Текст книги "От Ариев до Викингов, или Кто открыл Америку"
Автор книги: Фарли Моуэт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 31 страниц)
Том Ли никогда бы не согласился с ним. Он предполагал, что данные постройки – временные пристанища скандинавских мореплавателей, посещавших эти края примерно в 1000-е годы по Рождестве Христовом и оставивших необычные для этих мест сооружения. Действительно, в горизонтальном разрезе наиболее распространенные скандинавские усадьбы и поместья Исландии, британских Северных островов чрезвычайно похожи на современные длинные вигвамы арктической Канады. И те и другие – удлиненные, узкие, с несколько искривленными продольными боковыми стенами. Пропорции и габариты тоже, в общем-то, сравнимы. Вид с торца имеет много общего. У всех без исключения скандинавских (в том числе и исландских) домов, типа длинных вигвамов, имелась крыша, выполненная из земли, дерна, коры деревьев или соломы, опирающаяся на прочную деревянную конструкцию, следы которой археологи могут обнаружить почти стопроцентно.
Много воды утекло со времен моего первого визита на остров Памиок, прежде чем длинные вигвамы Арктики начали приоткрывать предо мной свои тайны. Впервые это произошло на дальней окраине Атлантики.
Дождь лил почти беспрерывно, когда моя жена Клэр и я впервые посетили Шетланд (островное графство Шотландии). Это скопище выметенных пронизывающими ветрами каменных глыб, заброшенных в сторону севера подальше от исконных земель Шотландии и составляющих совместно со своим братом – архипелагом Оркни – северные Британские острова, вполне оправдывает свою репутацию колыбели ненастья.
Погода нас мало волновала. Мы прибыли в Шетланд по приглашению владельца лососевой фермы и антиквара Элистера Гудлада, который обещал помочь нам окунуться в атмосферу истории древнего Шетланда.
Под предводительством Элистера мы, шлепая по лужам, добрались до мест, где находились дошедшие до нас из глубины времен памятники, среди них было примитивное жилище – яма с крышей из веток, – возраст которого насчитывает пять тысяч лет; оно было лишь недавно раскопано и очищено от толстого слоя торфа; подземные каменные склепы – захоронения людей, заселявших эти места в более поздний, мезолитический период; неолитические форты, некогда построенные на мысе, а теперь рассыпающиеся в прах; похожие на деревни стоянки людей бронзового века; относящиеся к железному веку шпилеобразные башни; разрушенные стены, оставшиеся от домов викингов, которые строили здесь примерно за тысячу лет до нас.
Кажется, Шетланд может по праву считаться царством руин, но не все из них столь же почтенного возраста, как те, что описаны выше. Одна за другой небольшие усадьбы приходят в упадок и постепенно рассыпаются, возвращаясь в землю, из которой в течение многих поколений скотоводы брали материал для строительства своих жилищ.
Элистер был жестоко разочарован тем, что усадьбы опустели. «О времена! В нынешний век нет ни тени надежды стать рыбаком или фермером-скотоводом, – я бы не отказался. Спустя пять тысячелетий с того времени, как эти острова стали обживаться, человеку впервые более бы пришлось по душе сбежать, не оглядываясь, от всей этой красоты – от всех этих ядерных реакторов и станций, вырабатывающих рафинированное масло. Но куда? Весь мир сползает в бездну безумия, что вы на это скажете?»
Мы следовали извилистым маршрутом, пролегающим и через другие любопытные места. Вдоль восточного побережья островов Йелл и Унст высилось несколько сигнальных башен, сложенных без раствора. Некоторые из них стояли на мысе, другие же мрачно спускались к самому дну заливов и мелких бухточек. Глядя на эти сооружения, я невольно поразился их явному сходству с тем, что приходилось мне уже видеть на самом острове Памиок и поблизости от него.
