Текст книги "Разделяй и властвуй. Нацистская оккупационная политика"

Автор книги: Федор Синицын

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 33 страниц)

§ 4. «ДОБРОВОЛЬНО-ПРИНУДИТЕЛЬНАЯ» МОБИЛИЗАЦИЯ:
Национальный фактор в военном коллаборационизме – РОА и «легионы»

К началу 1943 г. численность подразделений «Вермахта», набранных из представителей народов СССР, которые с августа 1942 г. получили наименование «восточные войска», составила 130–150 тыс. чел.^{1386} Кроме того, продолжали активно функционировать местные «службы охраны порядка». В январе 1943 г. в ОКХ было создано «Управление восточных войск» во главе с генерал-лейтенантом X. Хельмигом^{1387}. Состав этих вооруженных формирований был регламентирован следующим образом: «Сумма всех входящих в немецкую армию и в добровольческие боевые соединения русских добровольцев обозначается как “Русская освободительная армия”, украинцы составляют “Украинскую освободительную армию”, представители тюркских народов составляют “грузинские, азербайджанские, армянские, туркестанские, северокавказские[51]51
  Так в тексте. Грузины, армяне и многие народы Северного Кавказа не относятся к народам тюркской группы.


[Закрыть], волжско-татарские легионы”, казаки составляют отряды донских, кубанских, терских и т.д. казаков»^{1388}.[52]52
  Стиль оригинала откорректирован.


[Закрыть]

В начале 1943 г., в связи с ухудшением положения на фронте и истощением людских ресурсов Германии, нацистские власти приняли решение о форсировании «добровольно-принудительной» мобилизации, которая была начата с регистрации мужского населения оккупированной территории СССР в возрасте от 14–18 до 45–60 лет. Затем была объявлена мобилизация в полицейские и охранные части под угрозой подвергнуться расправе как «партизан» и спровоцировать репрессии в отношении своей семьи. Сначала эти меры были приняты в прифронтовой полосе, а затем мобилизация на военную службу или трудовую повинность была объявлена во всех остальных оккупированных областях^{1389}.

Целью германской пропаганды, направленной на мотивацию представителей населения оккупированной территории СССР к вступлению в «восточные формирования», «охранные части» или полицию, было сделать из них «надежных союзников Германии, которые были бы кровно заинтересованы в исходе борьбы и вооружены против большевистской пропаганды». Для мотивации «добровольцев» всех национальностей использовалась, прежде всего, антисоветская пропаганда. Оккупанты также пытались внушить гражданам Советского Союза, что они должны искупить свою «вину» перед человечеством, «смыть позор большевизма». Так, русских «добровольцев» уверяли, что война на стороне Германии является «Отечественной Освободительной войной», которая «несет русскому народу и его Родине национальное возрождение и освобождение от сталинского ига»^{1390}. Нацистская пропаганда в Прибалтике утверждала, что «многие тысячи… [ее] лучших сынов уже сражаются плечом к плечу с немецкими солдатами и их союзниками на фронте, который защищает Европу от разрушения»^{1391}. В Латвии, с целью сделать службу в коллаборационистских формированиях более привлекательной, германские власти придали местному легиону «национальные» черты, в том числе «разрешали петь латышский национальный гимн, вывешивать латышский флаг вместе с немецким»^{1392}. С пропагандистскими целями рижское радио передавало «латышский солдатский час», а в местной прессе публиковались сведения о награждении латышских добровольцев «Железным крестом». Представителей тюркских, кавказских и других «азиатских» народов призывали продолжить дело предков, которые «терпели страдания от колониального гнета Царской империи и вели постоянную самоотверженную святую борьбу за вашу национальную свободу, независимость и веру»^{1393}.

Другим аспектом нацистской пропаганды, направленной на коллаборационистов, была концепция «дружбы» между народами Германии и СССР. Так, русским «добровольцам» внушали, что «несмотря на то, что германцы и русские по их характеру и их внутреннему складу являются совершенно разными народами», «все теснее становится содружество германо-русского оружия в их совместной борьбе против общего врага германского и русского народа, против иудо-большевизма». Германская пропаганда апеллировала к истории, которая якобы давала примеры того, что «добрососедские отношения с Германией были всегда благотворны для русского народа», а «вражда с Германией всегда приносила ему лишь вред»^{1394}. В Прибалтике пропаганда утверждала, что мобилизация в легионы – это признание равенства с немцами^{1395}.

