Текст книги "От Ариев до Викингов, или Кто открыл Америку"

Автор книги: Фарли Моуэт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 31 страниц)

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
АЛЬБА НА ЗАПАДЕ

После того как два судна эмигрантов с Кроны погибли возле Гамильтон Инлет, остатки небольшой флотилии продолжили свой путь. Спустя десять суток после выхода из бухты Окак три корабля добытчиков «валюты» и английское купеческое судно достигли устья залива Таскер Бэй. Здесь их маленькая компания поредела. Один из кораблей добытчиков «валюты» решил зайти в залив, чтобы навестить людей своего клана, обосновавшихся на берегах Ту Гуд Понд. Остальные суда миновали широкое устье, повернули на юг, взяв курс вдоль океанского побережья полуострова Порт-о-Порт, и вошли в просторную акваторию залива Сент-Джордж. Затем они бросили якорь, укрывшись за островом Флат Айленд в глубине залива.

Остров Флат представлял собой изогнутую песчаную косу протяженностью около семи миль, на которой раскинулись естественные луговины – поистине идеальные пастбища, на которых паслось множество овец, коров и пони. Якорная стоянка, как с удовлетворением отметил капитан купеческого судна, была, пожалуй, лучшим укрытием на всем юго-западном побережье Великого острова.

Переселенцам на бортах промысловых кораблей было приятно услышать, что полоса пахотных земель в этих краях протянулась на добрых тридцать пять миль вокруг устья залива, а урожайность этих земель далеко превосходила все, что им доводилось слышать до сих пор.

Прекрасные земли были всего лишь одним из щедрых даров этих мест. Лето в здешних краях было долгим, жарким и солнечным, и в то же время дождей выпадало довольно, чтобы напоить всевозможную растительность. Зимы же не шли ни в какое сравнение с суровыми и долгими зимами на Кроне; к тому же здесь имелись практически неисчерпаемые запасы древесины и даже месторождения угля, выходившего прямо к поверхности.

Что касается древесины, то она всегда считалась особо ценным товаром на островах северной Атлантики. А здесь, неподалеку от залива Сент-Джорж, хвойные и лиственные леса мягких и твердых пород дерева росли в таком невероятном обилии, о котором переселенцы не могли прежде и мечтать.

Эти земли изобиловали пищей всякого рода. В теплое время года местные ручьи и речки, впадающие в залив, буквально кишели алозами (шэдом), сероспинками (элевайфами), угрями, форелью и лососем. А мойва водилась в заливе в таком несметном множестве, что на отмелях, где ее косяки метали икру, плавали целые груды икры, доходившие людям до колен. У самой кромки берега вихрем проносились косяки сельдей и кальмаров, от которых вода начинала бурлить; а огромную треску, гонявшуюся за живцом, можно было бить острогой прямо с прибрежных валунов, не замочив ног.

Столь же богаты живностью были и глубинные районы. Здесь в изобилии водились олени карибу, зайцы-беляки, белые куропатки и прочая мелкая дичь. В лесах часто встречались медведи-барибалы, а по берегам нередко бродили огромные белые медведи. Рыси, нутрии, норки, куницы, бобры, лисицы и волки не просто водились здесь в несметном множестве, но и были не слишком пугливы, ибо пока что не имели опыта общения с человеком и не успели понять, кто же является их самым грозным врагом.

А еще здесь было море…

Соседние устья заливов Сент-Джордж и Таскер Бэй были родным домом для моржей-секачей, больших и малых китов, дельфинов и, разумеется, всевозможных видов рыб. Добытчики «валюты», занимавшиеся промыслом в этих водах, всего за несколько недель могли без труда наполнить свои трюмы добычей. Необходимость отправляться в дальние плавания, иной раз – за тысячи миль, на что уходили год, а то и два, теперь, казалось, безвозвратно отошла в прошлое.

Короче, преимуществам Альбы на Западе поистине не было числа. И далеко не последним среди них была свобода от страха в любой момент подвергнуться нападению со стороны врагов. Альбаны и туниты давно научились ладить и мирно уживаться друг с другом. Теперь альбанам предстояло научиться контактировать и с беотуками, которые жили в большей изоляции, чем туниты, и найти подход к ним было значительно труднее. Между этими тремя народами время от времени неизбежно возникали конфликты и случались даже кровопролития, но в целом все они уживались на общем для всех острове достаточно мирно.

