Текст книги "Разделяй и властвуй. Нацистская оккупационная политика"

Автор книги: Федор Синицын

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 33 страниц)

Ф.Л. Синицын
РАЗДЕЛЯЙ И ВЛАСТВУЙ
Нацистская оккупационная политика

Иисус сказал им:

– Любое царство, разделившееся на враждующие части, приходит в запустение, и никакой город или дом, разделенный враждой, не устоит.

Евангелие от Матфея, 12: 25

ВВЕДЕНИЕ

Великая Отечественная война 1941–1945 гг. занимает одно из главных мест в исторической памяти народов России и новых независимых государств. Событиям войны посвящены сотни исторических исследований, произведений литературы и искусства. В этом году будет отмечаться 70-летие Победы в войне.

Несмотря на обширную историографию, в исторической науке имеется множество неизученных и дискуссионных тем, касающихся истории Великой Отечественной войны. Среди них – роль и место национальной политики[1]1
  Под национальной политикой мы понимаем осуществлявшуюся государством и правящей партией «систему законодательных, организационных и идеологических мер… направленных на учет, сочетание и реализацию национальных интересов, на разрешение противоречий в сфере национальных отношений» (Тавадов Г.Т. Этнология: современный словарь-справочник. М., 2007. С. 252; См. также: Нации и этносы в современном мире: Словарьсправочник / Отв. ред. М.Н. Росенко. СПб., 2007; Основы этнологии / Под ред. В.В. Пименова. М., 2007). В годы Великой Отечественной войны в СССР употреблялось следующее определение нации: «Исторически сложившаяся устойчивая общность людей, возникшая на базе общности четырех основных признаков, а именно: на базе общности языка, общности территории, общности экономической жизни и общности психического склада, прояв-ляющегося в общности специфических особенностей национальной культуры» (Сталин И.В. Национальный вопрос и ленинизм. Ответ товарищам Мешкову, Ковальчуку и другим // Он же. Сочинения. М., 1949. Т. 11. С. 333).
  Полагаем, что позднейшие попытки уточнить это определение не оказали существенного влияния на конкретные исследования истории национальной политики и национальных отношений (См.: Релятивистская теория нации / Под ред. А.Г. Здравомыслова. М., 1998; Тишков В.А. Забыть о нации (Постнационалистическое понимание национализма) // Вопросы философии. 1998. № 9; Руткевич М.Н. О двух концепциях нации // Свободная мысль – XXI. 1999. № 11; Филиппов В.Р. Родовая травма российского федерализма (Вновь о ленинско-сталинской теории нации) // Казанский федералист. 2007. № 1–2).


[Закрыть] противоборствующих сторон – Советского государства и Третьего рейха – на оккупированной территории СССР.

Тема данной монографии имеет не только научное, но и общественно-политическое значение. В России и сопредельных странах продолжаются дискуссии о том, какая судьба ждала их народы, если бы в войне победила Германия. В Прибалтике и на Западной Украине создается собственное видение истории Великой Отечественной войны, в том числе пересматривается роль коллаборационистов и антисоветских повстанцев, разрабатывается концепция «советской оккупации»^{1}.

Дать обоснованную оценку событиям Великой Отечественной войны, связанным с воздействием национального фактора, – одна из насущных проблем, стоящих перед российскими историками. Данная монография посвящена решению важной научной задачи – оценке и сравнению масштабности, вариативности и эффективности национальной политики СССР и нацистской Германии на оккупированной территории СССР.