Но особенно живо мое любопытство было задето той группой строений, крышей для которых служили перевернутые рыбацкие лодки, по всей видимости, пришедшие в непригодность и утратившие свои былые мореходные качества. Некоторые из этих сооружений были превращены в низкие, приземистые коровники и хозяйственные постройки, в других жили люди. Позже на Оркни мы удостоились видеть еще кое-что – это было подчеркнуто ультрасовременное, элегантное здание из кирпича, смотревшее на нас двумя живописными, широко раскрытыми от удивления окнами, казалось, что у дома глаза навыкате – так хотелось окнам выбраться из-под перевернутой деревянной лодки, нависающей над ними наподобие низкого лба, – лодки, длина которой, должно быть, составляет не меньше шестидесяти футов.
Этот современный дом, расположенный неподалеку от г. Керкуолла, графство Оркни, свидетельствует о том, что и до наших дней традиционным для жителей Северных островов остается дом с крышей в виде ладьи.
От Элистера мы узнали, что еще в глубокой древности на острове сложилась традиция переворачивать судна, которые уже отслужили свой срок в море и теперь призваны к своей последней службе в качестве крыши. «Коренные жители Шетланда, – рассказывал он нам, – рождались, жили и умирали под лодкой или в ней».
В последний день нашего пребывания в гостях Элистер повел нас на крутой горный хребет острова Йелл, откуда был виден Фетлар, островок еще меньшего размера, – кроха, которую, казалось, разъяренный ветер сорвал с места и бросил на волю волн и судьбы плыть по течению на восток.
«Такую судьбу уготовило провидение и нашей малютке Земле – вон, прочь, плыви куда глаза глядят. Возможно, есть место, где тянут свой век они – люди незапамятной древности. Некоторые верят, что они все еще ждут где-то своего часа, но однажды они вернутся, придут на своих призрачных лодках из мест, всю сладостность которых мы можем увидеть лишь во снах…»
Шетланд и Памиок, вы были лишь двумя шагами на долгом и извилистом пути, который мне пришлось преодолеть, возвращаясь вспять по тропе времени. Но начать историю с конца, дать читателю нить Ариадны и как сложное кружево распутывать стежки-дорожки, которыми раскрывается тайна, – значит, сбиться с пути, которым следуют сказители. А они всегда идут от истока и начинают с самого начала.
Так же сделаю и я.
Часть первая
СТАРЫЙ СВЕТ
ГЛАВА ПЕРВАЯ«ФАРФАРЕР»
Северный рассвет прорывает пелену тумана, и усталый молодой рулевой может рассмотреть очертания нагорья, смутно различимые справа прямо по курсу. Если бы только это был Йелл, так приятно бывает осознать, что ты справился с заданием, что ты можешь быть доволен собой, ибо отнюдь нелегко строго держаться курса, когда даже звезды попрятались, а ветер и бег морских волн – вот и все, что может указать тебе дорогу.
Из тесной каюты, расположенной на носу «Фарфарера», выныривает взъерошенный, заросший бородой человек. Ухватившись за поручни, он выволакивает свое грузное тело на палубу и, став на какое-то время глазами этого маленького корабля, удерживает в зрачках и старательно изучает светящуюся линию горизонта. Искоса поглядывая на расплывчатые очертания крупного массива суши справа по борту, он что-то ворчит себе под нос от удовольствия, как это бывает при встрече со старым знакомым. Он быстро поднимает глаза и пристально смотрит на широкое пузо большого квадратного паруса. Тот туго напряжен и едва не трещит по швам на могучей груди западного ветра – веста. Пристальный взгляд человека падает на корму, где, широко расставив ноги, стоит его сын, опершись одной рукой о румпель – для большей устойчивости, а другой – указывая на землю.
«Да, мальчуган, это Йелл!» – кричит шкипер, с облегчением вглядываясь в зеленые воды, пенящиеся под нижней частью форштевня. – Уж позволим нашей красавице полежать на борту и отдохнуть немножко… вон там. Дела идут на славу. Если бриз еще продержится, завтра поутру мы выберемся на берег острова Фетлар».
