Текст книги "История Византийской Империи. Том 3"

Автор книги: Федор Успенский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 51 страниц) [доступный отрывок для чтения: 19 страниц]

Но ты порицаешь и Римского епископа за его деяния, тогда порицай и Самуила, что он, презрев Саула, своего помазанника, помазал на царство Давида. Итак, любезнейший брат, перестань упорствовать, перестань склонять слух внушениям ласкателей. Франки принесли Господу разнообразный и обильный плод не только своим скорым обращением в христианство, но и тем, что обратили некоторых других. Конечно, к вам относится предсказание: отнимется от вас царство и дастся народу, приносящему плод (Мф., XXI, 43). Как Бог мог из камней восставить сыновей Аврааму, так был в состоянии из грубых франков приготовить преемников римскому императору. И как мы чрез веру стали семенем Авраамовым, а иудеи вследствие неверия перестали быть сыновьями Авраама, подобно тому мы через добронравие и православие приняли бразды Римской империи, а греки через злонравие и ложное исповедание перестали быть римскими императорами, изменив не только городу и столице, но даже и римскому народу и совсем забыв даже самый язык и переселившись совсем в другой город, столицу и народ и усвоив другой язык [36]   [36]P. 224: Graeci vero propter cacodoxiam, id est malam opinionem, Romanorum imperatores existere cessaverunt, deserentes scilicet non solum urbcm et sedem imperil, sed et gentcm romanam et ipsam quoquc linguam penitus amittcntcs, atque atl aliam urbcm, scdcm, gentem et linguam per omnia transmigrates.


[Закрыть]. Но ты даешь обещание, что впоследствии, когда Богу угодно будет привести к совершению то, что мы поставили в совете нашем, мы можем получить и этот титул. Что касается нашего совета, я и теперь то же скажу, что прежде: не в моей власти изменять раз данное слово, я стою на нем без перемены. Но относительно титула, как доселе мы и отцы наши по плоти и крови носили его без умаления, так и на будущее время не преминем им пользоваться. Ибо у нас честь получается через отцов, а не чрез сыновей, и слава у нас переходит не от сыновей к отцу, но от отца к детям. Напоследок да будет известно, что тот сам не знает, что говорит, кто придает другому название «Рига»; хотя бы, как апостолы, ты говорил на всех языках, не исключая и ангельского, но не мог бы объяснить, от какого языка происходит это слово или какое достоинство обозначает этот варварский звук. Оно не имеет никакого смысла, и ты можешь толковать слово «Рига» как Rех разве как идиотизм собственного языка. Но если это не варварский, а латинский термин, то следовало бы, раз вы начали производить над ним свои операции, сделать с него правильный перевод на свой язык. И если бы сделан был подобный перевод, то что бы получилось, как не βασιλευς?. Это подтвердят все переводчики Ветхого и Нового Завета. Если тебе претит этот термин, когда он употреблен другими, я предлагаю тебе тщательно читать греческие и латинские источники или выскоблить слово βασιλευς, ибо на латинском rех значит то же самое, что βασιλευς на греческом.

