Текст книги "Серебряный леопард"

Автор книги: Ф. Ван Вик Мейсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 29 страниц)

Глава 17 ОСАДНЫЕ БАШНИ

Иерусалим раскинулся на каменистом холме, его древние стены величественно вздымались к небу, полыхавшему, как печь, от восхода солнца до темноты. По взаимному соглашению крестоносцы заняли вокруг Священного города три стратегически важные позиции. К северу от Аль-Кудса герцог Готфрид де Бульон и два Робера – из Нормандии и из Фландрии – разбили свой лагерь, согласившись наступать на Иерусалим с этого направления. Силы графа Танкреда заняли позиции вдоль старой дороги в Яффу, тогда как упрямый старый Раймонд граф Тулузский разбил палатки к западу от города на Сионском холме.

Но независимо от места расположения лагерей крестоносцы равно страдали от жары, пыли, сухих ветров и мух-кровососов.

С самого начала не хватало воды – неверные засыпали все колодцы на расстоянии в несколько лиг. Воды не оставалось и в пересохшем русле реки Кедрон.

Вода была дороже бриллиантов и золота – бурдюк пресной воды стоил пять кусков серебра. Лошади, коровы, козы и овцы погибали от жажды. Их трупы источали ужасное зловоние, что вызывало тошноту даже у самых стойких франков. Более ведомые верой, чем здравым умом, закаленные воины Креста прислушивались к словам болтливого юродивого, появившегося среди них. С вытаращенными глазами и взлохмаченной бородой, одетый в лохмотья святой человек проповедовал, что, если все франки соберутся с духом для совместной атаки к девяти часам следующего дня, Священный город будет взят ими.

Пророчество, облетев лагеря, захватывало все больше и больше воинов, которые издавали клики радости и настаивали на немедленном выступлении. Они не обращали внимания на слова более трезвых людей, которые говорили, что еще не готовы штурмовые лестницы, нет таранов и осадных машин, необходимых для успешного штурма.

Сторонники юродивого одержали верх, и, как писал сэр Шарль-летописец, за ночь кое-как были подготовлены переносные лестницы, а тяжелые палаточные шесты превращены в примитивные тараны.

На следующее утро христианское воинство ринулось в атаку с таким пылом, что, несмотря на огромные потери, осаждающим удалось взобраться на более низкую и местами осыпавшуюся внешнюю стену. А особо рьяные даже овладели на короткое время некоторыми укреплениями города, но вскоре были отброшены, получив тяжелые раны, или же приняли смерть от длинных тростниковых стрел, выпущенных нубийскими и египетскими лучниками. Поражение погасило пыл крестоносцев, и надежды на скорую победу развеялись, когда раненые стали умирать как мухи, а острая нехватка воды стала еще более мучительной.

Истерзанные жаждой животные ревели днем и ночью, пока, наконец, большинство из них не подохло; зловоние стало еще более невыносимым. Остальных пришлось отогнать к колодцам за холмами. Все казалось потерянным.

Летописец, писавший об этих событиях в середине июля, был потрясен, когда ему пришлось уплатить два серебряных шиллинга за глоток тухлой воды из бурдюка.

«Наши властители обнаружили, – писал он под ритмичный глухой стук молотков, сколачивавших передвижную осадную башню, – что в результате нападения на генуэзские суда в Яффе почти все дерево для сооружения различных осадных приспособлений оказалось либо сожжено, либо изрублено. Поэтому граф Танкред, как всегда опережая других властителей, направил лесорубов в лес, расположенный на расстоянии тридцати лиг, и повелел им рубить, освобождая от сучьев, деревья подходящего размера».

Прошло много дней, пока первые бревна, которые с трудом перетащили погонщики на волах, появились на месте, которое потом стало известно под именем Долины Проклятых. Опытный инженер Гастон из Беарна принялся за сооружение осадных машин, в том числе двух огромных подвижных башен, более высоких, чем стены Иерусалима на наиболее низких участках. Один из них Гастон обнаружил у северо-восточного угла города, а второй – напротив лагеря Раймонда и его провансальцев.

