Текст книги "Отцы Ели Кислый Виноград. Третий Лабиринт"

Автор книги: Фаня Шифман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 28 страниц)

Не успел погаснуть и окончательно растаять пронзительный взбрыньк, как воздух вокруг ребят очистился, повеяло свежестью и прохладой. В этой свежести словно бы растворилась змея «Хипазона», игровое поле медленно расправлялось, это снова была тусклая плоская равнина, покрытая волнистыми дюнами.

Там, где стояли мальчики, блёклая радужная муть растаяла, однако, всё ещё мягко окутывала Страусов. А те, словно бы не замечая накатившего катаклизма, вызванного явлением «Хипазона», томно прикрыли глаза и плавно, не спеша, запихнули головы в находящиеся близко от них кучки радужного сыпучего песка.

* * *

Как только «Хипазон» исчез из Радужных Дюн, и воздух очистился, Страусы начали, не спеша, вытаскивать головы из пыльных кучек. Ближайший к Цвике Страус, азартный игрок в пёстрики-пустики, выдернул голову из песка судорожным, резким движением. Он ласково, и в то же время напряжённо, взглянул на Цвику, который задумался над очередным ходом.

Неожиданно мальчик услышал бесцветный, гулкий словно бы дробящийся и рассыпающийся, голос: «Не понимаю я вас, ребятки! Почему вы не хотите остаться здесь?» Сквозь мерцающую дымку он с изумлением увидел, что это заговорил ближайший к нему Страус: «Смотрите, какой тут мягкий, мелкий песок, как он блестит, сверкает и переливается! Ты не знаешь, как это здорово и полезно – песочные ванны!? У нас даже игра есть такая: кто глубже сунет голову, тот и выиграет… и не только соревнование, но и душевное здоровье. Тут вся хитрость – дюнка поглыбже, песочек помягше!» – «А разве у нас с тобой, голубчик, не другая игра?» – «Ты не понимаешь, что такое наши песочные ванны, как они полезны для нервной системы, а пуще всего – для мыслительной деятельности! Как мозги прочищаются, когда, стоишь вниз головой, весь из себя сдвинутый и опрокинутый!

Голова полностью в целительном песке! Мягкий, понимаешь, горячий, красивый, так и светится весь, так и переливается всеми красками! Краски мягкие, никого не раздражают! Что ещё нужно для счастья? Не думать, не соображать, не сомневаться!

А для школьников какой кайф: ни уроков, ни задачек, ни просьб и приставаний родителей. И никакого силонокулла! Нам он тоже… э-э-э… Я тебе ничего не говорил! – тут же оборвал сам себя Страус и, кося глазом во все стороны, забормотал: – Если чего и есть, то только самые приятные, самые нежные и ласкающие обертоны. Ну, те, которые песок профильтровывает. У нас в песке зарыты чересполосчатые фильтры! В общем, лучше Радужных Дюн, лучше наших песочных ванн нет и не будет ничего на свете…» – «А жара?» – «Жара – не мороз: наш жар греет и не обжигает… И жратвы – до балды… Ты же не хочешь посмотреть, со мною вместе поискать, голову свою упрямую в песочек засунуть!» – «А как у вас, адон Многодумчивый, в Радужных Дюнах с кашрутом?» – «Конечно, всё, что я сказал, только для тех, кто правильно мыслит, правильно излагает… Поэтому о своём, как-его-там? – каш-ш-руте, – и не заикайся! Это у нас, Страусов, как посягательство на основы».

– «А если, к примеру, вам нечаянно сожмут ваши чудо-Дюны, и дышать станет нечем?