Мы не можем прийти в себя от дальнейшего, что читается в письме вашего величества. Вы говорите, что в то время, как ваши, т. е. греки, вели осаду и храбро сражались под Бари, что будто бы в это время наши или только смотрели издалека, или проводили время в пиршествах и не оказали никакой помощи, и что поэтому нельзя было взять города. Тем не менее наши, «только смотря издалека или пируя», хотя были в весьма малом количестве, однако сделали на Бари нападение и с помощью Божией взяли город; ваши же, показываясь во множестве, как саранча, и после первого натиска, как кузнечики, растратив всю энергию в приготовлениях к делу, оказались негодны к настоящему бою. Ваше войско подобно саранче: быстро нападает, но немедленно ослабевает и, подобно кузнечику перед ястребом, лишено способности сопротивления, почему оно, не оказав никакого подвига, неожиданно и тайно отступило, обнаружив храбрость по отношению к некоторым христианам. Итак, брат, перестань смеяться над франками: они и у порога смерти не пренебрегают едой и удовольствиями и при этом не забывают дела. А что касается того, что их было мало, что, собственно, удивляет вас: то ли что их было мало, или что при всем том они сделали много. Почему их было мало, я у же прежде объяснял вам, но так как ты снова поднимаешь этот вопрос, то вот мой ответ. Мы долго ждали прибытия флота вашего и уже отчаялись видеть его и не думали, что в том году можем приступить к осаде Бари, поэтому мы позволили возвратиться на родину нашим воинам, оставив лишь небольшое число, какое казалось нам достаточным для того, чтобы препятствовать доставке съестных припасов. Вот почему появившийся неожиданно флот нашел на месте мало нашего войска. Однако же эта горсть, и еще значительно уменьшившаяся в числе до взятия Бари вследствие различных болезней, нанесла поражение трем эмирам, опустошавшим Калабрию, и погубила многих сарацин, чем оказала большую помощь вашим приверженцам. Следствием этого было не только ослабление калабрийских арабов, но окончательное разрушение могущества султаната Бари и облегчение средств к его завоеванию. Надеюсь, что ты имеешь известие об этих трофеях от своих. Прошу, однако, вашу братскую любовь не подвергать никакому наказанию патрикия Никиту за нанесенное им мне огорчение. Хотя он был дерзок и груб по отношению к царству моему до такой степени, что возбудил сильное недовольство среди многих преданных мне людей, которое нам удалось потушить лишь из любви и уважения к вам, тем не менее мы не находим достойным воздавать злом за зло. Почему просим, если ему угрожала какая кара, покрыть ее благосклонностью из любви к нам. По отношению к апокрисиариям апостольского престола не может быть, чтобы они были такими, каковыми рисует их ваше письмо. Эти лица избраны и одобрены папой из членов Церкви, известных продолжительной службой и ревностным исполнением своих обязанностей, и отправлены по желанию вашего величества. Посему было бы справедливо, чтобы вы снарядили их назад под такой надежной охраной, чтобы они не могли сделаться жертвой нападения пиратов или других злодеев. Этим ты, навлек на себя большое неудовольствие как со стороны духовного отца нашего апостолического папы, так и всей Римской Церкви: так неосторожно и без охраны ты проводил от себя тех, кого так сильно ожидал от апостольского престола.

Патрикий же Никита, когда флот был поручен местоблюстителю Адриану, как будто воспользовавшись этим, взял большую добычу с тех славян и, разрушив несколько городов, отвел в плен взятое в них население, и, однако, не было возвращено то, что потеряли вышеназванные достопочтенные апокрисиарии [37]   [37]Et Nicetas quidem patricius, Hadriano lociservatore cum classibus destinato, accepta quasi pro hujusmodi re occasione, multas praedas ab ipsis Sclavenis abstulit, et quibusdam castris dirruptis, eorum homines captives abduxit: nee tamen quae praefati venerabiles apocrisiarii perdiderunt, hactenus restituta sunt.


