Текст книги "Одиночество вдвоем"
Автор книги: Файона Гибсон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)
Файона Гибсон
Одиночество вдвоем
Глава 1 РОЖДЕНИЕ РЕБЕНКА
Что-то вторглось в нашу спальню. Оно стремглав пронеслось мимо моего уха и село Джонатану на щеку.
Растущая сдавливающая боль сжала мою талию.
– Ну вот и началось, – произнесла я.
Он взмахивает рукой, и насекомое улетает прочь.
– Ты уверена?
– Думаю, да. Мне кажется, он вылезает, и к тому же… – Я пытаюсь нащупать, за что можно ухватиться, и нахожу руку Джонатана.
– Я позвоню в больницу. Дыши глубже.
Джонатан собрал и поставил рядом с нашей постелью детскую кроватку, а над постелькой, где будет спать ребенок, повесил покрывало с изображением Винни-Пуха. Мягкие игрушки – пингвин, медведь и выдра – удобно устроились в изголовье постели. В моей больничной сумке – медикаменты для оказания первой помощи для облегчения схваток и ночная рубашка с пуговицами на груди, чтобы кормить ребенка.
Не такое уж это великое дело иметь малыша. Люди все время рожают детей. В тот момент, пока ты извлекаешь чайный пакетик так, чтобы, идя к мусорному ведру, не уронить и капли, пять миниатюрных человечков появляются на свет.
Джонатан вошел в спальню и достал из верхнего выдвижного ящика кучу запутанных носков и свой любимый светло-голубой свитер – единственный, который он сам стирает руками, чтобы я не превратила его в свалявшийся войлочный комок.
– Надень что-нибудь теплое, – произнес он, укутывая меня в мягкую шерсть свитера; он так растянулся на моем животе, как будто я на сорок первом месяце беременности.
Джонатан выводит меня из передней двери, его рука нежно обнимает мои плечи. Щеки покрыты красными пятнами. Такая у него кожа: она легко покрывается красными пятнами, особенно когда он возбужден. Навстречу нам идет почтальон.
– Она вот-вот родит ребенка, – говорит Джонатан, как будто тому требуются объяснения.
Лицо почтальона круглое, как луна, одет он в нейлоновую водонепроницаемую куртку. Пытаясь увернуться, чтобы не задеть мой живот, он отшатнулся назад, слегка примяв живую ограду. Видимо, его пугает мысль, что вдруг покажется головка ребенка и придется помогать, так как помощь при родах входит в его обязанности.
Джонатан усаживает меня на заднее сиденье машины. Последнее время я жила в предвкушении этой поездки, представляя и переживая ее вновь и вновь: обгоняя медленно идущие машины, мы резко останавливаемся около затоптанного прямоугольного газона, где, тяжело дыша, на шотландском пледе Джонатана я произвожу на свет ребенка. Мужчины выбегут из парикмахерской с недостриженными волосами, захлопают в ладоши и загорланят, словно в предвкушении предстоящей битвы, и я никогда не забуду их заботливого внимания. Не так-то уж и плохо быть матерью. Джонатан закутает нас троих в плед, и из редакции «Хакни Газетт» приедет фотограф.
– Вообще-то, я мало что сделал, Нина справилась со всем сама. Прирожденная мать, – скажет Джонатан.
Он, конечно, знает, что делать. Однажды во время ленча даже купил книгу «Ребенок и уход за ним: настольное руководство по уходу за ребенком в первый год жизни», на обложке которой была фотография автора – женщины с красивым перманентом – доктора Хилари Дент. Каждую ночь, принимая ванну с миндальным маслом, я читала по главе. «Мы должны все выучить», – сказал Джонатан, радуясь моему серьезному отношению к делу. Я внимательно рассматривала рисунки с изображением младенца, ребенка с вымытой головой (важно смыть городскую пыль и засохшие остатки еды, хотя вряд ли это можно назвать вашим любимым занятием). Но я так ничего и не запомнила. У меня нет опыта общения с теми, кто моложе меня. Однажды Венди, художественный редактор журнала, вошла в офис, чтобы показать своего новорожденного ребенка, я в это время разговаривала по телефону, а на экране моего компьютера что-то зависло. Венди подошла ко мне с уставшими глазами и обнадеживающей улыбкой.
