Текст книги "Трижды заслуженная вдова"

Автор книги: Фаина Раевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

– …твою мать! – вырвалось у меня. – Все! Кончилась семья Либерманов! Одна Светка осталась да псих Давыд! А убийца между тем еще не найден! Чем, интересно, Вовка думает? Но как быстро сработал, а? Виртуоз, блин!

– Ты про Ульянова? – не поняла Люська.

– Какой Ульянов! При чем здесь Ульянов! – сморщилась я. – Я про убийцу. Смотри: вчера Рахиль, сегодня Аврум… Нервничает, гад! А почему?

– Почему? – заинтересовался Левка.

– Не знаю! – обрадованно воскликнула я. – Но скоро выясню!

– У тебя есть план? – Люська восторженно потерла руки.

– Есть! И еще какой!

– Даже и не думай! – неожиданно оживился мой Алексеев. – Ты под арестом!

– Рома, что ты говоришь! – я задохнулась от возмущения. – Теперь даже ребенку ясно, что мы не убивали! Тут такое творится, я ну никак не могу сидеть дома! Ты же ведь Вовке ничего не расскажешь?

– Расскажу! – нагло заявил Алексеев. – Расскажу, потому что ты обещала…

– Ромочка, ну какой же ты бестолковый, прости господи! – простонала я. – Я тебе обещала не подвергать свою жизнь опасности, так?

– Ну так, – чувствуя подвох, неуверенно согласился Ромка.

– А какая же может быть опасность для меня, если я не Либерман, а вовсе даже наоборот, Зайцева?! Что из этого следует? – торжествующе посмотрела я на супруга.

– Что? – Ромка по-прежнему ничего не понимал.

– Что меня не убьют! Потому что этот придурок убивает только Либерманов! Теперь ясно?

Алексеев смотрел на меня, как обманутый кот Базилио на хитрую лису Алису и Стране Дураков, а я мысленно упрашивала господа, чтобы мои объяснения удовлетворили требовательного супруга.

– Теперь ясно, – наконец вздохнул Ромка. – Мне ясно и другое: тебя, видимо, даже бульдозер не остановит… Помощь нужна?

– Нужна, – обрадовалась я. – Завтра ты, Веник и Левка отправитесь в Тулу и привезете сюда Светку и Зою Федоровну. Светка хоть и незаконнорожденная, но все же последняя из Либерманов. Псих ни с чем не считается, а с племянником уже разобрались… А мы с Люськой…

– Что? – оживился Левка.

– А мы, как всегда, на самом трудном участке фронта, – туманно ответила я. – Задача ясна?

– Так точно, ваше высокоблагородие! – шутовски гаркнул Веник. – Не извольте беспокоиться, ваше выскобродь… Все сделаем в лучшем виде! Позвольте идти?

– Идите, – милостиво разрешила я. – Левку прихватите с собой – пусть у вас переночует. Да не волнуйте мальчика понапрасну, у него на нервной почве диарея.

Ребята гуськом протопали к выходу. У двери Ромка порывисто меня обнял и нежно шепнул:

– Береги себя, Жень!

– А я? – неожиданно донесся из комнаты обиженный голос. – А мне что делать?

На диване, забившись в угол, сидел Люськин Саня и обиженно хлопал глазами. В общей суматохе и очень нервной обстановке я совсем забыла про подружкиного мужа. Да и сама Люська, кажется, тоже. И вот теперь двухметровый гигант растерянно моргал со своего места.

– Хм… – я задумчиво потерла переносицу.

Что бы такое придумать, чтобы он не путался под ногами? В поисках поддержки я глянула на Люську. Она исподлобья изучала супруга, вероятно, прикидывая, на какой срок отправить его в ссылку к свекрови. Мне стало жаль парня, и я предложила разумный, на мой взгляд, компромисс:

– Саня, ты будешь штабом!

– Кем? – растерялся он.

– Штабом! – охотно пояснила я. —

К тебе будет стекаться вся информация. А если вдруг позвонит Вовка, ты бодрым голосом соврешь что-нибудь правдивое. Ну, а заодно и за генацвале присмотришь, чтоб, значит, не халтурили и не уперли стройматериалы…

Глава семейства Хохловых, кажется, был не слишком доволен отведенной ему ролью, но под суровым взглядом супруги глубоко вздохнул и, скорбя, согласился.

