Текст книги "Серебряный леопард"

Автор книги: Ф. Ван Вик Мейсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 29 страниц)

Глава 8 НА УЛИЦЕ КРЫЛАТОГО БЫКА

Розамунда де Монтгомери вытянула длинные ноги на жестких парчовых подушках носилок, укрепленных на лошадях. Прислушиваясь к резким уличным крикам и хлопанью бича, прокладывавшего путь носилкам в толпе, она с раздражением пожалела, что в Византии не принято, чтобы женщина благородного происхождения ездила верхом.

Напротив Розамунды на подушках съежилась маленькая Хлоя. Пытаясь держаться прямо в раскачивающихся носилках, она крепко уцепилась за петлю для рук.

За последние несколько дней во внешнем облике бывшей уличной девчонки произошли разительные перемены. За короткое время истощенная фигурка Хлои Крозо заметно округлилась. На ее заостренном личике появились даже признаки румянца. Ее волосы, когда их вымыли в пятый раз, приняли красивый каштановый цвет.

Хозяйка и ее служанка вынужденно объяснялись на упрощенном греческом языке с отдельными англо-саксонскими словами, которых девочка знала уже немало – несомненно благодаря Герту и охранникам-саксонцам Деспоины.

Последние три дня Розамунда боролась с возрастающим чувством неясного беспокойства. Ее тревожили продолжительные отлучки ее брата из дворца Бардас, хотя он просто выезжал с целью помочь наладить снабжение последователей Готфрида Бульонского.

Лотарингцы, бароны с мрачными лицами, праздношатающиеся сержанты и ратники стальным потоком хлынули на древние римские дороги. Крестоносцы говорили на разных языках, большинство из которых казалось норманнам отвратительным на слух и, конечно, совершенно непонятным. Надменные и нетерпеливые, они были преисполнены фанатичного стремления незамедлительно атаковать ненавистных неверных. Многие из этих грубых и невежественных сеньоров, очевидно, не имели ни малейшего представления о расстояниях, которые им предстояло преодолеть. Поэтому они тащили с собой соколов, охотничьих собак и даже жен с детьми. Последние, естественно, во время столь длительного и утомительного путешествия постоянно болели, худели и теряли силы.

Особенно страдали крестоносцы, которые не имели денег, а следовательно, никаких средств существования. К ним относились крепостные, слуги, свободные крестьяне, которые покинули свои угодья, чтобы взяться за топоры или вилы в надежде завоевать себе небесное спасение в Священной войне, которая, по их мнению, должна была закончиться как раз к следующему севу.

– Моей госпоже сопутствовала удача, – улыбнулась Хлоя, – ей удалось очень быстро найти железную рубашку подходящего размера для моего господина Эдмунда.

– Она красива и легка, – подтвердила Розамунда, но ее голос едва не потонул в топоте копыт и брани заспоривших о дороге всадников сирийского верблюда. – Однако она не убережет от франкской стрелы или меча.

– И все же она может хорошо защитить от стрел и кривых сабель сельджуков, – поспешила Хлоя утешить хозяйку. – Они, как мне говорили, намного легче оружия франков. Моя госпожа, быть может, поищет еще, – быстро добавила Хлоя. – Вдруг удастся раздобыть более тяжелую кольчугу.

– Чтобы я могла передать эту, легкую, оруженосцу сэра Эдмунда, когда тот вернется? – рассмеявшись, сказала Розамунда.

– О нет! Нет! Я об этом и не думала, – смутившись, запротестовала Хлоя. – Просто в этой современной Гоморре слишком много острых ножей и дурных людей. А как думает моя госпожа, когда возвратится Герт Ордуэй?

– То знают лишь святые. Ты, я вижу, совсем потеряла голову из-за этого белокурого увальня?

– Я каждую ночь молюсь в дворцовой часовне, чтобы добрый святой Василий защитил его и помог ему вернуться… к своему господину.

Выглянув из-за позолоченных занавесок, Розамунда убедилась, что ее носилки и эскорт заворачивают на улицу Крылатого Быка. Она была настолько узкая, что казалось, будто крыши стоявших вдоль нее домов соприкасаются, не пропуская вниз дневной свет.

Носилки сопровождали четыре всадника от Деспоины. Они бранились и отчаянно хлестали направо и налево своими бичами. Однако это не помогало. Лошади, тащившие носилки, вынуждены были перейти на шаг и вскоре вообще остановились: цепочка косматых и скверно пахнущих верблюдов преградила им путь.

Вокруг царила неразбериха, ругались мужчины, визжали женщины. Лошадей в изукрашенных попонах хватали за поводья, заставляли пятиться, припадая на задние ноги. Носилки опасно наклонились. Хлоя то и дело вскрикивала от страха. Розамунда ругалась по-нормански.