Национальная политика Германии на захваченной территории СССР осуществлялась непосредственно, и ее реализация включала в себя административные (создание административно-территориальных единиц, «самоуправления» и пр.), пропагандистские, военные (создание национальных вооруженных формирований), социально-экономические (введение преференций для того или иного народа) и другие меры. Фактически на захваченной территории СССР германские власти осуществляли не оккупационную, а аннексационную политику, так как целью Третьего рейха был не временный захват европейской части территории Советского Союза (оккупация), а ее присоединение (аннексия) с установлением на ней своего суверенитета[2]2
  Оккупация (от лат. occupatio – «захват, занятие») – занятие вооруженными силами государства не принадлежащей ему территории, не сопровождающееся обретением суверенитета над ней, обычно временное. Аннексия (лат. annexio, от annexus – «присоединенный») – насильственное присоединение государством всего или части территории другого государства в одностороннем порядке. Аннексию следует отличать от оккупации, которая сама по себе не влечет изменения юридической принадлежности территории. Суверенитет (от фр. souverainete – «верховная власть», «верховенство», «господство») – свободное, независимое от каких-либо внешних сил верховенство государственной власти. – См.: Борихин А.Б. Большой юридический энциклопедический словарь. М., 2000. С. 23,82–83,610. В связи с принятой в отечественной историографии терминологией, германская политика будет именоваться оккупационной.


[Закрыть]. Германия, упразднив на захваченных территориях СССР суверенитет Советского Союза, включая ликвидацию органов власти и административно-территориального устройства, установив свои органы власти и административно-территориальное устройство, фактически, установила на этих территориях свой суверенитет.

Национальная политика СССР на оккупированной германскими войсками территории страны осуществлялась, в основном, с помощью пропагандистских и военных (вооруженное противодействие германским, коллаборационистским и национальным бандповстанческим формированиям со стороны советских партизан) мер. Советский Союз рассматривал захваченную Германией территорию как свою неотъемлемую часть, не отказывался от своего суверенитета на ней и стремился его осуществлять даже в условиях отсутствия фактического контроля над этой территорией. На нее распространялось действие всех актов государственной власти СССР и союзных республик, в том числе в сфере национальной политики. Несмотря на то, что реализация Советским правительством административных, социально-экономических и других мер на захваченной территории страны была затруднена, в эвакуации и в подполье функционировали государственные и партийные органы регионов, оказавшихся под оккупацией[3]3
  Уже в 1941 г. работали 19 подпольных обкомов и более 260 окружкомов, горкомов, райкомов ВКП(б). – См.: Партизанское движение в Великой Отечественной войне // Советская военная энциклопедия. Т. 6. М., 1978. С. 230.


[Закрыть], а командование советских партизанских отрядов от имени СССР осуществляло власть на контролируемых ими участках территории. Советский Союз вел непрекращающуюся борьбу за возвращение своих территорий, захваченных Германией. При их освобождении созданные оккупантами органы власти немедленно прекращали свое существование, а органы советской власти приступали к деятельности.

Таким образом, проведение анализа советской и германской национальной политики на оккупированной территории СССР представляется возможным в виде сравнения содержания политики двух стран на территории, которую они обе рассматривали как сферу своего суверенитета. В монографии рассматриваются меры политики по отношению к народам СССР, с которыми германские оккупанты планировали сосуществование (как минимум временное). К таким народам относились, фактически, все нации, проживавшие на оккупированной территории, кроме евреев и цыган, которые, согласно планам нацистских идеологов, подлежали уничтожению.

Ни в отечественной, ни в зарубежной исторической науке не создано целостной картины национальной политики СССР и Германии на оккупированной территории Советского Союза в 1941–1944 гг. В тех трудах, где рассматриваются отдельные аспекты этой темы, выявлены их противоположные оценки. Эти пробелы и противоречия будут разрешены в данной монографии.

Глава I. ПОДГОТОВКА К ВОЙНЕ:
Формирование советской национальной политики и политики Германии в отношении народов СССР в предвоенный период (1938 г. – июнь 1941 г.)

§ 1. «РАЗРУШЕНИЕ РУССКОГО КОЛОССА»: Доктрина нацистской политики в отношении народов СССР

Основы внешней политики германских национал-социалистов были сформулированы в трудах А. Гитлера «Моя борьба» (1925–1926 гг.), А. Розенберга «Будущий путь германской внешней политики» (1927 г.), «Миф XX века» (1930 г.) и др. Их идеологические воззрения, в свою очередь, брали свои истоки в более ранних учениях, в том числе ариософии (арманизме) Г. фон Листа и Й.Л. фон Либенфельса, теории «гения сверхчеловека» Д. Эккарта, расовых теориях британца Х.С. Чемберлена и американца Л. Стоддарда. Следует согласиться с обобщающим выводом А.А. Галкина о том, что нацистская идеология характеризовалась множеством напластований и отсутствием логической системы взглядов^{2}. Значительные, если не основополагающие, идеи германский национал-социализм взял из расовых воззрений, господствовавших в Британской империи, переняв британскую «мистику силы и расы»^{3}. Нацисты широко использовали также оккультные идеи, с целью создания сказочного образа древней истории германцев или пропаганды теории мирового «заговора против немецкой нации»^{4}.