Когда мы с подругой наконец остались одни, я без сил опустилась в кресло и закрыла глаза.

– Господи, Женька, это что ж творится-то, а? – залопотала Люська. – Ведь всех Либерманов убили! Того и гляди, и до нас доберутся!

– С чего бы это? – не открывая глаз, поинтересовалась я.

– Для массовости!

– Это физкультурой массово занимаются и гриппом болеют! И потом, мы же с тобой не Либерманы и на наследство не заримся. Чего ж нас убивать?

Но Люську сбить с толку не так-то просто. Она в сильном волнении раскупорила бутылку красного вина, оставленную Левкой, налила нам по бокалу и продолжила страстно развивать свою мысль:

– Свидетелей, между прочим, тоже иногда убивают! Вдруг этот маньяк решит, что мы слишком много знаем или чересчур близко подобрались к нему? Тут-то нам хана и настанет! Господи, что делать-то, Жень? В собственной квартире страшно оставаться, того и гляди, прихлопнут! Может, к тебе пойдем? – робко предложила Люська. – У тебя же дома целый гарем мужиков!

– Не говори глупостей! – разозлилась я. – Никто нас убивать не собирается! По крайней мере, сегодня! Дай-ка мне лучше телефон.

Люська, ворча, протянула мне трубку радиотелефона, а сама вышла из комнаты и принялась чем-то греметь.

Я пожала плечами и набрала номер моей подруги, Ленки Шустовой. Она работает в Москве в одной очень солидной клинической больнице кардиологом. С ее помощью я вознамерилась отыскать сумасшедшего Давыда Либермана, томящегося в психушке. Его следовало навестить и по возможности побеседовать с несчастным. Надеюсь, он не буйный.

Некоторое время я внимательно прислушивалась к длинным гудкам. Наконец Шустова соизволила подойти к телефону.

– Ленка, – завопила я, услышав ее сонное «алло», – ты дома?

– Нет, я на курорте, – недовольно проворчала она. – А кто это? Ты, что ль, Жень?

– Ну да, я!

– Почему-то я не удивляюсь. А вообще-то ты в курсе, сколько сейчас времени? Некоторые люди даже спать ложатся! Ты не хочешь последовать их примеру и оставить меня в покое? – Ленка, видимо, окончательно проснулась, а вместе с ней проснулось и ее обычное ехидство.

– Леночка, миленькая, если ты мне не поможешь, то один товарищ уснет навсегда, – заканючила я.

– А что, твоему Ромке уже госпитализация нужна? Только свистни, я его быстренько реанимирую! – хохотнула ехидная врачиха.

– Да нет, Ромка еще жив. Пока. Дело в другом: мне очень нужно, чтобы ты попробовала выяснить, где отдыхает псих по имени Давыд Флавиевич Либерман. Только и всего! Очень нужно, Лен!

– Только и всего? – усмехнулась Ленка. – В Москве несколько десятков психушек государственных и еще больше частных. Но ты не переживай, Жень! Я завтра же возьму отпуск, брошу лечить своих сердечников и займусь поисками твоего психа. Через две-три недели ты будешь все знать!

– Мне все не надо! Мне нужен только этот! Слушай, Лен, ну ведь ты же говорила, что какой-то твой приятель открыл частную психиатрическую лечебницу. Может, через него попробовать, а? А я тебе свое колечко подарю, по которому ты уже давно страдаешь, – решилась я на подкуп.

– Дельфинчика? – оживилась Ленка. – Тогда лады! Как зовут твоего психа?

– Либерман Давыд Флавиевич!

– Давно он в сумасшедшем доме мается?

– Несколько лет…

– За что же его так? – сочувственно вздохнула Ленка.

– Вот это я и хочу выяснить, а заодно и еще кое-что! Так я тебе перезвоню через часок? – нетерпеливо сказала я.

– С ума сошла, да? – возмутилась подруга. – Время два часа ночи! Димка хоть и мой бывший любовник, но у него теперь се-мья и маленький ребенок! Приезжай завтра часам к восьми утра ко мне в больницу! Постараюсь для тебя что-нибудь сделать.

– Но…

– Все! Отбой! – решительно заявила Ленка. – Да, и не забудь колечко прихватить…

– Меркантильная ты, Ленка, просто страсть какая, – смирилась я.