[Закрыть]. Не можем не поставить вас в известность, говоря о разрушенных наших городах, сколько народу из нашей славянской земли без всякой пощады забрано в плен, о чем и говорить нельзя без волнения. Это неблаговидный проступок – напасть на беззащитные дома и грабить имущество тех самых наших славян, которые стояли со своими кораблями под городом Бари в готовности сражаться на общую пользу и не предвидели угрожавшего им с другой стороны бедствия. Относительно этого увещеваем и просим желанную любовь твою: прикажи немедленно загладить эту ошибку и самих пленников возвратить назад, если только не пожелаешь окончательно разорвать соединяющий нас союз любви. Если же ты не поспешишь исправить этого, то не замедлит последовать нагие суровое мщение, ибо нельзя оставить безнаказанным то, что так безрассудно сделано было в презрение к нам. Точно так же мы были изумлены, когда прочитали в вашем письме отзыв о наших послах: будто они не умеют порядочно вести себя, ходят с обнаженным мечом, наносят удары не только животным, но и людям. Если это так, весьма мне досадно, и было бы желательно увериться в этом. Однако на обращенные к ним тщательные вопросы они всемерно отрицали те действия, какие им приписываются. И как нет такого свидетеля, который бы подтвердил доподлинно, в чем они обвиняются, то и не остается никаких оснований для того, чтобы подвергнуть их наказанию. И, кроме того, мы не так воспитали их и не к тому приучали, чтобы они поступали так, как вы утверждаете, так что не знаем, чему верить из всего этого. И совсем уже невозможными кажутся слова, что-де не мечами, а зубами разорвали бы они наших, если бы не удерживал их страх перед тобой, так как ничего подобного они не сделали бы, если бы и не находились в твоей власти, и совсем бы не побоялись ничего, если бы и находились в твоем царстве, и уже, конечно, не испугались бы не только такого числа, но и еще стольких же. Напоследок братство твое во Христе пишет нам по поводу Неаполя, что наш отряд вырубил там деревья и предал огню жатву, хотя Неаполь принадлежит твоей власти. Хотя этот город с древних времен был нашим, платя дань предкам наших благочестивых императоров, но мы от граждан Неаполя не требовали ничего, кроме обычных обязанностей и кроме того, что относилось к их собственному благу: именно, чтобы уклонялись от сношений с неверными и перестали преследовать христиан, ибо неаполитанцы снабжают неверных оружием и продовольствием и другими необходимыми предметами, сопровождают их по всей прибрежной полосе нашей империи и вместе с ними столько раз пытались воровски нападать на область блаженного Петра, князя апостолов, так что на самом деле Неаполь кажется Панормом или Африкой. Когда наше войско преследует сарацин, этим последним для спасения следует только перейти в неаполитанскую область; нет нужды бежать до Панорма, стоит лишь попасть в Неаполь, побыть там в безопасности, сколько понадобится, а потом опять неожиданно пуститься на грабеж [38]   [38]Это единственное в своем роде месго необходимо привести в подлиннике: Verum nos ab ejus civibus (т. е. от неаполитанцев) praetcr solitas functiones nihil exegimus, nisi snlutem ipsorum, videlicet ut desererent contagia perfidorum et plebcm desisterent insequi christianorum: nam infidelibus arma, et aliments ct caetera subsidia tribuentes, per totius impcrii nostri littora eos ducunt, et cum ipsis toties beati Petri apostolorum principis fines furtim depraedari conantur, ita ut facta videtur Neapolis Panormus vel Africa. Cumque nostri quique Sarracenos insequentur, ipsi ut possint evadere Neapolim fugiuntes. Quibus non est necessarium Panormum repetere, sed Neapolim fugientes ibique quousque perviderint latitantes, rursus improvise adexterminia redeunt.


[Закрыть]. Часто мы старались подействовать на них убеждением, но напоминания их только раздражали, так что они и своего епископа, который обращался к ним с увещеваниями избегать сношений с злодеями, изгнали из города и лучших граждан заключили в оковы.