«…Эти осадные башни, – писал летописец, – были весьма внушительными сооружениями. Каждая из них имела три этажа. На нижнем уровне должны были укрываться те, кто станет толкать башню к стенам; средний уровень, самый широкий, имел наклонную плоскость. В нужное время с нее должен спускаться перекидной мост, по которому устремятся в атаку воины Креста, а с верхнего уровня лучники и метатели дротиков начнут обстрел неверных, пытающихся отбросить нападающих.

Офицеры, имеющие опыт осадных работ, наблюдали за сооружением катапульт, предназначенных для метания камней и железных стрел, а также за постройкой особых подмостей, на которых устанавливались огромные тараны».

Капля пота упала с кончика носа сэра Шарля, оставив пятно на пергаменте, развернутом у него на груди. Тяжко вздохнув, он бросил тоскливый взгляд на свой почти пустой бурдюк для воды. В тот день горячий ветер непрерывно дул из близкой пустыни, устремляясь на восток. Приподняв полог палатки, нормандец смотрел, как сколачивают балисту – передвижную катапульту, которая могла выбрасывать крупные валуны на расстояние многих сотен ярдов.

Цепочка истощенных вьючных верблюдов подносила охапки хвороста, из которого люди тут же связывали фашины и грубые щиты – на это шел ивняк или иное легкое дерево. Взгляд летописца рассеянно скользил по этим щитам и лестницам, которыми должны были быть оснащены все рыцари.

Пыльные вихри сотрясали палатку, пыль попадала в воспаленные покрасневшие глаза сэра Шарля. Надо остерегаться; многие крестоносцы в те дни слепли, их глаза краснели и покрывались гнойниками из-за непрерывного раздражения.

«Наша величайшая беда, – писал он, – заключается в отсутствии опытного вожака, такого, каким был Боэмунд при Дорилеуме и Антиохии. На прошлой неделе, когда собрались самые важные лорды и властители, чтобы выбрать такого предводителя, епископы воспрепятствовали этому, говоря, что не следует одному смертному человеку править Священным городом, в котором страдал и носил терновый венец Христос.

Это совещание закончилось, и в результате герцог Готфрид, граф Танкред и граф Раймонд Тулузский получили свободу действий по собственному усмотрению. Эти воители ссорились и обвиняли друг друга, то и дело обнажая мечи, и казалось, что междоусобное столкновение неизбежно.

Однако произошло чудо, предотвратив беду. Воинам явился дух святейшего епископа Адемара из Пюи, того, что погиб от чумы после падения Антиохии. Этого святого оплакивали за его мудрость и сострадание все воины-крестоносцы.

Дух его ясно увидели и услышали перессорившиеся властители. Тень старца просила их заключить мир между собой, покаяться и искать искупления за свои ссоры. Он повелел им босыми обойти все стены Священного города. Вожаки поклялись исполнить все, как он велел, даже обнялись и попросили друг у друга прощения».

Так сильны были чувства братства, так искренне стремление к примирению, что, если бы Эдмунд повстречал тогда Дрого из Четраро, он даже простил бы ломбардцу его необъяснимое предательство в сражении при Яффе.

Как только было принято решение об искупительном обходе, религиозный дух воинства поднялся.

В ночь перед искупительным маршем все крестоносцы постились и исповедовались священнослужителям, которые без отдыха до самого рассвета переходили от одного лагерного костра к другому. Утром босые франки собрались вместе – с пальмовыми листьями в руках и с длинными мечами у пояса.

Что за странное зрелище, думала леди Розамунда, которая вместе с Хлоей наблюдала с вершины холма, как гордые властители высоко подняли тяжелые кресты и медленно двинулись вокруг стены города. Перед ними двигались священники, которые пели, размахивали кадилами, высоко держа дароносицы, реликвии и золотые распятия… И все это под яростные крики неверных, вышедших на стены Иерусалима.

Отовсюду слышалось пение псалмов. Это был нелегкий путь для кающихся. Он пролегал по острым камням, скалистым впадинам и раскаленным солнцем склонам. Многие теряли сознание от невыносимой жары и боли.