Он проходит по палубе, перегибается через борт и спускается в маленькую каюту, где мирно дремлет часть экипажа, состоящая из его родственников-мужчин. Он нащупывает мешок с сушеной треской, вынимает две тушки, балансируя мимо покачивающегося планшира, пробирается на корму и отдает одну сыну. Двое мужчин грызут отвердевшую на солнце рыбу, смакуя ее и наслаждаясь ни с чем не сравнимым вкусом, затем смачивают глотку глотком воды из фляжки с плотно притертой пробкой.
«Ну а завтра у нас будет свежая баранина и ячменный хлеб – с пылу с жару, – пообещал шкипер, – да, а впереди – длинная зима, чтобы вы могли построить если не рай в шалаше, то хотя бы обустроить логово, будь оно неладно, и наделать там детей, если вам посчастливится подцепить девчонку. Вы этого заслужили – мы все этого заслужили. – Он пожевал машинально еще с минуту. – Впрочем, не все ли равно, ведь к весне следующего года вы должны подготовиться к новой битве с морем, нам предстоит вернуться на запад, к Тили, к моржам-секачам и бьющим ключом источникам. Ну а теперь я сам возьмусь за штурвал. Ступай и поспи маленько.
Вот уже в двадцатый раз я проделал этот путь, – размышлял шкипер, взяв в руки румпель. – Двадцать весен тому назад я впервые увидел на горизонте большой, выступающий из воды белый череп острова Тили. Хотя я был уже довольно наслышан об этих местах, я никак не мог поверить, что и впрямь добрался сюда. Снежные вершины гор, вздымающие головы в облака, зловонные источники с кипящей водой, бьющие из подземных озер… и моржи, такие жирные, что у меня до сих пор слюнки текут, когда я с замиранием сердца вспоминаю, как я впервые греб на лодке между ними».
Первое свое плавание в открытом море он совершил вскоре после Рождества Христова. Ему было без малого тринадцать лет. Это был старинный обычай идти в море на судне, построенном его родственниками, которые заодно выполняли роль и команды, и владельца судна.
Еще раньше, в возрасте десяти лет, он наблюдал за тем, как «Фарфарер» восстанавливали и отстраивали заново на берегу песчаной косы Фетлар на глазах у всего семейства, обосновавшегося на острове Фетлар. Более того, он даже мог весьма живо вспомнить о том, как корабль постепенно воскресал, словно скелет, из длинного киля и древесины своей прежней инкарнации.
Корабль имел в длину пятьдесят футов, в ширину – почти пятнадцать; его новый шпангоут, планшир и банка были вырублены из дуба и ясеня, а его балки-стрингеры – из сосновых брусьев. Всю эту древесину привезли на острова, начисто лишенные леса, торговцы с острова Фетлар. Чтобы обтянуть его легкий каркас, потребовалось пятнадцать крепких тюленьих шкур, сшитых друг с другом с помощью сухожилий. Затем женщины сшили большой, почти квадратный корабельный парус из тщательно выделанной и смазанной маслом кожи.
На судне появилось много нового, но основное ядро его было весьма старым, поскольку киль, словно позвоночный столб, был унаследован им от нескольких предшественников, носивших то же самое имя. Его мачта и реи прослужили почти целый век с тех пор, как прапрадед теперешнего шкипера подобрал их в числе прочих бревен и леса, выброшенного прибоем на берег Тили. Никто не мог сказать, из какого дерева они были сделаны и из какого неведомого мира оказались здесь, но древесина оказалась прочной, как железо, и упругой, как китовый ус.
И вот теперь тот же самый рангоут нес нынешний «Фарфарер» обратно к родным берегам. Шкипер тщательно осмотрел его, его жена была непоколебимо уверена в том, что в этих брусьях и балках обитали духи, обладающие огромной силой. При мысли о жене шкипер улыбнулся: да, она постарела, но ее объятия по возвращении будут столь же жаркими, как и прежде.