Угроза нападения норвежцев осталась где-то далеко. К тому же если их черные корабли-кнорры когда-нибудь придут на разведку в эти края, им будет не так-то легко отыскать путь в новую Альбу – Альбу на Западе.

На протяжении трех веков альбанов оттесняли все дальше и дальше на запад, по ту сторону свинцово-серых вод Атлантического океана. И вот теперь изгнанники, кажется, нашли свою землю обетованную.

МОЯ ПЕРВАЯ ПОЕЗДКА В ЗАЛИВ СЕНТ-ДЖОРДЖ СОСТОЯЛАСЬ В 1965 г. Мы путешествовали тогда вместе с Гарольдом Хорвудом, известным автором из Ньюфаундленда. Нам хотелось испытать все трудности походной жизни: жить под открытым небом, спать в палатке, кипятить чай на костре, а на завтрак ловить форель в ближайшем ручье. К тому же мы проводили немало времени, общаясь с людьми особой категории, социальный статус которых можно сравнить разве что с цыганами. В здешних краях их называют джакатарами.

Эти люди – народ по большей части низкорослый и шустрый, темноволосый и смуглый. Говорят они на странной смеси французского и английского, сдобренного щепоткой слов на языке микмак [122]122
  Микмак – название, данное европейцами аборигенам Новой Шотландии и некоторых прилегающих к ней провинций на побережье Атлантики. Это слово в наши дни начинает вытесняться самоназванием туземцев, звучащим как микмау или мигмау.


[Закрыть]. Некоторые из джакатаров промышляют ловлей лобстеров, угрей, трески и сельди. Другие занимаются сельским хозяйством, проводя львиную долю своего времени во внутренних районах. Они охотятся, водят по горам и долам на правах гидов группы разного рода охотников-любителей, выслеживающих карибу, или нанимаются в проводники к любителям рыбалки, обещая им показать места, где лучше всего ловится лосось в ручьях, как здесь принято называть реки независимо от их реальной величины.

Кроме того, большинство из них держат одну-двух коров, несколько овец, пару выносливых низкорослых лошадок и свору собак-водолазов. Места их обитания могут считаться фермами разве что по названию.

Джакатары были народ выносливый. Питеру Барфиту, известному также под именем Пьер Бьюпатри, когда мы с ним познакомились, уже исполнилось девяносто четыре. Он долго и обстоятельно рассказывал о своем детстве, вспоминал о замечательных подвигах джакатаров – охотников и «меховщиков», которые отправлялись на промысел в дальние края, надолго – иногда на несколько месяцев – покидая свой дом.

– Думаю, меха составляли львиную долю ваших доходов, не так ли? – поинтересовался я.

Питер покосился на меня, как мудрец на несмышленого юнца.

– Если так, то вы ошибаетесь. Да, конечно, меха были для нас серьезным подспорьем, но основную прибыль мы получали от продажи говядины и баранины экипажам шхун, этим америкашкам и французишкам, которые приходили в наши воды, чтобы порыбачить у побережья весной и по осени. Они, бывало, прямо – таки изголодаются по свежему мясу…

Разумеется, я знал, что в предыдущем поколении едва ли не каждая семья на Ньюфаундленде держала корову и полдюжины овец, но мне никогда и в голову не приходило, что на этих скалистых берегах можно производить говядину и баранину, что называется, в промышленных масштабах. И мне подумалось, что Питер, скорее всего, преувеличивает.

В следующий приезд я решил получше выяснить обстоятельства дела и обнаружил, что он скорее недооценивал масштабы поставок мяса, чем завышал их. После завершения в 1898 г. строительства трансостровной железной дороги фермеры, жившие в окрестностях залива Сент-Джордж, производили львиную долю свежей говядины, продававшейся в столице острова, городе Сент-Джордж, и в большинстве селений в его окрестностях. Мне рассказывали, что иногда в загонах на пристани в Сент-Джордже скапливалось до трехсот голов крупного рогатого скота. А еще я узнал, что еще в начале 1940-х гг. на берегу залива Сент-Джордж существовала обширная равнина, сплошь покрытая пастбищами, но затем в годы войны ее засыпали щебнем и забетонировали, превратив в стратегическую воздушную базу ВВС США. В результате было уничтожено не меньше десятка ферм, а ведь на некоторых из них насчитывалось по нескольку сотен голов скота.