Проводилась среди «добровольцев» также нацистская агитация. На курсах пропагандистов из числа советских военнопленных, организованных в Берлине на базе «Шталага III-D», читали лекции о «расовой науке», «еврействе» и национал-социализме^{1396}. Использовалась также антикапиталистическая риторика – «добровольцев» призывали сражаться «за новую национальную Россию без большевиков и капиталистов». Еще одним аспектом мотивации была манипуляция доктриной «Новой Европы», место в которой, как провозгласили германские власти, должны были получить только те народы, которые приняли участие в борьбе против большевизма и внесли в нее «решающий вклад»^{1397}.

Наибольшим по численности «легионом» являлась «Русская освободительная армия» (РОА), о вступлении в ряды которой среди русского населения оккупированной территории СССР и советских военнопленных велась усиленная пропаганда^{1398}. В декабре 1942 г. соратники А.А. Власова – В.Ф. Малышкин, И.А. Благовещенский и М. А. Зыков – объявили о создании «Русского комитета» и РОА советским военнопленным в берлинском «Шталаге III-D». А.А. Власов указывал, что вербовать в РОА, в первую очередь, необходимо «лиц, добровольно перешедших на сторону немцев», а также военнопленных и жителей оккупированной территории. А.А. Власов заявлял, что «РОА будет самостоятельной армией», потому что «созданные в данное время отдельные соединения при германских частях будут от них изъяты и объединены под руководством русских офицеров», а высшее командование РОА будет координировать свои действия с немецким высшим командованием, «как с союзными войсками»^{1399}. Такие заявления отражали только желания А.А. Власова, но не намерения властей Третьего рейха, которые на данном этапе не предусматривали создания единой «русской армии».

В Киеве, Орле, Смоленске и др. городах были созданы «офицерские школы РОА», в которых в течение 4 мес. проходили обучение 250–300 чел. из числа бывших советских военнопленных^{1400}. Вербовка и последующее пропагандистское обслуживание «добровольцев» осуществлялись при помощи «русских рот пропаганды», которые издавали брошюры, листовки, воззвания, а также организовывали самодеятельность, посещение театров и кино, выступления артистов и пр. Одной из целей деятельности «рот пропаганды» было обозначено «укрепление дружбы и хороших взаимоотношений» между «добровольцами» и их «германскими товарищами»^{1401}, что явно было одним из наиболее уязвимых мест германской политики.

Практическую деятельность по вербовке в РОА можно проиллюстрировать на примере Крыма. В декабре 1942 г. в газете «Голос Крыма» было опубликовано объявление о «записи добровольцами в немецкую армию», в котором сообщалось, что «на Украине уже успешно проведена мобилизация», поэтому «теперь пришло время и населению Крыма выявить свои дружественные чувства к их освободительнице – германской армии». В начале 1943 г. старосты по указанию оккупационных властей стали проводить с населением беседы о вербовке в РОА. В Симферополе был напечатан большим тиражом приказ о мобилизации в РОА. Начало мобилизации намечалось на первые числа мая 1943 г., однако этого не произошло^{1402}.

Причина того, что всеобщая мобилизация в РОА на оккупированной территории СССР так и не была объявлена, находилась в нерешительности германских властей в создании единого русского коллаборационистского формирования. Нацисты опасались, что оно станет неуправляемым. В том числе поэтому была ограничена деятельность А.А. Власова, о чем говорилось выше. РОА не была собрана в единое военное формирование, как это и планировали германские власти, и оставалась собирательным названием для отдельных русских «добровольческих» подразделений, приданных частям вермахта^{1403}.

