Текст книги "Разделяй и властвуй. Нацистская оккупационная политика"
Автор книги: Федор Синицын
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 33 страниц)
§ 3. «ЗЛЕЙШИЙ ВРАГ СОВЕТСКОГО ПАТРИОТИЗМА»:
Советская религиозная политика
Как известно, советское правительство провозгласило отделение церкви от государства и введение института свободы совести в качестве одного из своих приоритетов{269}.[12]12
До Октябрьской революции в России была провозглашена «свобода веры», но введение этого правового института до конца доведено не было (см.: Указ «Об укреплении начал веротерпимости» от 17 апреля 1905 г. и Манифест от 17 октября 1905 г.). Статья 39 «Основных Государственных Законов Российской Империи» (приняты 23 апреля 1906 г.) гласила: «Российские подданные пользуются свободою веры. Условия пользования этою свободою определяются законом» (Свод законов Российской Империи. Т. 1.4. 1. СПб., 1906. С. 459). Однако законопроект «О свободе совести», который рассматривался Государственной Думой в 1906 г., так и не был принят (Бачинин В.А. Энциклопедия философии и социологии права. СПб., 2006. С. 775–776).
[Закрыть] Норма о свободе совести была представлена в ст. 13 Конституции РСФСР 1918 г. и ст. 4 Конституции РСФСР 1925 г.{270}, а также в Конституциях других союзных республик. Таким образом, Советское государство выбрало путь, на который в XIX – начале XX в. уже встали некоторые страны Европы и Америки. Декларированные советской властью цели в религиозной политике соответствовали потребностям модернизации общества и в то же время не ущемляли прав верующих – религия запрещена не была, и Россия формально стала «светским», но не атеистическим государством.
Однако на деле, как известно, религия рассматривалась большевиками как крайне враждебный общественный институт. В.И. Ленин резко отрицательно относился к религии, называя ее «одним из видов духовного гнета» и «опиумом народа»{271}, и призывал «бороться с религией»{272}. Разумеется, нацелившись на искоренение религии, власти молодого Советского государства не намеревались использовать конфессиональные организации в качестве одного из проводников национальной политики.
На практике свобода совести в Советском государстве трактовалась однобоко и некорректно – только как свобода не верить в Бога, свобода вести антирелигиозную пропаганду{273}. Свобода совести не только не гарантировалась Советским государством, но открыто им нарушалась – в том числе было законодательно закреплено поражение духовенства в гражданских правах{274}. Религиозное обучение детей и миссионерская деятельность в СССР были запрещены. В 1929 г. в Конституцию была внесена поправка, отменившая свободу религиозной агитации{275}. В то же время государство открыто поддерживало и финансировало антирелигиозную пропаганду. Массовым тиражом выпускалась антирелигиозная литература и периодическая печать, работали 47 антирелигиозных музеев{276}. 13 октября 1922 г. при ЦК ВКП(б) была создана Комиссия по антирелигиозной пропаганде, руководителем которой был назначен видный партийный и советский деятель Е.М. Ярославский[13]13
Другое название – «Антирелигиозная комиссия».
[Закрыть]. Решающую роль в развитии антирелигиозного движения в стране сыграли издававшаяся с 1922 г. газета «Безбожник» и созданное в 1925 г. всесоюзное антирелигиозное общество «Союз безбожников», переименованное в 1929 г. в «Союз воинствующих безбожников» (СВБ){277}, который при полной поддержке властей вел агрессивную антирелигиозную пропаганду.
Религиозные институты в СССР подверглись жестоким преследованиям. Только в 1928 г., в связи с началом коллективизации, И.В. Сталин три раза призывал к борьбе с религией. В 1929–1933 гг. и 1933–1937 гг. СВБ провозглашал две «безбожные пятилетки», воплощение в жизнь которых выражалось в агрессивной атеистической пропаганде{278}. В 1920-х и 1930-х гг. были закрыты и разрушены тысячи православных храмов и монастырей, уничтожено или арестовано 80–85% священников Русской Православной Церкви (более 45 тыс. чел.){279}. РПЦ не позволили избрать Патриарха, были закрыты духовные академии и семинарии, церковные периодические издания.
Положение других конфессий было схожим. Подверглись репрессиям католические и протестантские священнослужители. В 1935 г. полностью прекратил свою деятельность Федеративный союз баптистов СССР, и хотя Союз евангельских христиан формально продолжал существовать, фактически его деятельность была парализована{280}. В 1920-х гг. были упразднены исламские суды, закрыты религиозные школы, конфискован весь вакф{281},[14]14
Вакф – имущество, переданное мечети юридическим или физическим лицом на религиозные или благотворительные цели.
