовину обрублен, одна плоскость почти начисто оторвана, в фюзеляже зияют большие рваные отверстия. Под остеклением фонаря видим: чья-то голова торчит. Подходим ближе. Летчик сбрасывает фонарь, быстро спрыгивает на землю, представляется.

– А вы зачем здесь? – спрашиваю пилота.

– Как зачем? – удивляется он. – Самолет пригнал на ремонт. Прямо из боя.

– Где же вы сели?

– А вон на той поляне, – указал он рукой на широкую прогалину между лесными массивами.

Мы посмотрели на машину и покачали головами. Летчик рассмеялся:

– Сам удивляюсь, как она держалась в воздухе.

– Но вам-то здесь зачем быть? – спрашивает его Ромазанов. – Оставьте самолет и поезжайте в часть.

– Извиняюсь, товарищ полковой комиссар, самолет не брошу, – нахмурился летчик.

– Это почему же?

– "Безлошадным" походил вдоволь. Хватит! А у машины и ремонт-то невелик.

– Хорош "невелик", – рассмеялся я. – Хвост новый поставить, да крыло заменить, да весь фюзеляж залатать.

– У ремонтников золотые руки, товарищ генерал, – стоял на своем летчик. Они это мигом.

Я сам видел эти золотые руки в деле. Нередко, случалось, подбитые штурмовики садились на вынужденную в поле, капотировали и от ударов носом в землю гнули винты. Новых винтов под рукой не оказывалось. В таких случаях ремонтники прибегали к весьма своеобразной "технологии". Погнутый винт вставляли между двумя рядом стоящими соснами и выпрямляли. Сейчас такой технологический прием может вызвать улыбку, но тогда это считалось в порядке вещей.

...Нас тронула приверженность летчика к боевой машине, и мы не стали настаивать на его возвращении в часть. Все равно без самолета ему делать там нечего.

– Только сообщите о себе, где находитесь, – подсказал я. – Иначе будут считать погибшим.

– Это мы сейчас, мигом. – И летчик бодро зашагал к штабному домику, откуда можно было позвонить по телефону.

– Да разве такой народ можно победить? – задумчиво спросил Ромазанов. И сам же ответил: – Никогда!

В этом я тоже был убежден не меньше Ромазанова. Да и весь остальной состав ни на минуту не сомневался, что, как ни тяжело нам сейчас, враг все равно будет остановлен, а затем разбит. Конечно, мы не думали тогда, что война протянется почти четыре года.

Самолеты тогда были дороже золота. Идут жаркие бон, мы несем потери, а восполнять их, по существу, нечем. Теми крохами техники, которые мы получали, заполнить брешь было невозможно. Я даже завел специальную тетрадь, в которой ежедневно отмечал, сколько же у нас остается боевых самолетов. По каждой дивизии, по каждому авиационному полку. Горько было сознавать, что цифры эти становились все меньше и меньше.

В тех условиях надежда была только на ремонтников. У них дни и ночи пропадали наши инженеры, политработники. Нередко они и сами становились у станков, брали в руки молоток, ключ, зубило, помогая мастерам в работе. Подлатали машину, вдохнули в нее жизнь, и снова она уходит в бой. Ни минуты простоя. Этой роскоши война не позволяла. Ремонтников отмечали наградами так же, как и летчиков. Они этого заслуживали. Нередко мастера-солдаты не уходили со своих рабочих мест сутками.

Однажды на наши настойчивые просьбы пришел наконец положительный ответ: вам направлена новая авиационная мастерская. Как же обрадовались главный инженер ВВС фронта военный инженер 1 ранга П. А. Лосюков и его заместитель И. Ф. Горохов: теперь дела с ремонтом машин пойдут живее.

Но не успела эта мастерская развернуться, как попала под воздушный налет. Посыпались бомбы и раскидали, разнесли драгоценное оборудование. Да еще шестерых квалифицированных специалистов потеряли: двух убило, четырех ранило.

Когда мне доложили об этом, я напустился на инженеров:

– Как же вы не сумели ее сберечь?

– Все сделали как надо, – сокрушенно развел руками Лосюков. – Мастерская развернулась в лесу, сверху машины закидали ветками. Как немцы о ней пронюхали – ума не приложу.

Лосюков и Горохов были квалифицированными инженерами. Их энергии, предприимчивости мы во многом обязаны тем, что самолетный парк поддерживался на уровне, позволявшем выполнять боевые задачи. Когда приходилось отступать, Лосюков и Горохов принимали энергичные меры, чтобы ни одной машины на аэродромах не осталось. Те, что не поддаются ремонту, уничтожали. С остальных неисправных машин снимали крылья, фюзеляжи их подцепляли к тракторам и грузовым автомашинам и отправляли в тыл.