Формирование воинских подразделений вермахта из числа казаков, в основном, проходило на добровольной основе. Вербовка казаков оккупантами особенно усилилась после вступления вермахта на Дон и Северный Кавказ летом 1942 г. В конце сентября 1942 г. генерал П.Н. Краснов сообщил атаману «Общеказачьего объединения в Германии» Е.И. Балабину, что «более семи тысяч пеших и конных казаков сражаются вместе с немцами за свободу Тихого Дона»^{1404}. Среди казаков, вступивших в коллаборационистские формирования, бытовали резко выраженные антисоветские настроения^{1405}. Представители казаков в рядах германских войск рассматривались как «равные соратники», сражающиеся «плечом к плечу против большевистского врага». Из числа казаков создавались пехотные «сотни» и конные эскадроны^{1406}. Один из экспериментов по созданию воинских частей вермахта из казаков возглавил бывший полковник белой Донской армии СВ. Павлов, который в период оккупации утвердился в качестве атамана в Новочеркасске, где создал местную полицию^{1407}. Осенью 1942 г. под его командованием было сформировано несколько казачьих сотен в Краснодарском крае^{1408}. В феврале – марте 1943 г., после оставления Новочеркасска, СВ. Павлов основал «казачье управление» в Кривом Роге, где из числа беженцев сформировал пять казачьих полков. Впоследствии, отряд СВ. Павлова был направлен на борьбу с партизанами на Украине, в Белоруссии^{1409} и Польше^{1410}. В сентябре 1943 г. генерал П.Н. Краснов был назначен главой вновь созданного Центрального казачьего управления вермахта^{1411} и вплотную занялся созданием казачьей дивизии, которая была сформирована под командованием Г. фон Паннвица в Млаве (Польша) в сентябре 1943 г. В ее составе было 18 тыс. чел., из них более 5 тыс. немцев^{1412}. В октябре 1943 г. дивизия была отправлена в Югославию для участия в карательных операциях против красных партизан И.Б. Тито^{1413}. Очевидно, германские власти воздержались от отправки казаков на советско-германский фронт ввиду возможности разложения казачьих частей советской пропагандой, особенно в условиях коренного перелома в войне.

На Украине во второй период Великой Отечественной войны оккупанты не создали единого военного формирования из числа местных коллаборационистов – только, как в случае РОА, в пропагандистских целях для украинских подразделений использовалось собирательное наименование «Украинская освободительная армия» (УВВ). Тем не менее продолжали действовать и пополняться подразделения украинских «Шума»^{1414}. С апреля 1943 г. началась вербовка населения Дистрикта «Галиция» в одноименную дивизию СС^{1415}, которая, однако, во второй период войны на фронт отправлена не была.

В Прибалтике вербовка добровольцев в боевые части началась раньше других оккупированных территорий и осуществлялась в рамках СС. В «Эстонский легион СС», о создании которого было объявлено в августе 1942 г., к середине октября 1942 г. удалось набрать только 500 чел.^{1416} В ноябре 1942 г. была объявлена мобилизация мужчин 1925 г.р.^{1417}, после чего к марту 1943 г. «легион» удалось сформировать – было мобилизовано 12,1 тыс. чел.^{1418} «Легион» был отправлен на северный участок Восточного фронта, где в ноябре 1943 г. принял участие в боях под Невелем^{1419}.

«Латышский легион СС» был набран к февралю 1943 г. на «добровольно-принудительной» основе – было мобилизовано 35,2 тыс. чел. Командирами латышских подразделений были назначены немцы, а генерал-инспектор «Латышского легиона» Р. Бангерскис получил лишь номинальные полномочия^{1420}. Во второй период войны «Латышский легион» на фронт отправлен не был. В октябре – ноябре 1943 г. была проведена новая мобилизация в Латвии и Эстонии^{1421}, которая также не дала ожидаемых результатов. В Латвии в легион явилось только 5,6 тыс. чел.^{1422} Латыши были разочарованы тем, что не сбылись их надежды на то, что «их легион будет под командованием латышского генерала и что высшими офицерами также будут латыши»^{1423}. В Эстонии удалось призвать не более 2,5–3 тыс. чел.^{1424}

В Литве набрать добровольцев в части СС не удалось^{1425}. 17 марта 1943 г. СС прекратила усилия по вербовке в этом регионе, а литовцы были провозглашены «недостойными носить форму СС». Однако поражения на фронте заставили германские власти вновь обратиться к идее о мобилизации литовцев. Летом 1943 г. в Литве, с целью усиления мобилизационной пропаганды, была созвана «Вселитовская конференция» и при Директорате создан орган под названием «Taryba» («Совет») по аналогии с названием органа, который провозгласил независимость Литвы в 1918 г. Оккупанты надеялись, что такая модификация сможет облегчить мобилизацию, которая была вскоре объявлена^{1426}. Слухи о предстоящей мобилизации, распространившиеся в Литве в ноябре 1943 г., вызвали «сильное волнение населения»^{1427}, которое, очевидно, не желало принимать участие в военных действиях. В итоге мобилизация провалилась.