[Закрыть] прекращен выпуск исламских периодических изданий и литературы{282}. В 1932 г. начались преследования верующих-мусульман и исламских священнослужителей, тысячи которых были казнены или погибли в лагерях{283}. В 1936 г. были репрессированы члены Центрального ДУМ России и ДУМ Башкирии{284}. С 1929 г. была развернута целенаправленная деятельность государства по ликвидации буддийской конфессии. Власти активно разрушали такие сферы буддийской деятельности, как монастырское образование, культура и искусство, тибетская медицина. Большинство буддийских священнослужителей было расстреляно или отправлено в ГУЛАГ. С 1920-х гг. в СССР началось массовое закрытие синагог, были осуществлены репрессии в отношении раввинов, а также ученых-гебраистов{285}.
Однако в связи с переменой курса национальной политики, связанной с усилением русского национального фактора и внедрением доктрины советского патриотизма, в середине 1930-х гг. власть осознала необходимость использования в идеологии традиционных ценностей российской цивилизации, сложившихся под влиянием православия{286}. В постановлении Политбюро ЦК ВКП(б) от 14 ноября 1936 г. Крещение Руси было признано «положительным этапом в истории русского народа»{287}. Материалы пропаганды, включая антирелигиозную печать, стали утверждать, что Крещение Руси было «крупнейшим историческим событием», имевшим «большое значение»{288}. Христианство в целом стало рассматриваться как «прогрессивное явление» в истории Руси{289}. Как уже говорилось, была положительно оценена деятельность князя Александра Невского, канонизированного РПЦ.
Советское руководство было настроено к пересмотру роли христианства в истории страны и использованию патриотических страниц истории русского православия (а также, возможно, и других конфессий) в государственной идеологии без опасений усилить положение религии, так как этому способствовало убеждение, что религия в СССР к середине 1930-х гг. якобы пришла к окончательному упадку и перестала быть «социально-опасной». Были распространены сведения, что в стране «религия не играет уже никакой роли», «многие молятся Богу лишь ради страховки, на всякий случай»{290}. В феврале 1936 г. Е.М. Ярославский на юбилейном вечере по случаю десятилетия СВБ доложил, что безбожники к тому времени составляли как минимум половину населения СССР и даже «переваливают за вторую половину»{291}. В августе 1937 г. Е.М. Ярославский уверял, что безбожие «распространяется гигантскими шагами», верующих и священнослужителей «становится все меньше и меньше»{292}. Из некоторых высказываний Е.М. Ярославского, сделанных в 1937 г., можно сделать вывод, что, по его мнению, максимальное число верующих в СССР к этому времени не должно было превышать 1/3 населения{293}.
Одним из подтверждений тезиса об уверенности властей в упадке религиозности стала отмена нормы о дискриминации духовенства в отношении избирательных прав, закрепленная в статье 135 Конституции СССР 1936 г.{294} После принятия новой Конституции были назначены выборы в Верховный Совет СССР (на 12 декабря 1937 г.), Верховные Советы республик (на июнь 1938 г.) и местные советы (на декабрь 1939 г.). Несмотря на предоставление избирательных прав священнослужителям (равно как и другим «чуждым элементам»), власти не опасались того, что выборы могут перерасти в нечто неуправляемое{295}. Антирелигиозная пропаганда уверяла, что после опубликования Конституции священники будут массово слагать сан{296} и даже что «часть служителей культа уже сейчас просит дать какую-нибудь работу, лишь бы уйти из церкви»{297}. Очевидно, по причине уверенности в том, что религия больше не представляет опасности, И.В. Сталин ратовал и за менее агрессивное ведение антирелигиозной пропаганды{298}.
Проведенная в январе 1937 г. Всесоюзная перепись населения была призвана оправдать ожидания советского правительства по поводу «изживания» религии. Прогнозировалось широкое распространение атеизма, а процент верующих предполагался небольшой{299}. Однако результаты переписи стали неприятной неожиданностью для советского руководства: доля верующих среди советских граждан оказалась высокой – 57% взрослого населения (в сельской местности – примерно две трети всего населения, в городах – не менее одной трети; при этом необходимо принять во внимание, что часть верующих при проведении переписи опасалась указывать свою принадлежность к религии). Не позднее 14 марта 1937 г. начальник ЦУНХУ Госплана СССР И.А. Краваль сообщил И.В. Сталину и В.М. Молотову, что «число верующих оказалось больше… чем ожидали»{300}. Результаты переписи в отношении религиозности скрывались не только от народа, но и как минимум до июня 1937 г. – от Комиссии по вопросам культов при ВЦИК{301}. В дополнение к результатам переписи, которые разрушили ложное представление об искоренении религии в СССР, не оправдались надежды на массовое сложение сана священнослужителями.