Стоя на коленях, Розамунда умоляла, чтобы это покаяние помогло заслужить прощение Бога. Сестра Эдмунда страстно произносила слова молитв, которые она не вспоминала многие годы. Преклонив колени и склонив головы, ее окружала группа знатных женщин, еще остающихся в лагере графа Танкреда. Они следовали ее примеру.

А на стенах глумящиеся неверные продолжали плеваться, размахивать грубо сколоченными деревянными крестами, а их женщины и дети выкрикивали оскорбления, швыряли экскременты и прочую дрянь в сторону цепочки босых людей с обнаженными головами. Но руководители неверных не предпринимали попыток направить из ворот города кавалерию, хотя она могла бы легко смять плохо вооруженную и растянутую в узкую цепочку колонну пеших христиан.

Перед самым рассветом четырнадцатого июля 1099 года затрубили трубы графа Танкреда. Все знали, что это означало, и каждый устремился на отведенное ему место. Осадные машины были приведены в действие, некоторые уже бросали тяжелые камни, а другие неуклонно продвигались к железным воротам и парапетам стен Иерусалима. Туго натянутые приводные канаты приводили в движение поскрипывающие длинные рычаги мощных катапульт.

Стаи лучников, прищурив глаз, укрылись за щитами из ивняка и других веток и вели стрельбу из луков по стенам города. Другие воины, изрыгая ругательства, толкали тараны, специально поставленные люди наполняли корзины катапульт заранее собранными валунами.

Рев труб святого воинства был встречен уверенным серебристым звоном арабских цимбал и боем барабанов. Выстроившись длинными колоннами под укрытием огромных осадных башен, с нетерпением ожидали сигнала те рыцари, которые собрались под знаменем графа Танкреда. Наготове стояли штурмовые лестницы – их должны были подтащить к сорокафутовой главной стене после того, как осадная башня преодолеет разрушенные внешние укрепления.

Осадная башня передвигалась с большим трудом, медленно, и многие ратники погибли, подкладывая под нее катки. Эти воины, в основном из простонародья, работали под прикрытием щитов, которые удерживали другие ратники, и все же стрелы и дротики неверных унесли немало жизней. Осадная башня, содрогаясь, дюйм за дюймом перемещалась по тщательно подготовленному для нее пути. Гулко ухали ритмичные удары обитого железом тарана, который начал разбивать красновато-бурые стены Иерусалима.

Когда бронзовое, плохо видное из-за клубов пыли солнце стало подыматься выше, многие воины повалились наземь без сознания – они лежали, беспомощно распростертые, и жалобно молили дать им воды.

Для Эдмунда было настоящей пыткой ждать и ждать в муках неведения, где же за этими стенами можно разыскать Аликс де Берне… если, конечно, ее не вывезли в глубь страны.

Допрос пленных дал сэру Изгнаннику тревожные сведения. Огромный сарацин, которого видели на яффской дороге в позолоченной кольчуге и с пером цапли в тюрбане, это некий эмир Муса Хабиб, известный воитель. Помимо дворца в Иерусалиме, Муса владел небольшим эмиратом за Мертвым морем – владение это называлось Сазором.

Эдмунд со всем тщанием расспрашивал каждого пленного, кто признавался, что знал этого эмира. Его интересовало одно: как Муса относится к своим пленникам, в частности к пленным женщинам? Самые подробные сведения ему удалось получить от худощавого, темнолицего молодого арабского князька: хотя руки молодого араба были скованы, голову он держал высоко и смотрел горделиво.

– Скажи правду, – убеждал его Эдмунд, – и тебе не причинят никакого вреда. Как этот Муса Хабиб относится к своим пленникам?

– Мужчинам он собственноручно отрубает головы, чтобы испытать остроту своих новых турецких сабель.

– А что бывает с женщинами?

Тень удовольствия промелькнула на лице молодого сарацина и тотчас исчезла.

– Уродливых женщин он продает в рабство, но красивых оставляет для собственного особого развлечения.