– Сама предложила! – хохотнула подруга и повесила трубку.

Я тоже отключилась. За стенами комнаты Люська продолжала чем-то греметь. Движимая любопытством, я отправилась на источник шума.

Людмила готовилась к обороне. В прихожей выросли баррикады, которые даже и во сне не могли привидеться всем революционерам, вместе взятым! Тумбочка для обуви, поставленная на бок, подпирала входную дверь. Сверху на ней стоял пуфик, а по бокам красовались два стула, принесенные из кухни. Венцом композиции был обеденный стол, на котором Люська разложила столярно-слесарные инструменты мужа: молотки, ножовки, долото, плоскогубцы и зачем-то моток веревки и электрическую дрель. На полу сидела обессиленная подруга и, прикрыв глаза, отдыхала от трудов праведных. В двери, ведущей на пищеблок, застрял шкаф для посуды, именуемый в народе «пенал».

– Здорово! – искренне восхитилась я. – Готовишься к нашествию татаро-монголов? А дрель зачем?

– Сама ты монгол! – обиделась Люська. – В нашем положении от жизни можно ожидать всего чего угодно! А дрель для устрашения. Убийца в темноте и не разберет, что там у меня в руках – дрель или автомат Калашникова, зато испугается и убежит… Может быть.

– Я бы убежала! Только зря все это, честное слово. Нам теперь до утра разбирать эти завалы…

– Почему это?

– Потому что уже через три с половиной часа нам нужно выйти из дому и ехать в Первопрестольную. В восемь ждет Ленка Шустова. Она обещала выяснить, где лечится от душевного недуга Давыд. А ехать к ней часа два… – посвятила я Люську в наши планы. – И потом, я ужасно хочу в туалет, а дверь туда тоже забаррикадирована. Как быть?

Люська задумчиво почесала затылок.

– Ладно, – наконец, молвила она. – Сейчас быстренько все разгребем и в койку. Только дрель и плоскогубцы я оставлю. Мне с ними как-то спокойнее.

Мы освободили проход к ванной комнате и немного отодвинули тумбочку для обуви, так, чтобы можно было просочиться на лестничную площадку. Через некоторое время я уже сладко спала.

Будильник зазвенел, как всегда, невовремя. Мне снились Елисейские Поля, Венская опера и испанская коррида. Симпатичный тореадор бросал на меня пылкие взгляды и усердно гонялся за огромным быком. Проклиная все на свете, я уныло поплелась в душ, наткнувшись по дороге на останки Люськиных баррикад. Проснувшись окончательно под прохладным душем, я принялась будить подругу. Она открыла глаза лишь после долгих пинков и уговоров.

– Уже пора? – сонно пробормотала она.

– Пора, труба зовет, – бодро откликнулась я. – Двигай в душ, а я быстренько сооружу чего-нибудь перекусить!

Люська, не открывая глаз, двинулась в ванную, а я протиснулась на кухню.

Ехать решили своим ходом. Ночью на улице сильно похолодало, и я сомневалась, что смогу завести машину. Кроме того, были еще причины для пешей прогулки.

Час езды в холодном, вымерзшем насквозь вагоне электрички привел нас в состояние, близкое к анабиозу. Несинхронно двигая конечностями, мы вошли в метро и через сорок минут очутились перед зданием клинической больницы, где работала Ленка.

Вот уже несколько лет я навещала свою подружку на ее рабочем месте, и, сколько себя помню, на входе всегда сидел грозный дедулька – охранник лет семидесяти. Он строго допрашивал входящих: «Куда? К кому? С чем лежит?» Выяснив почти всю биографию больного, дед долго записывал в журнал посещений паспортные данные несчастных родственников, медленно выводя подагрическими пальцами каракули, в которых потом и сам не мог разобраться, а потом выяснял и уточнял, где лежит нужный человек. К тому времени, когда он улаживал все формальности, родственники больных сами были готовы пополнить число пациентов больницы.

Причем совершенно неважно, первый раз вы навещали больного или уже провели здесь полжизни, ритуал никогда не менялся, и у столика бдительного старикана всегда толпился народ. Дед изредка вскидывал глаза на посетителей и важно покрикивал: «Не колготите, граждане! Все там будете!» Ободренные такими словами посетители притихали, понимая, что действительно скоро там будут.