ДО НАС НЕ ДОШЛО НИ ОДНОГО ПРЕДСТАВИТЕЛЯ РОДА «Фарфарера», ибо они были построены из недолговечных материалов, которые не могли прослужить хоть сколько-нибудь долго, если не попадали в умелые руки. Происхождение корабля затеряно в глубине времен, однако мы все же можем составить некоторые представления о нем.
Первопроходцы, прибывшие на северное побережье вскоре после отступления ледниковых плит, оставили здесь следы своего присутствия. Местные жители называли их «скачущими по песку», то есть бродягами, скитавшимися по прибрежной полосе. Зимние шторма порой смывают песок с отмелей и дюн, открывая на дне под ними древние очаги и груды домашнего мусора.
Частицы древесного угля и обломки раковин моллюсков мало что скажут случайному прохожему, разве что ему повезет прогуляться вдоль побережья северной Шотландии в обществе одного из тех немногих людей, кои столь же умны и эрудированны, как Вальтер Моуэт, тогда все эти обломки и частички окажутся красноречивыми свидетелями древности.
Опустившись на колени возле самой отметки, зафиксировавшей уровень максимального прилива, который видели в обозримом прошлом пески длинной косы Дуннет Бэй, Вальтер приступил к кропотливому просеиванию и просмотру скопившихся здесь частиц древесного угля и окаменевших раковин и внимательно изучал их, пока ему не попались обработанные человеком кварцевые обломки, которые он поднес мне на вытянутой ладони, чтобы дать возможность поближе рассмотреть их.
«Последним, кто сжимал в ладонях эти крошечные кусочки, оставшиеся от каменного ножа, возможно, был парень из «скачущих по песку», живший за дюжину веков до нас. – Он замолчал и задумчиво поглядел на остатки сломанного орудия. – Поэтому я не могу отделаться от ощущения, что сам сейчас чувствую тепло ладони того малого, что жил в незапамятные времена, чувствую прикосновение его руки».
Однажды древние люди разбили здесь лагерь, протянувшийся вдоль отлогого северного взморья и песчаных кос, – лагерь, который, возможно, переместился сквозь пески и эпохи, словно задумал соприкоснуться с настоящим, воскреснуть средь бела дня в современности. Вне всякого сомнения, люди минувших времен вовсе не так далеко отстоят от нас, как это пытается внушить нам наука с ее блистательными изысканиями и технологиями. Первопроходцы просто незаметны среди нас, но им так много нужно сказать.
Груды мусора, оставшиеся от более древних эпох, преимущественно состоят из моллюсков, называемых также «блюдечко», устриц (Ostrea) и раковин моллюсков; однако от более поздних времен дошли груды костей рыб, морских птиц и животных. Из этого можно сделать вывод, что первоначально «скачущие по песку» добывали себе пропитание на узкой полосе между морем и сушей, со временем они отважились выйти в беспокойные воды океана, чтобы ловить рыбу, бить тюленей и морских свиней, повидать далекие рифы и скалы, поохотиться там на морских птиц и полакомиться яйцами. И вот наконец они превратились в столь искусных и опытных мореходов, что смогли доплыть до наиболее заброшенных и удаленных от материка островов, берега которых были исхлестаны штормами и ветром.
Чтобы совершить все эти столь рискованные вылазки в открытое море, они должны были изобрести суда, способные выдержать натиск океана, и стать первоклассными кораблестроителями.
Британский археолог Томас Летбридж доказал, что первоначально «скачущие по песку» ютились под куполообразными палатками, сделанными из шкур, натянутых на специальные каркасы, которые были сплетены из ветвей северной березы или ивы, поскольку в тех краях лесов вообще нет, да и на севере Шотландии очень мало, если не сказать – почти нет настоящих больших деревьев. Эти шкуры были выделаны или выскоблены, а затем пропитаны салом животных для лучшей сохранности и водонепроницаемости. Сделанные таким образом легкие и прочные каркасы, по всей видимости, были похожи на большую опрокинутую вверх дном чашу или челн – обтянутую шкурами небольшую лодку почти овальной формы, которой пользовались древнейшие жители юга Британии.