Итак, любезнейший брат, да будет тебе известно, что наше войско, вспомоществуемое доблестию нашего верховного строителя, овладело городом Бари и вместе с тем удивительно ослабило и смутило сарацин Тарента и Калабрии и скоро бы их при помощи Божией уничтожило, если бы только со стороны моря была затруднена для них доставка съестных припасов или прибытие свежих сил из Панорма и Африки. Почему, принимая в соображение то обстоятельство, что на твердой земле почти или никогда не бывает недостатка в нашем войске, любезному братству твоему следовало бы озаботиться тем, чтобы назначить достаточный флот, который бы имел задачей не допускать с моря подвоза съестных припасов и в случае, если бы показались значительные отряды этого гнусного племени, мог бы с удобством противостоять им. Ибо хотя стратиг Георгий искусно ведет дело и ревностно борется по мере возможности, но все же он не в состоянии выступить против неприятеля, если бы где показались многие неприятельские корабли, так как в команде у него немного хеландий. И как некоторые сарацины, выходя из панормского разбойничьего гнезда и в надежде на защиту и помощь упомянутых неаполитанцев, разгуливают по Тирренскому морю, то необходимо немедленно послать флот и перехватать их, ибо они постоянно делятся добычей с калабрийскими сарацинами и ежедневно оказывают помощь Панорму. Поэтому, если будут перехватаны эти разбойнические суда, это сильно повредит арабам Панорма и Калабрии. При помощи Божией подчинив Калабрию, надеемся, к общему удовольствию, возвратить прежнюю свободу и Сицилии, что тем легче будет осуществлено, чем скорей они будут ослаблены, уничтожением разбойнических судов. Итак, нельзя медлить и не следует откладывать с посылкой флота, иначе, получив с моря продовольствие или приняв подкрепление с прибывших агарянских судов, они запасутся средствами и усилятся до такой степени, что после трудно будет ослабить их. И напрасно наши отряды стали бы сражаться с ними на суше, если они с моря будут получать продовольствие или подкрепления».

Изложенные в приведенном документе данные, весьма рельефно изображая положение борющихся сторон, прекрасно знакомят, с другой стороны, с местными элементами, принимавшими в этой борьбе участие. Как был слабо выражен в Южной Италии авторитет западного императора, это хорошо доказывает антихристианская и ненациональная политика Неаполя и других городов и составившийся против Людовика II заговор, вследствие которого он захвачен был в плен беневентским герцогом в тот же самый год, как Бари возвращен был под власть христиан. В изучаемый нами период, несмотря на все ошибки византийского правительства и на усиление мусульманского флота на Средиземном море и как бы вопреки позорному по своей реальной правде признанию западного императора, что друзья и приверженцы арабских корсаров обратили римскую Кампанию и Неаполь в пристанище для мусульман, сделав из этой страны второй Панорм и Африку, несмотря на все это: авторитет восточного императора стоял в Южной Италии довольно высоко, и, что всего любопытней, он опирался на действительную силу, которую признает за ним император Людовик, именно на морской флот.

Между тем хотя после удаления Людовика из Южной Италии царь Василий должен был все свое внимание сосредоточить на восточных делах, итальянские дела тем не менее складывались довольно благоприятно для Византии. Та позиция, на которой так настойчиво держался западный император: «моя твердая земля, а ваше море», – была совсем несовместна с планами византийского царя, и последний имел на своей стороне больше оснований. Беневентскому герцогу, после того как он дал свободу императору Людовику, не оставалось другого выбора, как отдаться под покровительство Византии и перейти вполне на сторону Василия. Вместе с этим должно было произойти радикальное перемещение центра тяжести политического влияния на сторону Византии. В течение ближайших годов, когда арабы предприняли новый набег на далматинское побережье, они нашли здесь себе соперника в адмирале Никите Орифе, который заставил их поспешно отступить на юг к греческим берегам и здесь нанес им полное поражение и уничтожил их флот. Когда затем царь Василий, по окончании похода в Малую Азию, мог снова обратить внимание на Запад, первым его предприятием было утвердиться на острове Кипр (9). Что касается Южной Италии, здесь интересы империи защищал патрикий Григорий, имевший пребывание в Отранто и носивший звание стратига и баила (10); на нем лежала обязанность объединить лангобардских князей и привлечь их на сторону Византии. Вслед за Адельхизом они примкнули к греческой партии и 25 декабря 876 г. сдали Бари стратегу Григорию. Это было громадным успехом царя Василия, обеспечивавшим за ним господство в Южной Италии. Теперь Византия, с одной стороны, имела твердое морское и сухопутное положение в Бари, с другой – опиралась на подчиненные ей города далматинского побережья.