Вот и теперь, несмотря на ранний Час, дед уже занял свой боевой пост. Я решила не испытывать свою нервную систему и, пользуясь тем, что он уже возился с первым несчастным родственником, схватила Люську за руку, и мы юркнули в длинный коридор. Интересно, почему в больницах стены всегда красят в серо-сине-зеленый цвет? Чтобы больные не приставали с вопросами, типа: «Доктор, что со мной?» и думали о бренности всего сущего на земле, в том числе и собственного тела?

Когда я стану дизайнером, то предложу кому-нибудь очень главному и важному выкрасить стены в больницах исключительно веселенькими красками: розовой, бежевой, на худой конец, каким-нибудь оттенком лимонного. Тогда и больным будет веселее, да и родственники приободрятся. Может, даже медсестрички не будут так больно делать уколы. Рассуждения о переустройстве системы здравоохранения несколько развлекли меня, и я не заметила, как мы добрались до ординаторской кардиологического отделения. За дверью слышались оживленные голоса врачей. Только я протянула руку, чтобы постучаться, как дверь сама распахнулась, и я очутилась нос к носу с молоденьким врачом. Белый халат был небрежно наброшен на мощные плечи, на шее болтался стетоскоп, а глаза горели нехорошим огнем. От молодого человека исходил какой-то странный запах. Увидев нас с Люськой, парень Не затормозил, а, гневно сверкнув глазами, крикнул мне в лицо:

– Я вам сто раз говорил! Дождались!

Что именно он нам говорил, я не поняла, уточнять смысла не было, так как хорошенький доктор уже маячил в конце коридора.

– А, Женька! Колечко принесла? Привет, Люсь, – поздоровалась с нами Ленка.

– Что это с ним? – я указала на дверь, за которой скрылся ненормальный доктор.

– Не обращай внимания. Это физиотерапевт. Его кабинет находится под нашим сортиром. Сегодня ночью его прорвало, ну, он и недоволен. Сильно, говорит, пахнет, да и капает немного. А что я могу сделать? Я же не сантехник! Пускай зонтик раскроет! Я ему предложила клизму поставить, чтоб, значит, нервы успокоить, а он, кажется, обиделся! Ой, ну до чего же все нервные!

Немного поразмышляв и литературно обработав Ленкин рассказ, я сделала вывод, что прорвало все-таки сортир, а недоволен физиотерапевт. Признаться, я его понимаю. Кому понравится, когда тебе на голову капают нечистоты? Тут одним зонтиком не спасешься, тут еще и противогаз нужен, ну, на худой конец, респиратор. Представив, как врач ведет прием пациентов в противогазе и под зонтиком, я захихикала.

– Ладно, черт с ними со всеми, – махнула рукой Ленка. – Давай колечко!

– Сначала дело, – твердо ответила я, усаживаясь на диван.

– Меркантильная ты, Жень, – вздохнула врачиха. – Ну, ладно, держи!

Она протянула мне листок, на котором ее неразборчивым медицинским почерком был записан адрес. Прочитав его, я присвистнула:

– Ничего себе! Это же на другом конце Москвы!

Ленка пожала плечами, любуясь симпатичным колечком в виде дельфинчика.

– Кстати, начальник в этом богоугодном заведении мой бывший. Я ему позвонила сегодня рано утром – он же спортсмен, рано встает – от инфаркта бегает! Ха, да ему с такими донжуанскими замашками не от инфаркта надо бегать! Так вот, я ему, значит, позвонила, сказала, чего нужно… А он, гад такой, выяснять бросился: зачем, почему и так далее… Пришлось пообещать ему незабываемый вечер при свечах. Видишь, на какие жертвы приходится идти ради тебя! А ты о колечке печалишься! Все, давайте быстренько поезжайте, а то мне на обход уже пора, – Ленка легонько подтолкнула нас к выходу. – Все запомнила: Кузькин Дмитрий Гаврилович. Он вас ждет. Мужик он правильный, если что – поможет!

Мы с Люськой торопливо покинули гостеприимные стены столичной клиничес-кой больницы и потопали к автобусной остановке.