В один из октябрьских дней после утомительного ночного перехода наш штаб остановился возле небольшой деревушки в лесу. Неподалеку на поляне приземлилось несколько связных самолетов.

– Слетайте-ка, – говорю Лосюкову, – и лично проверьте, не забыли ли что в спешке эвакуировать с ближайших аэродромов. А попутно посмотрите, по каким дорогам и в каком направлении движутся машины-заправщики.

Лосюков взял с собой инженера Крюкова. Сели они в трехместный По-2 и поднялись в мглистое небо. Потом я себя крепко ругал, что послал его на задание. В конце концов, можно было направить кого-то другого. Но разве все обстоятельства того тревожного времени можно было учесть?

...Где-то над Брянскими лесами на маленький беззащитный самолет набросился Ме-110. Фашисты тогда шныряли по всем направлениям, не давали нам покоя ни днем ни ночью. Наш летчик круто развернул самолет и ушел от погони в облака. Спустя какое-то время он снизился и приземлился на лесной поляне. Лосюков и Крюков помогли летчику упрятать машину под кроны деревьев.

Прошло минут двадцать. Немец в небе больше не появлялся. Тогда По-2 снова взлетел, и (надо же такому случиться) из облаков вынырнул тот самый Ме-110. Спикировав, он зашел в хвост нашему самолету и полоснул по нему длинной пулеметной очередью. Самолет вспыхнул. Лосюков почувствовал, как обожгло плечо (пуля прошла навылет), во рту стало солоно. Оказывается, другая пуля разорвала губу и выбила несколько зубов. Летчик направил машину вниз и приземлился на первой попавшейся площадке.

– Не помню, – рассказывал мне несколько лет спустя Лосюков, – то ли меня при ударе о землю выбросило из кабины, то ли, собрав силы, сам вывалился. Только чувствую – горю. Начал кататься по траве, чтобы сбить пламя. Вижу, бежит, пылая, как костер, Крюков и дико кричит. Его, видимо, облило бензином. Признаюсь: страшно было смотреть на этот живой факел. Вот он словно обо что-то споткнулся, упал и замер. Сгорел заживо. Сгорел, не успев выпрыгнуть из кабины, и летчик.

Сознание меня покинуло. Очнулся в вагоне. Оказывается, кто-то меня, обгоревшего, подобрал, доставил на ближайшую станцию и сунул в проходящий санитарный поезд.

Мне удалось разыскать главного инженера в Тамбове, в госпитале. Выделил для него самолет, переправил в Куйбышев, подальше от фронта, и там, много месяцев спустя, Лосюков встал на ноги.

После войны Лосюков долгое время работал в аппарате главнокомандующего ВВС. Сейчас он в отставке.

Много раз видел я, как гибнут люди, сам ходил на грани смерти, но такой жуткой картины, что нарисовал при встрече Лосюков, даже и представить не мог.

* * *

Заместителем командира 20-го истребительного авиаполка по летной подготовке был участник боев в небе Китая капитан Конев Георгий Николаевич. Моложавый, высокого роста, он представлял собой сгусток энергии и отличался молодецкой удалью. В каких только переделках не приходилось ему бывать, но всегда он выходил из них победителем. Конев уже тогда успел заслужить три ордена Красного Знамени – награды, которые делают честь самому храброму бойцу.

Как-то с Ромазановым мы направились в этот полк, чтобы провести там летно-тактическую конференцию. Хотелось поближе познакомиться с летным составом, изучить боевой опыт, с тем чтобы потом сделать его достоянием других частей.

Летно-тактические конференции, на которых детально анализировались приемы и способы боевых действий, давали для этого богатейший материал.

Подъезжаем к аэродрому, слышим в небе басовитый нарастающий гул.

– Никак фашисты идут, – говорит Ромазанов. И верно. Вскоре без труда можно было опознать большую группу "юнкерсов", над которыми кружили "мессершмитты". В это время со стороны аэродрома раздался грохот, заглушивший звук вражеских самолетов. Круто набирая высоту, в воздух поднялась пара "яков". "Что же так мало, что одна пара может сделать?" – подумал я о просчете командира полка.