– Хочешь подержать?
Я нехотя посмотрела на нее, изобразив изумление.
– С удовольствием, если бы не простуда. Не хочу заразить его. – Я даже чуть-чуть покашляла, чтобы она подумала, что я и в самом деле больна.
– Это девочка, – произнесла она с натянутой улыбкой и направилась искать тех, кому дети были небезразличны, явно догадываясь, что я солгала. На меня подействовала дрожащая шея новорожденного ребенка – у меня не было особого желания общаться с детьми. По крайней мере, когда они кажутся такими хрупкими и любое неловкое прикосновение может причинить им боль.
Пока мы припарковывались на отведенной только для больничного персонала стоянке, мне никак не удавалось свыкнуться с воспоминанием о трясущейся головке, сидящей на хрупкой шее младенца. Хотя детская кроватка уже стоит в ожидании, я еще не готова стать матерью. Чтобы понять мое новое положение, мне требуется время, хотя бы один месяц, – как дополнительное время в футболе. Когда ребенок берет передышку и перестает бить по моим внутренностям, мне кажется, что все это нереально.
– Хорошая девочка, хорошая девочка, – говорит Джонатан, передавая мне чистую кислородную маску для дыхания.
Мне хочется бросить ему в лицо: «Это по твоей вине я так мучаюсь!» Его прекрасные, песочного цвета волосы прилипли к влажному лбу. Свитер из овечьей шерсти он снял. Под мышками его серой футболки темнеют грязные пятна, а вся грудь непонятно чем забрызгана. Я больше не обращаю внимания на схватки, а только чувствую сильные потуги, которые никто не в состоянии остановить. Напряженно кричу, что передумала и хочу вернуться домой в свою квартиру, где я живу в одиночестве, готовлю и сплю в ванне с теплой водой, но никому нет дела до моего крика.
Наконец я почувствовала, как на мгновение ребенок остановился, а затем вылез, пронзительно крича.
– Он здесь, – произнес Джонатан, – ребенок здесь. Это мальчик.
Тело Джонатана, тяжелое и влажное, склонилось надо мной, и на моем животе оказался младенец, сморщенный, как бекон, и с тощими конечностями.
– Посмотри на него, Нина.
Но я могу смотреть только вверх на бежевый кафельный потолок с черными пятнами, похожими на муравьев. Когда мне удается наконец увидеть ребенка, он рассматривает меня влажными, мутными глазами. Женщина с жесткими горчичными волосами все еще копошится между моих ног.
Среди больничного шума раздается пронзительный и металлический голос:
– Итак, Нина, посмотри, кого ты произвела на свет.
Глава 2 ЮНОСТЬ
Я не собиралась становиться матерью. Даже не думала о постоянных отношениях с кем бы то ни было. Я лишь хотела, чтобы рядом находился нежно любящий мужчина исключительно для удовольствия и дружеского общения.
Я снова и снова пишу: женщина тридцати лет, любит классическую музыку…
Последняя фраза не соответствовала истине. У меня был всего один компакт-диск с классической музыкой: сборник известных опер в исполнении знаменитых дуэтов. Я купила его специально, так как собиралась слушать музыку в гостиной с открытыми окнами, чтобы привлечь внимание мужчин. Причем включать на полную мощность, перекрывая рев автобусных двигателей, изрыгающих выхлопные газы под окнами моей квартиры. Я представляю, как владелец бакалейного магазина, мужчина-азиат, сразу выскочит на улицу и увидит, какое нежное и страстное создание живет на втором этаже. Но, вовремя спохватившись, что не люблю оперу, я так и оставила компакт-диск нераспечатанным, в целлофановой обертке. Разумеется, у меня не было никакого желания встречаться с мужчиной, который заставил бы меня терпеть трехчасовое пиликанье на скрипке, чтобы потом, за обедом, обсуждать его игру.