– Особого развлечения? – с нескрываемым ужасом спросил Эдмунд.

– Для развлечений слишком сложных и необычных на вкус большинства людей.

– Погоди! Разве он никогда не продает знатных дам за хороший выкуп?

– Никогда. Он оставляет этих христианских ведьм для своих наиболее фантастических затей, поскольку эти шлюхи не заслуживают лучшей судьбы. Он также…

Настолько непереносимы были эти оскорбления араба, что Эдмунд, воспылав необычайной для него яростью, чего не случалось с ним уже много месяцев, выхватил меч и одним взмахом отсек князьку голову. Обезглавленное тело сарацина еще долго оставалось стоять, разбрызгивая фонтаны крови из нескольких артерий; затем, содрогаясь, упало к ногам Эдмунда.

Штурмовая башня с трудом продвигалась вперед, а мусульмане непрерывно стреляли в нее, пока передняя часть башни не покрылась стрелами, торчащими, как иголки на спине ежа. Когда это сооружение со скрипом подошло совсем близко, обороняющиеся обрушили на нее пылающие связки хвороста и бочонки с горящей нефтью. К счастью, это не был секретный греческий огонь, иначе огромная штурмовая башня наверняка бы запылала и рухнула, несмотря на прикрепленные к ней влажные шкуры, мешающие возгоранию.

Во второй половине дня осаждающие показали неверным свое новое знамя. Русая голова Танкреда, пренебрегавшего опасностью, замелькала на фоне стены. Держа в высоко поднятой руке белое знамя с изображением ярко-красного креста святого Георга, он вызывал врага на бой.

Засвистели стрелы неверных, отскакивая от твердой спекшейся земли – разлетаясь в стороны, они ранили не прикрытых щитами христианских воинов. А башня все надвигалась, пока не оказалась на расстоянии длины двух копий от стены.

Тогда граф Танкред дал сигнал к штурму. Его люди и люди герцога Готфрида бросились вперед, устанавливая тяжелые штурмовые лестницы. Но как только это удавалось кому-либо из них, сарацины, используя длинные шесты с крючьями, опрокидывали лестницы, сбрасывая карабкавшихся по ним людей на каменистую почву. К этому времени осадная башня загорелась в нескольких местах, и главные усилия нападавших были обращены теперь на ее спасение. Когда солнце опустилось, осадная башня все еще стояла, чуть дымя, окруженная грудой мертвых тел.

Атакующие отступили, но недалеко, опасаясь, что неверные могут рискнуть на вылазку и разнесут в щепы осадную башню. Утомленные христиане разбили лагерь, пытаясь утолить мучительную жажду.

В течение ночи Эдмунд, Герт и другие рыцари трудились, поднося свежий запас камней для катапульт и железные бруски для баллист, нужны были и канаты взамен стершимся на катапультах и таранах.

К полуночи цепочка факелов потянулась к Долине Проклятых. Это были женщины, подносящие пищу и питье тем, кто не имел ни того, ни другого с самого восхода солнца. Розамунда и Хлоя наконец обнаружили остатки отряда из Сан-Северино. Люди чинили сломавшуюся баллисту. Они трудились с большим усердием, слушая, как на стене вверху позвякивает оружие, раздаются голоса и звуки, свидетельствующие о том, что сарацины восстанавливают кладку каменных стен.

– А где же мой брат? – встревожено спросила Розамунда. – И сэр Робер из Сан-Северино? С ними все благополучно?

Те выступили из тени и рассказали о пленении Аликс; Робер де Берне, казалось, сразу постарел на десять лет. Его взгляд впился в стройную фигуру Розамунды; склонившись, он пылко поцеловал ей руку, а затем попытался съесть несколько ломтей хлеба и сыра, запивая их жадными глотками разведенного водой вина.

Хлоя между тем отошла в сторону, негромко окликая сэра Герта Ордуэя. Вернулась она нескоро.

Осаждавшие ели в полном молчании. Когда они покончили с этим занятием, Эдмунд нежно поцеловал сестру, еще немного постоял так же молча, удерживая ее за руки и глядя ей в глаза.

