Текст книги "Том 3. Публицистические произведения"

Автор книги: Федор Тютчев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 36 страниц)

…хранилище веры, исключительное право владения которым он норовился присвоить себе даже ценою схизмы. – Со второй половины IX и в особенности в первой половине X в. папство вступило в упорную борьбу за проникновение в славянские страны. «Притязания на Болгарию, Сербию, Моравию и Богемию, открытое наступление на восточную церковь и славянскую литургию, введенные в этих странах со времен Мефодия и Константина (864–870 гг.), приводили к острым столкновениям, имевшим характер отнюдь не только религиозный ‹…› Несмотря на энергичное противодействие, которое оказывали германо-католическим захватчикам народные массы в этих странах, в течение нескольких десятилетий германским прелатам удалось во многих местах вытеснить восточный христианский культ (славянскую литургию, обрядность), заменив его латинским богослужением. Тем не менее некоторые элементы славянской литургии сохранялись в Моравии и в Богемии в течение длительного времени, в Кроатии же они встречались и в XIX в.» (Рамм Б. Я. Папство и Русь в X–XV веках. М., 1959. С. 17–19). См. также: Dvornik F. Rome, Kiev et Byzance au IX siècle. P., 1924.

…мы имеем в своих союзниках против Рима его историю… – См. выше, а также коммент. к ст. «Римский вопрос». С. 375–382^*.

…охватившая ныне Европу религиозная реакция… – Подразумевается активная роль католицизма в социально-культурной жизни Франции 1830–1840 гг., когда проповеди популярных священников привлекали большое общественное внимание. «Аббат Дюпанлу и проповедник Равиньян, – писал П. В. Анненков, – составляют первые звенья той религиозной реакции, которая обнаружилась в последнее время в Париже. Надо вам сказать, что обстоятельства приготовили и очистили ей дорогу, так что появление ее никого не удивило. Всякий, кто пожил в Париже месяцев шесть или семь, как я, скажет вам о необычайном равнодушии общества ко всему, что делается перед глазами его, о потере им последней веры в свои собственные идеи, в дело рук своих, о изнеможении и апатии его ‹…› И вдруг раздается голос старого католицизма, который никак не может отстать от Западной Европы, им вскормленной, и является к детищу тотчас, как задумалось оно после тревоги широкого пира. Если принять в соображение, что теперь идет дело не о семинарии, не о десятине какой-нибудь, а о введении католицизма в нравы и о принятии им под покров вопросов века, то нынешняя религиозная реакция может иметь важные последствия для Франции» (Анненков П. В. Парижские письма. М., 1983. С. 61–62). О «грозных волнах ультрамонтанских» см. в записи А. И. Тургенева от 10 марта 1845 г. (Тургенев А. И. Хроника русского. Дневники (1825–1826). Л., 1964. С. 264).

…папизм составляет всю слабость католицизма. – Имеется в виду идея притязания пап, их борьба за власть и абсолютное светское верховенство, приводившая в ходе истории к искажению и ослаблению подлинного христианства.

Сила без слабости сохраняется лишь во вселенской Церкви. – Подразумевается Единая, Святая, Соборная и Апостольская Церковь, дух и предание которой сохраняются после схизмы в Восточной Церкви и сила которой заключается во вменяемости по отношению к искажениям и «слабостям» исторического христианства и человеческой природы, в устремлении к сбережению неизменной чистоты и изначальной цельности связи человека с Богом. «Церковь, – писал А. С. Хомяков, – живет даже на земле не земною, человеческой жизнию, но жизнию божественной и благодатною. Посему не только каждый из членов ее, но и вся она торжественно называет себя святою. Видимое ее проявление содержится в таинствах; внутренняя же жизнь ее в дарах Духа Святого, в вере, надежде и любви. Угнетаемая и преследуемая внешними врагами, не раз возмущенная и разорванная злыми страстями своих сынов, она сохранилась и сохраняется неколебимо и неизменно там, где неизменно хранятся таинства и духовная святость, – никогда не искажается и никогда не требует исправления. Она живет не под законом рабства, но под законом свободы, не признает над собой ничьей власти, кроме собственной, ничьего суда, кроме суда веры (ибо разум ее не постигает), и выражает свою любовь, свою веру и свою надежду в молитвах и обрядах, внушаемых ей духом истины и благодатью Христовою» (Хомяков 1994. С. 16).