Вражеские самолеты между тем приближались. Мы вышли из машины, чтобы посмотреть, как будет развиваться воздушный бой. Экипажи бомбардировщиков, по-видимому, заметили наших истребителей и начали смыкать строй, чтобы отразить атаку. Когда расстояние между противниками сократилось настолько, что можно было открывать огонь, ведущий пары, сделав "горку", выпустил по одному из "юнкерсов" серию трассирующих снарядов. Тот сразу же вспыхнул и, оставляя за собой дымный след, круто пошел к земле. А истребитель тем временем, выполнив боевой разворот, бросился на другой бомбардировщик. Ведомый неотступно следовал за ведущим, охраняя его сзади от приближающихся истребителей врага. Новая атака оказалась настолько молниеносной, что мы даже не заметили огненных следов снарядов. Видим только: второй "юнкерс" тоже загорелся и с завыванием пошел к земле. Строй бомбардировщиков распался, бомбы, предназначенные для удара по аэродрому, начали падать и гулко ухать в стороне.

Налет закончился безрезультатно. Вражеские истребители так и не рискнули ввязаться с нашими в бой и повернули вслед за бомбардировщиками.

– Ну и орлы! – не скрывая восторга, воскликнул Ромазанов. – Кто бы это мог быть?

В догадках теряться не пришлось. Когда мы прибыли на командный пункт, нас встретил сияющий комиссар полка Маркин и упредил вопросом:

– Видели?

– Видели, – говорим. – Кто ведущий пары?

– Капитан Конев, ведомый лейтенант Мотуз, – доложил Маркин.

Прошло минут десять – пятнадцать. Истребители приземлились. Зарулив самолеты на стоянку, располагавшуюся на опушке леса, Конев и Мотуз направились на КП. Конев шагал широко, размашисто, снятый шлем держал в руке. За ним семенил Иван Мотуз. Был он маленького роста и не поспевал за командиром. На память невольно пришло сравнение: "Пат и Паташон" – и я чуть не рассмеялся.

Прибыв на КП, Конев лаконично доложил:

– Налет отражен. Сбиты два "юнкерса".

– Видели, – говорю ему. – Сработано мастерски. Не помню точно, то ли Конев родился в Одессе, то ли жил там долго, но любил он сочные словечки, которыми раньше были не прочь щегольнуть коренные жители этого города. Вот и тут Конев снял с себя куртку и попросил Мотуза:

– Ну-ка, Жора, подержи макинтош. Что-то жарко стало.

Потом, вспомнив, что перед ним начальство, смутился:

– Извините, товарищ генерал.

Я сделал вид, что не заметил его одесской выходки.

* * *

Закончив боевые дела, мы с Ромазановым направились в штаб фронта на военный совет, который собирался по вечерам чуть ли ни каждый день. Штаб располагался в здании санатория обкома ВКП(б), в 12 километрах от Брянска в лесу. В пути нас частенько обстреливали с воздуха. Используя свое преимущество в авиации, немцы бомбили не только города, железнодорожные узлы, аэродромы, не охотились даже за отдельными машинами.

Возвращаемся как-то с Военного совета. Время за полночь. Слышим, над нами прошел вражеский бомбардировщик. Потом неподалеку тяжело ухнуло раз, другой, над землей взметнулось зарево.

– Да это же Мыленка горит! – крикнул Ромазанов. Мыленка – небольшая железнодорожная станция, расположенная почти рядом с Карачевым. Я тронул шофера за плечо.

– Давай туда.

Подъезжаем и видим такую картину. Горят вагоны, по путям бегают обезумевшие женщины и дети, не зная, что предпринять. Оказалось, прибыл эшелон с эвакуированными, фашисты и накрыли его на станции. А локомотив, как на грех, куда то ушел. Что могли поделать охваченные паникой женщины?

Мы бросились к эшелону, помогли людям выбраться из горящих теплушек, отцепили их и, мобилизовав всех, кто находился на станции, стали растаскивать вагоны.

К утру подали локомотив, подцепили уцелевшие от огня вагоны, и эшелон отправился на восток. В знак благодарности женщины и ребятишки долго нам махали платками, ручонками. Сомкнуть глаз нам уже не удалось. Утром началась боевая работа.

В ночное время фашистская авиация разбойничала почти безнаказанно: зенитных орудий в войсках не хватало, а летчиков-истребителей, подготовленных к действиям ночью, были единицы. Особенно широко фашисты использовали зажигательные бомбы, вызывая многочисленные пожары. Редкий день обходился, чтобы Брянск, его железнодорожный узел не были окутаны дымом пожарищ. Горели дома, склады, пламя полыхало над лесами, посевами.