Через несколько часов для крестоносцев должны были наступить решающие события. Если, употребив все свои силы и волю, всю свою веру, они все же потерпят неудачу, то погибающее от голода и жажды, истощенное воинство Креста вынуждено будет поспешно бежать, пока мусульмане еще не подтянут свои силы из Египта.

Глава 18 ВЗЯТИЕ ИЕРУСАЛИМА

Перед самым рассветом летописец устало отложил перо, перевязал шнурком свой теперь уже обширный манускрипт и уложил его в крепкий ящичек. Надев кольчугу и шлем, он встал на колени перед мечом, воткнутым в землю, и произнес покаянную молитву, умоляя Господа дать ему силы для предстоящего дела. Сняв щит с плеча, он укрепил его ремень, подтянул пояс для меча и вышел из палатки, чтобы присоединиться к толпе рыцарей, собирающейся за осадными машинами. Они снова готовились действовать.

В нетерпеливом ожидании сжимались сердца, когда в предрассветной мгле перед ними выросли темные громады башен и массивные стены, которые им предстояло штурмовать.

Ночью знатные рыцари под водительством барона Дрого из Четраро обошли крепостные стены вплоть до северо-восточного угла и узнали, что провансальцы взломали первую внешнюю стену и засыпали ров между нею и главной стеной, обеспечив таким образом проход для своей осадной башни к самому верху стены. Но и неверные под покровом ночи установили там баллисты. Теперь они поджидали атакующих, приготовив для встречи связки хвороста, вымоченные в нефти, кучи стрел и дротиков. Не ведающие ничего крестоносцы дремали у штурмовых лестниц, достаточно высоких, чтобы достичь вершины сорокафутовых стен Иерусалима.

К огорчению бывшего графа Аренделского, герцог Нормандский и граф Танкред были направлены для руководства неожиданной атакой на слабо укрепленные ворота Святого Стефана, и командование главным штурмом с помощью осадной башни принял на себя герцог Готфрид Бульонский.

– Мой господин из Тулузы, – докладывал Дрого, – начнет атаку по первому звуку ваших труб.

Мрачный взгляд его черных глаз был прикован к красивому лицу герцога Готфрида. Он избегал смотреть на Эдмунда де Монтгомери и его рыцарей.

Сэр Эдмунд и сэр Герт с горечью в душе смотрели на темнобрового посланца, но сумели сдержать свой гнев. Не время было сводить личные счеты. А не был ли ломбардец виновен в похищении Аликс? Конечно, косвенно виновен. Если бы его силы остались для подкрепления арьергардных действий отряда, сокрушительное нападение эмира Мусы Хабиба не могло бы состояться.

Освещенные первыми лучами солнца темные силуэты подымавшихся над воинством укреплений дышали угрозой, ратники преклонили в молитве колени, а священники начали пение, которое закончилось громкими криками: «Dieu lo vult! Так угодно Богу!»

Со стены долетали громкие призывы к Аллаху, но из полутьмы, от огромной осадной башни, тысячекратно повторенный, вздымался боевой клич крестоносцев.

Герцог Готфрид, надвинув пониже украшенный золотой насечкой шлем, дал сигнал – и десятки труб огласили воздух душераздирающим ревом, гулко разнесшимся в утреннем воздухе.

Баллисты принялись обстреливать атакующих. Когда воины Креста подошли ближе, бревна и камни полетели на тех, кто пытался преодолеть заваленный булыжниками ров. Горящие связки хвороста, пакли, палок вновь посыпались на осадную башню, которая начала продвигаться вперед, скрипя всеми деревянными перекрытиями.

Под первыми яркими лучами солнца Эдмунд увидел русую голову сэра Этельма, сверкнувшую, как золотой шлем, когда тот пытался вместе с Гертом и десятком других норманнов приставить штурмовую лестницу. Сэр Изгнанник присоединился к сэру Рюрику и византийскому сержанту, которые в составе группы вновь завербованных воинов возились с приставной лестницей. Этим же были заняты Железная Рука, Торауг и другие ратники.