Основными задачами коллаборационистских формирований из числа крымских татар во второй период Великой Отечественной войны оставались «самозащита от партизан» и береговая охрана. Использование крымских татар на передовой не допускалось. Коллаборационистские формирования, созданные из представителей других тюркских народов, напротив, подлежали использованию в боевых действиях^{1428}. На оккупированной территории Калмыкии к ноябрю 1942 г. был создан «Калмыцкий кавалерийский корпус» численностью до 1,5 тыс. чел.^{1429}. В Приютненском и Черноземельском улусах республики также действовал отряд конной полиции численностью от 40 до 70 чел. В оккупированной Кабардино-Балкарии был создан национальный «легион» численностью 400 чел. (3 эскадрона). После ухода вермахта с Кавказа это подразделение было переброшено во Францию^{1430}.

В основном сформированные оккупантами «добровольческие» части использовались для охраны железных дорог и военных объектов, в качестве различных вспомогательных и тыловых подразделений, в операциях непосредственно на фронте – часто в качестве прикрытия для отступавших немецких войск^{1431}. К лету 1943 г. обозы некоторых германских войск полностью обслуживались «добровольцами»^{1432}. Мобилизация населения оккупированных территорий в боевые и вспомогательные части вермахта способствовала сокращению некомплекта личного состава. Если к 1 июня 1943 г. некомплект в вермахте составлял 620 тыс. чел., то к 1 июля 1943 г. путем сокращения штатов, реорганизации и мобилизации «добровольцев», некомплект был снижен до 194 тыс. чел. С августа 1943 г. по штату в пехотной дивизии вермахта состояло 10,7 тыс. немецких военнослужащих и 2 тыс. «добровольцев»^{1433}. К июню 1943 г. общая численность «восточных формирований» составляла 220–320 тыс., к концу 1943 г. – 370 тыс. чел., а также 150–250 тыс. «Хиви»^{1434}. За счет «добровольно-принудительной» мобилизации оккупантам также удалось сформировать многочисленную полицию. Гарнизоны немецких, а чаще венгерских, итальянских и пр. солдат остались лишь в крупных городах и важных узловых пунктах, а во всех остальных местах дислоцировалась только местная полиция, подчинявшаяся немецкому коменданту. Полиция стала основной силой, при помощи которой оккупанты осуществляли борьбу против партизан^{1435}.

Некоторые «восточные формирования» успешно действовали на фронте. По советским данным, в апреле 1943 г. на территории Курской области «сражалось вместе с немцами против Красной Армии более 1000 человек [из числа местной] молодежи»^{1436}. Активно воевали на стороне Германии 804-й и 805-й азербайджанский, 879-й армянский батальоны^{1437}. «Калмыцкий кавалерийский корпус» уходил из региона последним, прикрывая отход частей вермахта^{1438}. Военнослужащие ряда коллаборационистских подразделений – прежде всего, «полицаи» и каратели – совершили тяжкие военные преступления. Сами оккупанты указывали в августе 1943 г. на наличие зверств со стороны коллаборационистов по отношению к мирному населению, причиной чего они считали «личную ненависть и жажду мести против НКВД»^{1439}. Коллаборационисты принимали активное участие в уничтожении гражданского населения России^{1440}, Украины и Белоруссии (в том числе в сожжении жителей деревни Хатынь). В Латвии оккупанты и их пособники истребили более 313 тыс. мирных жителей, в том числе 39 тыс. детей, а также 330 тыс. советских военнопленных. В Эстонии местная полиция помогла оккупантам уничтожить более 58 тыс. мирных жителей и 64 тыс. советских военнопленных. В Литве военные коллаборационисты убили около 40 тыс. чел.^{1441}

В то же время имело место дезертирство части коллаборационистов и их переход на сторону Красной Армии. Уже в августе 1942 г. в докладных записках ЦШПД отмечалось, что «устойчивость этих формирований невысокая», «имеется много случаев, когда при первых же столкновениях с партизанами полицейские и каратели разбегались и частично переходили на сторону партизан», были выявлены «вооруженные выступления этих частей против немцев и их прихвостней». Аналогичные сведения содержатся в германских документах^{1442}. Деятельность, направленная против коллаборационизма, проявлялась и в лагерях советских военнопленных. Так, в лагере Калвария в Литве некоторые пленные вели активную агитацию против вступления в РОА, в результате чего 25 чел., ранее согласившихся вступить в РОА, отказались от своих заявлений^{1443}.