В идеологии германского национал-социализма, несмотря на ее определенную хаотичность, можно выделить несколько основных компонентов. Во-первых, это «расовая теория» – миф о превосходстве «германской, нордической расы». Эта идея культивировалась в Германии еще с XIX в.^{5}, а Гитлер и его соратники развили ее до почти религиозной веры в расу «арийцев»^{6}, которая «призвана управлять» миром^{7}. Признаком принадлежности к «германской расе» считалась только «кровь», то есть биологическое происхождение человека^{8}, что и было отражено в «Законе о гражданстве Рейха», принятом в 1935 г.^{9} Главным врагом «нордической расы», как известно, были объявлены евреи. «Расовое превосходство» германские нацисты культивировали даже своих союзников – итальянцев^{10} и японцев^{11}. С октября 1939 г. под руководством Г. Гиммлера начал работу Рейхскомиссариат по укреплению немецкой народности, который разрабатывал планы колонизации захваченных территорий, депортации и уничтожения «расово-чуждых элементов», выполняя задачу, поставленную Гитлером: «Ликвидировать миллионы людей низкосортной, размножающейся, как паразит, расы»^{12}.

Другим компонентом идеологии национал-социализма была теория «жизненного пространства». Идея немецкой колонизации, направленной на восток, была разработана еще в конце XIX в. и завоевала множество сторонников^{13}, среди которых были автор теории «геополитики» Ф. Ратцель (1844–1904) и основатель «Немецкого института геополитики» К. Хаусхофер (1869–1946). Германский «Меморандум о целях войны» от сентября 1914 г. предусматривал «повсеместное изгнание населения и заселение немецким крестьянством» территорий Царства Польского и России^{14}. При подписании Брестского мира в 1918 г. Германия потребовала от Советской России как минимум 1,4 млн. кв. км территории^{15}.

Планы Гитлера были еще более масштабными – он считал, что «Германия может обеспечить свое будущее только в качестве мировой державы», реализовать создание которой предполагалось за счет территории «России и тех окраинных государств, которые ей подчинены»^{16}. За счет территории СССР нацисты рассчитывали удовлетворить колониальные амбиции Германии, которая не смогла создать империю, подобную Британской, а в 1918 г. потеряла все свои немногочисленные колонии. Захваченная западная часть Советского Союза должна была стать «германской Индией», а ее колонизация – подобием истребления британцами коренного населения Австралии^{17}. Даже ближайшая к Германии Польша сначала не рассматривалась нацистами как будущая колония, так как Гитлер считал, что сумеет договориться с Польским правительством. Когда этого сделать не удалось, нацисты распространили концепцию «жизненного пространства» и на эту страну^{18}: 24 октября 1939 г. Г. Гиммлер заявил, что поляки – это «маленький кусок Азии», и, захватывая Польшу, Германия двигает границы Европы «дальше на восток»^{19}.

Германские нацисты находили и другие «основания» для захвата территории СССР. Во-первых, это демографический фактор – снижение рождаемости в Германии и высокая рождаемость в СССР, которая якобы могла угрожать Германии^{20}. Во-вторых, нацистские идеологи муссировали «необходимость» противостоять стремлению России «к безграничному расширению»^{21}, которое после 1917 г. было усугубилось «большевистской угрозой»^{22}. Нацисты также выдумали для себя необходимость бороться и с более далекой – «восточной», «азиатской» угрозой, создав германский плацдарм на захваченной территории России. А. Розенберг уверял, что «деморализованная и надолго обессиленная» большевиками Россия (здесь видно противоречие с уверениями о «большевистской угрозе». – Ф.С.) сама не сможет сдержать некий «надвигающийся многомиллионный поток желтых»^{23}.