…в первые дни Реформации, когда вожди этого религиозного движения ‹…› единогласно взывали к Восточной Церкви. – Здесь интерпретируется обращение Лютера в его диспутах со сторонниками папы (после обнародования им на дверях Виттенбергского храма знаменитых девяноста пяти тезисов по вопросам отпущения грехов) к православной конфессии, не подчиненной Римскому престолу, как к возможности существования иных, не связанных с папством, форм христианства.

…это вопрос об Империи. – См. трактат «Россия и Запад»^* и коммент. к нему (с. 452–461^*).

…православный Восток, весь этот огромный мир, возвышенный греческим крестом, един в своем основополагающем начале и тесно связан во всех своих частях, живет своей собственной жизнью, самобытной и неразрушимой. – Здесь Тютчев повторяет мысль о православно-славянском своеобразии России и Восточной Европы.

…Бог ‹…› восхотел исправить эти две ошибки, для чего и сотворил московского Царя. – Почтительное отношение славян к «московскому Царю» как к единственно приемлемому и законному заступнику Тютчев отметит в ст. «Россия и Революция», используя услышанный от И. С. Гагарина зимой с 1833 на 1834 г. рассказ австрийского генерала Ф. Шварценберга, который признавался И. С. Гагарину: «Ваше правительство не знает всех своих сил. Например, я вхожу в хижину поселянина в одной из наших австрийских областей. На стене прилеплена облатками бумажная довольно уродливая картина, представляющая человека в белом мундире. “Цо то?” – спрашиваю я поселянина. “То австрийский царь”. А тут рядом другая такая же фигура в зеленом мундире. “Цо то?” – “То наш царь”. А приметьте, прибавлял Шварценберг, этот царь, которого австрийский мужик называет своим царем, в противоположность австрийскому императору, это русский император» (цит. по: ЛН-2. С. 53).

…Запад ‹…› рассматривает населяющие Турцию народности лишь как добычу для раздела. – Благодаря победе России в войне с Османской империей 1828–1829 гг. балканские провинции Порты (Болгария, Фракия, Македония, Босния и Герцеговина, Албания) постепенно вовлекались в международные отношения и вызывали все большее внимание соперничавших на Балканах европейских государств, которые, опасаясь там укрепления позиций России, усиливали свое политическое влияние, расширяли торгово-экономические связи, вели религиозно-культурную пропаганду. Например, французское правительство, используя стремление болгар к созданию национальных школ, открывало в их землях католические школы с преподаванием на болгарском языке и с участием подготовленных в Руане священников-славян, а министр иностранных дел Ф. Г. Гизо полагал, что подобные школы в турецких владениях помогут более эффективному проведению на Балканах французской политики. Обеспокоенная усилением католической экспансии Франции на Востоке, Англия выступила в начале 1840-х гг. в защиту протестантизма в Османской империи. В свою очередь, австрийское правительство воспользовалось правом покровительствовать католикам для обеспечения значительного влияния в Боснии и Западной Герцеговине. Именно подобные тенденции давали Тютчеву материал для далеко идущих выводов.

Запад попросту хотел бы в девятнадцатом веке вновь вернуться к тому, что он уже пытался делать в тринадцатом… – Имеется в виду правление папы Иннокентия III (1198–1216), когда был организован IV крестовый поход, во время которого крестоносцы заняли столицу Византии Константинополь и на несколько десятилетий утвердились на Востоке.

…прозелитизм Запада, убежденного, что всякое общество, не устроенное в точности по западному образцу, недостойно существования. – Это убеждение по-своему проявилось во время схизмы, когда в ответ на предложение Константинопольского патриарха Михаила Керулария о восстановлении общения с Востоком папа Лев IX заявил, что римская Церковь – «глава и мать Церквей», а если найдется народ, придерживающийся иного мнения, то такой народ есть «собрание еретиков», «скопище схизматиков», «синагога сатаны», «совершенное ничто»… Подобная позиция во многом предопределяла и крестовые походы против «неверных», а также последующие завоевательные планы и войны Запада, деятельность иезуитов и т. п. С другой стороны, социальные и культурные достижения греко-римского и романо-германского мира отождествлялись с общечеловеческой цивилизацией и историческим прогрессом, что как бы принуждало разные народы повторять чужую жизнь, насильственно переносить на свою почву результаты естественного развития европейских стран, оправдывать тиранию и рабство (ср. высказывание В. Г. Белинского о законности владычества «цивилизованной» Турции над южными славянами как народом с более низкой культурой). Подобную логику А. А. Григорьев определял как посягательство на органическую историю предков и живую жизнь современников «во имя узкой теории, во имя условного идеала образованности и нравственности, как будто вне его, этого германо-романского идеала, ничего не было в прошедшем и будущем для человечества» (Григорьев А. Эстетика и критика. М., 1980. С. 171). В критическом отношении к идее однородного человечества и «единоспасающей» европейской цивилизации, порою становящейся агрессивной к другим культурам, Тютчев в той или иной степени солидарен со славянофилами, почвенниками, евразийцами, с А. А. Григорьевым, Н. Н. Страховым, К. Н. Леонтьевым, Н. Я. Данилевским, А. С. Хомяковым, И. В. Киреевским, Н. С. Трубецким, Ф. М. Достоевским, Н. В. Гоголем, А. С. Пушкиным и др. В прозелитизме Запада он находил и один из истоков наблюдавшейся им русофобии.

