Текст книги "От Ариев до Викингов, или Кто открыл Америку"

Автор книги: Фарли Моуэт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 31 страниц)

ГЛАВА СЕДЬМАЯ
ПИКТЛАНДИЯ [23]23
  Пиктландия – страна пиктов, земли исконного расселения пиктов. (Прим. перев.)


[Закрыть]

КОГДА НАСТУПИЛ I в. н э., АЛЬБАНЫ ПО-ПРЕЖНЕМУ продолжали вести партизанскую войну, совершая набеги из горных районов. Однако свободная Альба к северу от Грейт Глен сохраняла свою независимость. На западе ирландские кельты проявляли все большую агрессивность, устремляя жадные взоры на богатые равнинные земли Галлоуэя и Аргилла. Кельты Британии, воспользовавшись этим конфликтом, начали продвигаться дальше на север – в направлении Солвэй Фирт на западном побережье и на восток – к долине Твида.

Но худшее было еще впереди.

В 43 г. н э. началось вторжение армии императора Клавдия в Британию. На протяжении тридцати лет римские легионы огнем и мечом прокладывали себе путь через владения кельтского племени бригантов, державших под контролем земли по обеим сторонам Пеннин. И к 71 г. н э. земли вдоль линии Солвэй – Тайн фактически стали границей между новой римской провинцией Британия и землями «северных варваров».

Нашими знаниями о событиях, происходивших в эту эпоху на севере Британии, мы по большей части обязаны трудам знаменитого римского историка Публия Корнелия Тацита, которому покровительствовал влиятельный римский политик Гней Юлий Агрикола [24]24
  Гней Юлий Агрикола (40–93) – полководец, консул-суффект в 77 г., наместник Британии в 77–85 гг., зять Тацита. (Прим. перев.)


[Закрыть].

Вот что рассказывает Тацит:

«Став консулом, Агрикола просватал за меня, еще совсем юного, дочь, в которой уже тогда можно было провидеть прекрасные качества и которую он отдал мне в жены, завершив свое консульство. Сразу после нашего обручения он был назначен правителем Британии и, кроме того, верховным жрецом».

Тацит сполна отплатил Агриколе за его милости, скрупулезно, но не всегда объективно фиксируя все деяния своего патрона.

В конце лета 78 г. Агрикола, переправившись через пролив Ла-Манш, обнаружил, что его новая провинция объята волнениями. Новый правитель двинулся на север, с кровавой беспощадностью подавляя по пути восстания мятежных кельтских племен. К осени 79 г. он сумел восстановить римский контроль над всеми территориями вплоть до линии Солвэй – Тайн.

Из текста Тацита не вполне ясно, что же случилось далее. Многие историки не раз выдвигали свои версии и реконструкции дальнейших событий. Предлагаемая мною версия представляет собой синтез мнений историков в свете выводов моих собственных исследований.

Если Агрикола действительно хотел сохранить восстановленный им порядок, ему не оставалось ничего другого, как изолировать эти холмистые, поросшие густыми лесами, почти непроходимые пограничные земли Стретчклайда. И вот в начале весны 80 г. Агрикола приступил к решению этой задачи, отгородив опасные районы двумя рядами ограждений, один фланг которых простирался на северо-восток, к Солвэй Фирт, и даже дальше его, а второй шел на север вдоль восточного побережья и затем круто сворачивал на запад, где и смыкался с первым.

Прежние попытки кельтов прорваться по восточному коридору заканчивались провалом, поскольку кельтские линии коммуникаций и подвоза провианта были практически беззащитны против рейдов разбойников-альбанов, совершавших частые вылазки с гористого левого фланга коридора. Агрикола сумел найти веский контраргумент. Он создал целый флот морских и транспортных судов для переброски своих войск морским путем, чтобы не подвергать их опасностям пешего пути по коридору. И когда авангард римской армии на востоке высадился к северу от базового лагеря, легионеры быстро возвели целую цепь фортов с боеспособными гарнизонами, получавшими провиант и подкрепления с моря.