Шум стоял поистине адский: франки криками подбадривали друг друга, лестницы громыхали, улюлюкали сарацины и турки, со стен с грохотом валились камни, пронзительно скрипели осадные машины.

С парапета взлетели языки пламени. Обороняющиеся по непонятной пока причине подтащили к амбразурам мешки с соломой. Возможно, хотели скрыть размеры повреждений, нанесенных стенам накануне.

А франкские лучники, которые занимали верхнюю площадку осадной башни, воспользовавшись этим, начали пускать горящие стрелы в эти мешки, и солома загорелась. Клубы густого дыма окутали стену, в дыму начали задыхаться как нападающие, так и защитники города. Крестоносцы поднесли новые штурмовые лестницы и с криками полезли на стены.

Уголком глаза Эдмунд увидел, что осадная башня придвинулась почти вплотную к стене, и с ее второго этажа на парапет был закинут мост.

– Вперед! За святого Михаила и Монтгомери! – прокричал англо-норманн, едва штурмовая лестница зацепилась за парапет. Он первым сделал рывок вверх по ее раскачивающимся ступенькам.

И сразу же Эдмунд почувствовал, как дротики впиваются в щит, который он держал для прикрытия над головой. Боже мой, как же длинна эта лестница! Дышать становилось все труднее и труднее, едкий дым от горящей соломы забивал легкие. Вопли и стоны, раздающиеся из крепостного рва, были свидетельством того, что метательные снаряды мусульман верно находили цели.

Аликс! Она должна находиться где-то за этой стеной. Но что сделал с ней Муса? Если ее действительно захватил он, то девушка могла и погибнуть… или ее отослали в Сазор к Мертвому морю.

Справа и чуть сзади за Эдмундом по шатким перекладинам взбирался знаменитый лотарингский воин Летольд. За ним карабкались другие воины. Безумная энергия двигала этими людьми, одержимо стремящимися наверх – к заполненным врагам бойницам. Там их ждала смерть. Но мечта о победе толкала их дальше и дальше.

– Так угодно Богу! – ревели они. – Так угодно Богу!

Достигнув вершины лестницы, Эдмунд отбил несколько ударов, но тотчас снова подвергся яростным атакам врагов, вынырнувших из дымного марева. Они едва не одолели его, как того воина, взбиравшегося по лестнице слева от него, который был сброшен вниз, с высоты, на груду камней. Но все новые и новые волны крестоносцев накатывали на стену, достигая верха.

Только большая физическая сила помогла англо-норманну пробить себе путь к площадке на стене и удержаться там, прикрываясь щитом и отражая удары мечом. Тело его получало ушибы от ударов дротиками, но они не пробивали его кольчугу.

«За святого Михаила и Монтгомери!» Боевой клич его семьи воодушевлял его и прибавлял сил. Нужно было очистить пространство для людей, все еще находившихся на лестницах. Эдмунд отбросил шит и обеими руками схватил свой длинный меч. Он наносил все новые и новые сокрушительные удары, буквально развалив надвое двух не защищенных доспехами турок. Уложив следующего, он услышал саксонский боевой клич Герта Ордуэя – алебарда, которую он все еще предпочитал мечу, пробивала глубокие бреши в рядах неверных.

Теперь Эдмунд смог сделать новый рывок. Сарацины один за другим падали к его ногам. Когда один из них попытался встать, нога Эдмунда, обутая в железный башмак, нанесла удар в окровавленное лицо. Налево и направо разил без устали славный меч.

Железная Рука, громко ругаясь, вроде бы закрепился на стене, но несколько египтян, вооруженных мечами, вновь оттеснили атакующих на самый край стены. Они сбросили с нее сэра Рюрика. Только окровавленные мечи Железной Руки и Эдмунда де Монтгомери, смертоносные секиры Герта и Этельма защищали крепления лестницы, по которой на стены Иерусалима могли взобраться новые крестоносцы.