Так как завоевание СССР являлось главной целью нацистской политики, идеологи НСДАП изучали национальную политику и национальные отношения в Советском Союзе. В середине 1920-х гг. некоторые из них решили, что СССР движется в сторону «национализма». Й. Геббельс считал, что «большевистский интернационализм Москвы» на самом деле является «панславизмом» и приписывал такую ориентацию политики В.И. Ленину, который смог «постичь русский народ в его глубине, в его страстях, в его национальных инстинктах». И.В. Сталин получил аналогичную оценку, так как он «сместил центр тяжести с идеи интернационализма на национально-русскую идею» и стал «русским, а не интернациональным революционером». Борьбу с оппозицией в СССР представители «левого крыла» нацистов (Э. Ревентлов, Г. и О. Штрассеры, И. Геббельс и др.) истолковывали как «борьбу против евреев». О. Штрассер дошел до утверждения, что истинной целью И.В. Сталина было «окончить революцию и ликвидировать коммунизм»^{24}. Э. Кох – впоследствии будущий рейхскомиссар Украины и известный славянофоб (он называл украинцев «белыми неграми») – опубликовал работу «Реконструкция Востока», в которой выступал за экономическое сотрудничество с СССР и сближал свои воззрения с «национал-большевизмом»^{25}. Реабилитацию казачества в СССР, происшедшую в 1936 г., германские дипломаты трактовали как «ослабление большевистских позиций»^{26}. Репрессии в отношении руководителей национальных регионов в СССР в 1937 г. Г. Лейббрандт оценил как проявление борьбы с национальным сепаратизмом^{27}.

В конце 1930-х гг. нацистские деятели отметили перемены в политике Советского Союза, связанные с усилением национально-патриотического фактора. К. Хаусхофер писал, что «под личиной Советского Союза» выступает «русский империализм», а «в одежду Советов задрапировано… панславистское и царистское мышление»^{28}. 10 мая 1939 г. советник германского посольства в Москве Г. Хильгер в докладе Гитлеру о возможностях урегулирования отношений с СССР подробно рассказал о «новом патриотизме советского общества» и подчеркнул, что «революционное Советское государство Ленина перешло на позиции прагматической и реальной политики Сталина»^{29}. В июле 1939 г. во время встречи с советскими дипломатами заведующий Восточноевропейской референтурой Политико-экономического отдела МИД Германии Ю. Шнурре заявил, что руководство Германии отметило и восприняло «национализацию» политики СССР, обосновав это следующими фактами: «Слияние большевизма с национальной историей России, выражающееся в прославлении великих русских людей и подвигов… изменили интернациональный характер большевизма… особенно с тех пор, как Сталин отложил на неопределенный срок мировую революцию»^{30}. Новый, «национальный» курс советской политики отмечал и сам Гитлер. В послании к Б. Муссолини в марте 1940 г. он подтвердил, что «советский режим развивается от интернационального большевизма к русскому национализму»^{31}.

Тем не менее, несмотря на констатацию «национализации» советской политики и отказа СССР от «Мировой революции», нацисты не изменили своих планов по захвату Советского Союза. Это говорит о том, что борьба с «еврейским большевизмом» и «интернациональным коммунизмом», о которой твердила германская пропаганда, была лишь ширмой для оправдания сугубо захватнических планов в отношении СССР.

Разработкой решения судьбы народов Советского Союза нацисты занимались в течение многих лет, в том числе изучая внутреннее положение в СССР. Внешнеполитическое управление НСДАП во главе с А. Розенбергом занималось исследованием государственной системы и политики Советского Союза^{32}, СД собирала материалы о деятельности азербайджанских, грузинских, северокавказских и туркестанских националистических организаций^{33}, в Кенигсберге работал «Институт исследований Востока», целью деятельности которого было «постигнуть во всего его проявлениях… русского человека и его духовный склад». Нацисты подчеркивали, что работа этого института «обеспечивает столь важную для будущего хозяйственную и культурно-политическую работу на Востоке к выгоде всего немецкого народа»^{34}.