– И чего мы на машине не поехали? – ворчала Люська, выстукивая зубами бравурный марш. – Тепло, хорошо, удобно… Твой любимый Меладзе опять же соловьем заливается… Красота!

– И далеко бы мы уехали? – я тоже грустно клацнула челюстью. – До первого поста ГИБДД? Ульянов, змей, наверняка ориентировки разослал всем гаишникам в радиусе сорока километров. Так что ты не слишком убивайся, береги силы, нам еще до метро добираться!

Я знала, что говорила. От больницы до метро «Каширская» всего полторы остановки («по требованию» за остановку не считаем). Но чтобы проехать их, нужно суметь втиснуться в автобус, потому что на подходе к метро он уже забит по самую крышу. К слову сказать, «маршрутки» у больницы не останавливаются по той же причине. Пешком отправляться к метро мне тоже не хотелось: десятиминутная прогулка по двадцатитрехградусному морозу подкосила бы меня на корню. Частники, узнав пункт назначения, либо криво ухмылялись и уезжа-ли, либо заламывали цену, равную цене билета на самолет до Владивостока.

Пропустив три автобуса, мы с Люськой взяли штурмом четвертый и просочились в его холодное нутро. Там нас стиснули со всей возможной силой, заставив принять стойку солдат в почетном карауле. Люськин взгляд красноречивее всяких слов высказал все, что она обо мне думает. Я зарделась: Люська хоть и химик по образованию, но разговорным русским владеет в совершенстве!

Частный приют для сирых и убогих расположился в бывшей усадьбе князей Нарышкиных, о чем сообщала табличка на массивной кованой ограде. Подобно секретной воинской части психушка имела КПП, где дежурили три богатыря в форме цвета хаки и с «калашами» за спиной. Причем статью все трое напоминали именно былинных героев. При виде грозных стражей Люська оробела.

– Здравствуйте, мальчики! – по возможности бодро поприветствовала я богатырей. – Вы нас к Дмитрию Гавриловичу пропустите?

– Вам назначено? – равнодушно спросил Алеша Попович, младшенький.

Двое других с интересом разглядывали обмороженных посетительниц.

– Конечно! – радостно воскликнула я и сложила одеревеневшие от мороза губы в голливудский оскал.

Вышло так себе и впечатления на богатырей не произвело.

– Вы свяжитесь, пожалуйста, с господином Кузькиным и напомните, что мы от Елены Александровны. Он нас ждет, правда, Люсь?

Людмила промычала что-то невразумительное.

– Вы не обращайте внимания, – успокоила я богатырей, с трудом справляясь с мимикой и пытаясь изобразить на лице скорбное выражение, – это будущая пациентка!

Алеша Попович недолго с кем-то разговаривал по внутреннему телефону и, закончив разговор, солидно кивнул:

– Порядок.

– Ваши паспорта! – потребовал Добрыня Никитич, средненький.

Он аккуратно вписал наши данные в толстую книгу и передал документы старшенькому.

Илюша Муромец внимательно вглядывался в фотографии, выискивая, вероятно, десять отличий с уже остывающими оригиналами. Наконец, и эта процедура была завершена.

– Проходите, – великодушно разрешил Илюша, возвращая нам паспорта.

На негнущихся ногах, поддерживая и подбадривая друг друга, мы дошли до корпуса и очутились в спасительном тепле.

Вопреки ожиданиям я не увидела ни решеток на окнах, ни бронированных дверей, ни мрачных полупьяных санитаров. Все выглядело так, словно мы попали в санаторий для ответственных руководителей среднего звена: веселенькие занавески на окнах, цветочки на подоконниках, картины на стенах… По ковровым дорожкам, оживленно чирикая, пробегали хорошенькие медсестрички. В коридорах неторопливо прогуливались отдыхающие, то есть, я хотела сказать, больные в симпатичных пижамках и халатиках. Во всем ощущались покой и умиротворенность.

– Красота-то какая! – завистливо протянула Люська. – Живут же люди, и не подумаешь, что психи!

– Мне почему-то кажется, что далеко не все здесь психи, – успокоила я подругу.

– Как это? Почему?

– Ну, во-первых, в дурдом попадают не только с шизофренией. Депрессию и всякие разные сумеречные состояния души тоже здесь лечат. А во-вторых… Это же прекрасное место для отсидки!