Кампания на восточном побережье завершилась в некоем пункте под названием Таус, который пока что не удается идентифицировать. Возможно, это была лагуна, лежащая возле Святого острова, или Линдисфэрна, как это место называется в наши дни. На западном побережье римляне достигли Солвэй Фирт возле Карлайла.

Кампания следующего года была направлена по большей части против народа, который римляне прежде называли каледонцами. По всей видимости, Тацит считал, что это одно из племен бриттов (кельтов), но впоследствии римляне стали именовать их иначе, а именно – пиктами [25]25
  Мы не знаем, каким образом пиктам удалось достичь превосходства над своими коллегами по несчастью – армориканами. Быть может, понеся от рук Цезаря и его преемников меньше потерь, они сумели стать в изгнании самым сильным и сплоченным из уцелевших племен. Как бы там ни было, пикты и Пиктландия (Пиктленд) стали названиями, сохранявшимися на севере Британии на протяжении как минимум восьми веков.


[Закрыть].

Хотя Агриколе не удалось выяснить, кто были эти люди, они, в свою очередь, прекрасно понимали, кто он и зачем пришел сюда. Не больше века назад его предки сумели выбить их прадедов из Галлии. Нетрудно представить, с какой яростью и ненавистью поджидали арморикане приближения этих, не столь уж давних, врагов.

Тацит не приводит никаких подробностей этого ожесточенного конфликта. Он сообщает лишь, что летом 81 г. войска Агриколы заняли узкий перешеек между Фирт оф Форд и Фирт оф Клайд.

«…Мы вышли к ее границе, ибо Клота (Клайд) и Бодория (Форт), гонимые навстречу друг другу напором простирающегося за ними моря, на такую глубину вторгаются в сушу, что между ними остается лишь узкий перешеек. На нем Агрикола тогда строил римские укрепления и одновременно очищал от неприятеля весь вновь захваченный нами выступ от старой границы наших владений; так что юг теперь был в наших руках и враги были отброшены (к северу) как бы на другой остров».

Утверждение, что «юг теперь был в наших руках», оказалось слишком поспешным. Большая часть земель на западной границе к югу от Клайда по-прежнему оставалась в руках пиктов.

Весной 82 г. Агрикола вновь перешел в наступление, но, вместо того чтобы двинуться через перешеек прямиком на север, его войска были вынуждены переправиться через Клайд примерно где-то возле его устья, с боями пробиваясь на юго-запад, чтобы завершить окружение южной Шотландии. На это ушла большая часть лета 82 г., на протяжении которого Агрикола не слишком преуспел в продвижении на запад.

«На пятый год походов Агрикола… переправившись на головном из своих кораблей… в обращенной к Гибернии (Ирландии) части Британии разместил войско, не столько опасаясь нападения из-за моря, сколько помышляя о будущем… Я не раз слышал от самого Агриколы, что силами одного легиона с приданным ему относительно небольшим количеством вспомогательных войск можно овладеть Гибернией (Ирландией) и закрепиться на ней; говорил он и о том, что если бы римское оружие находилось также и там, то это было бы полезно и для Британии, ибо с ее глаз был бы удален, так сказать, соблазн независимости» [26]26
  Историки издавна считали, что римляне даже не предпринимали попыток вторжения в Ирландию. Однако недавняя находка римского военного лагеря в восточной Ирландии со всей ясностью показывает, что легионы как минимум создали опорный плацдарм на побережье острова.


[Закрыть].

И хотя Агрикола горел желанием приступить к завоеванию Ирландии, необходимость сокрушить варваров в северной Шотландии по-прежнему оставалась делом более неотложным. «Он опасался всеобщей мобилизации этих пограничных племен», – сообщает Тацит. И не без основания. Дело в том, что «зимой 82/83 г. племена каледонцев взялись за оружие и атаковали наши форты (на перешейке, где римская армия расположилась на зимних квартирах), и подобная дерзость вызвала у нас тревогу».