Отмечались случаи перехода коллаборационистов на советскую сторону. В Идрице, Опочке, Новоржеве и других населенных пунктах Ленинградской и Калининской обл. в начале 1943 г. на сторону партизан перешли украинские полицейские (всего не менее 71 чел.). В Латвии в октябре 1943 г. на сторону партизан перешла часть солдат 283-го русского батальона, в декабре 1943 г. – группа латышских легионеров^{1444}. В феврале 1943 г. на сторону партизан перешел 825-й волжско-татарский батальон, дислоцировавшийся в Витебской области^{1445}, в сентябре 1943 г. – на сторону Красной Армии в районе Киева перешел туркестанский батальон в составе 360 чел., которые перед этим перебили 60 немецких офицеров и унтер-офицеров^{1446}. В Крыму в октябре 1943 г. из I/73-го азербайджанского батальона бежали 60 чел., которые создали партизанский отряд^{1447}. В Южном партизанском соединении Крыма из числа бывших коллаборационистов были созданы 2-й грузинский и 8-й азербайджанский отряды^{1448}. На сторону советских партизан также перешел 152-й крымско-татарский батальон^{1449}.

Один из наиболее резонансных фактов перехода «восточных частей» на советскую сторону – судьба русского легиона «Дружина» (под командованием В.В. Гиля), который в марте 1943 г. был переформирован в «1-й русский национальный полк СС». В июле 1943 г. личный состав полка был доведен до 3 тыс. чел., и он был переименован в «1-ю русскую национальную бригаду», номинально вошедшую в состав РОА^{1450}. Однако в августе 1943 г. это подразделение почти в полном составе перешло на сторону советских партизан^{1451}. Причинами этого были, во-первых, личное разочарование командования бригады в сотрудничестве с оккупантами^{1452}, во-вторых, нарастание в бригаде антинацистских настроений, которые подкреплялись партизанской пропагандой. Германская пропаганда, в свою очередь, называла В.В. Гиля «провокатором НКВД»^{1453}. Решением ЦК КП(б)Б перешедшая на советскую сторону бригада была переименована в «Первую антифашистскую». В.В. Гиль получил звание полковника и был награжден орденом Красной Звезды^{1454}. Бригада сражалась с оккупантами в Лепельском районе Витебской области. В.В. Гиль погиб в мае 1944 г. в бою с карателями^{1455}.

Советская пропаганда, направленная на военных коллаборационистов, убеждала их в том, что после перехода на советскую сторону они не подвергнутся репрессиям. Коллаборационистам сообщали о том, что на советской стороне известно о принудительном характере их службы в германских частях^{1456}.

В условиях нелояльности ряда коллаборационистских формирований, перед германским командованием встала необходимость разоружения некоторых «восточных частей» и применения репрессий. В частности, в феврале 1943 г. в Могилеве были разоружены несколько украинских отрядов, при этом 1350 чел. были отправлены в лагеря для военнопленных, а 105 командиров посажены в тюрьму. По данным советской разведки, в январе – феврале 1943 г. в Идрице было расстреляно 125 чел. из числа мобилизованных русских, которые отказались надеть немецкую форму Командир 154-го крымско-татарского батальона был арестован оккупантами «как неблагонадежный». В 147-м крымско-татарском батальоне 76 чел. были расстреляны как «просоветский элемент»^{1457}. Около трети всех крымско-татарских батальонов были разоружены, остальные выведены в Румынию^{1458}. Также были разоружены 653-й, 668-й и 669-й «восточные» батальоны, 198-й армянский полк, 8-й туркестанский батальон и другие коллаборационистские части. Отмечались и такие случаи, как расстрел оккупантами «добровольцев», которые отказались участвовать в карательных акциях против партизан^{1459}.