– Для чего? – не поняла Люська.

– Для отсидки. Ну, например, ты взяла у меня денег в долг, а отдавать не хочешь. Я волнуюсь, ругаюсь, разумеется, нервничаю, ищу тебя… А ты в это время преспокойненько отдыхаешь в этом богоугодном заведении!

– Здорово! – восхищенно выдохнула Людмила. – Только ты, пожалуй, меня бы нашла. Я вот что подумала, Жень: а наш убийца тоже может здесь отсиживаться?

– Теоретически да, а вот практически – зачем? Ведь ему нужна свобода действий. А какая здесь свобода? Пациенты же не могут приходить и уходить, когда им вздумается. И посетителей, между прочим, не слиш-ком здесь жалуют. Однако это и хорошо, за Давыда я спокойна.

Миновав просторный холл, где кучка больных увлеченно пялилась в телевизор, мы без труда нашли кабинет Дмитрия Гавриловича. Главврач Кузькин оказался высоким худощавым блондином с голубыми глазами, лет около сорока. На его тонких губах постоянно Змеилась ехидная улыбка, словно он говорил: «Вам кажется, что вы здоровы? Блажен, кто верует! Но уж я-то знаю, какой у вас диагноз!»

– Вы от Елены Александровны? – Кузькин вопросительно посмотрел на нас.

– Мы, – хором сказали мы с Люськой.

– Отлично! – Дмитрий Гаврилович оживился. – Сейчас пообедаем. Пройдемте!

Главный лекарь дурдома первым вошел в незаметную дверь, которая ничем не отличалась от пластиковых панелей, коими был отделан кабинет. Комната, где мы очутились, была явно предназначена для отдыха и релаксации господина Кузькина. Там даже стояла специальная массажная кушетка и велотренажер.

– Присаживайтесь, девочки, – хозяин кабинета указал нам на упоительно мягкий диван. – Только верхнюю одежду снимите, пожалуйста. Юленька, детка, – это уже по селектору, – обедик на три персоны в мой кабинет. Ты уж расстарайся, деточка! Все должно быть тип-топ!

Отключившись, Дмитрий Гаврилович некоторое время молча изучал нас, притворяясь психологом. Но меня так просто не обведешь вокруг пальца: Ленка, помню, говорила, что ее бывший любовник – обыкновенный проктолог. Нет, что ни говорите, а наука нынче далеко шагнула, раз уж проктолог, специалист по геморрою, легко разбирается не только в глубинах прямой кишки, но и в тонкостях подсознания!

– Итак, юные леди, – обратился к нам проктолог-психолог, – чем могу быть вам полезен?

– Либерман. Давыд Флавиевич Либерман, – сразу приступила я к делу. – Что у него за диагноз? Как давно находится у вас? Можно ли с ним поговорить?

– Давыд Либерман… – задумчиво протянул Кузькин. – Что ж, он вполне адекватен. По правде говоря, я не понимаю, почему родственники держат его здесь. Никакой опасности ни для окружающих, ни для себя он не представляет… Но, как говорится, хозяин – барин! Его близкие оплатили пребывание здесь Давыда на несколько лет вперед. Диагноз, сами, понимаете, сказать не могу – врачебная тайна…

Вошла Юленька, толкая перед собой сервировочную тележку. На тележке зазывно дымился янтарный бульон и исходила соком свиная отбивная. Красная икорка (которую я, кстати, терпеть не могу!) весело мигала с небольших бутербродиков. Венчала все это великолепие бутылка хорошего красного вина. Сама Юленька произвела на меня впечатление не слишком умной, но чересчур хищной. Коротенький халатик обтягивал ее, что и говорить, пышные формы, словно вторая кожа. Девушка повернулась к доктору Кузькину тем местом, которое он детально изучал в институте. Халатик угрожающе затрещал.

«Интересно, лопнут швы или нет?» – подумала я.

Швы выдержали. Юленька улыбнулась, тряхнула напоследок своими прелестями и, пожелав всем приятного аппетита, ушла.

– Так о чем это мы? – облизнул пересохшие губы Дмитрий Гаврилович.

– О Либермане, – услужливо напомнила Люська.

– С ним можно поговорить? Он не буйный? – добавила я.