В мягком климате, установившемся в X в., скотоводы и вовсе считали эти места настоящим раем. Они не только свели леса на обширных площадях, чтобы расчистить плодороднейшие земли для посевов. Даже в наши дни на берегах лагун, в дельтах рек и ручьев и даже на насыпях, косах и песчаных островках существуют просторные естественные пастбища, общая площадь которых превышает двенадцать тысяч акров.

Мы с Клэр, обследуя в 1966 г. земли этого округа, обнаружили в окрестностях долины Кодрой остатки некогда самой продуктивной сельскохозяйственной зоны на всем Ньюфаундленде. Нам встретились яблони, груши, сливы и вишни, изнемогающие под тяжестью плодов; в огородах наши взоры поразило обилие всевозможных овощей; нам встретилось множество свиноферм и птицефабрик, а вдоль так называемого Хайленда (южного берега залива) раскинулись не только тучные пастбища для скота, но и нивы, на которых колосились пшеница и ячмень.

Но остров Флат Айленд, который долгие века служил средоточием сельскохозяйственной деятельности на юго-западе Ньюфаундленда, увы, более не существовал. Еще в начале 1900-х гг. Санди Пойнт, как называлось поселение на острове, насчитывал более трехсот жителей, что делало его самым крупным населенным пунктом на западном побережье Ньюфаундленда. А когда в эти места приехали мы с Клэр, поселение было покинуто жителями вот уже больше тридцати лет, и, как поведал нам седой старик, прогуливавший своего пса вдоль берега, виной всему были колеса.

– Когда появились железные дороги, а затем и автомагистрали, стало все меньше потребности в судах для перевозки пассажиров и грузов, в первую очередь – соленой рыбы в Сент-Джонс, в Канаду и Бостон (США). Когда я был подростком, в здешней бухте на якоре, почти впритирку друг к другу, стояло столько судов, что по их палубам можно было перебраться с одного берега Флат Бэй на другой.

Мои родичи всегда жили в Санди Пойнт. А когда мы уехали отсюда в 1962 г., мы покинули его одними из последних. Вскоре многие дома рухнули или были попросту смыты приливными волнами. И в конце концов здесь останутся разве что надгробные камни на кладбище.

Когда началось возведение Санди Пойнт? Вот этого я вам, сэр, не скажу. Некоторые говорят, что люди там жили еще до потопа.

А почему бы нет? Во всяком случае, это было очень давно.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
В ПОИСКАХ АЛЬБЫ

КОГДА Я РАБОТАЛ НАД КНИГОЙ «ВИКИНГ НА ЗАПАД», меня более занимал вопрос о том, куда же, собственно, плавали норвежцы, в чем мотивы и причины их плаваний. Я более или менее согласился с господствовавшим мнением, что ими, то бишь викингами, двигала прежде всего жажда открытий, а также стремление обживать новые, далекие земли.

Однако работа заставила меня избавиться от многих заблуждений. Мне стало совершенно ясно, что главной и основной причиной, побуждавшей норвежцев отправляться на запад, была жажда легкой наживы, стремление пограбить. Да, в Британии, Исландии и Гренландии впоследствии действительно имели место захват и освоение земель, но везде и всюду путь для переселенцев прокладывали мародеры и рейнджеры.

Норвежцы с Гренландии вовсе не были каким-то исключением. Те из них, которые, как рассказывается в старинных хрониках, плавали за Лабрадорское море, были не первопроходцами и не переселенцами, а самыми заурядными морскими разбойниками, любителями грабежей и легкой наживы.

Эта и следующая главы, в которые включены рассказы современников об известных плаваниях викингов в Северную Америку, отчасти основаны на моей собственной реконструкции событий, изложенной в книге «Викинг на запад», но на этот раз я несколько сместил акценты повествования.