Летбридж рисовал в своем воображении открытое море и внезапно налетевший шквальный порыв ветра, который и теперь дует ему в спину, проносится вдоль берега моря и легко парит, как чайка. А может быть, он представлял, как один из мыслителей, живших на заре европейской истории, или чудаков, у которых все валится из рук, лежит в своей застланной шкурами кровати и в раздумье смотрит на изогнутые балки, идущие по обеим сторонам крыши дома, и вдруг он чувствует восторг – его осенило, ведь этот объект, который он так долго созерцал, может быть приспособлен для скольжения по морской глади. Нужно, конечно, приложить некоторые усилия, чтобы придать большую устойчивость и крепость дому, который теперь мог бы послужить и в качестве лодки. Более того, все морские приспособления могут быть легко сняты.
Вынесенная на берег и перевернутая днищем вверх кожаная лодка вполне готова вновь стать кровом.
Не остается сомнений в том, что жизнь почти всех народов каменного века, заселявших земли приполярного региона, зависела от кожаных лодок. Каяк – наиболее известный пример узкоспециализированной лодки, отвечающей своеобразию местности. Если вы выедете за пределы Аляски, то значительно реже встретите человека, знающего, как выглядит умиак, или лодка инуитских женщин, тем не менее она более многофункциональна и даже более распространена здесь. Еще в 1970-х годах эскимосы Аляски продолжали изготавливать умиаки, обтянутые шкурами моржей. С экипажем от тридцати до сорока человек на борту эти лодки могли благополучно пересечь бурный Берингов пролив. Если плохая погода (или удачная охота) вынудила бы путешественников пристать к неизвестному берегу, то стоило бы им перевернуть свои умиаки днищем вверх, как вот уже кров и готов. А если перевернуть большую лодку и установить ее на основании, или фундаменте, выполненном из камня и торфа, то получится удобное жилище, в котором может разместиться и даже перезимовать в случае необходимости большая семья.
Обтянутые кожами дома… станут лодками… станут домами. Они достигали в длину шестидесяти и более футов, и могли принимать на борт до сорока человек со всем их багажом, и совершать плавания через Берингов пролив. И у нас есть все основания предполагать, что обтянутые шкурами суда аборигенов древней Северной Европы обладали ничуть не худшими мореходными качествами. В Национальном музее Ирландии хранится крошечная модель куррага, с гребными веслами и кормовым веслом, мачтой и рангоутом, все детали которой выкованы из золота. Эта модель, найденная в графстве Дерри, предположительно датируется I в. н. э. Она представляет собой лодку-ладью беспалубного типа с острыми носом и кормой и плавными обводами бортов. Она предназначалась в первую очередь для плавания под парусом, но имела места для восемнадцати гребцов, и, кроме того, в ней еще оставалось около половины свободного места для перевозки пассажиров или грузов.
Перед вами – представленное в разрезе изображение пятидесятифутового, обтянутого кожей судна альбанского типа, дающее представление о его конструкции и мореходных качествах.
Этот рисунок ирландской лодки из ивняка (кбррех), обтянутой бычьей кожей, по всей вероятности, вышел из-под пера английского капитана XVIII в. Длина такой лодки, по-видимому, достигала примерно 36 футов.