– О нет! На этот счет можете не беспокоиться. Я же уже говорил вам, что больной вполне адекватен. Господин Либерман целыми днями решает какие-то задачки по химии. Надеется получить Нобелевскую премию! А насчет встречи… – проктолог Кузькин задумался.

– Ладно, – наконец решился он. – Скоро у пациентов обед. Либермана вам приведут. Вы можете дожидаться и беседовать с ним здесь. А я вас оставлю на часок – мне необходимо решить с Юленькой некоторые организационные вопросы…

Люська понимающе хрюкнула. Видимо, таких вопросов у Дмитрия Гавриловича накопилось слишком много. Бросив на тарелку недоеденный бутерброд, он ринулся из комнаты отдыха.

– Теперь я понимаю, почему Ленка бросила этого Кузькина, – себе под нос пробормотала я. – Бабник!

Люська меня не услышала: она с аппети-

том поглощала обед, доставленный полногрудой Юленькой.

– Приятного аппетита, – пожелала я подруге.

– Бу-бу-бу, – кивнула она с набитым ртом. – А ты чего?

– Не хочется что-то. Мне кажется, Юленька туда яду капнула…

– Типун тебе на язык! Тьфу, тьфу, тьфу! – Люська сплюнула красной икрой. – Вот что ты за человек, а? Сама не ешь, так хоть другим не мешай!

– Ладно, ладно, – успокоила я подругу. – Я пошутила. Лопай спокойно, дорогой товарищ! А если что, то доктор Кузькин тебя вылечит.

– Пускай лучше он тебя вылечит! Никакого покоя от тебя нету. У-у, вражина! – зло бросила Люська и отодвинула от себя тарелку, – Весь аппетит испортила…

Чтобы хоть как-то скрасить ожидание господина Либермана, я взгромоздилась на велотренажер и остервенело завращала педалями. Хочу заметить, что в мирной жизни велосипед для меня – все равно что космический корабль. Раза два или три я пыталась оседлать двухколесный агрегат. Однако все попытки заканчивались не слишком мягким приземлением в ближайших кустах и ссадинами на различных частях тела. Именно тогда я поняла, что четыре колеса гораздо надежнее, чем два.

Сейчас, усевшись за тренажер, я отыгрывалась за все свои неудачные попытки укротить адскую машину. Людмила в это время слегка задремала, нагло заявив, что от такой скорости, с какой я кручу педали, у нее начинается приступ тошноты. Увлекшись ездой на велосипеде, я не заметила, как прошло время. Дверь распахнулась, и на пороге комнаты отдыха возник… Альберт Эйнштейн!

«Вредно столько спортом заниматься!» – попеняла я сама себе и потерла кулачками глаза, пытаясь отогнать видение.

Видение не исчезло. Более того, повело себя довольно странно: оно уселось за стол и принялось с невероятной скоростью уплетать бутерброды.

– У меня мало времени! – заявил Эйнштейн. – Мне сказали, что вы меня хотели видеть…

Внезапно он выхватил из кармана длин-ного махрового халата блокнот и принялся что-то быстро писать.

– Э-э-э… – робко произнесла Люська.

– Да, да, не обращайте на меня внимания. Скоро начнет работу Нобелевский комитет – нужно срочно отправить туда мои работы…

– Вы господин Либерман? – на всякий случай уточнила я.

– Ну конечно, а кто же еще?! Вы думали, что я Эйнштейн?

Признаться, я именно так и думала. Вслух, конечно, этого не сказала, слезла с тренажера и с опаской приблизилась к дивану.

– Так что вы хотели? – повторил Давыд. – Напоминаю, у меня очень мало времени… Минус 78 градусов… Жидкий азот… Конечно, азот можно получать из воздуха… Гелий – очень дорого…

Я тихо ойкнула и опустилась на диван. Ну, Кузькин! Оставил двух беззащитных девушек один на один с психом! Люська же неожиданно оживилась:

– Простите, а можно узнать, над чем вы работаете?

– Высокотемпературная сверхпроводи-мость, – быстро ответил псих, не отрываясь от записей.

– Что вы говорите! Это безумно интересно! – воскликнула подруга, и в ее глазах загорелся нехороший огонек. – Вы хотите заменить в полупроводниках жидкий гелий азотом! Колоссально!

Либерман заинтересованно посмотрел на Люську.