Агрикола в ответ поспешил перехватить инициативу. В самом начале весны 83 г. он предпринял новую широкомасштабную операцию, преследовавшую две цели: изолировать полуостров Файф (обезопасив тем самым свой правый фланг), а затем, переправившись через реку Тэй, перегруппировать войска и приготовиться к броску, цель которого – прорваться на широкие равнины северо-восточного побережья Британии.

Пикты, по всей видимости, поначалу держали себя как-то странно, и это на первых порах было на руку римлянам. «Враг, как мы узнали от пленных, пребывал в замешательстве».

Однако пикты на самом деле не «пребывали в замешательстве», а просто не практиковали контратак. Однажды глухой летней ночью боевой отряд пиктов напал на хорошо укрепленный и обнесенный частоколом и рвом лагерь 9-го легиона, расположенный где-то в зеленой долине Стретч Эрн.

«Когда это стало известно врагу, он, внезапно изменив прежний замысел, глухой ночью напал всеми силами на расположение девятого легиона, так как тот был слабее других, и, перебив дозорных, среди смятения, охватившего наших еще полусонных воинов, ворвался в лагерь. И уже сражались между палатками, когда Агрикола, извещенный разведчиками о том, куда направился неприятель, поспешил по его следам… Воины девятого легиона воспрянули духом… в узком проходе ворот завязалась ожесточенная схватка, прекратившаяся лишь после того, как враги были выброшены из лагеря… Но британцы (пикты), считая, что их победила не доблесть, а роковое стечение обстоятельств и искусство военачальника, нисколько не поубавили прежней заносчивости: они вооружили всех боеспособных мужчин, переправили в безопасные места жен и детей и на сходках, а также совместными закланиями жертв торжественно скрепили нерасторжимый союз племен. И противники разошлись, унося в себе непримиримую враждебность друг к другу».

Тацит, неизменно изображавший своего зятя только в самом выгодном свете, явно необъективен в оценке итогов этой кампании. При внимательном чтении заметно, что он объявляет римлян носителями высокой морали и начисто отказывает в ней варварам. На самом же деле этот поход стал серьезной неудачей Агриколы, положив конец его походам в этом году и вынудив перейти к оборонительной тактике вплоть до следующей зимы.

Однако летом следующего года Агрикола опять двинулся на северо-восток, будучи преисполнен решимости положить конец затянувшейся кампании.

«Итак, выслав перед собой флот с тем, чтобы, произведя опустошения и грабежи во многих местах, он держал врагов в неослабевающем страхе перед неизвестностью, Агрикола во главе рвущегося в бой войска с добавленными к нему наиболее храбрыми… британцами подошел к горе Гравпий (Грампий), где засел неприятель. Ведь враждебные нам британцы, нисколько не сломленные исходом состоявшегося в предыдущем году сражения, предвидевшие, что их ожидает возмездие и, быть может, даже порабощение, и постигшие наконец, что общей опасности надлежит противопоставить единство, отправив ко всем племенам посольства и заключив соглашения с ними, призвали в помощь себе их силы. У них насчитывалось свыше тридцати тысяч вооруженных бойцов».

Предводителем восставших был вождь, которого римляне называли Калгак. Он, согласно Тациту, угрожал своими войсками новым владениям Рима и, более того, всем империям той эпохи, включая и его, Тацита, собственную. По утверждению Тацита, Калгак обратился к толпе восставших с такими словами:

«За нами нет больше ни одного народа, ничего, кроме волн и скал, и еще более враждебных, чем они, римлян, надменность которых не смягчить ни покорностью, ни уступчивостью. Расхитителям всего мира, им (римлянам) уже мало земли: опустошив ее, они теперь рыщут по морю; если враг богат – они алчны; если беден – спесивы, и ни Восток, ни Запад их не насытят; они единственные, кто с одинаковой страстью жаждет помыкать и богатством, и нищетой; отнимать, резать, грабить на их лживом языке зовется господством; и, создав пустыню, они говорят, что принесли мир».

Место, где расположились лагерем силы пиктов, по всей вероятности, находилось где-то в холмистой местности между Хоу оф Мернс и Стоунхейвеном, за которой открывается прибрежный коридор, ведущий на просторные и практически беззащитные равнины Бачана.