Общепринятой среди германских нацистов идеологией была русофобия. Хотя в Германии не всегда и не везде воспринимали Россию и русских отрицательно^{35} и даже не все теоретики нацизма были настроены жестко антирусски (в том числе кумир Гитлера Х.С. Чемберлен, который причислял славян к «арийцам»^{36}, и К. Хаусхофер, который ратовал за германо-российско-японский союз^{37}), гораздо шире в Германии был распространен шовинистический подход к русским как к «чуждой» нации. Даже в период относительно нормальных отношений между СССР и Германией (до 1933 г.) в германском обществе культивировался образ русских как врага^{38}, «азиатского народа», а России – как «чужой страны»^{39}.

Таких воззрений придерживался и Гитлер, чье представление о России имело корни в антироссийской политике Австро-Венгрии^{40}. Гитлер считал, что русские (как, впрочем, и другие народы России) – это «более низкая раса», чем немцы. Гитлер был уверен в том, что «не государственные дарования славянства дали силу и крепость русскому государству», а «всем этим Россия обязана была германским элементам», в течение столетий живя «за счет именно германского ядра в ее высших слоях населения»^{41}. Эти идеи «фюрер» почерпнул от А. Розенберга^{42} и некоторых других немцев – выходцев из России^{43}. Идеи о «германском ядре» России проявились, например, и в утверждениях писателя и публициста К. фон Кюгельгена о том, что «ученый мир… России состоял в значительной части из немцев»^{44}.

А. Розенберг и его соратники, кроме утверждений о «государственной неспособности» русского народа, строили свою русофобскую теорию на тезисе о генетической «ущербности» русского народа. Как «специалист по России», он основывал это мнение на разборе произведений русской классики. В частности, «свойства русского характера», описанные Ф.М. Достоевским, А. Розенберг характеризовал как «нечто нездоровое, больное, чуждое, что перечеркивает постоянно все стремление к возвышенному», «знак уродства души», «признаки испорченной крови». «Ущербность» русского народа А. Розенберг приписывал его мифическому кровосмешению с «азиатами»^{45}. Г. Лейббрандт вторил ему, утверждая, что «нордически определенный характер» русского народа был изменен и угашен «монголо-азиатскими инстинктами»^{46}.

Приход к власти в России большевиков был для нацистов еще одним «подтверждением» этого тезиса. По мнению А. Розенберга, победа большевизма стала возможной именно благодаря «ущербности» и «отсталости» русского народа, когда после истребления «германского ядра»^{47} в России начался «расовый хаос», в рамках которого «восточные народы боролись против традиционных форм германизированного государства»^{48}. Поэтому Советская Россия рассматривалась как враг «нордической расы» и европейской культуры^{49}. Такое мнение разделяли нацисты других стран. В частности, норвежская партия «Национальное единение» под руководством небезызвестного В. Квислинга выдвигала программу образования некоего «нордического союза», ориентированного на войну с СССР^{50}.

То, что русский народ «позволил» установить над собой «еврейско-большевистскую власть», с точки зрения Гитлера, стало еще одним «основанием» для будущего захвата СССР: «Выдав Россию в руки большевизма, судьба лишила русский народ той интеллигенции, на которой до сих пор держалось ее государственное существование… Это гигантское восточное государство неизбежно обречено на гибель… Конец еврейского господства в России будет также концом России как государства»^{51}. Таким образом, по мнению нацистов, русский народ был якобы сам «виноват» в том, что Германия получила «право» его завоевать.