Бьярни, сын Херйольфа, считался преуспевающим морским купцом из юго-западной Исландии. Проведя зиму 984 г. в Норвегии, он возвратился домой летом 985 г. и неожиданно для себя узнал, что его отец отправился в захватнический поход в Гренландию вместе с Эриком Раудой (Рыжим).

Бьярни решил последовать за ними, даже несмотря на то, что, как он сам заявил своей дружине, «люди вполне могут подумать, что мы – безумцы, ибо никто из нас до сих пор еще не плавал в Гренландское море».

И они вышли в море из одного из исландских портов, имея на борту традиционный груз норвежских товаров, и вскоре нарвались на свирепый северный шторм, который унес их в океан далеко к юго-западу от намеченной цели их плавания. Однако, проплутав немало времени в бурном море, они в конце концов увидели вдалеке землю. Подойдя к ней поближе, они увидели, что в глубине возвышаются холмы, поросшие густыми лесами, а перед ними на побережье раскинулись многочисленные фьорды и узкие бухты.

Как оказалось впоследствии, они достигли восточного побережья Ньюфаундленда [123]123
  К этому выводу я пришел после тщательной реконструкции маршрута их плавания, изложенной в книге «Викинг на запад», глава 9 «Открытие Америки».


[Закрыть].

Прикинув по звездам примерную широту этой земли, Бьярни понял, что его корабль унесло далеко к юго-западу от намеченной цели. Он знал также, что несколькими годами раньше Эрик Рыжий уже переплыл море к западу от Гренландии и увидел бескрайний берег. И для Бьярни было вполне естественно прийти к выводу, что земля, открытая Эриком, – это и есть та самая земля, которую он видит перед собой. Он решил плыть на север вдоль побережья до тех пор, пока не вернется на нужную широту.

Через несколько дней он подошел вплотную к поросшему лесом берегу Лабрадора. Команда хотела было сойти на берег, но Бьярни запретил высадку. Он предпочел плыть дальше под покровом Торнгатских гор, пока не достиг северной оконечности Лабрадора, которая, так уж случилось, лежала на той же широте, что и место на побережье Гренландии, где высадился Эрик Рауда. И Бьярни оставалось только повернуть нос своего кнорра на восток и двигаться вдоль этой широты. Четыре дня спустя впередсмотрящий увидел далеко на горизонте горы и глетчеры, а вскоре после этого Бьярни уже вводил свой кнорр в устье Сандфьорда, именно там, где захватил земельные угодья его отец, Херйольф.

В сагах ничего не сказано о том, высадился ли Бьярни на западе, но, если принять во внимание, что штормы гнали его кнорр на всем протяжении пути от Исландии до новой земли, он вполне мог оказаться в гавани этого фьорда, где можно было хотя бы немного починить корабль, основательно потрепанный штормом, а также пополнить запасы дров и свежей воды. Подобный поступок вполне объясняет его отказ позволить своим людям сойти на берег в Лабрадоре. Тогда в этом еще не было необходимости, заявил он, поскольку «у нас еще не было недостатка ни в том, ни в другом (ни в воде, ни в дровах)».

Где же он мог выбрать место для высадки на Ньюфаундленде? Едва ли не лучший претендент на эту роль – залив Консепшн, первая хорошо защищенная акватория, которую люди Бьярни могли встретить при приближении к берегам Ньюфаундленда.

И что же они могли там найти? Естественно, воду и древесину; вполне возможно – рыбу и мясо, но не исключено, что они нашли там людей или, по крайней мере, следы их пребывания.

Дальнейшие действия Бьярни во время остальной части плавания и последующие события убеждают меня, что он либо действительно встретил альбанов, либо обнаружил несомненные следы того, что они где-то поблизости [124]124
  Не исключено, что Бьярни мог встретить родичей, но полуостров Авалон, считавшийся одним из самых малопривлекательных мест на острове с точки зрения самих туземцев, вплоть до послеколумбовой эпохи притягивал сюда рыбаков из Европы. А они, в свою очередь, привлекали к побережью небольшие (только небольшие!) группки беотуков, приходивших за товарами из Европы. Современные археологические раскопки подтверждают, что на Авалоне во времена Бьярни туземного населения практически не было.