– Да, химики всего мира работают над созданием материалов, которые становятся сверхпроводниками в жидком азоте… Я уже близок к решению! Только представьте…

Дальше начался такой бред, что я всерьез стала опасаться за собственный рассудок. Разговор двух гуманоидов с какого-нибудь Антареса был бы намного понятнее, ей-богу! Чтобы не пополнить число пациентов лечебницы доктора Кузькина, я быстро схватила тарелку и, зажмурившись, шарахнула ее о стену. Оба собеседника сразу замолчали.

– Ты чего, Жень? – удивилась Люська.

– Так, разминаюсь… – неопределенно ответила я, глядя, как по белой стене сползают дробинки красной икры. – Ничего, если я задам нашему гению пару вопросов?

Людмила перевела полный сострадания взгляд на Давыда и уныло кивнула.

– Отлично, спасибо! – просияла я. – Итак, Давыд Флавиевич, как вы относитесь к вашим родственникам? Я имею в виду Розу Адамовну, Софью Арнольдовну, Рахиль Флавиевну и ее сына, Аврума.

Давыд нервно дернул щекой и тихо ответил:

– Как к родственникам. То есть в меру люблю и в меру ненавижу. А что?

– Они вас часто навещают?

– Никогда, – криво усмехнулся Давыд. – Несколько лет назад они отдали меня в этот приют и забыли обо мне.

– Понятно. А о том, что ваш брат умер, вы знали?

– Конечно. По телевизору говорили. Мой сосед потом сообщил эту приятную новость! Я-то телевизор не смотрю…

– Понятно, – опять значительно протянула я, хотя ничего ясно мне не было. – А если бы вдруг, ну, случайно, вам сказали, что все вышеперечисленные граждане покинули этот мир?

– С чего бы это им покидать этот мир? – равнодушно пожал плечами Давыд. – Дурные люди всегда долго живут.

– Ну, не скажите! – решительно возразила Люська. – История знает много примеров…

Я угрожающе подняла вверх еще одну тарелку, и подруга замолчала.

– Чем же они такие дурные?

– Сонька – жадина и до мужиков охоча, ради денег она на все готова; Рахиль – курица. Она сыночка своего обожает без памяти и ради его благополучия никого не пожалеет; Роза, правда, женщина добрая, но чисто по-житейски абсолютно недалекая. Мужа своего боготворила, из-за него карьеру ученого бросила… А что в итоге?

– Что? – нетерпеливо воскликнула я.

Давыд как-то странно посмотрел на меня

и неожиданно спросил:

– А вы кто, собственно, такие?

– Я писательница, пишу книгу о вашем брате, Арнольде. А это, – я кивнула в сторону маявшейся Люськи, – мой научный консультант в вопросах химии. Скажите, вы со своим братом в каких отношениях были?

– В братских, – усмехнулся Давыд.

Странно, но в тот момент, когда несчаст-ный псих говорил о своих родственниках, я готова поклясться, он был абсолютно нормален. И только в глубине темных зрачков мелькало то выражение печали и скорби, то ненависти и безразличия. Какое-то время все молчали. Первым нарушил молчание Давыд.

– А почему вы вдруг заговорили о гибели всех моих так называемых родственников? Они умерли?

Я мучительно соображала, сказать больному о внезапном море членов его семейства или нет. С одной стороны, вроде бы и надо, а с другой… Вдруг он бросится меня душить? Кто знает этих сумасшедших! Но тут неожиданно заговорил мой научный консультант.

– Давыд Флавиевич! – торжественно начала Люська. – Вы человек мужественный, несмотря на все лишения, что выпали на вашу долю. Роза, Рахиль, Соня и Аврум внезапно умерли. Такое бывает! Но вы не расстраивайтесь! У вас есть еще одна племянница – это незаконнорожденная дочь Арнольда, Светлана! Она пока жива и здорова. Сегодня к вечеру она будет в городе и, если вы желаете, навестит вас!

Господи, ну кто эту ненормальную тянул за язык! Давыд побледнел и схватился за волосы, словно хотел проредить свою великолепную шевелюру.

– А Гамлет? Гамлет Авакян жив? – совершенно неожиданно спросил он.

– Жив, – растерянно кивнула я. – И сын его, Левка-горемыка, тоже…