Итог формирования политики по отношению к русскому народу подвел А. Розенберг в речи, произнесенной в узком кругу нацистской верхушки 20 июня 1941 г.: расчленение России, радикальное сужение русской этнической территории, депортация русских на Крайний Север и в Сибирь. Он лицемерно отметил, что Германия «не является врагом русского народа», однако намерена русских «повернуть лицом снова на восток», вытеснив их из Европы: «Сибирские пространства огромны и в центральной части плодородны… Даже если русских оттеснят от тех пространств, которые не принадлежат им, для них останется большее пространство, чем у любого европейского народа». А. Розенберг провозгласил также, что «не является божеской справедливостью, когда… русские бессовестно угнетали все народности», чем лицемерно оправдывал ликвидацию Российского государства: «Наша борьба за новое расчленение имеет целью право на самоопределение народов»^{52}. Настрою на борьбу с Россией в планировавшейся нацистскими идеологами войне способствовал русофобский настрой германского генералитета. Так, B. Кейтель, выступая в конце ноября 1940 г. перед высшим командным составом вермахта, объявил, что русские «слишком отсталы и некультурны»^{53}.

В то же время нацисты не чурались взаимодействия с русской эмиграцией, намереваясь использовать в своих целях ее антисоветский потенциал для ведения разведывательной и подрывной деятельности против СССР. В целом с приходом Гитлера к власти симпатии к национал-социализму в русской эмиграции усилились – в нацистах многие эмигранты видели силу, способную противостоять большевизму. Хотя некоторых русских эмигрантов – среди них был видный деятель РОВС генерал А.А. фон Лампе – настораживали взгляды Гитлера на «восточную проблему», другие верили в то, что нацисты не строят планы захвата и расчленения России^{54}. Руководители белой эмиграции надеялись, что Германия поможет свергнуть большевиков и восстановить монархию в России^{55}. Появились и пронацистски настроенные русские эмигранты. Например, публицист П.Н. Шабельский-Борк восхищался тем, что «германский национал-социализм воспринял отечественную историю и является ее законным наследником и продолжателем», в то время как «большевизм отрекся от тысячелетней русской истории и приговорен к гибели»^{56}. Г.В. Шварц-Бостунич при поддержке нацистских властей читал в Германии (а позже – ив оккупированных странах) лекции о «франкмасонах», «еврействе» и прочих «врагах нацизма»^{57}. Проявлялись пронацистские настроения и на более «бытовом» уровне – например, в виде доносов в СД на антинацистские высказывания других эмигрантов^{58}.

В мае 1936 г. Гитлер назначил генерала В.В. Бискупского руководителем Имперского координационного агентства по делам русских эмигрантов. В 1938 г. всем русским эмигрантским организациям было предложено самораспуститься и подчиниться ведомству В.В. Бискупского (не сделали этого только НТСНП и в некоторой степени РОВС)^{59}. В том же году по инициативе Й. Геббельса В.В. Бискупский организовал курсы по политической подготовке русских и украинских эмигрантов, которых, очевидно, готовили к предстоящей войне против Советского Союза^{60}. Заигрывание германских властей с русской эмиграцией было абсолютно лицемерным – как же говорилось, нацистские планы были противоположны белоэмигрантским идеям «освобождения России», «восстановления монархии» и пр.

В разработке нацистами политики по отношению к «нерусским» народам СССР проявились две разные позиции. Главным приверженцем первой из них был А. Розенберг, который считал, что Германия в борьбе с Россией должна призвать себе в союзники «нерусские» народы СССР – в особенности, «германизированную» Прибалтику и Украину, которая «стоит на острейших оборонительных позициях против великороссов»^{61}. А. Розенберг считал некоторые народы западной части СССР «расово полноценными» настолько, чтобы стать союзниками Германии и достойными будущей германизации^{62}.

Однако Гитлер и подавляющая часть других деятелей НСДАП придерживались другого мнения, считая все народы СССР враждебными Германии^{63} и не предполагая дарование им каких-либо преференций. В первую очередь, это относилось к славянам, негативное отношение к которым Гитлер вынес еще из своего опыта жизни в Австро-Венгрии^{64}. В Третьем рейхе браки немцев со славянами по факту были запрещены (разрешались только по дозволению местного партийного руководства), в оккупированных странах на них были наложены жесткие ограничения^{65}. Однако с тактическими целями Гитлер позволил А. Розенбергу и другим деятелям Рейха взаимодействие с националистами из числа «нерусских» народов СССР и муссирование идей о будущей независимости этих народов.