Но занятому Византией положению угрожала серьезная опасность со стороны мусульман, которые по смерти Людовика II надеялись снова начать наступательное движение и не без успеха действовали на друзей и союзников Византии. Так, мусульманам удалось отвлечь Адельхиза от союза с Византией и тем снова нарушить установившееся было равновесие. В сущности от этого более всего страдала Италия, открытая нападениям и грабежам корсаров, как и в недавнее время: снова Неаполь, Гаета и Амальфи перешли на сторону арабов, а Беневент, Салерно и Капуя занимали выжидательное положение относительно империи. Но главным образом опасность грозила в Сицилии. Здесь империи принадлежали еще два главных пункта на восточном берегу острова: Сиракузы и Таормина. Посредством морских стоянок в этих городах они продолжали до известной степени господствовать над Мессинским проливом и Калабрией. В 877 г. арабы решились на крайние меры, чтобы отнять у греков их последний оплот на острове. Африканский эмир Ибрагим ибн-Ахмед соединил свой флот с сицилийскими галерами правителя острова Джафар ибн-Мохаммеда и в августе 877 г. начал осаду Сиракуз с суши и с моря (11). Это было громадное предприятие, требовавшее значительного военного искусства и разного рода осадных орудий и машин, так как город был хорошо подготовлен к защите и снабжен необходимыми запасами. Сохранилось весьма наглядное описание современника девятимесячной осады и последовавшего затем падения Сиракуз (12). Имея в виду политическое и военное значение города, равно как оказанную им силу сопротивления, трудно понять причину, почему царь Василий не принял всех мер к защите Сиракуз. Правда, в то время царский флот не находился более под начальством известного Орифы, и новый адмирал Адриан, по-видимому, не обладал качествами своего предшественника, так как слишком много времени дожидался в Южной Греции, в гавани Монемвасии, попутного ветра для движения к Сиракузам. Но следует также упомянуть и о том, что вина за промедление с посылкой флота падает на самого царя, который в это время занимался постройками (13). Между тем осажденные, не теряя надежды на прибытие помощи, испытывали крайние бедствия от недостатка продовольствия, истощившегося от продолжительной осады. Мера хлеба, по словам Феодосия, покупалась чуть не на вес золота [39]  [39]За модий жита платили 150 номисм (ок. 4 р. номисма).


[Закрыть]; за штуку рогатого скота платили больше 1000 р. Птицы совсем не осталось, ни масла, ни сушеных фруктов, ни плодов нельзя было достать ни за какие деньги. Голод заставил питаться травой и шкурами животных; вследствие этого обнаружились повальные болезни.

Наконец, и городские укрепления стали уступать действию подкопов и стенобитных машин. Когда обрушилась наконец часть стены, куда направили арабы все свои усилия, судьба города была уже решена. Утром 21 мая 878 г. мусульмане ворвались в город и без всякой пощады предали его огню и разрушению. Большинство жителей перебито, множество забрано в плен. Сам автор сообщенных выше подробностей о взятии Сиракуз находился в храме, когда начался грабеж. Толпа ворвалась в церковь, забрала найденные сокровища и захватила в плен местного епископа вместе с монахом Феодосием. Пленники отправлены в Палермо и оставались там в тесном заключении до 885 г., пока не были выкуплены царским правительством. Город постигла страшная судьба: одних знатных погибло более 4000, несметная добыча досталась в руки арабов. Несколько воинов спаслось от общей гибели и достигло греческих берегов, где разнесло печальную весть о гибели Сиракуз. Стоявший в Монемвасии флот под предводительством Адриана пошел в Константинополь, но начальник флота не посмел представиться на глаза царю, а искал прибежища в храме св. Софии. В X в. патриарх Николай Мистик, говоря об этих печальных событиях, выражается: «Погибли Сиракузы, а за этим городом и вся Сицилия. Почему? По нерадению тогдашнего друнгария флота Адриана» (14).