Военный совет, как правило, заканчивался во второй половине ночи. Заслушав сообщения начальников оперативного управления, разведуправления, командующих родами войск, в том числе и мое об итогах боевой работы, А. II. Еременко предоставлял слово начальнику штаба, знакомил с обстановкой, давал свои указания. В тех условиях, когда решение требовалось принимать быстро, оперативно – заслушивать ежедневно многочисленные доклады нам казалось неразумным. На это уходило много времени. Ночные бдения отрывали руководящий состав от конкретных дел и в известной мере отражались на ходе боевых действий. Каждый из нас на этих заседаниях сидел, как на угольях, потому что на местах ждали неотложные дела.

Сужу об этом по себе. Наш штаб находился от штаба фронта примерно в сорока километрах. Мы с Ромазановым вынуждены были мотаться туда и обратно по проселочным, раскисшим от осенних дождей дорогам. Сколько времени затрачивалось! Не говоря уже о том, в какой мере ночные поездки выматывали наши силы. Главное – решения при такой системе запаздывали и в ряде случаев становились ненужными. Приходилось с ходу принимать новые.

Чтобы поддерживать бодрое состояние работников штаба, наш флагманский врач полковник медицинской службы Долбнин стал выдавать каждому по коробочке с шариками "Коло". Коробочка рассчитывалась на несколько дней. Был случай, когда один из офицеров штаба опорожнил ее за час, а потом трое суток страдал бессонницей.

* * *

Октябрь 1941 года не принес нам облегчения. Немцы, захватив значительную часть Украины, в том числе ее столицу Киев, и обеспечив тем самым свой южный фланг, получили возможность сосредоточить усилия для захвата Москвы. Ударами мощных группировок в восточном и северо-восточном направлениях они намеревались расчленить фронт обороны наших войск, окружить и уничтожить войска Западного и Брянского фронтов в районе Вязьмы и Брянска. В группу армий "Центр" пришло пополнение. Увеличилось количество авиации. Теперь враг обладал более чем двукратным превосходством в воздухе (ВВС Брянского фронта насчитывали 170 самолетов, из которых 58 были неисправны). Правда, Ставка перебросила на аэродромы в районе Тула – Мценск 6-ю резервную авиагруппу в составе пяти полков под командованием генерала А. А. Демидова. В какой-то мере это облегчило наше положение.

Полкам этой группы довелось вынести на себе всю тяжесть борьбы на подступах к Мценску, чтобы задержать здесь противника. Они штурмовали танковые колонны врага, прикрывали свои войска от ударов с воздуха, вели в интересах наземных частей воздушную разведку.

Положение войск Брянского фронта оставалось тяжелым. Враг продолжал остервенело наседать. Наземные части отходили на восток. Это вынуждало и нас часто перебазировать авиацию на другие аэродромы, что снижало интенсивность ее действий. К тому же несколько суток подряд стояла ненастная погода. На боевые задания летали только самые опытные экипажи.

Ставка Верховного Главнокомандования учла, что ВВС Брянского фронта своими силами не в состоянии решить в полной мере возросшие задачи. В этой связи шести дивизиям дальней бомбардировочной авиации было приказано работать в интересах нашего фронта. Свои усилия они сосредоточили главным образом на том, чтобы срывать переброску войск противника по железным дорогам.

Авиацией на нашем фронте за одиннадцать суток боев было совершено 1700 боевых вылетов, из них более половины – по колоннам 2-й танковой армии врага.

Общее наступление гитлеровцев на Москву началось 30 сентября. На нашем фронте враг нанес удар на стыке 13-й армии и подвижной группы генерала А. Н. Ермакова. Через два дня не менее мощный напор испытали на себе войска других фронтов западного направления. 1 октября немцы заняли г. Севск. Танковые и моторизованные соединения противника угрожали охватить весь левый фланг Брянского фронта. 24-й моторизованный корпус немцев устремился на Орел, 47-й на Карачев, 29-я моторизованная дивизия развернула наступление на фланге 13-й армии. Этим самым создалась реальная опасность полного окружения войск фронта. 3 октября пал Орел. К утру 6 октября войска Брянского фронта были обойдены с тыла. Противник захватил все важнейшие коммуникации. Положение создалось тревожное.

На заседании военного совета, обсуждавшем меры, которые надлежало срочно принять в этой опасной ситуации, я доложил, что от основной группировки Гудериана выделилась крупная мотомеханизированная колонна, которая держит путь на Карачев.