Я стала составлять объявление: «Привлекательная, веселая женщина…» – как будто продавала не себя, а прелестного щенка спаниеля – «ищет нежного, любящего путешествовать мужчину для совместных обедов и, возможно, еще для чего-нибудь…». Я аккуратно написала текст на бланке, убеждая себя, что мне не следовало так поступать. В конце концов решив, что это всего лишь шутка, позвонила Элайзе и сообщила, что опустила объявление в почтовый ящик и теперь не могу вытащить оттуда эту чертову бумажку, как ни старалась протиснуть в него руку.
– Не переживай ты так. У меня в отделе одна молодая и красивая девица тоже дала объявление, – успокоила Элайза, дожевывая свой ленч.
Зря я ей позвонила. Наша дружба напоминала коктейль, состоящий из пяти спиртных напитков и персикового сока: тебе нравится коктейль, и, хотя от него может стать дурно, до тошноты, ты все равно пьешь.
– Значит, я некрасивая?
– Держу пари, ты нравишься многим мужчинам. – Она громко глотнула.
– Тогда зачем мне все это?
– Сейчас обычным способом трудно познакомиться с мужчиной, – упрямо твердила она.
Интересно, где можно взять напрокат оборудование для резки по металлу, чтобы проникнуть в почтовый ящик?
Я надеялась получить кучу ответов, которые будут валяться на потертом коричневом линолеуме моей гостиной, от умных и ослепительно-красивых мужчин, которые найдут мое сердитое лицо привлекательным. Предполагалось, по мере поступления писем, сортировать их на три кучки («да», «нет», «может быть»), что делало короткие объявления более трогательными по сравнению с Интернетом. Если использовать почтовую бумагу, то вся эта затея не будет казаться легкомысленной, скорее будет напоминать гору писем от друзей по переписке.
Все письма пришли вместе в одном коричневом конверте из тонкой бумаги. Четверо мужчин: Ласло – музыканте большим количеством пирсингов на теле; Лео – у него испуганное, слегка повернутое в профиль лицо, он сидел в фотокабине, смиренно опустив глаза; Джерри – его светлые волосы топорщились на голове, он сидел голый на коричневом велюровом диване; и, наконец, Джонатан, с не поддающимся описанию лицом.
В его улыбке сквозила надежда, словно ее владелец ждал вас, чтобы заявить о себе. Добрые, приветливые глаза (может быть, голубые, но, вероятнее всего, молочно-серые). Люди такого типа скорее будут придерживать дверь открытой, чем захлопнут ее у вас перед носом. Он написал: «Возможно, вам нужен человек более общительный и авантюрный. И все же позвольте мне немного рассказать о себе». Аккуратным почерком, с наклоном вперед, он подробно изложил свои интересы: стряпня, садоводство, дизайн интерьера. Я тщательно вглядывалась в почерк, пытаясь обнаружить в нем намеки на тайную жизнь: любовь к открытым женским трусикам, легко воспламеняющим воображение, или хотя бы тщательно скрываемое криминальное прошлое. Но вряд ли можно было встретить более нормального парня даже после того, как вы соскребли с него один или два слоя. Как бы пристально я ни всматривалась, он продолжал ободряюще улыбаться, как ведущий программы по садоводству, который вламывается в твой сад, вскапывает твои клумбы и в ненавязчивых и противоречивых выражениях пытается убедить тебя в том, что он все делает правильно.
– Он имеет дело с компьютерами, – я рассказала о Джонатане Элайзе в кафе-магазине, похожем на запущенную гостиную. Она сняла свои сандалии и села на потертый кожаный диван, подсунув под себя ноги. На одном колене красовалась свежая ссадина. С Элайзой всегда что-нибудь случалось. Возможно, причиной этому был ее высокий рост, о чем она всегда забывала, и туфли девятого размера, что без особого труда заставляло ее спотыкаться о разные предметы. Рядом, развалясь на потертых креслах, сидели безбородые юнцы. За столиком из огнеупорного пластика марки «Формайка», на котором громоздилась груда ломаного печенья, сидели юноша и девушка, едва окончившие начальную школу. Они склонились над столом и неумело целовались.
Элайза держала фотографию Джонатана между большим и указательным пальцами.