…исторический Промысел, сокрытый в таинственной глубине человеческих дел… – Здесь Тютчев вновь отмечает провиденциальную закономерность исторического процесса. См. коммент. к ст. «Римский вопрос». С. 371–372^*.

Уже в тринадцатом веке Восточная Империя ‹…› нашла в себе достаточно жизненных сил, чтобы отбросить латинское владычество… – О неудавшейся попытке латинского владычества см. коммент. С. 304^*.

…с тех пор подлинная Восточная Империя, православная Империя, значительно восстановилась после своего упадка. – Подразумевается преемственное продолжение византийских традиций православной державности на Московской Руси после падения Константинополя в 1453 г. и образования сильного централизованного государства в правление Ивана III.

…западная наука ‹…› судила о Восточной Империи так, как недавно господин де Кюстин судил о России… – Подразумеваются искаженные политическими, идеологическими, психологическими штампами суждения автора «России в 1839 году».

Поныне никто не сумел верно оценить ‹…› основного жизненного начала, обеспечившего тысячелетнее существование Восточной Империи… – Речь идет о православном христианстве.

…Христианство ‹…› каким его выразила Восточная Церковь ‹…› отождествившееся не только с национальным началом государства, но и с сокровенной жизнью общества. – Впечатлениями об органическом единстве «верослужения» и «жизни» Тютчев делится в 1843 г. с женой после посещения часовни с чудотворной иконой Иверской Божьей Матери: «Одним словом, все произошло согласно с порядками самого взыскательного православия… Ну что же? Для человека, который приобщается к ним только мимоходом и в меру своего удобства, есть в этих формах, так глубоко исторических, в этом мире Византийско-русском, где жизнь и верослужение составляют одно, – в этом мире столь древнем, что даже Рим, в сравнении с ним, пахнет новизною, есть во всем этом для человека, снабженного чутьем для подобных явлений, величие поэзии необычайное, такое величие, что оно преодолевает самую ярую враждебность… Ибо к ощущению прошлого, – и такого уже старого прошлого, – присоединяется невольно, как бы предопределением судьбы, предчувствие неизмеримого будущего…» (цит. по: Биогр. С. 21). Влияние восточного христианства на «сокровенную жизнь» простого человека был вынужден признать даже А. де Кюстин, что было отмечено Н. В. Гоголем: «Широкие черты человека величавого носятся и слышатся по всей Русской земле так сильно, что даже чужеземцы, заглянувшие вовнутрь России, ими поражаются еще прежде, чем успевают узнать нравы и обычаи земли нашей. Еще недавно один из них, издавший свои записки с тем именно, чтобы показать Европе с дурной стороны Россию, не мог скрыть изумления своего при виде простых обитателей деревенских изб наших. Как пораженный, останавливался он перед нашими маститыми беловласыми старцами, сидящими у порогов изб своих, которые казались ему величавыми патриархами древних библейских времен. Не один раз сознался он, что нигде в других землях Европы, где ни путешествовал он, не представлялся ему образ человека в таком величии, близком к патриархально-библейскому. И эту мысль повторил он несколько раз на страницах своей растворенной ненавистью к нам книги» (Гоголь. С. 181).

Она заняла только кромку мира, уготованного ей Провидением… – Здесь Тютчев вновь подчеркивает провиденциальный характер истории.

Вот почему эта Империя, несмотря на величие своего основного начала, постоянно оставалась в состоянии эскиза… – Об «эскизности» «первой» (Византийской) империи, которую должна продолжить и восполнить Россия, см. коммент. к ст. «Россия и Германия». С. 276–277^*.