Проведение выборов по новым нормам законодательства, которое предоставило духовенству пассивное и активное избирательное право, всколыхнуло религиозные круги. Священнослужители многих регионов СССР развили бурную деятельность по мобилизации религиозного актива, подбору и выдвижению своих кандидатов в депутаты{302}. Это вызвало серьезную озабоченность у советских властей, которые осознали свою ошибку в восприятии религиозности населения как решенной проблемы. На февральско-мартовском 1937 г. пленуме ЦК ВКП(б) А.А. Жданов объявил, что Церковь – это единственная сила, «не подконтрольная правящей партии»{303}. В марте 1937 г. Е.М. Ярославский констатировал: «Поповщина переходит в наступление»{304}. В ответ была развернута широкая программа противодействия «религиозникам» во время предстоящих выборов{305}. Во-первых, пресекалась деятельность по выдвижению религиозными активистами кандидатов в депутаты{306}. Во-вторых, была развернута агрессивная пропагандистская кампания, направленная на убеждение населения в том, что все священнослужители – это «враги народа», «шпионы», «агенты фашизма»{307}. В-третьих, было усилено давление на священнослужителей. В результате налоговых и других административных мер только в 1937 г. было закрыто 8 тыс. церквей{308}. По «церковным делам» в 1937 г. было арестовано 136 900 чел., из них расстреляно – 85 300 чел.; в 1938 г. – соответственно 28 300 и 21 500 чел.{309} В 1937 г. было арестовано 50 православных епископов (для сравнения: в 1935 г. – 14, в 1936 г. – 20 епископов){310}. В дополнение, в апреле 1938 г. была ликвидирована Комиссия по вопросам культов, которая, пусть предвзято, но занималась разбором жалоб верующих на незаконные притеснения, принимая в том числе, решения о пресечении незаконного закрытия церквей и мечетей. С этого времени вопросами религии занимались только специальные структуры НКВД.
Выявление высокой религиозности населения привело власть к пониманию того, что реабилитация отдельных аспектов истории русского православия и других конфессий может ударить по всей системе государственной идеологии. Фактически, в государственной идеологии осталась только ранее введенная положительная трактовка «прогрессивности» Крещения Руси – по той причине, что оно «поставило русскую киевскую державу на одну доску с самыми передовыми странами Запада – Византией, Польшей, Чехией, Венгрией и рядом других»{311}. В то же время пропаганда педалировала утверждения об «антипатриотичности» Церкви: «История русского народа знает немало примеров измены и предательства со стороны служителей церкви: выступление новгородских попов в 1567 г. против Ивана Грозного, создававшего единое крепкое государство, и изменническая деятельность высшего духовенства в пользу Литвы; измена поповщины во главе с патриархом Иовом во время польской интервенции начала XVII в.; подлая деятельность наемника царской охранки и японского шпиона попа Гапона и т.п.». Пропаганда утверждала, что религия «разжигает национальную рознь, пытается натравить трудящихся разных национальностей друг на друга»{312}. Так, в Кабардино-Балкарии муллы и представители других религиозных культов были обвинены в провоцировании преступлений по националистическим мотивам{313}.
В 1940 г. Президиум Академии наук СССР заслушал доклад Е.М. Ярославского о мерах по усилению научно-исследовательской работы по истории религии и атеизма. Институту истории АН СССР было поручено подготовить к публикации работы, раскрывающие «реакционную роль церкви в истории народов СССР»{314}. В июне 1941 г. в журнале «Безбожник» была опубликована статья, в которой утверждалось, что «Русская церковь в эпоху монгольского завоевания пресмыкалась перед ханами», а также была «антинациональной» в другие периоды истории: «Когда народ подвергался нашествию врагов, церковь часто предавала его и продавала завоевателю. Когда он копил силы для освобождения, религия ослабляла его проповедью покорности и безволия. Когда он, наконец, сокрушал иго и очищал свои земли от чужеземных поработителей, церковь обкрадывала его, приписывая все заслуги Богу и себе». Был сделан вывод, что «религия является злейшим врагом советского патриотизма»{315}. В условиях активного внедрения доктрины советского патриотизма такая оценка была уничтожающей.