– У меня нет особого желания встречаться с незнакомым мужчиной. Он может быть кем угодно. – Элайза слегка промокнула свою ссадину бумажной салфеткой. – Он всего лишь обычный мужчина, мистер Нормальный.
– А что, если он прикидывается? Внешне ничем не примечательные люди способны на ужасные вещи. Потрошитель тоже казался нормальным.
Элайза засмеялась и разгрызла кусочек сахара.
– Ты должна встретиться с ним в людном месте. В пивной всегда куча народу, так что свидетели будут. – Она ткнула пальцем в его фотографию, оставив на ней липкий отпечаток. – На него можно положиться. Я бы дала ему шанс, – сказала она, как будто речь шла об автомобиле марки «Форд Фиеста».
Но мне не давало покоя, возможно, самое ужасное, о чем я ей не поведала.
– Знаешь, он читает женские журналы по дизайну интерьеров, в которых нет ни компакт-дисков, ни программы телевидения, а стоит лишь незатейливая белая ваза на каминной полке.
– Встреться с ним. Ты ничего не теряешь.
– Он тебе не кажется слишком простым?
Она прищурилась, пытаясь сфокусировать взгляд на его лице.
– Нет. Заурядность – неплохая вещь.
Я отрепетировала телефонный разговор:
– Привет, это Джонатан? Я та женщина, которой вы написали. Одна из тех, кто не может найти мужчину обычным способом. Я не занимаюсь подобными, довольно странными вещами. Это не в моей привычке. Но мне приходится много ездить, поэтому у меня нет времени заводить новые знакомства. Помни те журналы с загнутыми страницами, полными ужасных «правдивых» историй? Обычно их можно найти на столе в комнате ожидания у врачей. Ну так вот, эти статьи пишу я. Беру интервью у людей с доверчивыми глазами, которые кормят меня сэндвичами с говяжьим языком и разными историями. Приходится много летать: Шеффилд, Вокинг, Волтон-на-Нейзе. Так что, как видите, я занятая, преуспевающая и очень-очень счастливая женщина. Может быть, вам захочется встретиться со мной?
Он ответил и назвал номер своего телефона так, как будто был завален по уши работой.
– Привет, Джонатан? Это Нина, по объявлению: «Нина, одинокая душа. Нина, доведенная до отчаяния». – Язык не слушался, выделывал странные экстравагантные движения, наполняя рот слюной, словно мое тело обладало свойством отжиматься самопроизвольно.
– Рад слышать вас. Представляю, сколько писем вы получили. Я даже не надеялся на звонок.
– Раньше я никогда этого не делала, – выпалила я.
– Я тоже. Тогда почему…
Мне пришлось сказать, что часто приходится разъезжать и иметь дело в основном с женщинами. Это соответствовало истине. Затем добавила, кривя душой, что хотела расширить свой круг знакомых.
– Тон вашего объявления довольно доброжелательный.
Ну вот, так и знала, предложила себя, как щенка. Осталось весело похвастать, что у меня домашняя выучка и что я редко оставляю без внимания оказавшихся в затруднительном положении незнакомцев. Но я одернула себя, решив, что сейчас не самый лучший момент, чтобы шутить с незнакомым человеком. Вместо этого я сказала:
– Двадцати слов недостаточно, чтобы продать себя. Вас, наверное, волнуют мои физические достоинства: рост, цвет волос, приятная ли у меня внешность… – Я пожалела о том, что сказала. Теперь он спросит, как я выгляжу. (Ответ готов: пять футов и один дюйм, видимо, оттого, что во время беременности моя мать постоянно курила сигареты «Ламберт и Батлер». Мутные глаза с нечетко выраженными красивыми крапинками янтарного цвета. Достаточно? Уточнять размеры бюста, талии, бедер, наверное, преждевременно?)
Он добродушно рассмеялся.
– Я бы не стал говорить об этом, как о желании продать себя. Хотя сказано здорово. Я бы охотно встретился с вами, Нина. Может быть, зайдете, вместе пообедаем.
Я не могла промолвить ни слова, словно мне заклеили рот блестящей клейкой лентой, засунули в шкафчик под раковиной между чистящими средствами марки «Брилло» и жидкостью «Тойалет Дак» для чистки туалета.