…в 1462 году, великий Иван III вступил на престол в Москве. – Подчеркивается роль вел. кн. Московского и всея Руси Ивана III в укреплении единодержавия и в завершении объединения русских земель в большое и сильное государство, которое осознавало себя как наследника Византийской империи и столица которого вскоре станет восприниматься как Третий Рим. Историк С. М. Соловьев писал: «…державы Западной Европы узнают, что на северо-востоке существует обширное, самостоятельное Русское государство кроме той Руси, которая подчинена польским королям, и начинают отправлять в Москву послов, чтобы познакомиться с новым государством ‹…› Иоанну III принадлежит почетное место среди собирателей Русской земли, среди образователей Московского государства; Иоанну III принадлежит честь за то, что он умел пользоваться своими средствами и счастливыми обстоятельствами, в которых находился во все продолжение жизни» (Соловьев С. М. Соч. Кн. III. Т. 5–6. С. 8–9).

…теперь же стремится подорвать основания этой Церкви философской проповедью. – Возможно, Тютчев имеет в виду сочинения французского политического деятеля и католического мыслителя Ж. де Местра, критически относившегося к православной конфессии и провозглашавшего теократию римского папы высшим выражением божественной монархической власти, или популярные во Франции 1830–1840 гг. проповеди аббата Ф. де Ламенне и А. Лакордера, пытавшихся соединить традиционное христианство с социалистическими идеями и пролетарскими требованиями и тем самым подрывавших его основания. П. В. Анненков упоминает о близком к христианскому социализму «новом проповеднике г. Шателе, который воспевает хвалы даже автору “Орлеанской девственницы”» (Анненков П. В. Парижские письма. С. 63). Подразумевается также религиозно-культурная экспансия европейских стран на Востоке (см. коммент. С. 304^*). В более широком и глубоком плане (не политическом и идеологическом, а онтологическом и историософском) соотношение между Откровением и философией оценено Тютчевым в его принципиальном возражении Ф. В. Шеллингу (см. коммент. к трактату «Россия и Запад». С. 415–416^*).

…он стремится подстрекать и покровительствовать там созданию малых незаконнорожденных народностей… – Тютчев полагал, что дробление, поддержка или, напротив, осуждение тех или иных национально-освободительных движений среди славянских народов, тяготевших к России, является составной частью политики западных государства в их достижении собственных целей и выгод.

Происходившее недавно в Греции… – Имеется в виду восстание греческого населения против правления немцев-католиков (в 1832 г. сын баварского императора Людвига I Оттон I занял греческий престол по соглашению европейских государств). Оно в известной мере инициировалось Англией, стремившейся обеспечить за собой преобладающее влияние в Греции, вопреки намерениям двух других ее «держав-покровительниц» – Франции и России. Тем не менее в подготовке договора участвовали представители как «английской», так и «французской» и «русской» партий, а также патриотически настроенные офицеры. Народный бунт в Афинах усиливался, грозя уже самому существованию монархии в Греции. Оттон I вынужден был пойти на уступки восставшим, требовавшим конституционных изменений – создания временного правительства, увольнения иностранцев с государственной службы и т. д., что встретило одобрение иностранных посланников в Греции и их правительств. Лишь Николай I как последовательный приверженец монархического принципа и антиконституционалист выразил возмущение лояльным отношением к бунтовщикам своего посланника Г. А. Катакази и приказал отозвать его. Смягчить недовольство царя пытался К. В. Нессельроде, убеждавший его, что новое правительство тесно связано с духовными, историческими, политическими принципами самодержавной России, с религиозным и нравственным началами, объединяющими русский и греческий народы: хотя революционная группа «подняла мятеж для получения конституции, она очень далека от того, чтобы быть преданной конституционным теориям в том значении, которое им придают во Франции и в Англии, и очевидно, что по существу она хотела действовать в интересах православной религии, столь неблагоразумно пренебрегаемой королем Оттоном» (цит. по: Международные отношения на Балканах. 1830–1856 гг. М., 1990. С. 109). Тютчев надеялся, что действия в интересах православной религии позволят, как он пишет далее, укрепить духовную связь между «маленькой страной и великим целым».