Чрезвычайно важным для нацистских идеологов был «украинский вопрос». Еще в 1927 г. А. Розенберг писал, что необходим «союз между Киевом и Берлином и планирование совместной границы к народной и государственной необходимости»^{66}. Нацисты рассчитывали на «столкновение между украинским национализмом и московско-большевистским режимом», которое стало бы новым «этапом в истории украинско-московского антагонизма, в борьбе за освобождение Украины от цепей Москвы»^{67}, и реализации «стремления украинского народа к независимости, которое было поддержано Германским рейхом»^{68}. В речи 20 июня 1941 г. А. Розенберг провозгласил, что «цель для Германии» – это «свобода украинского народа». Он призвал настроиться по отношению к украинскому народу «более дружественно, чем это может быть необходимо в отношении Прибалтики». На оккупированной территории Украины нужно было способствовать созданию пронацистской политической партии. Германская пропаганда должна была внушить украинцам, что «Московское государство надо рассматривать… как смертельного врага… украинского государства», чтобы Украина была вынуждена «всегда рассчитывать на защиту» со стороны Германии. А. Розенберг подчеркнул, что украинцы могут стать хорошим союзником для Рейха. Он уповал в том числе на недовольство украинцев прекращением советской политики «коренизации», которое привело к тому, что «русские сегодня господа на Украине»^{69}. Таким образом, нацистские идеологи пытались использовать в своих целях изменения в советской национальной политике, происшедшие в 1930-е гг.

Реализация германской политики в Белоруссии представлялась нацистским идеологам несколько затруднительной, так как они считали, что «нелегко в ближайшее время найти руководящий состав, который бы лояльно работал на нас, потому что белорусы в интеллектуальном отношении далеко отстают от живущих там великороссов, евреев и поляков»^{70}. Тем не менее взаимодействие с антисоветски настроенными кругами Белоруссии предполагалось.

Нацистские идеологи рассчитывали на сотрудничество с казаками, которых они считали не русскими и даже не славянами, а германцами – «потомками остготов, которые в древности прошли через Украину и проникли в Крым»^{71}. В довоенный период казакам-эмигрантам сообщили, что, возможно, им придется принять участие в германском «походе на Восток». Казачьи эмигрантские организации также использовались нацистскими властями для сбора разведывательных данных. Так, в январе 1939 г. руководители подразделений «Казачьего национального центра» получили указание в ударном темпе собирать сведения об СССР – о казачьих регионах, Красной Армии и казачьих частях в ней^{72}.

Формулирование нацистской политики в отношении народов Прибалтики вылилось, в том числе, в план их «серьезной германизации и освежения крови». Способствовать достижению этой цели должно было то обстоятельство, что «народы Прибалтики никогда не делались русскими, при первой же возможности они поворачивались лицом к Западу», а «в северной части население имело большой процент шведской (и германской) крови». Для облегчения «германизации» в Прибалтике, в отличие от Украины, предполагалось «препятствовать тому, чтобы эстонцы, латыши и литовцы создали какую-либо политическую партию»^{73}. Прибалтийские земли должны были получить невысокий административно-территориальный статус. Некоторые нацистские идеологи предлагали отменить использование в Прибалтике национальных названий – Эстонию переименовать в «Пейпусланд», Латвию – в «Дюналанд»^{74},[4]4
  От Peipussee – Псковско-Чудское оз. (нем.), Düna – Западная Двина (нем.).


[Закрыть] с тем чтобы искоренить у прибалтов национальное самосознание.

В отношении народов Кавказа политика формировалась, с одной стороны, проще, так как эта территория была удалена от Германии и не входила в ближайшие планы колонизации, и, с другой стороны, сложнее. Нацисты считали, что кавказцам не свойственно чувство «совместной (национальной) принадлежности», и поэтому даже Шамиль «не смог объединить всех мусульман под своим знаменем». Нацистские идеологи отмечали, что хотя у кавказцев и «присутствует… ненависть к русским», их политические настроения являются «несистематическими», что препятствует «созданию необходимых… условий для консолидации»^{75}. А. Розенберг с недоверием и презрением относился к кавказцам, считая, что «если это смешение народов предоставить самим себе, то все они перережут друг другу горло». Поэтому он предлагал не создавать единое «кавказское национальное государство», а найти «решение в духе федерации», применив тот же прием, как и на Украине, – чтобы кавказцы сами «просили Германию обеспечить их культурное и национальное существование»^{76}. Германская политика заигрывания с народами советской Центральной Азии, которая не рассматривалась в качестве «жизненного пространства» и не подлежала колонизации, была связана с возбуждением антирусских и антисоветских настроений среди этих народов для облегчения победы над СССР, а также с реализацией внешнеполитических интересов Германии в Афганистане, Иране и Синьцзяне^{77}.