Битва при Монс Граупиусе, как называет ее Тацит, наверняка происходила на равнинной местности, поскольку ни пикты, ни римляне не любили сражаться в горах. Вполне возможно, что за ней наблюдали с вершин Маунта альбанские горцы, которым очень хотелось увидеть арморикан изрубленными в куски.

Арморикане сражались стойко, но их неопытные новобранцы не смогли противостоять натиску дисциплинированных и прекрасно обученных пеших мечников и всадников Агриколы, и после долгой и упорной битвы они были наголову разгромлены.

«И тут на открытой местности взорам представилось величественное и вместе с тем страшное зрелище: наши гнались по пятам за врагами, рубили их, брали в плен и, захватив новых пленников, убивали ранее взятых. И в зависимости от твердости духа одни в полном вооружении целыми толпами убегали от уступавших им в численности преследователей, тогда как другие, безоружные и по своей воле, устремлялись навстречу им и искали для себя смерти. Повсюду – оружие, трупы, обрубки тел и пропитавшаяся кровью земля; но порою даже у побежденных вспыхивало ожесточение, и к ним возвращалось мужество… Конец преследованию положили ночь и пресыщение».

По мнению Тацита, пикты потеряли в этом сражении около десяти тысяч бойцов – цифра, прямо скажем, преувеличенная. Однако, несмотря на эту победу и триумф Агриколы, она отнюдь не означала окончания войны в Британии. Римляне не смогли продвинуться дальше на север ни в том году, ни в последующие годы.

Пикты, как стали называть с тех пор арморикан Шотландии, были обескровлены, но не уничтожены. Они продолжали доставлять постоянное беспокойство войскам Агриколы, так что он вынужден был отвести войска на земли племени борестов (предположительно – район вокруг Перта), где его армии пришлось перезимовать в хорошо укрепленном лагере, возведенном на территории противника.

Горькая правда здесь заключалась в том, что этот выдающийся полководец, образно говоря, отхватил кусок куда больший, чем мог проглотить. Пикты вели партизанскую войну на истощение с таким ожесточением и упорством, что в последующее десятилетие вынудили римлян покинуть все земли, захваченные их легионами к северу от Чевиот-Хиллз. Вплоть до конца I в. они постоянно нападали на римские пограничные посты вдоль линии Солвэй – Тайн, где впоследствии и был возведен вал Адриана – трудоемкая и не слишком удачная попытка отгородить пиктов от римских владений в Британии.

Тем не менее, несмотря ни на что, пикты продолжали сражаться до тех пор, пока спустя несколько веков последний легион римлян не покинул земли Британии. Величайшая военная машина своего времени так и не смогла сокрушить пиктов.

В ходе этой новой войны на севере Северная Альба просто не могла оставаться нейтральной. Вскоре после вторжения легионов императора Клавдия в Британию на юг отправилось целое посольство из Оркни, считавшееся центром свободной Альбы. Оно прибыло с предложением заключить мир или хотя бы союз с Римом.

Подобный альянс сулил обеим сторонам немало перспектив. Альба рассчитывала получить со стороны Рима поддержку в борьбе против кельтов и пиктов, а Рим хотел иметь союзника, территория которого была весьма удобным плацдармом для вторжений на север Британии. Мореходы-альбаны надеялись, что римский флот послужит им защитой, а Рим заботился о том, чтобы в столицу не прекращался поток «валюты» – пушнины и моржовой кости, – пользовавшейся большим спросом у элиты империи.

Никаких сведений об этом альянсе до нас не дошло, но мы можем предполагать, что альбаны предоставляли римлянам разведывательную информацию, проводников, лоцманов и, возможно, базы для римских судов. Альбанские горцы, жившие в тылу у арморикан, были для римлян поистине бесценным источником информации. Тацит не упоминает о военной поддержке Риму со стороны альбанов, но это объясняется тем, что он редко питал доверие к союзникам вообще.

Тем не менее он все же сообщает, что после битвы при Монс Граупиусе Агрикола отправил часть своего флота в плавание вокруг Британии.