Мы чересчур походили на учеников… – Подразумевается постоянная оглядка на Европу и западническая подражательность, сопутствовавшие русской истории и политике, общественной и культурной деятельности. Именно такое «ученичество» мешало, по мнению Тютчева, постигать двойной принцип (христианско-державный) исторического существования России, который он называет выше. В ст. «Мнение русских об иностранцах», сочувственно воспринятой поэтом, А. С. Хомяков подчеркивал, что «при нашей ученической зависимости от западного мира мы только и можем позволить себе поверхностную поверку его частных выводов и никогда не можем осмелиться подвергнуть строгому допросу общие начала или основы его систем» (Хомяков 1988. С. 107). Тютчев в своих политических статьях стремится как раз преодолеть подобную зависимость и на почве конкретных событий и фактов выделить «общие начала» западного мира.

…в абсурдном и тем не менее всеобщем мнении, признающем и даже преувеличивающем нашу материальную силу и вместе с тем сомневающемся в том, что такое могущество одушевлено нравственной и самобытной исторической жизнью. – См. коммент. С. 293^*.

…Империя ‹…› оказывающаяся единственной выразительницей двух необъятных явлений: судеб целого племени и лучшей, самой неповрежденной и здоровой половины Христианской Церкви. – Тютчев неоднократно подчеркивает онтологические и исторические «преимущества» (ими можно при должном их осознании воспользоваться или, напротив, не воспользоваться) связи славянских народов (прежде всего русского) с «лучшим», неискаженным и неразвращенным христианством в православии.

…современное поколение так заблудилось в тени горы, что с трудом различает ее вершину?.. – Ср. аналогичный образ горы применительно к России (коммент. к ст. «Россия и Германия». С. 250^*), историческое величие и значение которой, по мнению Тютчева, недопонимают ее «торопливые» защитники от инвектив книги А. де Кюстина «Россия в 1839 году».

Не должны ли мы сами положить конец такому положению дел? – Тютчев был сторонником более активной политики в нейтрализации антирусской пропаганды и поиске на Западе интеллектуальных сил, симпатизировавших России и способных достойно освещать ее интересы в заграничной печати. В этом он отличался от Николая I, склонявшегося к действию по принципу: «собака лает, а караван идет».

…о недавнем прискорбном и скандальном отступничестве… – Можно предположить, что речь идет о тайном переходе в 1842 г. в католичество И. С. Гагарина, приятеля и сослуживца Тютчева по дипломатическому представительству в Мюнхене, и принятой им на себя миссии. «Гагарин считал своей миссией “обращение в истинную веру не только России, но и всех славянских стран, все еще пребывающих в схизме”, что и было им изложено в сочинении, написанном при вступлении в 1842 г. в орден иезуитов» (Дмитриева Е. Е. Обращения в католичество в России в XIX в. // Мировое Древо. М., 1996. Вып. 4. С. 93).

…в состоянии раздробленности существующих в Европе мнений и интересов… – Т. е. монархических, республиканских, демократических, социалистических, коммунистических, гуманистических и т. д. «мнений» и разнообразных противоборствующих политических и экономических «интересов» в Европе.

Не раз люди выдающиеся ‹…› давали мне недвусмысленные знаки своей доброй воли и благосклонного отношения к нам. – К числу таких людей Тютчев мог относить известного немецкого профессора-эллиниста Ф. Тирша, выступавшего с грекофильскими и прорусскими статьями в AZ, или мюнхенского востоковеда Я. Ф. Фалльмерайера (см. коммент. к трактату «Россия и Запад». С. 445–447^*). А. И. Тургенев в письме от 9 августа 1842 г. сообщал брату о своем разговоре с Тютчевым: «…он много рассказывал мне о некоем Фалльмерайере, бывшем мюнхенском профессоре, который, говорят, является русским шпионом и о котором передавали мне в Киссингене как о человеке, способном служить нашим интересам в немецких газетах, но чьими услугами Россия не пользуется» (цит. по: НЛО. 1992. № 1. С. 93).

…истинно полезным было бы ‹…› обосноваться в самой уважаемой газете Германии, иметь в ней авторитетных и серьезных посредников… – Имеется в виду AZ. По словам Тютчева (в передаче А. И. Тургенева в письме брату от 7 июля 1842 г.), эта газета «охотно вошла бы в отношения с нами; она это много раз предлагала и даже сулила деньги тем, кто станет писать для нее о России, но тогда наше министерство [иностранных дел] кобенилось: с презрением отвергло предложение, говоря, что ему дела нет до того, что говорят или пишут немецкие журналисты о России» (там же).

…на местах будет находиться умный человек… – Таким человеком (с соответствующими полномочиями и функциями) Тютчев видел самого себя.

Если эта идея будет принята благосклонно… – О благосклонной реакции Николая I см. коммент. С. 288^*.