[Закрыть].

Поскольку Бьярни был купцом, плававшим в дальние края, то есть человеком, регулярно наведывавшимся в европейские порты, он не мог не слышать о существовании Альбы на Западе и, разумеется, располагал кое-какими сведениями о том, как туда попасть. И, конечно же, он прекрасно понимал, что альбаны ненавидят норвежцев вообще и исландских норвежцев – в частности.

Бьярни не был викингом. Он служил капитаном на купеческом судне, в распоряжении у которого была жалкая горстка людей. Оказавшись на неприятельском берегу, населенном людьми, потенциально враждебными к нему, он должен был взять на борт все необходимое и как можно скорее уйти подальше от того места.

Как рассказывается в сагах, когда Бьярни, наконец, достиг нового поселения Эрика, его обвинили в нерешительности и чуть не предательстве только за то, что ему не удалось получше обследовать далекие западные земли. Независимо от того, справедливы или нет были эти обвинения, факт остается фактом: Бьярни стал первым, кто проложил для норвежцев маршрут туда, на край тогдашнего света, где находилась Альба на Западе.

Однако информация об Альбе, полученная норвежцами, не вызвала немедленной реакции. Гибель почти половины людей из первой волны переселенцев, отправившихся за море вместе с Эриком, не могла не поубавить пыл авантюристов, рвавшихся на запад, и уцелевшие спутники Эрика на какое-то время успокоились, предпочтя заняться рутинной работой по освоению уже захваченных земель. И действительно, вплоть до 995 г. норвежцы с Гренландии не устремляли жадных взоров на земли, лежащие к западу от Кроны.

Перенос вектора интереса альбанов с северных охотничьих угодий на южные земли в Новом Свете повлек за собой серьезные изменения в торговле «валютой». Хотя главным валютным товаром по-прежнему оставалась моржовая кость, промысел тюленьей ворвани утратил всякое экономическое значение, поскольку спрос европейцев на топленый жир морского зверя практически полностью удовлетворялся стараниями басков, которые развернули массовый промысел гладких китов практически у себя дома, в прибрежных водах Европы.

К счастью для Альбы на Западе, этот спад удалось более чем компенсировать коммерческим интересом к новому товару, во многом определившему судьбы Нового Света.

Так возникла торговля мехами из Северной Америки.

Меха песцов и белых медведей и без того всегда были одной из основных статей «валюты». И вот теперь к ним добавились меха многих экзотических пушных зверей из Нового Света, в том числе – рысей, морских норок, нутрий, куниц, черных медведей-барибалов, медведей гризли и бобров. В число статей экспорта могли входить и шкуры американских музов (сохатых), которых в Европе называли лосями, и буйволов (бизонов), прочная кожа которых пользовалась большим спросом для шитья кожаной одежды, изготовления кожаных щитов и панцирей. Дело в том, что к середине IX в. в Европе оба этих вида были практически полностью истреблены. Зато в Новом Свете музы (американские лоси) во множестве водились в районах, прилегающих к заливу Св. Лаврентия, а лесные буйволы были распространены от лесных дебрей на востоке до побережья Атлантики [125]125
  См.: «Бойня на море», глава 9 «Тропой буйволов» (Toronto: McClelland and Stewart, 1984).


[Закрыть].

Когда спрос на меха и шкуры резко возрос, в охоту на этих животных, естественно, включились туниты и беотуки. Так возникли первые ростки охотничьего «бизнеса», который бурно развивался и в недалеком будущем охватил практически весь Американский континент.

Поток ценностей и объектов поживы, хлынувший из Альбы на Севере, неизбежно должен был разжечь алчность норвежцев, обосновавшихся в Гренландии, и не в последнюю очередь – все того же Эрика Рауды. Несомненно, именно это и побудило Эрика вновь отправиться в викинг на запад. Наиболее важной причиной, разумеется, была жажда наживы, но не исключен и более благородный мотив: Эрик мог надеяться «вызволить из плена» своего родича Ари Марсона, который, как считалось, томился в плену на Альбе.