Ведь силонокулл сжимает и растягивает витки – когда и как фанфаризаторской левой пятке зачешется…» – «Во-первых, не думаю, что адон Коба позволит слишком круто сжимать наши Радужные Дюны! Это ж тебе не какой-то… Юд-Гимель!.. Да и сам сахиб Ад-Малек… Не понимаю, как ты можешь так плохо о нём думать, тем более говорить! – вдруг прокричал, вытянувшись во фрунт, Страус: – Он великий человек: гениальный силонокулл миру подарил!» Цвика, отмахнувшись, пытался размышлять над следующим ходом. Страус мечтательно продолжал: «Ну, а если случится такая неприятность, то голова уже будет в песке, желательно и шея… ах, по самые крылышки! Если уж всё равно помирать, так лучше – ничего не зная, ничего не видя, ничего не слыша! Отбросить копыта счастливым, с мыслями о любимых песочных ваннах, мечтая о том, как было бы хорошо, если бы удалось ещё раз вытащить голову наружу и надышаться, да увидеть нашу радугу о-о-очень пастельных тонов! Ведь если глубоко задуматься: будет жаль, если не успею… Но если ещё глубже задуматься, то, наверно, пожалеть – и то не успею! Так зачем думать о плохом? Как говорят ваши мудрецы: думай хорошо, и будет хорошо! Вот тогда и окажусь кругом счастливый! Чего и вам всем желаю!» – «Даже по самые крылышки в песке?» – «Да!!! – и махнув пушистым крылышком, Страус прибавил: – Ничего не понял… Темнота-а-а!!!» Ласковое журчание тусклого всепроникающего голоска убаюкивало Цвику. Он вполуха слушал цветистые речи Задумчивого Страуса, машинально кивал головой. Вдруг мальчик на грани полудрёмы услышал откуда-то из своей ладони, в которой был зажат ницафон, тихий дуэт близнецов. Он встрепенулся, моргнул, глянул на экранчик ницафона и тут же незаметно пробежался левой рукой по клавиатуре.

Словно свежим ветром выдуло из головы все давешние слова страусоподобного фантома, голова которого уже погрузилась глубоко в песчаную кучку. Правая рука сама собой выбросила пригоршню ярких, улыбчивых пёстриков, которые начали теснить как будто опрокинутых безглазых пустиков. Считанные мгновения – и Шмулик воскликнул: «Ура: пёстрики встали в чёткую линию – от кромки до кромки! Мы победили!» – «Не может быть!.. Не-ет, так не пойдё-о-от – это правилами не предусмотрено!..» – забормотал удивлённо глухой голос.

Голова Страуса снова вылезла из песка: «Смотри, где кромка, и где твои пёстрики!» – ухмыльнулся Страус, почесал крохотным крылышком хохолок на низеньком лобике и, вытянув голенастую крепкую ногу из вязкого песка, мозолистым пальцем указал на поле. Стройная прямая диагональ, образованная его пёстриками, сиротливо повисла внутри неожиданно распухшего и окривевшего поля, почти в самом его центре.

Такринатор ницафона печально поник.

* * *

Шмулик нахмурился, увидев, что клетки игрового поля кривятся и распухают, и на него безо всякой системы потоком обрушиваются пустики, на глазах наливаясь гноем, надуваясь наглой важностью… Может, мощности маленького ницафона оказалось маловато, может, это сильные обертоны в ультразвуковой области?.. Шмулик воскликнул: «Нет, друзья мои, так не пойдёт! Рувик! Нашу боевую!» – и поднёс к губам угав.

Снова завизжал бьющий по нервам винтовой силонокулл-пассаж, словно ребят захлестнул смерч из раскалённой пыли. Это вызвало приступ сильной головной боли.

Шмулик несколько раз судорожно глотнул, вскинул голову и отчаянно воззвал мощным ткуа. Рувик ударил по струнам гитары и неожиданно запел громким, ломким от отчаяния голосом «Колокольчики радости». Жаль, что нет с ними старшего брата и его друга, но сейчас им придётся справляться самим. Только бы малец не свалился!

И Цвика не подкачал: он пел во весь голос, вторя близнецам, и отчаянными резкими движениями кидал и кидал на поле новые и новые горсти пёстриков.

Пёстрики Цвики выстроились в стройную диагональ от края и до края поля, которое – теперь уже было понятно, – заканчивалось в обозримой бесконечности.

Раздражающая кривизна и изломы линий куда-то исчезли. Ровный строй пёстриков тянулся куда-то за горизонт, словно бы указывая направление, которое выведет ребят из этого жутковатого места. Безглазые пустики беспорядочно рассеялись по полю и бессмысленно хлюпали кнопками почти провалившихся носов, на глазах превращаясь в юрких вибрионов и выскальзывая из клеток. Страусы, как видно, потеряли интерес к игре и дружно засунули голову в песок – теперь уже глубоко и надолго. Цвика насмешливо прокричал, надеясь, что его услышат: «Важна не победа, но участие!» – и победно поднял над головой ницафон. На все Радужные Дюны неожиданно зазвучали громкие шварим.

Ребята повернулись и двинулись в путь вдоль по линии, начертанной пёстриками.