Длина такого судна составляла никак не меньше пятидесяти футов. Модели ладьи альбанов, жителей Северных архипелагов, пока не найдены, но на северном Шетланде вплоть до начала XX в. сохранились обтянутые тюленьими шкурами рыбачьи лодки длиной тридцать и более футов. В 1810 году жители изолированного островка Сент-Килда поддерживали контакты с островом Британия посредством чурайха, легкого каркасного судна, обтянутого шкурами серых тюленей-тевяков [4]4
Обломки судна, вероятно, давным-давно истлели, но корабли, продолжавшие династическую линию «Фарфареров», плавали в Ирландии еще в 1970-е гг., хотя шкуры животных, служившие в старину материалом для обшивки, к тому времени были давно заменены просмоленным брезентом и даже пластиком. «Курраги», как называли такие суда ирландские кельты, возникли на основе лодок, которыми пользовались аборигены северной Британии задолго до вторжения на эти земли кельтов. Они представляли собой неотъемлемую часть традиции создания судов, обтянутых шкурами, присущей всем народам Севера. Ирландские хроники свидетельствуют, что к VI в. для обшивки куррагов использовались прочные бычьи шкуры. Возможно, это объяснялось тем, что к тому времени уже ощущался дефицит моржовых шкур. В 1976 г. была построена натурная модель куррага длиной тридцать шесть футов, обтянутая кожами. Она имела на борту экипаж из пяти человек и примерно тонну грузов. Маршрут ее плавания пролегал из Ирландии на Ньюфаундленд через Исландию. Известно, что умиаки аборигенов Сибири и Аляски обшиты шкурами моржей или бородатых тюленей.
[Закрыть]и способного принимать на борт двадцать пассажиров, несколько голов крупного рогатого скота или значительное количество грузов. Уцелевшие фундаменты длинных домов, крытых ладьями, найденные в Северной Америке, благодаря своим очертаниям позволяют судить о кораблях, служивших им крышами. Эти фундаменты делятся на два типа. Двадцать пять из них сохранились достаточно хорошо, что позволяет весьма точно измерить общую длину кораблей, колебавшуюся от сорока до сорока пяти футов. Длина шести других варьируется от семидесяти до восьмидесяти футов. Первая из этих цифр соответствует наиболее распространенным пропорциям кораблей океанского класса. А последние явно представляли собой трансатлантические торговые суда. Суда обоих классов имели отношение длины к ширине, варьировавшееся от 3,1:1 до 3,5:1. Все они были достаточно широкими, имели округлые обводы носа и кормы, по всей видимости, относительно мелкую осадку и небольшую или умеренную кривизну борта. Хотя борта кнорров норвежских викингов X и XI веков были обшиты досками, а не шкурами, их общие обводы и контуры были, по всей видимости, скопированы с кораблей альбанов, и их внешний облик мало чем отличался от судов норвежцев Исландии.
Уже к пятому тысячелетию до Рождества Христова – согласитесь, очень давно, – овладев искусством строить лодки и выходить на них в море, первопроходцы стали не просто долгожданными гостями этих мест, первыми, кто переступил порог дома (или границу между землей и сушей), как в Новый год – в день рождения новой эпохи, они стали законными жителями этих островов, людьми, навеки повенчавшимися с морем.
Однако, даже находясь под защитой его соленых вод и волн, они не захотели пустить корни в эти земли и, отрешившись от внешнего мира, обжить их как свой единственный дом. Опыт мореходов, плавучесть и добротность их судов наделили их способностью выйти в открытое море и избороздить безбрежные просторы океана.
Таков уж характер был у многих древних народов. Островитяне южных морей, ценящие заведенный порядок и привычный ритм жизни, а также изумляющие своей беззаботностью, на ненадежных каноэ-аутригерах (шлюпках с выносными уключинами) уходили под парусом за тысячи миль от земли. Уверенные в своей власти над морем, островитяне севера не моргнув глазом отправлялись навстречу опасности в дальние земли к неведомым племенам.
Примерно шесть тысяч лет тому назад климатические условия Северных островов Британии – Оркнейских и Шетландских – были значительно лучше.
Не изменившись по существу и оставаясь все тем же лишенным лесов и отдельных деревьев простором, пейзаж островов обрел и другие черты, его уже трудно было признать исключительно арктическим. Тундра постепенно уступила место травам и кустарникам, все активнее разрабатывались удобные для земледелия территории, что приводило к расширению площади пахотных земель. В наше время важное значение для жизни на Северных островах имеет поголовье крупного рогатого скота, который был некогда выведен на основе одомашненных диких быков, также здесь разводят овец с грубой шерстью и коз. Чем теплее становился климат, тем активнее пополнялись амбары зерном некоторых морозоустойчивых злаков, таких, как ячмень и предок овса.