Причина «нелояльности» формирований, созданных оккупантами из советских граждан, состояла в том, что многие «добровольцы» пошли в эти формирования по мотивам спасения от голода и зверств, чинимых нацистами в лагерях военнопленных, и некоторые из них лелеяли надежду при первой возможности сбежать к партизанам или перейти линию фронта^{1460}. По советским оценкам, уже осенью 1942 г. около 70% военнослужащих «Туркестанского легиона» были настроены враждебно по отношению к оккупантам. Они «выжидали, что произойдет дальше», надеясь на то, что «удастся вырваться из рук немцев и перейти на сторону Красной Армии»^{1461}. В 1943 г. многие русские «Хиви» при отступлении вермахта хотели «отстать» от его частей, чтобы «дождаться русских», но не сделали этого потому, что «боялись немцев»^{1462}. Азербайджанцы, которые принимали участие в европейском движении Сопротивления, перед этим бежали из «Азербайджанского легиона»^{1463}.

Германские власти осознавали невысокую боеспособность «восточных частей» и, при всем усердии в создании таких формирований, изначально относились к ним с недоверием. В ориентировке Главного штаба ОКХ указывалось, что «необходимо установить неслужебное наблюдение за добровольцами, их связями и сношениями», а также «не допускать… добровольцев к местам, откуда могут быть получены данные о секретных процессах (например, в канцеляриях, на почтовых базах и т.д.)»^{1464}. При отправке на фронт грузинским легионерам выдали винтовки советского производства без патронов. Патроны (по пять штук) выдали только при подходе к фронту. По показаниям перебежчиков из «Туркестанского легиона», оккупанты им «не особенно доверяли», а также «боялись вводить в бой части, скомплектованные из русских военнопленных»^{1465}.

Особенно массовым дезертирство и переход легионеров на советскую сторону стали после коренного перелома в войне – так, только с июня по декабрь 1943 г. перешли около 10 тыс. чел.^{1466} Дезертирство в некоторых коллаборационистских подразделениях доходило до 10% личного состава^{1467}. Советская разведка отмечала, что среди легионеров «участились случаи отказа от выполнения боевых приказов и перехода на сторону партизан», при этом «особенное возмущение вызывает требование немцев о принесении присяги “на верность фюреру”». Политико-моральное состояние легионеров оценивалось как «низкое». Число перешедших могло быть и большим, так как многие «добровольцы» были запуганы нацистской пропагандой, утверждавшей, что «русские мучают пленных»^{1468}.

В сентябре 1943 г. Гитлер и В. Кейтель возложили на «восточные формирования» часть вины за поражение на советско-германском фронте, в частности, за разгром на Курской дуге^{1469}. Был сделан вывод о низкой боеспособности «легионов»^{1470}. Поэтому Гитлер приказал распустить «восточные формирования», а их военнослужащих направить на фабрики и шахты. Однако при все возрастающем давлении Красной Армии разоружение этих частей было признано нецелесообразным^{1471}. В результате был найден компромисс – в сентябре – октябре 1943 г. практически все «восточные формирования» были переведены с Восточного фронта на Западный^{1472}.

Итак, второй период Великой Отечественной войны характеризовался переходом германских властей к «добровольно-принудительной» мобилизации части населения оккупированной территории СССР, что было обусловлено истощением людских ресурсов Третьего рейха. При осуществлении мобилизации широко применялась мотивация с использованием национального фактора. Вариативность в его использовании соответствовала общим изменениям германской национальной политики, происшедшим во второй период войны.

Эффективность использования национального фактора в реализации германской программы расширения военного коллаборационизма была невысокой. На территории России, Белоруссии, центральной и восточной Украины мобилизация была в значительной степени принудительной. В Прибалтике, где часть населения была готова к борьбе против СССР, эффективность мобилизации, тем не менее, была невысокой, одной из причин чего было отсутствие реальной самостоятельности коллаборационистских формирований. «Национальная принадлежность» прибалтийских легионов была лишь пропагандистской ширмой, так как все эти подразделения находились под командованием немцев. Значительная часть вооруженных формирований из представителей народов Советского Союза показала низкую боеспособность, склонность к дезертирству и переходу на сторону партизан и Красной Армии. Этому способствовали как принудительность мобилизации, так и коренной перелом в войне.