Близнецы продолжали петь и играть, и Цвика присоединился к ним. Их никто не останавливал.

В неожиданном убежище

Как только вихри стихли и оставили попытку раскидать в разные стороны Ренану с Ширли и Ноама с Ирми, те начали оторопело оглядываться по сторонам. Не сразу стало ясно, что близнецы и Цвика исчезли. Сначала Ширли думала, что исчезли все четверо, но тут Ренана увидела на бугристой тропинке лежащего ничком и тихо постанывающего Нахуми. Он крепко сжимал расцарапанной рукой гриф разбитой гитары, не замечая, что от неё осталось меньше половины. Девочки бросились к нему, а он только бессвязно повторял: «Цвика… Где Цвика?.. Дубоны украли братика…» Пока девочки и Ноам успокаивали мальчика, чуть не насильно поя его из фляжки, Ирми достал ницафон и проверил его. Прибор работал, но ни с кем связаться ему не удавалось. Он махнул рукой и хрипло проговорил: «Ладно, главное – отсюда выбраться…». Знаками он велел всем тесно окружить его и увёл их за обочину тропки.

Ноам на ходу не отрывал взора от экранчика ницафона, то и дело нажимая на ту или иную клавишу. Оставалось загадкой, как он ещё успевал смотреть себе под ноги.

Вдруг он тихо воскликнул: «Не могу поверить… Неужели мальчики приборы не включили?» – «А может, их в такое место закинуло, где нет приёма… Вообще!» – «Рувик больше всего опасался попасть в Радужные Дюны… А вдруг именно туда…» – «Ну, а ты чего больше всего боишься?» – робко поглядывая на брата, спросила Ренана.

Ширли крепко держала за руку Нахуми и что-то ему шептала на ухо, но он месил землю ногами и упрямо качал головой.

Ноам угрюмо глянул на сестру и проговорил: «Я за них троих беспокоюсь… Ирми, ты можешь что-то сделать?» – «Пытаюсь… Нет, твоя сестричка мне не мешает, не беспокойся!» – и, подмигнув Ренане, он слабо улыбнулся Ноаму. Ширли оглядывалась по сторонам, и её губы слегка дрожали. Окружающий пейзаж не вселял надежды на скорый выход из лабиринта.

Ренана первая разглядела среди редких зарослей в нескольких десятках метров от них облезлое и заброшенное, явно совершенно пустое строение. Она указала на него, и маленькая компания с Ирми и Ноамом впереди, направилась туда. Ребята не задумывались, как оно здесь оказалось – они просто открыли неожиданно крепкую дверь и вошли вовнутрь. Довольно просторное помещение холла отдалённо напоминало дешёвую закусочную. При ближайшем рассмотрении домик оказался чем-то вроде крохотной придорожной гостиницы: кроме холла, разделённого почти наполовину длинным прилавком, и скрытых занавеской туалетов, при которых была ещё крохотная душевая, сзади оказался коридор, ведущий в три или четыре комнаты. Мебели там никакой не было, но в каждой комнате на полу валялись матрасы и какие-то тряпки, вроде сильно вытертых тонких одеял.

Ребята уселись прямо на пол под прикрытием прилавка. Неожиданно девочки обнаружили в углу холодильник: он мало того, что работал, но и ещё был наполнен запечатанными упаковками полуфабрикатов с печатями удостоверений о кашруте.

Откуда тут взялось такое богатство, ребята предпочитали не задумываться. У окна на полке стоял микрогаль.

Пока Ренана и Ширли готовили немудреный ужин из оставшихся припасов, Ирми, наконец-то, удалось связаться с Максимом. Он поведал Максиму обо всех приключениях их маленького отряда. Тот выслушал, потом что-то долго говорил, Ирми внимательно слушал и хмурил брови. Под конец он проговорил: «Беседер. Нам придётся тут переночевать – вроде, нашли закуток. Если ты пришлёшь мне… (что-то неразборчивое), мы сможем «зачехлить» территорию – получится отличное убежище на несколько дней. Эти дни мы с Ноамом используем для работы, может, удастся запустить маячок. Были бы мальчики, дело пошло бы быстрее… – затем Ирми внимательно выслушал Максима, потом произнёс: – Вы уж постарайтесь, беседер? Мы тоже будем думать, у меня есть кое-какие идеи, нужно время для отладки и проверки», – и он закрыл ницафон.