«Впервые обогнув эту омываемую последним морем оконечность земли, римский флот доказал, что Британия – остров; тогда же им были открыты и покорены дотоле неизвестные острова, прозывающиеся Оркадскими (включая и Шетландские острова)».

По возвращении участники этого плавания рассказали о том, что вдали, на самом горизонте, видели Туле (Тили).

Употребленная Тацитом фраза «открыты и покорены» отражает его стремление постоянно прославлять победы Агриколы, однако находки римских монет того времени на Шетландских и Оркнейских островах указывают скорее на мирный характер визита римской флотилии в это независимое государство.

Такого мнения придерживался и Т. Летбридж. В своей книге «Пастухи и отшельники» он писал:

«Трудно поверить, что, имея в своем распоряжении эффективные военно-морские силы, высшее командование римской армии не смогло организовать разрушение брочей и уничтожение большинства их обитателей [27]27
  Вспомогательные суда военного флота римлян перевозили огромные осадные машины, применявшиеся на суше, в том числе знаменитые баллисты и катапульты, которые были способны либо разрушить броч, либо нанести ему очень серьезные повреждения.


[Закрыть]. По-видимому, оно даже не пыталось сделать это. Ибо если бы такие действия были предприняты, весьма маловероятно, что они ускользнули бы от внимания Тацита, описывавшего деяния Агриколы. Вероятно, разгадка заключается в том, что обитатели брочей были настроены враждебно к племенам мурус галликус (строителям фортов, прошитых деревом), и римляне предпочитали либо подкупать их, либо оказывать им активную поддержку».

Хотя Риму не удалось сломить и подчинить пиктов, он преуспел в другом, а именно – отвлек их внимание от свободной Альбы. После этого пикты обратили всю свою воинскую энергию против Рима и его союзников в Британии – кельтов и бриттов. Давняя кровная вражда между альбанами и изгнанниками из Арморики практически окончилась. И хотя враждебность между этими народами сохранялась еще достаточно длительное время, в дальнейшем она выражалась по большей части в редких набегах да эпизодических нападениях пиратов.

К концу I в. н э. знаменитые брочи уже не имели жизненно важного значения для самого существования альбанов. Тем не менее брочи, возведенные на северо-западных землях, продолжали выполнять весьма полезные функции. Число рейдов со стороны пиктов уменьшилось, зато резко участились случаи нападений ирландских кельтов. В целом подобные набеги вызывали не более чем раздражение, но некоторые из них оказывались слишком жестокими и кровавыми, чтобы местные общины могли оставить их без внимания. Иметь под рукой вместительный броч, в котором можно было надежно укрыться при появлении ирландских головорезов, на долгое время оставалось важным фактором выживания для многих альбанов – жителей прибрежных земель и островов.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ
ФЕТЛАР

Ветреным сентябрьским днем в самом начале II в. от Рождества Христова судно, гордо носившее славное имя «Фарфарер», описав своим тупым носом длинную дугу вокруг Шип Хеда (Овечьей головы), вошло в родные воды.

Теперь перед ней открылась широкая акватория залива Треста Бэй на южном побережье острова Фетлар – одного из Шетландских островов. Как только корабль повернул в залив, его истрепанный штормами парус заметили с берега два юноши, бродившие по холмам в поисках заблудившихся овец. Громко крича от возбуждения, люди бегом ринулись по направлению к скоплению низеньких, крытых позеленевшим дерном домиков, теснившихся возле внутренней дуги бухты Треста.

Судно ушло в плавание целых полтора года назад. Оно взяло курс к Тили, загадочному острову, лежащему где-то в водах Западного океана (Атлантики). В отсутствие мужчин женщины, дети и старики местного клана не покладая рук трудились над обработкой земель, которые становились все более и более скудными. За последние несколько веков погода на холмистых землях острова стала совсем промозглой и холодной, так что посевы и травы на полях и пастбищах часто вымерзали. Выносливые овцы и обилие рыбы, в окрестных морях позволяли сделать жизнь человека сносной, но ведь здесь жили фарфареры – смелые мореходыь, и валюта, которую они добывали, давала возможность жить не просто сносно, а иметь хороший достаток.