– Я бы предпочла пойти куда-нибудь в кафе, если вас устроит.
– Отлично, выбор за вами. Я почти никуда не хожу.
Я представила себе этакого нормального человека, сидящего дома с закрытыми шторами.
– Знаете «Джино» на Олд Комптон-стрит? (Когда-то этот ресторанчик был заурядным итальянским кафе, сменившим за один год нескольких владельцев. Там до сих пор столы накрыты моющимися лунно-звездными скатертями, а из бетонного фонтана уныло течет вода.)
Он сказал, что знает, хотя я могла бы поспорить, что это не так.
– Как мы узнаем друг друга?
– У вас есть моя фотография.
– О’кей, я подхожу к вам, и мы узнаем друг друга.
– С нетерпением жду этого.
Найти его не составило труда. Кроме официанта, который расставлял розовые гвоздики в вазы, и Джонатана, в зале никого не было. Я заранее продумала нашу встречу. Уверенно вхожу, на лице радостная улыбка, никаких поцелуев во избежание неловкого столкновения головами и нанесения черепно-мозговых травм.
Увидев меня, он встал, приятно улыбаясь, как будто встретил двоюродную сестру. Улыбка та же, что и на фотографии. Она словно говорила: «Все отлично. Во мне нет ничего необычного или нервирующего. У меня отсутствуют странные любовные привязанности, и я не собираюсь хватать ваши руки под скатертью».
Не успела я снять куртку, как появился официант с поджаренными овощами на шампурах, которые он принес по собственной инициативе. Пока мы ели, официант от безделья занимал себя бессмысленной работой: расставлял баночки с солью и перцем на свободные столики и протирал мокрой тряпкой спинки красных металлических стульев. Он нервно озирался, как будто с минуты на минуту должен ворваться судебный исполнитель, чтобы конфисковать заляпанную жиром кофеварку. Время от времени его взгляд загорался надеждой, когда кто-то из прохожих останавливался, чтобы почитать ламинированное меню, выставленное в окне, на котором витиеватыми зелеными буквами написано: «Траттория Джино». В зале за столиком только одна пара, похожая на двоюродных брата и сестру. Они с детства поддерживают близкие отношения, любят друг друга и изредка встречаются в этом ресторанчике. Они приходят сюда в понедельник – в этот день цены не такие высокие.
Я заказала форель, так как мне понравилось невесомое и ненавязчивое звучание этого слова. В моем теле отсутствует датчик состояния голода. Джонатан пришел в крайний восторг при слове «форель», но вежливо отказался и предпочел грудку цыпленка, которую заливал грязный на вид соус. Значит, в чем-то мы явно расходимся.
Вместе с форелью принесли большое блюдо, на котором чего только не было: ломтики сливы и дольки апельсинов неловко утыкались в груду молодого лука; свекла из жестяной формочки сочилась в русский салат.
Мы говорили о районах Лондона, которые любили или ненавидели. Я, как и моя форель, ощущала особую легкость, разве что кости у меня были немного потяжелее. Когда Джонатан узнал, где я живу, он, отчаянно вгрызаясь зубами в цыпленка, произнес: – «Интересный район».
– И перспективное место, – солгала я.
Он рассказал, что выгодно купил недвижимость в районе Восточного Лондона, который граничит с моим. В нем расположены две пивные, увеселительный клуб и потрясающий тайский ресторан, отпускающий обеды на дом. Там, где жила я, был только бакалейный магазин, таксопарк и странный склад, заваленный старыми швейными машинками.
Джонатан употреблял фразы вроде «положить начало карьере» и «долгосрочные капиталовложения». Я не стала говорить, что арендую квартиру, что этажом выше живет довольно странный мужчина, приехавший из города Данди с горластой восточноевропейской овчаркой. Она имеет обыкновение носиться без присмотра среди наваленной в холле рекламной «макулатуры». Творожный пудинг Джонатана слегка подрагивал под своей желтоватой коркой. От переживаний мне было не до пудинга. Мой живот сократился до размера кормового боба.