Ренана подняла голову: «Что сказал Макс?» – «Да ничего особенного… Про испытания на Центропульте сложного взбрынька, я о нём, кажется, упоминал. Судя по всему, мы с вами как раз и угодили в эпицентр испытаний – вот нас и раскидало.

Мальчиков, наверно, забросило в Радужные дюны, где их могут заставить играть с Задумчивым Страусом в пёстрики-пустики… Это неприятный виток, да ещё и на трассе «Хипазона»…" – «А что такое – Задумчивый Страус?» – спросила Ренана. – «Фантом, один из блоков угишотрии…» Нахуми тяжело вздохнул. Ширли села с ним рядом, ласково погладила по голове и тихо проговорила: «Ничего, братик, всё будет хорошо. Мы обязательно их найдём! А сейчас поедим – и ложись спать! Нам всем надо отдохнуть, мы все с ног валимся».

Нахуми удивлённо оглянулся на двоюродную сестру, которую только недавно узнал поближе, и поёжился. Она успокаивала младшего братишку, а у самой на душе кошки скребли: мало того, что половину группы потеряли, ещё и неизвестно, что с родителями, где они. Туманные разговоры между Ирми, Ренаной и Ноамом, прекращавшиеся при её приближении, только усиливали тревогу. Ирми туманно намекнул, что она очень вовремя сбежала из дома дяди. Он всё время подчёркивал, что теперь их с Ноамом задача привести их всех в безопасное место, где ей, может быть, удастся связаться с мамой и папой. То, что в запутанном лабиринте это почти невозможно, её подавляло. Она и на этот раз почти ничего не ела, только пила. Внезапно она почувствовала столь сильное желание спать, какого не припомнит, что свалилась тут же на полу. Ренана обняла её и с трудом оттащила сонную в ближайшую к салону комнату, которую тут же решила сделать спальней для них с Ширли. Ширли пролепетала сквозь сон: «Позаботьтесь о братике…» Ренана, поцеловала подругу и заботливо укрыла её какими-то тряпками, что должны были заменить одеяла.

Ноам хмуро буркнул: «А ты чего? Иди тоже спать…» Ренана поймала его хмурый взгляд, так похожий на взгляд мамы, и, надув губы, скорчила уморительную гримасу.

Ирми улыбнулся ей и обратился к Ноаму: «У меня идея: может, мне удастся этот пятачок, где мы сейчас, превратить в станцию связи и убежище…» – «А может, сначала чуток отдохнём? После всего-то…» – «Как знаешь… – сухо отозвался Ирми. – Только помоги мне с мальцом…» Ноам с Ирми отнесли Нахуми в комнату мальчиков и удобно устроили. Мальчик уже спал, то и дело вздрагивая и тихонько поскуливая. Ноам сел рядом и вдруг широко зевнул и заплетающимся языком пробормотал: «Ирми… пару минут…» – свалился рядом с Нахуми и захрапел.

Ирми постоял, недоуменно уставившись на неожиданно провалившегося в сон друга, пожал плечами, пробормотал: «Наверно, и на него это приключение подействовало, как снотворное». Постояв немного, он вздохнул и направился к входной двери с включённым ницафоном и до отказа выдвинутым такринатором. У двери он обернулся и тихонько окликнул: «Ренана, я вижу, мы с тобой крепче всех! Или и ты тоже?» – «Нет, я в порядке!» – тут же вскочила Ренана, которая только что готова была свалиться тут же в холле. – «Ну, пошли, поможешь?.. – обрадовался Ирми. – Только ницафон возьми. Заодно я тебя кое-чему научу, а потом ты – Ширли…» Когда они вернулись в дом, Ирми подпёр дверь принесённой им увесистой дубиной. В домике воцарилась тишина.

* * *

Среди ночи Ширли внезапно проснулась. Было темно, и она не сразу поняла, что в комнате одна. Ей показалось, что откуда-то раздаются тихие голоса. Оказалось, из-за стены, а она и забыла, что в этом домике есть ещё комнаты! Она с изумлением услышала возбуждённый шёпот Ренаны со странными, несвойственными ей, звенящими интонациями, в ответ – еле слышный, мягко рокочущий басок Ирми. Слов, разумеется, было не разобрать. Потом тихий, мягко рокочущий басок Ирми сменился пыхтеньем.