Выглянув еще раз наружу, Розамунда была ошеломлена, увидев, что вся узкая улица запружена вооруженными людьми в остроконечных стальных шлемах. В большинстве это были викинги, но, как ни странно, некоторые выглядели как норманны! Розамунда заметила, что не только сопровождавшие ее всадники, но и нападавшие на них только делали вид, что ссорятся, хотя и размахивали мечами и орали во всю глотку.

– Сражайтесь же, трусливые собаки! Защищайтесь! – закричала рыжеволосая дочь сэра Роджера де Монтгомери. – Даже я сделала бы это лучше вас!

Внезапно занавески носилок отбросила чья-то сильная рука, и заглянувший внутрь светловолосый северянин обхватил Розамунду за талию. И как она ни отбивалась, словно попавшая в западню дикая кошка, ее вытащили из носилок через низкий дверной проем, украшенный в византийском стиле.

– На помощь! – кричала девушка, пока чья-то потная рука не заткнула ей рот.

Розамунда отчаянно кусалась, ощущая во рту соленый вкус крови. Наконец ее сильно ударили по щеке, и все поплыло у нее перед глазами…

Теряя сознание, Розамунда услышала, как кто-то ревел по-нормански:

– Хватайте эту шлюху служанку, а если она будет визжать, заколите ее!

Через несколько часов в темную комнату, где в слепой ярости пребывала Розамунда де Монтгомери, были поданы еда и питье: тушеное мясо, приправленное луком-пореем, морковью и чесноком, и кувшин вина. Все, очевидно, франкского приготовления.

Затем появилась полная желтолицая женщина в восточном одеянии. Она молча протянула Розамунде поднос, на котором покоилась изящная золотая диадема. Отблески свеч играли на нескольких жемчужинках в форме слезы и на множестве аметистов, рубинов и изумрудов.

Розамунда, изрядно проголодавшаяся, прекратив бранить тупых, как быки, прислужников, под взглядом округлившихся от страха глаз Хлои принялась набивать рот по обычаям норманнов. Мясо после хорошо приготовленных блюд дворца Бардас казалось ей жестким и безвкусным. Уничтожая тем не менее кусок за куском, графиня поглядывала по сторонам. Как она уже успела заметить, стены комнаты были каменными, ее центральная часть увешана несколькими пахнувшими плесенью коврами, очевидно очень древнего происхождения.

И как ни пыталась Розамунда осмыслить происшедшее, ей это не удавалось. Почему ее носилки оказались на улице Крылатого Быка? Чей это дом? Зачем она здесь? Ее похитили? Мурашки побежали у нее по спине при воспоминании о словах Сибиллы, говорившей о довольно частых исчезновениях хорошеньких девушек и молодых женщин.

Бесконечная путаница и сложности жизни в Константинополе приводили ее в смятение и пугали. Может быть, это похищение по какой-то непонятной причине устроила Деспоина? Ее слуги явно не оказывали должного сопротивления…

В раздражении Розамунда отодвинула в сторону тарелку. Ее тотчас подхватила Хлоя и отнесла в угол, где, скорчившись, как маленький зверек, стала поспешно засовывать остатки пищи себе в рот. Делала она это с помощью своеобразных трезубцев, сильно напоминавших миниатюрные остроги для ловли угрей.

Осторожный стук в дверь отвлек Розамунду от размышлений. Она быстро вскочила и повернулась так резко, что ее ярко-зеленое хлопчатобумажное платье и нарядный плащ янтарного цвета плотно обвили фигуру. В дверях показались два широко улыбавшихся норманнских воина с факелами. За ними вошел богато одетый мужчина с тяжелой золотой цепью на шее. Отвесив глубокий, но неуклюжий поклон, он произнес на итало-норманнском наречии:

– Будьте добры пройти со мной, прекрасная дама.

– Ну уж нет, этого я не сделаю! Меня здесь держат насильно, – прозвучал звонкий, серебристый голос Розамунды и разнесся по увенчанному колоннами коридору, начинавшемуся сразу за дверью.

– Тогда, миледи, как это ни печально, – объявил итальянец, – этим людям придется отнести вас куда приказано.

Повелительный жест Розамунды остановил двух вошедших ратников.

– Ведите, – холодно приказала она. – Но не смейте прикасаться ко мне своими грязными лапами.

По сравнению с низким и некрасивым входом в здание внутренние помещения оказались удивительно просторными. Однако нигде не было видно признаков семейной жизни, словно в течение долгого времени здание пустовало. Воздух был затхлый, сильно пахло мышами. Пока Розамунда проходила по зданию, у нее возникло подозрение, что дом уже давно секвестрирован у одного из соперников правящего императорского дома.