Хотя плоды земли составляли значительную долю продуктов питания островитян, море требовало от них вассальной повинности и продолжало вознаграждать их своими дарами. Казалось, само их сердце билось в ритме морского прибоя, и ему подчинялся весь быт и темп жизни островитян. Власть моря осталась неизменной и доныне. И до сего дня жители Оркни являются фермерами-животноводами, которые обычно ловят рыбу, в то время как почти все жители Шетланда – рыбаки, которые также держат скот.
Стоя во время шторма, сопровождающегося порывами восточного ветра, на северной оконечности Шотландии – на остром и мощном клюве напоминающего голову Данкансби Хед, я слышал эхо голосов, произносивших обет верности морю и заключавших с ним союз от лица всех жителей этих островов. Об этом союзном договоре я слышал еще от отца Уолтера, Александра Моуэта, который провел большую часть своей жизни, ловя рыбу в диких водах Пентленд-Фирт – пролива, расположенного между островами Кейтнесс и Оркни.
Чтобы увереннее чувствовать себя, мы стояли, плотно прижавшись друг к другу под натиском нагруженных морской пеной порывов и завываний ветра, обрушивающегося со стороны Северного моря. Вдруг Сэнди указал в сторону острова Строма Айленд, неясно просматривающегося посреди водоворота. К своему ужасу, я увидел силуэт лодки для ловли омаров, которая в замешательстве носилась по волнам, словно обезумев среди сбившегося со счета моря, посылающего один за другим девятые валы, называемые здесь «боровами».
По всей видимости, она пыталась найти спасение, причалив к ветхому пирсу, который протянул ей Джон О'Гротс. Черная фигура рулевого – румпель уверенно сжат в руках, – казалось, пустила корни в лодку, вытянулась и застыла на посту материализацией чувства долга. Как сказочный Тяни-Толкай или бешеная лошадь, стремящаяся сбросить седока, взбрыкивала под ним маленькая лодка, имеющая с каждого конца и нос, и корму. Но было вполне очевидно – добиться своего ей не удастся.
«Боже всемогущий! – взмолился я и прокричал Сэнди прямо в ухо: – Они скоро скроются под водой! Не вызвать ли нам спасательную шлюпку «Хуна». Может быть, помощь еще вовремя подоспеет».
Ответ Сэнди утонул в раскатах хохота, которые заглушили даже штормящее море:
«Нет, парень! Робби решит, что мы рехнулись. Он не из этих неумех, знаю – он коренной островитянин. Само море обтесало его, и лодка слушается его. Сегодня же вечером мы будем потягивать с ним виски в ближайшем пабе, расскажи ему тогда, как ты хотел послать за ним спасательную шлюпку!»
Море обтесало Северные острова и обточило каждую линию контура кораблей, что веками строились и совершенствовались на этих островах. Маленькое суденышко, вполне подходившее для каботажного плавания, рыбной ловли и путешествий от острова к острову, вряд ли было пригодно для перевозки грузов и не обладало такими мореходными качествами, которые позволяли бы отправиться на нем в дальние странствия.
Для решения этой проблемы отрабатывалась техника постройки кораблей с широким корпусом и острыми носом и кормой, способных причалить любым концом, ибо каждый из них мог служить и носом, и кормой. Грузоподъемность этих суден составляла несколько тонн, и при этом они могли с легкостью птицы бороздить волнистые пряди пенящейся сединой бороды открытого океана. И, пожалуй, самым удивительным для современного человека является тот факт, что, сколь бы габаритными ни были эти суда, их продолжали обтягивать кожей животных.
И, даже занявшись торговыми плаваниями и достигнув берегов, на которых не было недостатка в лесоматериалах для кораблестроения, жители Северных островов остались верны традиции одевать суда в кожи. И дело тут вовсе не во врожденном консерватизме, просто эта корабельная конструкция оставалась непревзойденной и служила верой и правдой лучше любых заморских новшеств.