Зимой 996 г. Эрик и его старший сын Лейф решили отправиться в плавание на запад. Они собрались отплыть на кнорре Бьярни. Когда же наступило лето, принеся с собой хорошую погоду для дальних морских походов, Эрик отправился во фьорд возле Браттахлида, где стоял корабль, готовый к отплытию. Но Тор не пожелал помочь ему. Эрик упал с коня прямо на камни и разбился настолько сильно, что ему пришлось отказаться от намерения отправиться в поход. Тогда Лейф решил плыть без него, присоединившись к Бьярни на правах лоцмана и опытного морехода [126]126
  Участие Бьярни в этом плавании подтверждается легендой о карте Винланда. См.: Скелтон Р.Э. Карта Винланда и контакты с Тартарией (New Haven, Conn.: Yale University Press, 1965).


[Закрыть].

Истинные же мотивы этой экспедиции вскользь упомянуты в сообщении саги о том, что на борту кнорра Бьярни в плавание отправилось тридцать пять мужей! Несомненно, это была настоящая банда викингов, и, на мой взгляд, ее лидер преследовал вполне конкретную цель.

Сообщество купцов-мореходов Северной Атлантики стремилось более или менее держать в секрете относительную широту местонахождения новой Альбы на Западе. Однако Бьярни, сам будучи видным купцом-мореплавателем, видимо, имел доступ к этой закрытой информации. Кроме того, он мог знать и широту места своей первой высадки в Новом Свете.

Эти две широты как бы зеркально отображают друг друга. Устья заливов Тринити Бэй и Консепшн Бэй, обрамляющих полосу восточного побережья, где Бьярни впервые высадился на берег, имеют следующие координаты: между 47°50′ и 48°40′ северной широты. Устье же залива Сент-Джордж на юго-западном побережье Ньюфаундленда расположено между 48° и 48°30′ северной широты. Сравнив эти показатели, Бьярни мог прийти к выводу, что если он отправится на запад по широте между норвежскими эквивалентами 48° и 49° северной широты, то наверняка найдет Альбу. Если же в ходе своего первого плавания к берегам Ньюфаундленда он обнаружил реальные свидетельства присутствия альбанов в бухте Купидс Коув, то это еще более упрочило его уверенность в своей правоте. В конце концов, он мог подумать, что весь Ньюфаундленд расположен между заливом Консепшн Бэй и Альбой на Западе.

В этом случае он совершил еще одну высадку, на этот раз – на крайней северной оконечности полуострова протяженностью более ста миль, разделяющего заливы Консепшн Бэй и Тринити Бэй, возможно, на острове Баккалью, лежащем на широте 48°10′ северной широты [127]127
  Эти вопросы я более подробно рассматривал в книге «Викинг на запад», глава 11 «Плавания в Винланд», и в Приложении L «Лейф Эриксон и открытие Винланда». Дикий виноград пользовался большим спросом в качестве источника лозы, применялся для стягивания досок обшивки кораблей викингов.


[Закрыть].

Тогда Лейф и Бьярни могли оказаться перед выбором: зайти ли им в Консепшн Бэй или в Тринити Бэй. И они предпочли последний.

А вот как, на мой взгляд, разворачивались дальнейшие события.

Пока кнорр мимоходом заглядывал в многочисленные гавани и устья фьордов вдоль восточного побережья Тринити Бэй, лето подошло к концу. Норвежцы провели в море достаточно долгое время, порядком устали и решили высадиться в Тикл Коув Понд, откуда, словно из удобной и безопасной разведбазы, начали рассылать группы разведчиков на больших шлюпках, обследуя западное побережье Тринити Бэй. И – не нашли ничего, что оправдало бы их ожидания.

Между тем приближалась зима, и они решили вытащить свой кнорр на песчаный берег Тикл Коув Сандс, наспех построили из бревен и дерна землянки и поселились в них до весны. Далее сага повествует, что они проводили время в долгих пеших разведывательных походах, рубили и запасали ценную древесину, собирали хворост и дикий виноград. В случае, если им не удалось бы достичь главной цели плавания, они, по крайней мере, не вернулись бы домой с пустыми руками.