Наконец маленький кортеж остановился перед двойной дверью, обитой тиснеными бронзовыми листами с мозаичным орнаментом. Двери бесшумно распахнулись, и в коридор вырвался запах горящего свечного сала, смешанный с запахом ладана. Сделав четыре шага внутрь комнаты с низким сводчатым потолком, графиня внезапно остановилась. Посреди комнаты, широко расставив мощные ноги в белоснежном плаще с алым крестом крестоносца стоял Дрого из Четраро. Драгоценные камни на пальцах и на висевшей у него на шее цепи ослепительно засверкали, когда он, подавшись вперед хотел поцеловать ей руку. Но она ее быстро отдернула.

– Добро пожаловать, – сказал он, – в дом Крылатого Быка. Хотя он и не принадлежит мне, он все же мой до тех пор, пока мне больше не понадобится.

Сводчатый потолок комнаты поддерживали четыре массивные резные колонны, должно быть, весьма древние. То здесь, то там мерцали высокие свечи, дававшие больше света и меньше дыма, чем деревянные лучины, к которым оба они привыкли.

Подобно статуям, за спиной барона из Четраро, вытянувшись, стояли четыре наемника-викинга. Они отличались таким же высоким ростом, как и бывший граф Аренделский. Алые плащи наемных стражников и их серебряные шлемы пылали и блестели при свечах, ослепляя великолепием. На стальных шапочках северян поблескивали металлические ястребиные крылья.

Розамунда стояла, гордо выпрямившись, смело, глядя вперед, дерзко вздернув подбородок. Первоначальное чувство облегчения при виде знакомого лица ломбардца быстро уступило место гневу.

Дрого сделал шаг вперед.

– Почему вы не оказали мне честь и не надели диадему, которую я вам послал?

– Я не желаю притрагиваться к подарку самонадеянного и бесчестного человека, которого я презираю.

Лицо Дрого напряглось, любезная улыбка сменилась выражением жестокости.

– Позаботьтесь о собственном благополучии, не говорите мне дерзких слов. Я такого не потерплю даже от женщины, – с угрозой в голосе сказал Дрого. – Теперь выслушайте. И слушайте внимательно. Мне пришлось вас захватить и доставить сюда только потому, что вы по глупости игнорировали мои вежливые и горячие просьбы. – Он попытался улыбнуться. – По правде говоря, никогда еще Дрого из Четраро так не унижался перед женщиной.

Розамунда, ничуть не смутившись, смотрела ему прямо в глаза.

– На этот раз мой брат не пощадит вас, – жестко сказала она.

Дрого хрипло рассмеялся:

– Вы забываете, что, верный обету крестоносца, он не может напасть на меня. К тому же у него для этого не будет и причины… при условии, что вы будете вести себя вполне разумно.

Розамунду охватила такая ярость, что руки у нее задрожали, словно поток кипучей крови ее отца устремился в ее жилы.

– Только трус способен так поступить! – с вызовом бросила в лицо ломбардцу графиня.

С большим трудом Дрого сдержал себя, лишь слегка притопнув ногой в остроконечном алом башмаке.

– Розамунда де Монтгомери, – сказал он с волнением в голосе. – Я вас люблю и прошу вашей руки для честной женитьбы. Вы станете хозяйкой пяти прекрасных и более богатых, чем Сан-Северино, поместий в Италии. А когда закончится война, клянусь, вы, как княгиня, станете управлять таким огромным владением, что его нельзя будет объехать верхом и за два дня.

– Убирайтесь, – почти закричала Розамунда, гордо откинув голову назад. – Вам не удастся покорить меня, как пугливую крестьянскую девчонку.

К удивлению графини, в ответ на ее слова лорд просто рассмеялся.

– Теперь, видит Христос и его апостолы, – спокойно сказал он, блеснув голубыми глазами, – вы нравитесь мне все больше и больше, прекрасная Розамунда де Монтгомери. – И, обернувшись через плечо, ломбардец отдал какой-то приказ. Сразу же четверо слуг кинулись в глубину слабо освещенной низкой комнаты. Двое викингов встали у одной двери, двое – у другой. Там они замерли в ожидании, затаив усмешки в своих пышных русых усах.

По следующему знаку хозяина один из северян резко распахнул находившуюся за его спиной дверь. Оттуда вырвался ослепительный сноп света. Изумленная и сбитая с толку Розамунда увидела небольшие покои.

В глаза ей бросилась огромная постель, накрытая алым шелком под такого же цвета балдахином, и стол, на котором поблескивала богатая сервировка и высились груды всевозможных деликатесов. Трое слепых музыкантов настраивали свои инструменты.