Такая же схватка не на жизнь, а на смерть шла у перекидного моста осадной башни. Лязг ударов стали о сталь, протяжные завывания турок и арабов звенели в ушах. Внезапно напор на четырех крестоносцев, защищающих крепления лестницы, ослабел.

Торауг, Феофан и сэр Изгнанник, отвоевав себе место на стене, двинулись вдоль нее, чтобы наброситься на тех, кто атаковал Эдмунда с тыла. Сбить их оказалось легко, так как внимание осажденных было занято крестоносцами, пытавшимися освободить перекидной мост осадной башни. Готфрид Бульонский, окруженный со всех сторон сарацинами, сражался словно мрачный ангел смерти.

Атакой сзади сарацины были отброшены от стены, многие из них полетели вниз, и две группы нападавших рыцарей соединились. Помощь пришла как раз вовремя: тяжело вооруженный отряд сарацин, возглавляемый высоким человеком в позолоченной кольчуге, появился на поле сражения. Издавая громкий боевой клич и потрясая дротиками, сарацины стремительно набросились на франков, те стали шаг за шагом отступать к осадной башне. Эдмунда, оставшегося на месте, окружило плотное кольцо орущих и наносящих удары азиатов. И хотя он умело орудовал мечом, кольцо постепенно сжималось. Внутрь него впрыгнул сарацин в позолоченной кольчуге с вознесенной над головой турецкой саблей. Эдмунд, вступивший тем временем в единоборство с египтянином, вдруг понял, что не сможет избежать удара сабли сарацина.

– Четраро! – прогремел голос, и человек такого же роста, как и Эдмунд, выдвинулся вперед, чтобы отразить удар, который предназначался англо-норманну.

Высокорослый эмир, злобно взвизгнув, готовился к новой атаке, Эдмунд наклонился вперед, направив острие меча прямо на яростно блестевшие зубы сарацина, на его выпученные глаза, но араб в падении ухитрился схватить его за лодыжку. Потеряв равновесие, Эдмунд упал на одно колено. Бывший граф Аренделский наверняка погиб бы, если бы Дрого из Четраро не подставил свой щит. Но, совершив это, он на какое-то мгновение оголил собственный левый бок – турецкое копье, направленное со всей силой, на которую был способен его владелец, пробило кольчугу Дрого и проткнуло его насквозь.

Но Дрого все же успел сразить своего убийцу, прежде чем, отпрянув в сторону, с кровавым потоком изо рта, зашатался и упал. Эдмунд и его люди бросились вперед и побежали вдоль затянутой дымом стены.

Англо-норманн кинулся было за ними, но задержался. Сэр Герт, сэр Изгнанник и Железная Рука сгрудились вокруг него. Обливаясь потом, тяжело дыша, он наклонился над телом Дрого.

– Я готов, – прохрипел ломбардец. – Скоро моя душа отлетит в ад. Прости… я… заблуждался.

Шум битвы заглушал его уже слабый голос, но Эдмунд ловил каждое слово.

– Ради… любви к Господу… прости мой мерзкий поступок, это я заманил тебя и сэра Хью… в комнату леди Розамунды.

– Заманил? – Слышно было плохо, Эдмунд наклонился еще ниже. – Это ты подослал оруженосца?

– Да. Сначала к Хью, а затем к тебе. Я считал, что ты… а не Робер из Сан-Северино… отвратил… горячо любимую жену от меня. Передай… ей… вечную преданность… сколь бы недостоин ее я ни был.

– Прощение дано! – с тяжелым вздохом произнес Эдмунд, с трудом выговаривая слова. – Прощай, друг.

И, крепко сжимая рукоять меча, он двинулся вдоль стены во главе новой группы крестоносцев, которые, преодолев подъем на стену, теперь присоединились к закованным в доспехи воинам, к разбушевавшемуся потоку, который переваливал через качающийся перекидной мост башни.

Сотни, тысячи крестоносцев подымались по штурмовым лестницам, чтобы сбить или отбросить гарнизон защитников со стен. А затем они устремлялись за охваченными ужасом мусульманами по каменным лестницам в узкие улочки Иерусалима.