По наблюдению исследователей занимающего нас времени, осада и взятие Сиракуз арабами имели большие последствия для дальнейшей западной политики царя Василия. Ясно было, что империя в то время не обладала достаточными морскими силами для борьбы с сицилийскими и африканскими арабами и что, кроме того, положение мусульман на восточной границе империи постоянно отвлекало ее внимание в другую сторону. После рассказанных событий царь Василий отказался от проведения твердой наступательной политики в Южной Италии, чем так определенно занята была первая половина его царствования. Но империя имела такие важные интересы в этом направлении и так для нее настоятельна была необходимость обезопасить побережье Средиземного моря от мусульманских наездов и опустошений, что заботы о флоте оставались на первом плане и в дальнейшем царствовании Василия, В Сицилии во власти империи оставались Таормина и Катанея, на которые теперь и направлены были усилия мусульман. Но большей частию происходила малая война, состоявшая в хищнических набегах, сопровождавшихся вырубкой деревьев и уничтожением посевов. В 880 г. византийский флот под начальством Назара одержал победу над арабами у западного берега Греции, после чего часть взятых у неприятеля судов посвящена была в дар Мефоискому храму. Тому же адмиралу обязана была империя некоторыми победами, одержанными в Южной Италии, хотя до того времени, как последовало назначение в Италию Никифора Фоки, военные столкновения в Италии далеко не всегда оканчивались победой императорских стратегов. Никифор Фока взял несколько городов в Калабрии: Амантея, Тропея, Св. Северина, почти совсем изгнав мусульман из занятой ими области и внушив населению Южной Италии доверие к силе и авторитету царя. Папа Стефан V писал Василию: «Просим снарядить хеландии и снабдить их всем необходимым… пришли и воинов, которые бы охраняли наши стены от набегов сарацин» (15).

Глава VI [40]  [40]В рукописи – VII, соответственно и остальные главы. (Ред.)


[Закрыть]
ОРГАНИЗАЦИЯ АРХИЕПИСКОПИИ СВ. МЕФОДИЯ. ВСЕМИРНО-ИСТОРИЧЕСКОЕ ЗНАЧЕНИЕ КИРИЛЛО-МЕФОДИЕВСКОГО ВОПРОСА

Путешествие славянских проповедников в Риме и завязавшиеся вместе с этим непосредственные отношения их с Римским епископом сопровождались весьма важными последствиями столько же в личной судьбе их, сколько в истории просвещенных ими христианством народов. / Несмотря на усиленные старания исследователей выяснить побуждения, заставившие свв. братьев идти в Рим, или обеспечить основание приглашения их в Рим со стороны папы Николая I, все же этот вопрос в биографии солунских братьев остается и, вероятно, останется неясным. Если и принять как несомненное то, что сообщается в паннонских житьях и в Итальянской легенде, именно, что им было приглашение или приказание явиться в Рим, то нельзя было бы понять, почему же в Риме желали их видеть «как ангелов Божиих». Многое, конечно, объясняется в приеме, оказанном Константину и Мефодию, тем обстоятельством, что они пришли в Рим с мощами св. Климентия, папы Римского, обретенными ими в Херсоне. Отсюда и торжественная встреча за стенами города, которая, однако, должна быть понимаема как религиозная процессия, отсюда их и ласковый прием виновникам большого церковного торжества. Никак не следует забывать, что и в дальнейшем почет и внимание в Риме славянским просветителям объясняется не столько их великими заслугами в деле миссии между славянами, сколько тем, что благодаря их благочестию и святости Римская Церковь имела счастие возвратить себе мощи св. Климентия (1).

Но Константин и Мефодий имели ожидать в Риме решения вопроса по делу их проповеди в Моравии. Следует показать, что и самое приглашение их в Рим вызвано было именно как самой их проповедью, так и исключительными условиями, с которыми соединена была проповедь: они читали Евангелие и другие священные книги на славянском языке и совершали богослужение на народном языке новообращенных. Несмотря на новшества, допущенные проповедниками, которые в Римской Церкви вообще не считались принятыми, папа Адриан II не поставил никаких затруднений ни по отношению к переводу Священного Писания на славянский язык, ни по вопросу о совершении литургий на народном языке славян: согласие и одобрение выражено в такой торжественной форме, какая должна была заставить замолкнуть всех недоброжелателей к делу славянских проповедников. И сами они были обласканы, и ученики их получили посвящение в разные церковные степени./ [41]  [41]В косых линейках текст, восстановленный по рукописи. (Ред.)