Ширли решила, что ей почудилось. Натянув на голову краешек тощего матраса и свернувшись в клубочек, Ширли снова крепко уснула.

* * *

Ноам проснулся среди ночи от невнятного шопота, доносящегося то ли из коридора, то ли из комнаты напротив. Ему показалось, он слышит голос сестры. Приподнявшись на локте, он в полумраке увидел похрапывающего Нахуми. Он поискал глазами Ирми, но не нашёл, повернулся на другой бок и попытался уснуть. Спустя полчаса или час вышел в туалет. Возвращаясь, он увидел, что дверь в комнате напротив чуть-чуть приоткрыта. Он удивился и заглянул туда. То, что он увидел, повергло его в шок: на тонком матрасе лежали, обнявшись, его сестра и Ирми; Ренана слегка всхлипывала во сне, а Ирми, продолжая похрапывать, как ему показалось, нежно поглаживал её по спине. Выругавшись про себя, Ноам вернулся и улёгся на место.

Но уснуть он уже не мог… Он думал об арестованном отце, о том, что до сих пор неизвестно, где он, и о сестре, которая… которая… Как она могла, когда папа в такой беде?!.. А их дедушка Давид, что он скажет о своей внучке, если узнает?..

А мама… бедная мама… Неожиданно перед мысленным взором он увидел Ширли. Ноам почувствовал, как его окатил жар. Он крепко, до боли, закусил губу и зажмурился, словно бы пытаясь прогнать наваждение.

* * *

Утром Ширли проснулась и сразу увидела, что Ренаны в комнате нет – и, судя по всему, не было. Она с изумлением поняла, что Ренана тут не ночевала. А где? Куда она делась? Ширли привела себя в порядок после сна и выскочила в холл.

Она увидела, как Ноам в одиночестве меряет просторный зал нервными широкими шагами, что-то про себя бормоча и сжимая кулаки, что выглядело уж и вовсе странно и на него непохоже. На его лице явно не выспавшегося человека Ширли заметила странное выражение – смесь неловкости с гневом. Она подумала, что никогда не видела его сердитым, и этот новый, непривычный Ноам не столько удивил, сколько напугал её. Но всё же она преодолела робость и заговорила с ним: «Шалом, Ноам…» Ширли смущённо глянула на него, в горле застрял комок: «А где все? Где Ренана, Ирми? А Нахуми что – спит ещё? Надо разбудить, пора бы…» – «Хороший вопрос… – не глядя на Ширли, буркнул он. – Ирми ночью с нами не было, а где он, я не знаю. И, честно говоря, знать не хочу!.. – вырвалось у него, но он тут же смешался и начал мямлить: – Э-э-э… Вернее, они оба… Ай, ладно… не бери в голову…» – «Что с ними?» – «Да… э-э-э… беседер… – покраснев и сильно запинаясь, сердито промямлил он. – Они сделали хорошую защиту, я всю ночь спал, как убитый, ничего не слышал… Разбуди братишку, идите умойтесь, вроде, тут даже душ тёплый имеется – спасибо… э-э-э… Ирми… – и Ноам снова сердито прикусил губу. – Беседер… Скоро будем завтракать, я очень надеюсь…» Слова Ноама не успокоили Ширли, скорее наоборот. Но больше Ноам ничего ей не сказал, а она постеснялась у него спрашивать. Она только заметила, что парень то и дело на неё смотрит исподлобья каким-то новым, незнакомым, смущающим взглядом, при этом не может скрыть очень сильной неловкости. А, может, по какой-то неизвестной ей причине, он за что-то очень сердит на неё, или вдруг начал испытывать к ней неприязнь? Сердечко её ухнуло, внутри что-то сильно затрепыхалось, она почувствовала, что в горле растёт и больно набухает комок; ещё немного – и он взорвётся рыданиями.

Внезапно Ноам, не глядя на неё, что-то пробурчал, похожее на извинения, или просьбу не мешать, отошёл к стене, накинул талит, наложил тфилин и начал молиться. Ширли забилась в уголок, то и дело исподлобья косясь на молящегося Ноама. По правде говоря, ей давно нравилось украдкой подглядывать за тем, как он молится. Понимая, что мешать ему она не должна, она всегда старалась, чтобы он этого не заметил. Но сегодня он вообще, казалось, ничего не замечал, угрюмо отрешённый от всего окружающего.