Любопытная физиономия появилась в круглом дверном окне «траттории». Бросив взгляд на пудинг, человек помчался дальше к новому, сразу завоевавшему популярность заведению, находившемуся через два дома, где фотомоделям и студентам модельного бизнеса подавали за общий веселый стол лапшу быстрого приготовления. Покидая кафе, я увидела, как между ножками красного стула проскользнула мышь и нырнула под крышку золотистой щербатой батареи. У двери нам преградил дорогу официант с обглоданным и покрытым слизью стеблем гвоздики, который он заботливо взял из вазы и протянул мне.
– Желаю вам приятно провести остаток вечера, – сказал он, словно напутствуя нас.
Мы остановились у платформы метро, не решаясь пустить в ход руки и губы. Поезд сильным громыханием возвестил о своем прибытии.
– Прошу прощения за ресторан, – сказала я, глядя на Джонатана снизу вверх.
Он обнадеживающе улыбнулся. Мне понравилась его улыбка.
– Может быть, в следующий раз мы смогли бы…
– Надо же, – это сказала я.
Он удивленно посмотрел.
– В следующий раз, если возникнет желание зайти ко мне, я сам приготовлю что-нибудь для вас.
Какой-то мужчина выскочил из вагона и с умильной улыбкой выпалил в лицо Джонатану: «Эй, дружище!» Его галстук криво болтался, щеки горели красными прожилками.
– Это кто, твой друг?
– Это Билли, – процедил сквозь зубы Джонатан. – Старый школьный друг. Билли, я только…
– Кто вы? – прямо в лицо крикнул мне Билли.
– Мы случайно познакомились, – ответил Джонатан.
– Почему бы нам всем не выпить пива? Еще не вечер. Пойдем, я плачу.
Билли порылся в кармане, дребезжа монетами. Джонатан сдержанно произнес:
– Я позвоню тебе, Билли.
– Он всегда так говорит. – Билли засмеялся и пошел вдоль платформы, бросив пригоршню монет в открытый гитарный футляр бродячего музыканта.
– Извините, – сказал Джонатан.
– За что? Он всего лишь…
Поцелуй вышел сам собой. Инициатором был Джонатан. Сначала он взял в ладони мое лицо. Потом тихо поцеловал. Мои губы как с цепи сорвались. Гвоздика выпала у меня из рук на платформу, от которой с грохотом уходил наш поезд.
…Джонатан стал готовить для меня. Он сказал, что я питаюсь неправильно. Слишком много холестерина, который в конце концов покроет все мои внутренности. Казалось, ему доставляет удовольствие дефилировать в своей вычищенной, «взрослой» кухне и хозяйничать в ней. Он знал там каждый уголок. У него все было под рукой. «Лучше, чем шататься по кафе», – сказал он.
До Джонатана я не встречала мужчину, который бы знал, как приготовить каперсы. Все это казалось страшно старомодным, но мне не хотелось ходить с ним по ресторанам после того, как я побывала в его квартире. Как-то мне удалось заманить его к себе домой. Мы валялись на моем потертом диване, и он мне делал массаж спины под доносившийся сверху громкий лай овчарки.
По-настоящему хорошо Джонатан чувствовал себя только в своем доме, где все блестело и пахло лимонным ароматом. Я наблюдала за ним, как он орудовал желтой прямоугольной губкой и голубой тряпкой. Он рассказывал мне о работе в компьютерной фирме, и это показалось мне интересным. Его работа требовала предельного внимания и немыслимой точности. У разработчиков программного обеспечения нет выбора – им нельзя ошибаться. Иначе они потеряют работу.
Пока он готовил ужин, я садилась где-нибудь сбоку, изучая ингредиенты в плоской стеклянной лохани: грубо нарезанная зелень, половинка лимона, готовая для отжима. Однажды по телевизору шла передача о поварах и секретах их готовки. Мне нравилось потом «играть в повара». Начиная что-то готовить и имея под рукой обычно всего лишь один ингредиент, я говорила: «Теперь мы разбиваем яйцо, выливаем его на сковородку… добавим немного черного перца…» Моя левая рука – ассистент – передает перцемолку, и я спрашивала: «Разве это не аппетитно выглядит? Может быть, наши гости в телестудии попробуют?» После чего клала яйцо на ломтик хлеба и вгрызалась в него зубами, разрывая желток. При этом я восклицала: «Вот это да! Просто восхитительно».