[Закрыть]Но возникает некоторое сомнение в искренности, римской курии по отношению к славянским проповедникам. Если они прибыли в Рим в конце 867 г. или даже в начале следующего года, то для деловых переговоров о потребностях церковной миссии между славянами не требовалось так много времени, сколько на самом деле должны были провести в Риме свв. братья. Случилось, впрочем, неожиданное и прискорбное событие: в феврале 869 г. умер Константин – тот самый из свв. братьев, которому принадлежит обретение мощей св. Климента, открытие славянской азбуки и перевод Священного Писания. В этом совершенно случайном обстоятельстве создалась новая связь с Римом, получился новый мотив для расширения сферы римского влияния на начатое Константином и Мефодием дело проповеди между славянами. Позволительно при этом напомнить, что как раз в это время слишком резко и настойчиво ставился вопрос о расширении сферы влияния как Западной, так и Восточной Церкви на новообращенную славянскую страну и что рядом с церковными притязаниями с запада шло и политическое движение на дунайские области.

Источники дают понять (2), что вопрос о погребении св. Константина-Кирилла в Риме был оспариваем Мефодием, который желал отправить его тело в Константинополь, но что латинское духовенство настояло на своем желании оставить его в Риме. Нужно также обратить внимание, что папа оказал Константину Философу исключительное внимание, приказав похоронить его в базилике св. Петра и в своей собственной раке. И спустя немного времени по просьбе Мефодия гроб св. Константина был торжественно перенесен в базилику св. Климента и похоронен «у правой стороны алтаря» (3), где почивали и мощи св. Климента. Нельзя не видеть здесь торжественного признания со стороны Римской Церкви высоких заслуг св. Кирилла и желания приобщить его к популярнейшим святыням Римской Церкви. Память о св. Кирилле сохранилась в Риме в связи с базиликой Климента (4). Может быть, даже современным и во всяком случае самым древним памятником пребывания свв. братьев в Риме должна быть признана знаменитая икона Петра и Павла, хранящаяся в Ватикане, самое древнее упоминание о которой относится к 1192 г. Икона состоит из двух частей: верхняя представляет апостолов Петра и Павла с кирилловскими надписями и в середине Спаса благословляющего, внизу четыре фигуры небольшого формата: папу, благословляющего склоненного пред ним монаха (обе фигуры в акре), и по бокам две монашеские фигуры с воздетыми молитвенно руками. В этих изображениях нельзя не видеть, по мнению большинства исследователей, славянских просветителей: безбородая фигура изображает Константина, а другая, с бородой – Мефодия. Папа Адриан, поднявший руку над головой склоненного пред ним Мефодия, по всей вероятности, представлен в момент посвящения в епископский сан Мефодия, уже по смерти Константина. Второй памятник находится в базилике св. Климента (5). На нем фресковая живопись представляет целую группу: в центре Спаситель, перед ним коленопреклоненные свв. братья, по бокам архангелы Михаил и Гавриил, за ними апостол Андрей и папа Климент [42]  [42]Фреска позднейшего происхождения, но мастер имел перед глазами икону (Jelic. Р. 90).


[Закрыть].

Чтобы не возвращаться к затронутому здесь вопросу об отношении римской курии к солунским братьям в 868 и ближайших годах, следует особенно выдвинуть слова Анастасия Библиотекаря, который лично знал Кирилла и Мефодия и не меньше самих греков был посвящен в дела Восточной Церкви. В письме к императору Карлу Лысому, помеченном 8 индиктом, т. е. написанном не позже 875 г., Анастасий ссылается на авторитет св. Кирилла по литературному вопросу в следующих выражениях: «Великий муж и учитель апостолической жизни, Константин Философ, который прибыл в Рим при блаженной памяти папе Адриане и возвратил своей кафедре тело св. Климента, часто говорил…»6 Не может, таким образом, возникать никакого сомнения, что Римская Церковь при папе Адриане руководилась определенным воззрением на миссионерскую деятельность солунских братьев, находя ее полезною в интересах Западной Церкви и считая возможным усвоить ее вполне Римскому престолу.