Ноам закончил молиться и принялся медленно и аккуратно, даже слишком медленно и аккуратно, сворачивать талит и тфилин, укладывая их в специальную сумочку. Тут из глубины коридора появилась Ренана, а следом, почти на полторы головы выше неё – Ирми. Ширли никогда не замечала, что Ирми такой высокий…

Ренана вышагивала, держась неестественно прямо и вскинув голову, Ирми, напротив, сутулился, нежно приобнимая её за плечи. У обоих странные, непривычно смущённые лица. У Ренаны красные глаза и припухшие щёки – сразу видно, что она плакала.

При этом лицо её светилось, по нему блуждала счастливая, и в то же время смущённая улыбка. Ширли никогда не видела у подруги такого лица. Было ясно, что между этими двумя произошло что-то очень серьёзное. Но Ширли, верная своему принципу не задавать лишних вопросов, пока не захотят с нею поделиться, старалась не глядеть на них пристально и молча ждала развития событий. Ноам бросил на сестру сердитый взгляд и, сильно прикусив губу, чуть заметно качнул головой, кулаки его снова непроизвольно сжались.

Ирми довёл Ренану до прилавка, что-то ласково шепнул ей и смущённо улыбнулся, затем деревянными шагами приблизился к Ноаму с таким же смущённым лицом и, стараясь не встречаться с ним глазами, протянул ему руку для приветствия. Тот, не глядя ему в лицо, помедлил, внимательно и как-то очень сосредоточенно изучая протянутую руку, потом очень медленно перевёл глаза на лицо Ирми и, наконец, очень пристально уставился на него неожиданно засверкавшими глазами. Потом развернулся и отошёл к окну, так и не подав другу руки. Ирми остался стоять с протянутой в пустоту рукой посреди комнаты, по лицу разливался жгучий румянец.

Ренана вспыхнула, закусив губу, резко развернулась и бросилась в ближайшую комнату.

Ширли, которую изумила эта сцена, переводила глаза с Ноама на Ирми, синие глаза которого метали молнии – то ли от гнева, то ли от стыда и неловкости. Она попыталась сделать шаг вслед за подругой, но он гневно глянул на неё и сделал резкий знак рукой, чтобы она оставалась на месте. Ширли в недоумении остановилась и смотрела уже только на Ноама, который отвернулся и упрямо уставился в пыльное окно. Ирми, постояв немного, вдруг резко рванул вслед за Ренаной. Из комнаты, где скрылись Ренана и следом за нею Ирми, раздались сдавленные рыдания.

Ширли так и осталась стоять, не зная, что ей делать и как помочь подруге, которая явно пребывала в сильно расстроенных чувствах. На Ноама смотреть она боялась.

Спустя несколько минут Ирми вышел и вывел Ренану, нежно придерживая её за плечи и что-то тихо шепча ей на ушко, пытаясь улыбаться вымученной улыбкой. У обоих красные глаза. Закусив губу, Ирми сделал решительный шаг к Ноаму и, стараясь не отводить от него взгляда, что-то горячо и быстро заговорил тихим голосом. Ноам односложно отвечал, не глядя на него, упрямо качал головой, потом сказал резким голосом: «Вы взрослые люди, но надо поговорить! Здесь, при всех, я говорить с тобой не буду. Пошли!» – процедил он резким повелительным тоном. Ирми молча повиновался. Оба удалились в комнату, откуда только что Ирми вывел Ренану.

* * *

Ноам прошёл вперёд и остановился посреди комнаты, не глядя на Ирми, остановившегося в неловкой позе у двери. «Закрой дверь!..» – повелительным тоном бросил Ноам, по-прежнему не глядя на Ирми, который от неловкости не знал, куда девать чуть подрагивающие руки. Ноам долго молчал, словно бы раздумывая и взвешивая каждое слово, наконец, заговорил тихо и медленно, продолжая глядеть куда угодно, только не на друга: «Я всегда желал вам – тебе, которого считал, – он подчеркнул это слово: – другом, а тем более ей, моей сестрёнке, только счастья…» – «Ты же знал: мы с Ренаной давно любим друг друга, – срывающимся голосом начал Ирми. – Ты хоть понимаешь, сколько лет я её ждал?» – «Ну, понимаю… ну и что! А ты что, не понимаешь, что вы наделали? Я с неё вины не снимаю, хотя уверен, что ты был инициатором…» – «Конечно… Я сам не знаю, как это произошло… какое-то наваждение… Ну, такая ситуация создалась, необычная…» – почти жалобно пролепетал Ирми, понурившись. – «И ты решил… э-э-э… утешить девушку?! Таким вот образом?! Воспользовался?» – «Да ты что, Ноам!.. Как ты можешь… такое… обо мне, а главное – о сестре?» – потрясённо прошептал Ирми, глядя на него расширенными глазами, и лицо его, в который уж раз за это утро, залил тёмный румянец то ли гнева, то ли стыда. «У нас, сам знаешь, какая семья!