А что, если Джонатан появился в моей жизни как раз вовремя?
– Ты не можешь забеременеть из-за какой-то нелепой случайности.
Он пришел ко мне в офис на Лестер-сквер, нервно лязгая замками своего портфеля. Мы перешли на другую сторону улицы в ближайшую пивную, в которой мне так и не удалось ни разу напиться: там все еще подавали еду в корзинах. Рядом со стойкой бара виднелась пластмассовая трубка, откуда выливалась жидкость белого цвета для кофе.
– Я проверила.
Он заказал белое вино, которое подали в стакане с жирными пятнами. Мне принесли воду.
– Ты не шутишь?
– Такими вещами не шутят.
Мы сидели в углу, и с обеих сторон на нас смотрели грязные окна. Джонатан увидел на столе две скрюченные чипсины и небрежно смахнул их в пепельницу.
– Ну и что ты об этом думаешь? – мой вопрос прозвучал беспомощно.
– А сама ты разве не знаешь, что я думаю? Я рад. – Он мужественно сжал мою руку, лежавшую на столе.
– Пока что слишком рано. Еще не та стадия, прошло мало времени.
– Может, это ошибка, навязчивая идея?
– Не думаю, что этот тест врет.
Мне пришлось выудить доказательство из кармана и показать ему. Тест был завернут в туалетную бумагу, которая, покачиваясь, опустилась на темно-коричневый ковер, как миниатюрный парус.
– Что ты собираешься делать?
– Рожать, что же еще?
– Как ты себя чувствуешь?
– Тошнит. Вчера я брала интервью у женщины, которую муж согнал с кровати, чтобы его собака могла с ним спать. Мы сидели на кухне вместе с этим огромным азиатским охотничьим псом, от которого воняло мокрой шерстью. Даже когда женщина выгнала собаку из кухни, я долго еще ощущала на своем пальто этот мерзкий запах.
Мои волосы слиплись от пота и жалко свисали на лоб. Джонатан откинул их.
– Бедная Нина, обещаю, все будет хорошо.
Те, кто находился в зале, должно быть, подумали, что мы настоящая супружеская пара.
Глава 3 ПРОГУЛКА С ВАШИМ РЕБЕНКОМ
Спицы Марты маячили опасно близко от моего зрачка.
Деревянные бусы слегка постукивали меж ее веснушчатых грудей.
– Сначала всем больно, – уверяет меня консультант по грудному кормлению, – но потом сосок укрепляется, превращаясь в твердое небольшое уплотнение. Очень скоро, дорогая, ты совершенно спокойно будешь вытаскивать грудь в кафе, в поездах, даже в театре.
Марта поставила перед собой цель убедить меня, что четырехдневного младенца можно кормить только грудью, сосок которой превратился в мозоль. Другой сосок (так как у меня их два) сморщился и напоминал высохший изюм и поэтому временно бездействовал. В результате грудь увеличилась до такой степени, что, боюсь, вот-вот лопнет и забрызгает Констанс, семидесятивосьмилетнюю мать Джонатана, сладковатой жидкостью.
– Хочу перевести его на детское питание.
Марта быстро замотала головой, как будто предостерегала ребенка, который хочет пройти, как эквилибрист, по находящемуся под напряжением электрическому проводу. Я купила тайком детское питание, украдкой прокравшись в аптеку с поднятым воротником куртки. Спрятав молочную смесь за натуральной овсянкой, я для верности сверху положила чайное полотенце.
– Зачем! У тебя здорово все получается. Подумай, сколько пользы ты приносишь своему ребенку: меньше риска заработать гастроэнтерит, повышается интеллект. Ты знаешь, что вскормленные грудью дети имеют намного больше шансов поступить в университет.
Это означает, что мой сын сможет уйти из дома в восемнадцать лет – просто здорово, не то что в тридцать семь лет лежать на ковре и требовать хрустящий картофель и выглаженные брюки.
Марта кладет короткопалую руку мне на колено.