Роль религии в мире в целом оценивалась так же отрицательно. Пропаганда распространяла уверения, что «церковь не только организационно и политически связана с фашизмом», «находится… на службе фашизма», но и «пытается внушить верующим мысль о примирении с фашистами»{316}. Резко негативная оценка давалась католической церкви – в частности, что она «не несла с собой высокой культуры, науки, искусства, как это было с православной церковью при христианизации Руси», а «христианизация прибалтийских народов, совершавшаяся силами немецких “псов-рыцарей” в XII в….была средством уничтожения самостоятельности и независимости… служила делу закабаления местного населения, его истреблению, физическому уничтожению»{317}. Подчеркивалось, что на Западной Украине и в Западной Белоруссии «ксендзы… мечтают о возвращении ненавистного народу панского строя»{318}. Утверждалось о связи муфтия Иерусалима М.А. эль-Хусейни и мусульман Эфиопии с итальянскими фашистами{319}.
Положение всех конфессий в СССР в конце 1930-х гг. было крайне тяжелым. К началу войны Русская Православная Церковь имела 3021 действующий храм, но при этом около 3 тыс. из них находилось на территориях, вошедших в состав СССР в 1939–1940 гг. Священнослужителей у РПЦ насчитывалось 6376 человек (в 1914 г. их было 66 100), монастырей – 64 (в 1914 г. – 1025){320}. У Церкви не было духовных учебных заведений и периодических изданий. К концу 1930-х гг. в СССР не осталось ни одного евангелическо-лютеранского прихода{321}, а католическая церковь имела два храма (в Москве и Ленинграде), не считая храмов на традиционных территориях проживания католического населения (Прибалтика, Западная Украина, Западная Белоруссия), присоединенных к СССР в 1939–1940 гг. Религиозные учреждения Армянской Апостольской Церкви за пределами Армении были ликвидированы, а Патриарх-Католикос Хорен I был убит НКВД в 1938 г.{322},[15]15
В июле 1940 г. советское правительство неожиданно разрешило провести созыв Собора в Эчмиадзине и выборы нового Католикоса. Очевидно, это было частью некой агитационной акции, направленной на армянскую диаспору за границей. Однако из-за нехватки кворума на Соборе был избран лишь наместник Католикоса – архиеп. Г. Чеорекчян, которого характеризовали как «просоветски настроенного». – См.: Сааруни Г. Борьба Армянской церкви против большевизма. Мюнхен, 1951. С. 19.
[Закрыть] Подавляющее большинство мечетей в СССР было закрыто – в 1941 г. в стране осталось 1312 мечетей и 8052 мусульманских священнослужителя{323} (максимум 9,3% и 17,9% к их дореволюционному числу, соответственно). Так, в Башкирии число мечетей сократилось в 201 раз{324}. В период с 1917 по 1941 г. в Бурятии было репрессировано не менее 12 000 буддийских священнослужителей, в Калмыкии – более 1500{325}. Буддийская конфессия как религиозный институт была полностью разгромлена – в СССР не осталось ни одного действующего буддийского храма. Власти требовали принять меры по окончательному «очищению» сознания масс от буддизма{326}. В 1938 г. был расстрелян раввин Московской хоральной синагоги Ш.-И.-Л. Медалье. К 1941 г. подавляющее большинство еврейских религиозных учреждений было закрыто, хотя некоторые синагоги, в том числе в Москве и Ленинграде, продолжали работать – вполне возможно, их оставили для профилактики антисоветских настроений в еврейских кругах зарубежных стран.
Пропаганда пыталась убедить население СССР в падении религиозности в стране, утверждая, что все конфессии «влачат незавидное существование», испытывают «недостаток кадров», и что «религия не имеет опоры ни в экономике, ни в общественном строе»{327}. Однако на самом деле религиозность в народе сохранялась – партийные органы на местах признавали, что в народе «глубоко засел религиозный дурман». Неподатливость значительной части населения к антирелигиозной пропаганде сочеталась со слабой работой антирелигиозников. Например, в Амурской обл. к маю 1941 г. не было районных советов СВБ, а из семи членов областного Совета, избранных в июле 1939 г., осталось только два человека{328}.