Обтянутые кожей суда были легче тех, что обшиты деревом, дешевле; их было проще построить и починить. До сих пор, из чего бы ни был сделан корпус корабля – из дерева, стали или пластмассы, – корабль, кажется, дышит им, как собственной кожей.
Хотя корабль, как линяющий змей, мог сбросить старые и одеться в новые кожи, каркас должен был служить ему долгие годы, деревянный остов способен пережить многие поколения. Эластичные свойства кожи позволяли ее растянуть на раме, имеющей не более восьми футов в длину, но эта же эластичность и гибкость кожи придавала исключительные мореходные качества кораблю, который мог себе позволить на славу потрудиться в море.
Пригодные для небольших суденышек байдарочные и корабельные весла, заставляющие судно рывками идти вперед по водам моря, застрахованным близостью берега от сильных штормов, – эти весла, что и говорить, нелепо бы смотрелись на корабле, вышедшем в открытое море. Вопросом жизни и смерти для мореходов стала проблема, как же запрячь ветер в упряжь паруса. Парусное вооружение было заимствовано островитянами и использовалось для оснащения ирландских лодок из ивняка (кбррех) еще в XVIII веке, его несущим элементом служил большой квадратный парус, который можно было взять в рифы таким образом, что, идя с подветренной стороны, судно способно бежать впереди ветра, как его гонец. Не стоит недооценивать эффективность квадратного паруса. Наилучшими мореходными качествами обладали те парусные судна из числа построенных на исходе девятнадцатого и в самом начале двадцатого века, которые были оснащены огромными квадратными парусами. Во время длительных рейсов, совершаемых между Британией и Австралией, некоторые из этих парусников регулярно обгоняли пароходы.
Мы не знаем, насколько далеко островитяне севера отваживались уплыть от родных берегов и как давно они вышли в открытое море, но примерно к 3000 году до Рождества Христова они, а также народы Средиземноморья обладали некоторыми общими, но весьма своеобразными особенностями материальной культуры, например, им всем были свойственны святилища в виде кругов, выложенных из каменных глыб (хенджи), разделенные на камеры могилы и вертикально поставленные камни.
Принято считать, что эти традиции мегалитической культуры зародились в Средиземноморье, возможно – среди жителей Древних Микен, но в наши дни появились ученые, подозревающие, что родиной этих традиций может быть север, с него все началось, и с севера на юг впоследствии распространялись традиции древней культуры.
Памятники, оставшиеся от противоречивой мегалитической культуры, которая достигла своего апогея между 3000-м и 2700 годом до Рождества Христова, и до сего дня поражают своей значительностью любого посетителя Северных островов. Лишь на Оркнейских островах расположены два огромных каменных круга, выложенные из массивных монолитов, напоминающих Стоунхендж, множество независимо высящихся камней, а также одно из наиболее впечатляющих мегалитических сооружений – огромная, разделенная на камеры могила, известная под именем Мээшоу.
Эти и подобные им сооружения свидетельствуют, что, как это ни удивительно, но еще в древности островитяне севера сумели добиться того, что их жизнь протекала в достатке, в каком-то смысле острова можно было даже назвать процветающими, а островитяне располагали досугом – источником потакания различным человеческим страстям, в частности – склонности воздвигать монументы на величественных скалах. По оценкам ученых, только на сооружение комплекса Мээшоу потребовалось не менее четверти миллиона человеко-часов.
Еще на заре цивилизации жители Северных островов наладили контакты с представителями культур, процветающих в невероятном удалении от их родных мест. В результате на севере появились орудия из бронзы; превосходная керамика, которую не изготовишь из местной глины; экзотические ювелирные изделия: сделанные из золота солнечные диски, гагат (или черный янтарь), зеленый жадеит из Альп, янтарь.
При этом возникают два вопроса. Какие же из производимых северянами товаров обладали ценностью, вполне достаточной для того, чтобы их можно было обменять на изделия, подобные перечисленным выше? Каким образом жители севера могли себе позволить заняться возведением монументов, требующих столь грандиозных затрат труда?