– Откуда вам известно? – как мне показалось, недоверчиво спросил Еременко.

– Доложили воздушные разведчики, – говорю ему. – Вражеская колонна продвигается быстро. Завтра она может быть у Карачева, Тогда мы окажемся отрезанными от всех коммуникаций. Авиация сдержать врага не может. Надо отводить войска.

– Полынин дело говорит, – поддержал меня начальник оперативного управления штаба фронта полковник Л. М. Сандалов.

Когда заседание военного совета закончилось, Еременко оставил начальника штаба Г. Ф. Захарова, своего заместителя по тылу генерала М. А. Рейтера и меня. Потом спросил Захарова:

– Где бригада, которая должна подойти к Брянску?

– В эшелонах. Движется к нам.

– Остановите ее в Карачеве.

У командующего было, конечно, благое намерение: поставить "заслон на пути движения противника. Но момент был упущен, в эшелонах с предполагаемыми войсками, которые с таким нетерпением ждали, оказались тыловые подразделения, а сами войска уже проследовали на Брянск.

5 октября в середине дня начальник штаба авиационной дивизии полковник А. И. Харебов докладывает мне по телефону:

– Немцы в трех километрах от Карачева. На аэродроме Карачев находилось в то время немало подразделений. Там же стоял и истребительный полк Крайнева. Сухопутных войск впереди нас не было. Выход оставался один: поднять самолеты в воздух, проштурмовать наступающую немецкую колонну, потом держать курс на северо-восток в район Белев, Мценск под Тулу.

Звоню о нависшей угрозе в штаб фронта. Там поняли всю глубину опасности, но предпринять что-либо уже не могли. Да и реальных сил для этого не имелось. Группа немецких танков ворвалась в расположение штаба фронта и разгромила его. Подразделения, что находились вблизи Карачева, и работники штаба устремились по проселкам в сторону Белева, а командующий фронтом уехал на автомашине в южном направлении в одну из армий.

6 октября мы с группой работников штаба ВВС фронта перебрались на запасной командный пункт, находившийся севернее Карачева. В город уже вошли танки противника. Связь со штабом фронта оборвалась, но линия с Москвой действовала. Рано утром в тот день приглашают меня к аппарату. Бежит лента, выстукиваются на ней слова: "У аппарата Шапошников (Шапошников был в то время начальником Генерального штаба). Доложите об обстановке, сообщите, где сейчас штаб фронта. Мы с ним связи не имеем".

"Штаб немцами смят, – отвечаю. – Личный состав управления направился в район Белева".

"А где командующий фронтом?" – спрашивает Шапошников.

"Отбыл в южном направлении. Куда точно – не знаю".

"Спасибо, голубчик, – доносит лента. – Узнаете – тотчас же сообщите".

Шапошников был очень деликатным человеком, и это качество не изменяло ему даже в самую трудную минуту.

Чуть позже к нам прибыли заместитель командующего фронтом по тылу генерал-лейтенант М. А. Рейтер и член Военного совета фронта В. Е. Макаров. Командующий приказал им задержать противника. Но что они могли сделать? Войск-то фактически здесь не было.

Накануне все, что можно, мы вывезли с аэродрома. Нельзя было допустить, чтобы боевая техника попала в руки врага. Даже самолеты, подлежащие ремонту, подцепили к тягачам, предварительно сняв с них крылья. Как на грех, тогда зарядили обложные дожди. Дорога на Волхов и Белев раскисла, машины буксовали, увязая по самые ступицы в непролазной грязи. В колонне шел трактор. На подъемах и болотистых местах он брал по очереди на буксир безнадежно застрявшие машины и вытаскивал их на твердый грунт. Так продолжалось до самого Белова.

Противнику удалось занять Жиздру, Карачев, Орел, Кромы, Дмитров-Орловский, Севск, Локоть, Навлю, Брянск. Но и в условиях оперативного окружения советские войска не утратили боевого духа, продолжали ожесточенно сражаться с врагом. Три недели продолжалась битва в тылу врага. Брянский фронт сковал силы 2-й полевой и 2-й танковой армий противника. Расчет немецкого командования совершить глубокий обход войск Западного фронта был сорван. К 23 октября части 50, 3 и 13-й армий, входившие в состав Брянского фронта, вышли ш окружения и заняли оборону на рубеже Болев – Мценск – Попырн – Льгов.