О встречах и контактах викингов с другими представителями рода человеческого в сагах не сказано ни слова, но те же саги со всей определенностью подчеркивают, что норвежцы жили как на иголках. Увы, мы не знаем, кого или чего они так опасались. Места, которые они выбрали для зимовки, никогда не пользовались у туземцев особой любовью. Вероятно, волки и медведи буквально не давали ни минуты покоя викингам. И все же постоянно держаться qui vive [128]128
  Qui уме (лат.) – начеку, настороже. (Прим. перев.)


[Закрыть]их вынуждала, скорее всего, перспектива быть застигнутыми врасплох альбанами.

С наступлением весны викинги спустили свой кнорр на воду и отправились в обратный путь, домой, заранее смущаясь, ибо им нечем было похвастаться, кроме разве что отличных бревен, вяленого винограда да дюжины-другой шкур пушных зверей. И если бы на обратном пути не произошло нечто экстраординарное, их плавание смело можно было бы назвать неудачей.

Но удача все же улыбнулась им на пути домой. Кнорр, прибыв в гавань Браттахлида, привез груз настолько ценный, что это положило начало счастливой карьере Лейфа.

Согласно некоторым источникам, подарком фортуны было некое исландское или норвежское судно, потерпевшее крушение у одного из островков у побережья Гренландии. Считается, что Лейф спас и экипаж, и груз судна. Но впоследствии все люди с разбившегося корабля неожиданно умерли от некой неведомой болезни.

По свидетельству саги,

«после этого Лейф получил прозвище Лейф Счастливец, ибо он обрел теперь и богатство, и славу».

Этот эпизод саги первоначально был написан гренландцем, но дошедшая до нас версия текста – это уже труд христианских клириков-исландцев, живших в значительно более позднюю эпоху и отнюдь не склонных воспевать пиратские аспекты походов своих предков-язычников. На мой взгляд, за этой историей может стоять рассказ о том, как кнорру Лейфа встретилось какое-нибудь европейское торговое судно, шедшее на Альбу или возвращавшееся с Альбы, или даже корабль самих альбанов, шедший с грузом «валюты».

Люди из клана «Фарфарера» были в числе первых добытчиков «валюты», решивших перебраться с Кроны на Окак. Многие из последовавших за ними кланов тоже обосновались в Альбе на Западе. Люди из клана «Фарфарера» решили больше не уходить на новые места. И хотя они плавали на охоту во Внутреннее море столь же часто и рьяно, как и прочие кланы добытчиков «валюты», а иногда и оставались там на зимовку, их земли и усадьбы находились все же в Окаке.

Правда, плавания туда и обратно отнимали немало времени, но у них были и свои преимущества. Торговые суда из Европы, приходившие к западному побережью, обычно бросали якорь у берегов Торнгата, затем наведывались в Окак, после чего могли отправиться в плавание к югу, а могли и возвращаться обратно. Таким образом, кланы добытчиков «валюты» в Окаке получили возможность торговать с гостями напрямую и, таким образом, могли назначать более выгодные цены на свои товары.

В начале июня 997 г. «Фарфарер», на борту которого находилось восемь мужчин, шесть женщин и трое подростков, готовился к возвращению на Окак из залива Таскер Бэй, где провел предыдущую зиму. Моржей им попалось предостаточно, так что благодаря настоящей бойне, устроенной прошлым летом, на берегу красовалось несколько бочек с моржовыми бивнями.

Во время зимовки беотуки пригласили несколько мужчин из команды «Фарфарера» поохотиться в глубине острова. Эта охота принесла им множество мехов и шкур, причем часть из них альбаны добыли сами с помощью луков или капканов, а другую часть выменяли на крашенную в красный цвет шерстяную материю, большими любителями которой были их хозяева – беотуки. В числе добытых мехов было немало первосортных куниц, считавшихся почти бесценным товаром на рынках далекой Европы.

Отправляясь в обратный путь, «Фарфарер» вез на борту богатый, разнообразный и весьма тяжелый груз. Помимо своих собственных грузов, на его борту были и товары, которые его экипаж обязался доставить по договору с другими кланами добытчиков «валюты» из Окака, поскольку их охотники решили остаться в Таскер Бэй на второе лето.