Не выдержав удара с тыла, который им нанесли люди герцога Готфрида, турки, оборонявшие ворота Святого Стефана, смешались, сбив ряды; воспользовавшись этим, норманны Танкреда взломали главные ворота, и конные колонны неистовых франков ворвались в город.

В девять часов утра провансальцы графа Раймонда прорвались в Священный город. Они были беспощадны и убивали всех – мужчин, женщин, детей, невзирая на возраст, пол или положение. Погибло и много местных христиан, к сожалению, не имевших возможности объяснить, кто они такие.

Воспоминания о долгих месяцах голода и мучительной жары, о потере друзей, бесчисленные рассказы о зверствах неверных и глубоко укоренившаяся религиозная вражда по отношению к осквернителям Гроба Господня, – все это толкало победителей к оргии убийств.

Подобно умирающим от голода медведям, пробравшимся в овчарню, крестоносцы с дикими глазами носились по Иерусалиму. Франки с воем взламывали двери и врывались в жилища, чтобы намертво сразить отчаявшихся мужчин, а затем поразить клинками и женщин.

Баски, лотарингцы, фламандцы, рейнландцы, провансальцы и норманны наносили удары булавами по головкам детей, разбрызгивая их мозги по полам из кедра и прекрасной мозаики.

– Этого хочет Бог! – вопили победители, когда они со смехом расчленяли тела седобородых стариков и издевались над их предсмертной агонией.

Торауг, сэр Герт и сэр Изгнанник едва успевали за яростным бегом Эдмунда вдоль улицы Святого Стефана.

– Где живет эмир Муса? – Этот вопрос он задавал везде, где только появлялся, подкрепляя его сверканием меча, и по его поручению сэр Изгнанник повторял тот же вопрос на полудюжине разных диалектов.

В конце концов бывший граф вступил в большой, хорошо обставленный дом и сощурился от внезапного контраста: с залитой светом улицы он попал в полутемное помещение. Монотонные звуки голосов, гнусаво тянущих магометанские молитвы, доносились к нему из ухоженного дворика, где бил небольшой фонтан. Посреди дворика стояли два вооруженных сарацина, настроенных очень решительно; стайка женщин и детей толпилась возле них. Оба сарацина были ранены.

Имам, старик с длинной седой бородой, призывал этих людей уповать на Аллаха, но лязг железных подошв о каменный пол заставил его замолчать. Затем старик распахнул свои плащ и обнажил костлявую темную грудь.

– Велик Аллах, и Мухаммед пророк его! – прокричал он, после чего женщины запричитали, а дети завизжали, словно перепуганные щенки.

Забрызганные алой кровью от верхушки шлема до кончика шпор, с покрытыми потом и гарью лицами, трое франков надвигались подобно неумолимому року. Один из раненых сарацин поклонился и протянул пришедшим слоновой кости рукоятку своего кинжала, потом покорно наклонил голову в высоком тюрбане, терпеливо ожидая смертельного удара. Другой сарацин стоял с неподвижностью статуи, глядя перед собой невидящими глазами.

Продолжая тяжело дышать, Эдмунд повелел сэру Изгнаннику сказать мусульманам, что он всем сохранит жизнь, если они скажут, где находится дворец эмира Мусы. В затененный пальмами дворик доносились предсмертные крики людей, вопли о помощи, плач.

– Эмир, которого вы ищете, – перекрывая этот адский шум, прокричал младший из сарацин, – живет дальше по улице Давида. Его дворец расположен вблизи водоема Патриарха.

Эдмунд вспыхнул, голубые глаза его с мольбой обратились к сэру Изгнаннику.

– Знаете ли вы, где находится это водоем?

– Да. Это недалеко отсюда.

– Ради Бога, поспешим туда!

Четверо рыцарей выбежали на улицу, где сразу же натолкнулись на группу разъяренных каталонцев, которые расправлялись с бегущими от них мусульманами. А в домик, откуда только что выскочили Эдмунд с друзьями, ворвалась группа рейнландцев; не разбираясь, они перебили всех, кто там находился, и дворик, посреди которого был фонтан, обагрился кровью.