Политика нацистской Германии в отношении еврейского и цыганского народов, как известно, была направлена на их уничтожение. Никакой «перспективной» национальной политики в отношении евреев и цыган на территории, контролируемой Третьим рейхом, не было предусмотрено, так как антисемитизм являлся концептуальной основой нацистской идеологии^{78}, а цыгане рассматривались как один из самых «расово неполноценных народов»^{79}.

Отдельным важным вопросом для германского руководства были планы в отношении немецкого населения СССР. Нацисты провозгласили, что все немцы, независимо от их гражданства, местожительства и желания, связаны «нерасторжимыми узами» с Рейхом, который присвоил себе право вмешательства во внутренние дела любого государства под предлогом оказания покровительства немецким меньшинствам^{80}. Зарубежные немцы – «фольксдойче», – прошедшие процесс натурализации, получали «фолькслист» – документ, игравший одновременно роль паспорта и удостоверения о «чистоте происхождения». Согласно приказу Г. Гиммлера от 12 сентября 1940 г., польские немцы были разделены на четыре группы, согласно их участию в борьбе за «народность» (то есть в нацистской деятельности) и сохранности немецкого самосознания. Принадлежность к той или иной группе давала больше или меньше прав на получение гражданства Рейха, привилегии и пр.^{81} Эта политика после начала войны была перенесена на немцев – граждан Советского Союза.

С национальной политикой Германии была связана ее политика в отношении религии. В целом среди нацистов бытовали два подхода к «религиозному вопросу». Первый, более радикальный, был связан с созданием и внедрением новой религии вместо христианства^{82}, которое рассматривалось нацистами как «расово чуждая» идеология, «религия слабых»^{83}. Строительство новой религии было основано на возрождении древнегерманского язычества и оккультных идеях^{84}. В догматах новой «германской религии», в частности, провозглашалось, что «Адольф Гитлер – новый мессия, посланный на землю, чтобы спасти мир от евреев»^{85}. Во многих городах и селах Германии нацисты удаляли кресты и распятия из церквей, школ и других общественных заведений, заменяя их на скульптурные изображения «народных героев»^{86}. Другое направление религиозной мысли нацистов – «позитивное христианство» – основывалось на убеждении, что национал-социализм совместим с христианским учением или даже исходит из него. В глазах приверженцев этого направления еврейская нация была врагом как Германии и арийцев, так и христианства^{87}. Это направление, которое было организационно оформлено в виде организации «Немецкие христиане», следует рассматривать как временный компромисс между нацистской идеологией и традиционным христианством.

Отношения между нацистскими властями и христианскими конфессиями в Германии были сложными. Конкордат, заключенный с Ватиканом в 1933 г., на некоторое время ослабил преследование католической конфессии в Германии, однако соблюдался лишь в ограниченной степени, и в 1937 г. папа Пий XI осудил Германское правительство за нарушение условий договора и преследование католиков. Германские протестантские церкви испытывали жесточайший нажим, целью которого было установление над ними полного государственного контроля^{88}. В то же время Гитлер прямо не запрещал деятельность церквей в Германии, так как в стране со столь долгими христианскими традициями это было бы трудно. Кроме того, он всегда подчеркивал отличие своего движения от «безбожного большевизма» и свой поход против Советской России объявил «походом против безбожников». Хотя М. Борман в июне 1941 г. издал указ, фактически предписавший всем гауляйтерам порвать всякие отношения с церковью, окончательное решение «церковной проблемы» было отложено на послевоенный период^{89}.