В итоге корабль оказался явно перегруженным, но его экипаж это не слишком беспокоило. Их судно было крепкой морской посудиной, и они рассчитывали плыть на север, держась вдоль побережья, чтобы в случае шторма укрыться в спокойной бухте.

И плавание действительно проходило спокойно, как и было задумано, пока они не достигли вод пролива Стрейт оф Свифт Уотерс, вход в который оказался заперт паковыми льдами… Льды для перегруженного, сделанного из шкур судна представляли настолько серьезную опасность, что у команды даже не возникало вопроса о том, чтобы попытаться пробиться. Люди просто высадились на берег в районе нынешней бухты Флауэр Коув, чтобы переждать, пока льды пройдут.

Уже подходил к концу июнь, когда льды наконец отступили. И люди сразу же взялись за дело. Как только пролив очистился от льдов, «Фарфарер», подняв все паруса, двинулся на север вдоль побережья Лабрадора. Но затем зюйд (южный ветер) сменился норд-остом (северо-восточным). Тем не менее капитан приказал продолжать идти тем же курсом, несмотря на то, что это означало преодолевать встречные волны и резкий ветер.

Первая серьезная неприятность случилась с «Фарфарером», когда он находился в нескольких милях от берега. Ветер резко усилился, и море стало совсем бурным. Волны то и дело перехлестывали через борт, и корабль стал быстро набирать воду.

В этот момент кто-то из команды заметил парус, приближавшийся к ним со стороны берега. Вскоре незнакомое судно подошло поближе, и всем стало ясно, что это – отнюдь не альбанская ладья. И уж тем более – не купеческое судно из Европы! К тому времени, как экипаж «Фарфарера» наконец сообразил, с кем ему предстоит иметь дело, кнорр подошел к ним почти вплотную.

И тогда капитан развернул «Фарфарер» и попытался уйти от преследования. Перегруженный и захлестываемый волнами, «Фарфарер» тем не менее обладал лучшими мореходными качествами, чем его черный преследователь – кнорр. И все могло бы закончиться вполне благополучно, если бы рулевой, покачнувшись, не выпустил из рук румпель…

«Фарфарер» тяжело вздрогнул и провалился в разверзшуюся яму между двумя валами. Так он и лежал, неуправляемый и беззащитный, накренившись на один борт, а кнорр тем временем быстро приближался. Вскоре норвежцы подошли вплотную к борту, и на палубу полетели железные абордажные крючья и кошки.

Альбаны сражались, как обреченные. Женщины пытались защищаться ножами из моржовой кости, а мужчины отчаянно бились топориками и ножами для разделки шкур. Но что они могли поделать против тридцати неистово вопящих воинов, вооруженных мечами и боевыми секирами?!

Норвежцы неистовствовали на палубе «Фарфарера», купаясь в лужах крови, которая отчасти была их собственной. Мужчин-альбанов оттеснили на корму и там зарубили. Последний из оставшихся в живых, у которого рука была отрублена по локоть, еще каким-то чудом держался на ногах, пока норвежская секира не раскроила ему череп на две кроваво-алых половинки.

Женщин и подростков связали и швырнули на палубу кнорра. И злосчастный «Фарфарер» менее чем за час начисто лишился всех своих грузов и всего, что представляло хоть какую-то ценность, включая обшивку из моржовых шкур, рангоут и парус.

После этого викинги предоставили корабль воле стихий. И «Фарфарер», легкий, имея высокую осадку и «управляемый» одним из убитых, отправился в свое последнее плавание. Ветры и течения, подхватив судно, понесли его к побережью и через несколько дней выбросили на отлогий берег у Поркьюпайн Странд на Лабрадоре.

Когда это произошло, неподалеку проплывал отряд тунитов, направлявшихся с Великого острова на Окак. Избегая встречи с инну, они старались держаться на своей лодке на безопасном расстоянии от берега. В этот момент они заметили корабль, выброшенный на берег. Туниты тотчас спустили парус и, осторожно приблизившись на веслах к судну, обнаружили, что «Фарфарер» превратился в один общий гроб для команды…

Предполагая, что убийцами альбанов были коварные инну, туниты, не мешкая, поскорее оттолкнули свое суденышко от берега. Однако они не забыли захватить с собой тела злосчастных альбанов, чтобы предать их земле.