Сорок с лишним мужчин из клана «Фарфарера» жили в пяти домах, возведенных на косе против устья небольшой речки, текущей из долины, – речки, которая несла свои воды в родную бухту, минуя песчаные отмели.

Домики были низенькими, потому что их полы, земляные или выложенные плитняком, на добрых два фута уходили вглубь, в песок или дерн. Их стены, сложенные из торфа и обложенные камнями и плитами, были достаточно толстыми, так что в них можно было устроить ниши, служившие и постелями, и небольшими кладовками. Подобная сотовая конструкция обладала существенным преимуществом, поскольку позволяла сократить размах сводов потолка, чтобы его могли поддерживать совсем короткие балки перекрытий, а это имело особую важность для земель, где практически нет дерева.

Крыши были приподнятые, имели высокие стропила и были обложены слоями дерна, а поверх него – крупной галькой. Они могли защищать дом от долгих зимних дождей, хлеставших почти горизонтально. Травы на крышах росли так буйно, что дом издали можно было принять за естественный холмик, если бы над ним не поднимались струйки сизого торфяного дыма.

В центре каждого из домов, прямо под отверстием для вытяжки дыма находился большой, обложенный камнем очаг, дававший и свет, и тепло. Дополнительным источником света служили и плошки из мыльного камня, в которых горело топленое сало морских млекопитающих или жир водоплавающих птиц. «Мебель» состояла из скамеек и «шкафов», сделанных из плоских песчаниковых плит и древесины, выброшенной штормами на берег. По стенам и на потолочных балках были развешаны одежды, предметы домашнего обихода, рыболовные сети и охотничьи снасти.

Домики, ютившиеся почти у берега, обещали самый теплый и радушный прием команде «Фарфарера», которая не была дома целых восемнадцать месяцев. Все это время смелые мореходы по большей части ночевали и, можно сказать, жили под своей ладьей, опрокинутой кверху дном на берегах Тили.

Когда судно приблизилось к берегу почти вплотную, команда спустила парус, хлопнувший на ветру. Черные собаки, одинаково уверенно чувствовавшие себя и на суше, и на воде, оказались первыми островитянами, бросившимися в пену прибоя, чтобы встретить долгожданных хозяев. За ними последовала целая толпа домочадцев, которые по пояс в воде брели к ладье, спеша обнять вернувшихся мореходов.

В числе прочих грузов на борту ладьи было немало мотков прочного каната из моржовых шкур, которых хватило бы на снасти для многих и многих кораблей. Были там и целые шкуры для обшивки бортов и починки лодок и ладей. Виднелись на палубе и многие дюжины бурдюков из тюленьих шкур, наполненных топленым тюленьим салом для смазки и осмоления швов. Другие кожаные мешки были набиты гагачьим пухом. Были тут и кипы шкур северных песцов, и четыре густые шкуры тихоходок (водяных медведей), которыми так любят украшать стены своих домов богатые люди в заморских землях.

Но самым ценным грузом были несколько деревянных бочек с моржовыми бивнями, настолько тяжелых, что каждую из них могли поднять лишь двое крепких мужчин. Да, моржовой кости здесь было достаточно, чтобы в обмен на нее клан смог получить запас зерна, меда и даже изюма, которого должно было хватить на целый год, а то и больше.

Да еще останется немало, так что можно будет выменять за них керамику из южных стран, льняные ткани, дерево, медь, железо и массу прочих необходимых товаров, не говоря уж об изысканных украшениях для северных красавиц.

Когда вся добыча была выгружена с ладьи на берег, мужчины один за другим стали прыгать в пенные волны, обнимая радостно кричавших женщин и девушек или затевая шуточную борьбу с подросшими юнцами, так что капитану в конце концов пришлось даже строго прикрикнуть на них:

– Да погодите вы, олухи безмозглые! Давайте поскорее вытащим ладью на берег! Только будьте осторожны, прах вас подери! Если вы прорвете обшивку, я с вас шкуру спущу!