Дедушка раввин! Папа – достойнейший и уважаемый человек! То, что ему устроили это судилище!.. Сам ведь знаешь!.. – с горечью и ожесточением заговорил Ноам, повысив голос, но тут же с опаской оглянувшись на дверь и переведя полный горечи взгляд на Ирми. – А что скажут папа с мамой, если узнают… Что будет с мамой!..

Как это на неё подействует! Мало она им…» – «Ты никак её обвиняешь в том, что произошло тогда в «Шоко-Мамтоко»? Ты же был тогда с нами, всё это видел!» – со сдавленной яростью выговорил Ирми, отвернувшись. Ноам смешался: «Н-н-нет… Её – нет… Но… Это меня очень беспокоит. Вообще родителей давно беспокоил её характер: она слишком импульсивна, ей самой трудно держать себя… в рамках… тем более – сейчас…» – «Неужели не можешь понять! Это было… как наваждение…

Мы собираемся пожениться… сразу же, как доберёмся до Неве-Меирии. Мы давно это решили… не сейчас, а… гораздо раньше… Видишь же: мы все в ненормальной ситуации…» Ноам ничего не сказал, только хмуро посмотрел на Ирми и кивнул в сторону двери: мол, пошли… Он неожиданно подумал о Ширли, о том, что никогда бы не смог так поступить с девочкой, которую любит… Или… он сам себя не знает?.. Ирми на несколько лет старше него… уже не мальчик…

* * *

Когда парни вышли из салона, скрылись в одной из комнат, Ширли внезапно осенило, что произошло, не глядя на подругу, она густо покраснела. Ренана, упорно глядя вниз красными глазами, в которых стояли слёзы, металась между холодильником, микрогалем и прилавком, готовила их немудреный завтрак, потом раскладывала по тарелкам порции. Ширли подошла помочь, но Ренана, молча и всё так же не глядя, покачала головой, отклонив её порыв. Вернулись, почти не глядя друг на друга, Ноам и Ирми, и первую порцию Ренана тут же подала Ирми, только потом старшему брату, бросив на него взгляд, в котором смешались гнев, вызов и немая мольба.

Неведомо когда и как появившийся Нахуми только переводил недоуменный взор с одного лица на другое. Завтрак прошёл в молчании. Ирми и Ренана почти ничего не ели и не сводили друг с друга покрасневших глаз. Кидая исподлобья взгляд на подругу, Ширли с несказанным изумлением отмечала всё ту же смесь сильного смущения и (через линзы слёз!) бесшабашной, чуть ли не вызывающей, радости. Её огромные, покрасневшие глаза то и дело наполнялись слезами, и тогда не сводивший с неё глаз Ирми незаметно гладил её ладонь и что-то ласково шептал, близко наклонившись к уху. Ноам угрюмо молчал, время от времени так же исподлобья кидая стремительные взгляды то на одного, то на другую, и, покусывая губы, качал головой.

Когда они встали, окончив завтрак, Ренана собрала остатки еды в коробочку, упаковала. Ирми, уставившись в прилавок, вдоль которого они стояли, срывающимся голосом заявил: «Мы с Ренаной решили пожениться. Мы очень любим друг друга… уже много лет… Я ждал, пока Ренана подрастёт, и вот… Как только, с Б-жьей помощью, доберёмся до Неве-Меирии, отпразднуем помолвку. С Б-жьей помощью, тогда и ваш папа будет с нами! – и тихо прибавив: – я очень надеюсь… Если повезёт, то сыграем свадьбу вместе с Хели и Максом…» Глаза Ренаны снова наполнились слезами. Ирми положил ей руку на плечо и принялся шёпотом утешать. Ренана слабо улыбнулась, а Ноам стоял посреди салона, как оглушённый, исподлобья кидая на Ширли странные взгляды.