– Послушай, одна женщина сделала резиновый мячик из эластичного бинта. Она делала его неделями, прежде чем родился ребенок. Когда малыш сосал ее грудь, она зубами впивалась в этот резиновый мячик.
– Хочешь печенья? – спрашивает Констанс, предлагая тарелку с разноцветным, усыпанным сахаром печеньем.
Констанс, моя неофициальная свекровь, принесла печенье, которое сама испекла. Мы с Джонатаном еще не женаты. Мы просто еще не успели, так как ребенок был зачат прежде, чем мы успели хорошенько узнать друг друга.
– Я кормила Джонатана молочной смесью. Клала в бутылку сухарь, чтобы сделать смесь густой, и наполняла его брюхо так, что он спал целых двенадцать часов, – Констанс, маленькая, вечно занятая женщина, с рассыпанными перманентными волосами, сказала это с серьезным видом. – Он был обжора, но я приучала его к режиму. Тогда мы еще следили за этим, – добавила она, веером раскладывая на блюде аппетитное печенье. – Ходил ты на горшок в четырнадцать месяцев? – обратилась она к Джонатану.
– Я не помню, – быстро говорит он.
– Ходил, ходил. Еще неумело. Правда, был один серьезный инцидент, в обувном магазине, но персонал был настолько добр, что нам разрешили воспользоваться служебным туалетом.
Джонатан, опустив голову, грустно улыбался.
– Когда ему исполнилось два года, – трещала она без умолку, – я сняла его ночные целлофановые штаны и сказала: «Нам ведь не нужны они больше, не так ли?»
Джонатан поправил носок.
– Именно так все и было.
Из моей набухшей груди льется молоко. Ребенок приникает к ней и, жадно глотая, давится, затем снова припадает и снова выпускает сосок со струящимся молоком. Я останавливаю поток, прижимая сосок ладонью. Джонатан наклоняется и бумажной салфеткой вытирает пузырьки вокруг моей груди.
– Может, тебе не надо сильно сжимать, – советует Марта.
– Пойду готовить обед, – говорит Констанс. Ящики на кухне с треском открываются и закрываются. – У тебя есть какой-нибудь фарш? – раздается ее голос из кухни.
Ребенок кашляет, выплевывая молочную слюну. Я опрокидываю его себе на плечо и похлопываю по спине, выталкивая из него воздух вместе с творожной массой.
– Поверь мне, скоро станет легче, – говорит Марта, беспомощно закатывая глаза. Потом с хрустом доедает последнее аппетитное печенье и вытирает руки об обтягивающие коричневые брюки. Под вязанием, брошенным Констанс, она находит свою сумку. – Джонатан может помочь. Конечно, сам кормить он не может – у него для этого нет нужного прибора, но помочь намотать и привести в порядок нитки папа в состоянии. Кстати, Нина, знаешь, в чем заключается путь к успешному кормлению грудью? – Она облизывает засахаренные губы. – Необходимо заботиться о себе. Любить себя. Говорить: «Я могу быть матерью, но у меня тоже есть потребности».
– Да! – подхватываю я с большим энтузиазмом.
– Тебе везет, что есть человек, который тебе помогает. Она благодарно улыбается Джонатану и быстро устремляется к блестящей черной двери на свою следующую встречу. Там ее ждет молодая мать, которая прекрасно справляется со своими обязанностями и собирается кормить грудью ребенка до тех пор, пока он сам не сможет устроиться у телевизора и посмотреть фильм для восемнадцатилетних.
Джонатан снял с меня спящего ребенка.
– У тебя, должно быть, в груди скороварка, – пробормотала Констанс.
Я снова села на диван, сознавая, что одна грудь, напоминающая головку жирного сыра «Стилтон», торчит наружу.
– Переведу его на молочную смесь.
Констанс вынырнула из кухни с пакетиком растворимого кофе с молоком марки «Бистро». Мы такой не пьем: видимо, она купила для себя. Держа пакетик в одной руке и чайную ложку с порошком серого цвета в другой, она смотрит на ребенка. Он лежит на диване, насосавшись грудного молока, в ожидании, когда его уложат в детскую кроватку. Розовые ножки и ручки неуклюже вывернуты, как у поломанной куклы.