Впрочем, его строгость была явно показной, ибо он прекрасно понимал, что «Фарфарер» никогда еще не был в более надежных и осторожных руках.

Моряки праздновали возвращение добрых две недели. Мужчины веселились, пили, шумели и наведывались в гости не только к соседям-односельчанам, но и к жителям других поселений на острове. А затем, когда подул свежий норд-вест, «Фарфарер» вновь соскользнул в волны, вернувшись в свою родную стихию. На «Фарфарере», нагруженном по большей части грузами, добытыми в ходе плавания на Тили, плыли островитяне обоего пола и едва ли не всех возрастов. Настроение у всех было праздничное, и корабль взял курс на юг, к берегам острова Мэн – одного из Оркнейских островов, с незапамятных времен выполнявшего роль торгового, общественного и религиозного центра обоих архипелагов.

А поскольку приближался конец года, время гулять и веселиться, путешествие обещало быть приятным. В дневное время «Фарфарер» рассекал волны, оставляя позади белый шлейф пены, а ночью утыкался носом в песок на каком-нибудь знакомом берегу или бросал якорь неподалеку от небольшого прибрежного селения на одном из островов, встречавшихся на его пути. И всюду команда «Фарфарера» находила самый теплый прием, ибо все островитяне были близкими братьями по крови.

На третий день плавания «Фарфарер» увидел корабль с одного из островов, возвращавшийся из плавания в страну норманнов, где его команда продавала канаты из моржовых шкур и тюленье сало (ворвань) в обмен на древесину. В ту ночь оба судна встретились в гавани, и их команды обменялись последними морскими слухами и сплетнями из дальних краев.

Никто из моряков с острова Фетлар никогда еще не плавал в Норвегию. Хотя добраться туда при хорошей погоде и попутном ветре можно было всего за два-три дня, серьезные опасения вызывало то, какой прием может ожидать гостей в тех краях. Норманны славились тем, что при малейшем поводе хватались за меч и боевой топор, и стычка с ними могла окончиться для чужеземцев смертью. Команда корабля гостей чувствовала себя в безопасности, встав на якорь в устье фьорда. Норманны были вынуждены подплывать к ним на своих узких деревянных ладьях, быстроходных и похожих скорее на каноэ, чем на корабли.

«Они подогнали плоты к нашему кораблю, но тут же обозвали нас трусливыми червяками за то, что мы не захотели высадиться на берег. А еще они издевались над нашим судном, угрожая содрать с него шкуру, как с жирной коровы, если мы не заплатим им за древесину вдвое дороже того, что она стоит. Пускай уж они лучше торчат на своем побережье. Не хотел бы я увидеть их у наших берегов».

Третью ночь «Фарфарер» провел, уткнувшись носом в берег возле Сандвика под защитой стен Моусского Броча. Жители Сандвика радушно приветствовали гостей и досыта накормили их жирной бараниной. Возле едких торфяниковых костров было спето немало песен и рассказано немало историй. Гостям пришлось уже не в первый раз выслушать легенду о набеге пиктов на Моусу, который произошел лет пятьдесят назад. Пикты попытались было разрушить броч, а когда это не удалось, решили взять его в кольцо осады. Однако они забыли об осторожности и оставили свои ладьи без присмотра.

– Однажды темной ночью наши воины с Сандвика переправились через Саунд на лодке, обмотав весла шкурами. Бесшумно, как выдры, высадившись на берег, они захватили ладьи пиратов, и, когда пикты поспешили к берегу, они встретили их градом стрел и камней из пращи. А когда между ними завязалась схватка, наши воины выбрались из броча и ударили пиктам в спину копьями и топорами…

На пятый день пути «Фарфарер» вышел в открытое море и, миновав огромный скальный утес, направился к южной оконечности Шетланда. На закате впередсмотрящий увидел остров Фэйр-Айль, лежащий на полпути между Шетландом и Оркни. Здесь корабль попал в ловушку, на целых два дня оказавшись прижатым к берегу штормом и свирепым северо-восточным ветром. Люди с «Фарфарера» ели и спали в низеньких домиках маленького клана, обитавшего на острове. Это были старые друзья, каждый год посылавшие своих промысловиков на Тили.