Ирми сделал шаг в сторону Ноама, и голос, которым он заговорил, был твёрд и спокоен: «Итак, ребята, как я уже сказал, мы с Ренаной собираемся пожениться, если Б-г захочет… Но сейчас нам с вами надо решать более неотложную задачу! В этом домике – спасибо ему: он стал нам хорошим убежищем! – какое-то время нам придётся пересидеть, пока Максим с друзьями добираются до нас. А теперь… – Ирми оглядел всех и проговорил: – Нам удалось согреть воду, поэтому примем по очереди душ, отдохнём… Я между тем попытаюсь связаться с Максимом…» Так и сделали…

* * *

Ноам спросил у Ирми: «Ты имеешь в виду, что с помощью ницафонов можно будет воду для душа согреть?» – «Для того, чтобы на всех хватило, нам понадобился бы не менее, чем двухчасовой концерт группы «Типуль Нимрац». Но… увы… – ответствовал Ирми и с сожалением прибавил: – Будь у нас большой угав Ронена, дело пошло бы быстрее…» – «Давай с тобой сейчас этим и займёмся, может, сможем на пятерых обеспечить этот маленький кайф без двухчасового концерта!» – слабо усмехнулся Ноам, а Ирми благодарно глянул на него, потом – украдкой с нежностью на Ренану.

Ирми с Ноамом долго возились с ницафонами, чтобы подогреть воду. Девочки готовили обед, а Нахуми наблюдал то за ними, то за Ирми с Ноамом.

После обеда Ренана резко встала и направилась в душевую, дав знак Ширли, та тоже встала и пошла за нею следом. Обернувшись, Ренана бросила: «Мы идём в душ первыми…» Никто с нею не спорил.

* * *

Приняв долгожданный душ, Ширли с Ренаной сидели друг против друга на матрасах в их спальне. Ренана, не глядя на подругу, задумчиво крутила завиток своих влажных медно-рыжих густых волос. Ширли поглядывая на неё, мучительно думала, как начать разговор. «Ренана, – наконец, робко заговорила Ширли, – я не собираюсь ни о чём выспрашивать да выпытывать, что-то обсуждать и так далее… Но я… Короче, на меня ты всегда можешь положиться! Мы с тобой столько вместе пережили…» – «Спасибо, Ширли… А я так боялась, что это… оттолкнёт тебя, что ты… осуждаешь меня… – еле слышно, запинаясь, шептала Ренана, и голос её еле слышно зазвенел, – это же… такой позор… для нашей семьи! Дедушка – раввин… а я… Я сама виновата, надо было твёрдо сказать «НЕТ!» – а я не смогла… Я… его… очень… люблю…» – судорожно выдохнула она, глаза снова наполнились слезами.

«Ну, хватит, перестань! Мне утром почему-то казалось, что ты… э-э-э… чуть ли не счастлива…» – «Так и есть! – сквозь слёзы улыбнулась Ренана. – Но в то же время… не знаю, как тебе это объяснить… Это такой перелом, даже, я бы сказала – надлом… в моей жизни… и даже до помолвки… Мне до сих пор кажется, это был какой-то сон… наваждение… А когда опомнились… оба…» – неожиданно она разрыдалась. Ширли пододвинулась к ней поближе и крепко обняла её, достала платок и принялась промокать её пухлые щёчки. Ренана заулыбалась сквозь слёзы: «Всегда я тебя утешаю, а теперь – ты меня! Ведь тебе тоже нелегко…» Ширли вздохнула: «Ещё бы!.. Тут столько всего сразу… Что с папой и мамой?.. И Ноам… Ты ведь можешь быть почти абсолютно уверена, что Ирми тебя любит… А мне сегодня вдруг показалось, что Ноам… меня… если и не ненавидит, то… – и она выговорила через силу: – просто я ему неприятна… Он на меня так странно смотрел сегодня утром… потом старался вовсе не замечать!» – «Ну, как ты не понимаешь: ему сегодня не до тебя… то есть… не так… просто он сильно сердит на меня… В какие-то моменты мне тоже казалось, что он хочет меня ударить… Но ты же его знаешь: Ноам и ударит? – тем более меня, девочку!.. Он любит меня, он вообще очень хороший брат… А сейчас он запутался, не знает, как ему реагировать на то, что я натворила… И за папу с мамой переживает – как они на это прореагируют… если узнают…» – «Послушай, Ренана, а, собственно, нужно ли им всё это говорить?