По причине высокой религиозности населения, которую невозможно было победить с помощью репрессивных мер, в 1939–1941 гг. в отношении Советского государства к религиозному вопросу произошли изменения. Антирелигиозную деятельность было предписано проводить более мягкими способами. Планировавшаяся третья «безбожная пятилетка» не была санкционирована руководством страны, и потому ее провозглашение не состоялось{329}. Государство создало видимость религиозной терпимости в стране, с 1939 г. значительно уменьшив масштабы антицерковных акций. В 1939 г. по церковным делам было арестовано 1500 чел. и расстреляно 900 чел., в 1940 г. – 5100 и 1100 чел., в 1941 г. – 4000 и 1900 чел.{330} В июне 1940 г. была отменена «шестидневка», восстановлен традиционный для христианского календаря воскресный отдых.
Другой причиной, заставившей советское руководство проводить более «осмотрительную» политику в отношении религиозных институтов, стало присоединение к СССР в 1939–1940 гг. Западной Украины, Западной Белоруссии, Прибалтики, Бессарабии и Северной Буковины, 22,5 млн. чел. населения{331} которых не испытало воздействия атеистической пропаганды. Хотя советская пропаганда утверждала, что на Западной Украине и в Западной Белоруссии «вражда к попам и ксендзам была в народе очень сильна», а после вхождения этих территорий в состав СССР «многие трудящиеся открыто порывают с церковью и религией»{332}, на деле это было не так. Поэтому руководство СССР обратило внимание на Русскую Православную Церковь как на потенциального союзника в советизации новых территорий{333}. Важность использования потенциала РПЦ была высокой, в том числе ввиду того, что на этих территориях ходили слухи о грядущих гонениях на религию{334}. Власти рассчитывали, что РПЦ сможет передать священнослужителям присоединенных областей опыт религиозной деятельности в условиях нового общественного строя. Хотя иерархи Церкви на новых территориях – митр. Николай (Ярушевич) и архиеп. Сергий (Воскресенский) – иногда рассматривались местным населением почти как «агенты ЧК»{335}, что мешало укреплению их авторитета, власть пыталась опираться на РПЦ и на вновь присоединенных территориях не осуществляла антирелигиозных гонений и репрессий{336}.
Целью укрепления позиций РПЦ на новых территориях стала также «нейтрализация» потенциальной антисоветской активности других конфессий. Особенно большую проблему для властей представляла Украинская Греко-Католическая Церковь (УГКЦ), приверженцами которой были около 50% населения Западной Украины{337}. Поэтому советская пропаганда не скупилась на антиуниатские посылы{338}, в том числе стремилась подорвать авторитет главы УГКЦ митр. А. Шептицкого, который был назван «представителем польской аристократии», «уполномоченным по окатоличиванию украинских народных масс». Было также объявлено, что украинцам «совершенно чужда» Римско-католическая церковь{339} (очевидно, в отличие от РПЦ). Руководство СССР выражало неудовольствие тем, что католическое духовенство «ведет явно антисоветскую работу среди населения» в Литве{340}. Однако в довоенный период пошатнуть положение униатства и католицизма на западных территориях страны не удалось.
Итак, в середине 1930-х гг. в рамках нового курса национальной политики СССР отдельные аспекты истории русского православия были включены в государственную идеологию. Такому пересмотру политики способствовала уверенность в том, что религиозность в стране почти полностью искоренена. Однако после того как в 1937 г. выявился высокий уровень религиозности населения, власть сократила масштабность использования «православного фактора» в государственной идеологии, а религия подверглась агрессивным нападкам за «антинациональность» и «антипатриотичность». Таким образом, была снижена и эффективность религиозного фактора в национальной политике ввиду ограничений, наложенных властями на его использование в пропаганде, а также ввиду неверной оценки потенциала верующего населения СССР и последующей его антагонизации.
В то же время религиозная политика характеризовалась некоторой вариативностью. Во-первых, произошел отказ от программы поголовной атеизации населения. Во-вторых, в связи с присоединением к Советскому Союзу в 1939–1940 гг. новых территорий, руководство страны узрело «полезность» Русской Православной Церкви в деле их советизации. В этих регионах также не осуществлялась агрессивная антирелигиозная политика. Однако, несмотря на определенные перемены, происшедшие в отношении Советского государства к религии, утверждения Н.А. Нарочницкой о «едва ли не полной ревизии ленинской линии по религиозному вопросу»{341}, и С.М. Майнера об «ограниченной реставрации» Русской Православной Церкви{342} не представляются обоснованными.