После дня пути от острова Фэйр-Айль «Фарфарер» достиг берегов Сандэя, низменного зеленого островка, окаймленного со всех сторон песчаными отмелями шафранно-желтого цвета. Это было поистине легендарное место, где в давние времена отдыхали и набирались сил целые полчища моржей, выбиравшихся на берег, чтобы понежиться на солнышке на широких песчаных косах. Волны штормов иной раз вымывали из песчаных дюн их побелевшие кости или перекатывали их по морскому дну.

Люди с острова Фетлар побывали в гостях у своих родственников, живших на Стай Бэй, и те показали им гигантский бивень моржа, всего пару дней назад выброшенный на берег сильным северо-восточным ветром. Пожелтевший от времени и отполированный песками, он достигал более ярда в длину. И гости, и хозяева единодушно сочли эту находку добрым предзнаменованием, обещавшим удачу в будущем.

Отплыв от Сандэя и взяв курс на юго-запад, корабль продолжил свое мирное плавание мимо низменных, плодородных и людных Оркнейских островов. И почти везде мореходыь видели брочи, а то и два или даже три. И хотя эти башни были давно заброшены и начали разрушаться, они по-прежнему представляли собой удобное укрытие.

Продолжив свое плавание, «Фарфарер» прибыл в залив Уайт Бэй, который, словно нож, врезается в северную часть острова Мэн. Остров Мэн – это не просто самый крупный из группы Оркнейских островов; он всегда был и самым процветающим. Не случайно именно на нем древние соорудили свои наиболее крупные каменные круги, воздвигли самые массивные камни-менгиры и, наконец, возвели величественный монумент Мээшоу.

На протяжении жизни бесчисленного множества поколений большая часть всей северной «валюты», независимо от того, доставлялась ли она с Шетландских островов, Фарер или острова Тили, неизменно попадала в Уайт Бэй, где ее выгружали на узкий перешеек в бухте Скапа Саунд. Там ее уже ждали корабли с Оркнейских островов, которые вели торговлю к югу от Силли. Этот узкий перешеек между двумя гаванями давным-давно стал и долгие века оставался центром огромных ежегодных торговых ярмарок, неизменно устраивавшихся в конце лета.

На перешейке из поколения в поколение собирались отважные фарфареры – добытчики морской валюты, рыбаки с дальних островов и мореходы из соседних гаваней Оркнейского архипелага. Те, кто жил на самом острове Мэн, приходили пешком или приезжали на маленьких косматых пони; что касается большинства других, то они прибывали на обтянутых шкурами судах, размеры которых варьировались от небольших четырехвесельных лодок до внушительного вида океанских кораблей. Постоянные, сложенные из дерна жилища на перешейке имели лишь представители нескольких местных кланов, а большинство прибывших на ярмарку гостей ютились под своими собственными, опрокинутыми кверху дном судами, которые обычно покоились на низеньких грунтовых или каменных фундаментах в местах, куда никогда не доходила вода при приливе. Издали эти жилища походили на удлиненные панцири огромных морских черепах, побелевшие от времени и по цвету напоминавшие старую кость.

В тот день, когда «Фарфарер» уткнулся носом в отмель бухты Уайт Бэй, два больших торговых корабля типично оркнейского вида, незадолго перед тем прибывшие с Силли, встали на якорь в заливе Скапа Бэй. Грузы с них были спешно выгружены на берег. Затем товары были выставлены в ларьках с навесами, которые занимали едва ли не всю площадь перешейка, разделяющего два залива.

Пока капитан «Фарфарера» и старейшины местного клана вели переговоры об обмене товарами, остальные члены команды, пользуясь свободным временем, заглядывали в гости к здешним жителям, угощались, занимались любовью с местными женщинами, рассказывали хозяевам морские истории, пели, пили, а иной раз, когда пива было выпито слишком много, пускали в ход кулаки.