Но длина линии обороны оказалась непомерно большой. Поредевшие войска не могли сдержать напора 2-й немецкой армии. Образовался прорыв шириной 100 километров. Над нашими войсками снова нависла угроза охвата с севера. Тогда по приказу Ставки части отошли, теперь уже на рубеж Дубна, Плавок, Верховье, Лавты, Касторкое, сосредоточив основные усилия в районах Тулы и на елецком направлении.

А что же сталось с командующим фронтом, о котором нас 6 октября спрашивал Шапошников? Окапывается, он тогда направился в расположение 3-й армии, чтобы оттуда руководить боевой деятельностью войск. Там его ранило в плечо и ногу осколками авиабомбы. Вывозил командующего фронтом из окружения ночью на самолете По-2 летчик Павел Кашуба. Но в пути отказал мотор, и летчик был вынужден приземлиться на окраине одной деревушки Тульской области. Оттуда Еременко доставили санитарной машиной в Центральный военный госпиталь.

Кашуба потом еще долго воевал, стал Героем Советского Союза.

И ноября Брянский фронт расформировали, а его войска передали Западному и Юго-Западному фронтам. Но 18 декабря, в связи с контрнаступлением Красной Армии под Москвой, Брянский фронт снова восстановили. Командовать им назначили генерал-полковника Я. Т. Черевиченко, а начальником штаба генерала В. Я. Колпакчи. На боевой работе авиации эта реорганизация не отразилась. Она занимала указанные ей аэродромы и ни на один день не прекращала своей деятельности.

Перед вновь восстановленным Брянским фронтом поставили задачу: наступать на орловском направлении, обойти Волхов с северо-запада, разгромить противника южнее Белева и прикрыть с юга ударную группировку Западного фронта. Кроме 61, 3 и 13-й армий его усилили за счет резерва Верховного Главнокомандования.

Получила пополнение и авиация фронта. Помимо трех авиационных дивизий (в том числе двух истребительных), которые мы имели, нам придали 2-ю резервную авиационную группу под командованием полковника Ю. А. Номцевича.

В те дни отличились авиаторы частей и соединений. ВВС Брянского фронта, которыми командовали Кравченко, Номцевич, Ухов, Демидов, Клевцов, Мельников, Найденов, Кульбак и другие. Многие летчики и штурманы сложили в боях свои головы. Погиб, в частности, один из лучших бомбардировочных экипажей, возглавляемый летчиком осетином Шалико Козиевым. Ему поручили уничтожить склад боеприпасов. И он прорвался сквозь огонь зенитных батарей, взорвал склад. Об этом доложили другие экипажи. А вот что случилось с самим Козиевым и его друзьями – долгое время оставалось неизвестным.

Судьба героев прояснилась позже, когда наши войска освободили район, где находился вражеский склад. О том, что здесь произошло, рассказали местные жители-очевидцы того, как вели себя воздушные бойцы, оказавшись на земле.

...Самолет Козиева зенитчикам противника, очевидно, удалось подбить, потому что дальше он лететь уже по мог. Выбрав ровную площадку, летчик посадил машину. К ней устремились фашисты, с собаками на поводках. Козиев отстреливался, пока в обойме пистолета оставались патроны. Последнюю пулю, чтобы не попасть в лапы врага, он пустил себе в висок.

Штурмана Евгения Овчинникова в ходе перестрелки фашисты тяжело ранили. Он потерял сознание и был захвачен в плен. Несколько суток его держали в холодном подвале, допрашивали, потом вывели во двор и на глазах жителей убили выстрелом в затылок. Штурман до конца оставался верен воинскому долгу, не выдал врагу сведений, которых от него добивались.

С фронта на родину Козиева и Овчинникова пошли печальные известия. Вот что потом написала нам мать Шалико Козиева: "Велико горе матери, потерявшей сына. Оплакивая своего Шалико, я вместе с тем горжусь, что умер он как воин, как герой, как верный сын своего народа".

В ходе обороны и контрнаступления под Москвой получила проверку боем организационная структура ВВС. Командование убедилось, что ВВС общевойсковых армий, смешанные авиадивизии изжили себя, затрудняют руководство, маневр и массированное применение авиации на важных направлениях. Поэтому решением Ставки была произведена соответствующая реорганизация. В мае 1942 года из ВВС фронтов начали создаваться воздушные армии. Сосредоточение авиации в одних руках значительно повысило ее боеспособность. Из состава ВВС выделились соединения дальних бомбардировщиков, оформилась авиация дальнего действия, подчиненная непосредственно Ставке Верховного Главнокомандования. Кроме того, начали создаваться крупные авиационные резервы.