Почему наступил продолжительный перерыв в деятельности Мефодия, почему долго оставляли его в Риме, не давая ему свободы снова возвратиться к прерванному делу, этого нельзя объяснять желанием тормозить дело христианской миссии между славянами, как это часто высказывается в литературе. Чтобы не относить этого промедления исключительно к неискренности Римской Церкви, достаточно сослаться на происходившие тогда в Моравии политические смуты, которые довели эту страну до крайне бедственного состояния и служили препятствием к продолжению в ней миссионерской деятельности. Укажем на некоторые обстоятельства. Ростислав вообще не жил в мире с франкским государством, и деятельность солунских братьев служила для него средством организовать национальную Церковь без участия немецкого духовенства. Он заручился преданными ему людьми между служилыми мужами немецкого короля и завязал сношения с родственными соседними народами. Вместе с мораванами в 869 г. поднялись чехи, сербы лужицкие и бодричи. Во главе больших ополчений стали Ростислав и племянник его Святополк, союзники моравского князя напали на Баварию и Тюрингию. Немецкий король Людовик заболел и должен был поручить свое войско сыновьям Карломану и Карлу. Успех был, однако, на стороне немцев, которые прошли в глубь Моравии до самой столицы княжества, хорошо защищенного и оберегаемого Велеграда. Немцы отказались от осады и повернули назад, причем им нанесено было славянами несколько поражений в малой войне. Когда было заключено наконец перемирие, начались внутренние смуты в Моравии. Ближайший сосед Ростислава, Карломан, носивший звание герцога Баварии и маркграфа Восточной марки, всех более заинтересованный в ослаблении Моравии, вошел в тайные сношения с племянником Ростислава Святополком и подговорил его свергнуть дядю с престола. Таким образом в 870 г. моравский князь был лишен власти и выдан Карломану, которым он был ослеплен и заключен в монастырь. На место его стал Святополк, но союзник его Карломан стремился к тому, чтобы сделать Моравию зависимой областью и лишить Святополка самостоятельности. Следствием этого были новые смуты, которыми воспользовался Карломан, завладел Моравией и разграбил государственную казну и княжеские сокровища в Велеграде (7). Изложенные обстоятельства вполне объясняют, почему славянским просветителям нельзя было возвратиться в Моравию, которая все это время была жертвой войны и внутренней смуты; притом же и сам Ростислав, при котором начато было дело просвещения Моравии, потерял власть, племянник же его имел совсем иные взгляды на дело Кирилла и Мефодия. С другой стороны, нужно принять в соображение и формальные трудности, которые соединялись с вопросом о продолжении проповеднической деятельности между славянами.

Со времени вступления солунских братьев в сношения с Римом начатое ими дело становилось, вследствие благожелательного к нему отношения Римского престола, предприятием собственно Римской или во всяком случае Западной Церкви. Но для присвоения его Западной Церкви в том особенном, боевом относительно Константинопольского патриархата смысле, какой установился на практике к 869–870 гг., необходимо было считаться с тогдашним реальным положением политических влияний на Балканском полуострове и в особенности с церковными притязаниями как специально Римской, так в частности Германской Церкви. Уже и Моравия, хотя она не успела еще в занимающее нас время войти непосредственно в сферу политического влияния Западной империи, в церковном смысле составляла принадлежность немецкого епархиального церковного управления, как это по крайней мере доказывали в IX в. немецкие епископы. Тем более строго ставились церковные притязания в тех областях, где сделаны были уже некоторые реальные завоевания со стороны латинского духовенства и где были начатки церковной организации. Итак, в Моравии пока не было места для деятельности св. Мефодия, да и в другой стране могли встретиться препятствия формального характера.