– Смотрите! – потребовал Дрого, сопровождая свои слова решительным жестом. – В этой комнате мы проведем нынешнюю ночь.

– Сначала вам придется меня убить! – Розамунда не выглядела испуганной, а лишь холодной и дерзкой.

– Сигурд! – позвал Дрого. Отворилась вторая дверь.

– Вам ничего не видно с того места. – Ломбардец обхватил сильной рукой талию графини и притянул девушку к себе; сопротивляясь, Розамунда со всей силой юного тела пыталась нанести ему удар по голове, но другая рука Дрого удержала ее.

– Что толку драться, кошечка без когтей? Теперь, дорогая миледи, загляните в другую комнату.

Розамунда упиралась всем телом, но он без труда протащил ее по каменному полу к двери часовни. Свисавшие на цепях с потолка серебряные лампады наполняли ее облаками ароматного дыма, иконы, украшенные драгоценными камнями в золотых окладах, стояли перед алтарем. Перед распятием изумительной работы поджидали католический священник и двое псаломщиков. Последние негромко затянули псалмы.

– Теперь, миледи, выбирайте, – улыбаясь, предложил Дрого. – Обменяемся ли мы перед отцом Григорием брачными обетами, или же мне придется просто перенести вас в другую комнату?

С недоверием всматривалась Розамунда в глубь часовни. Не сон ли все это, не видение? Там, в глубине, живые ли это люди? Ведь они совершенно неподвижны…

– Предупреждаю вас, Дрого, я не поддамся и не хочу иметь с вами дела! – пыталась сопротивляться

Розамунда.

– Ах, но вам придется, – сказал он внезапно осевшим голосом. – Вы должны это сделать. И вам нужно все решить в течение часа. Розамунда, вы должны были знать, что завоевали мое сердце в тот самый день, когда я увидел вас на башне в замке Сан-Северино. Взгляните на меня. – Положив руку ей на плечо, он повернул девушку к себе. – Взгляните на меня! – повторил он. – Можете ли вы поклясться перед Господом Богом, что действительно ненавидите меня? И никогда не испытывали ко мне ничего большего, чем мимолетное влечение?

И было в нем что-то такое, какая-то особая, влекущая сила, было что-то в его повелевающем взгляде такое, что решимость покинула Розамунду.

– Нет… Я… Я не могу поклясться в этом, – прошептала девушка.

– Ну и?… – мягко настаивал Дрого. – Пройдем ли мы в часовню, прежде чем вернемся в спальню?

– Помоги мне, Боже! – вырвалось у Розамунды, и ее милое личико побледнело. – Я собой не владею. Это какое-то колдовство, наваждение, но я признаю тебя моим господином и мужем, каким бы своевольным и жестоким ты ни был. – Положив обе ладони ему на грудь, она слегка отодвинулась от него. – Но если ты хоть раз изменишь мне, унизишь или предашь меня, – сказала она, гордо зардевшись, – я убью тебя.

– Иного я и не ожидал. – Дрого из Четраро нагнулся и поцеловал ее руку, затем, предложив ей свою, провел Розамунду де Монтгомери в часовню.

Глава 9 ГРАФ ЛЕВ

Зима 1096-1097 годов оказалась необычайно суровой. Особенно для огромного войска крестоносцев. Доступ в город Константина иначе как группами по шесть – восемь человек для участия в богослужении в одной из сотен его церквей был им запрещен. Поэтому сподвижники герцога Готфрида, плохо одетые и истощенные, после короткой схватки у городских ворот с наемниками-печенегами были переправлены на азиатский берег.

Лишь немногие важные графы и бароны были размещены в каких-то древних казармах. Огромное же большинство рыцарей мерзло в тонких палатках, в то время как их воины, оцепенев от холода, ютились в плохоньких хижинах или укрывались среди крутых холмов близ Хризополя.

Положение усугублялось еще и тем, что стаи саранчи опустошили летом все поля. Тяжело было доставать продукты питания и фураж. И если бы имперские галеры не завезли зерно из-за Эгейского моря, многие и многие франки уже умерли бы от голода.

Столкновения между вспыльчивыми франками и их союзниками-варварами, конечно, были неизбежны. Но еще чаще, вопреки обетам крестоносцев, западные бароны нападали друг на друга. Была и еще одна причина раскола и распрей среди крестоносцев. Нередко Алексею Комнину удавалось хитростью или подкупом заполучить клятву верности у вновь прибывших крестоносцев. Только немногие из них смогли противостоять обильным подаркам, лести и просто угрозам.

Следуя примеру храброго, но недальновидного и пустого Хью из Вермандуа, многие знатные люди простодушно вставали на колени перед христолюбивым императором, завороженные блеском бриллиантов на его пальцах.

Один за другим Готфрид Бульонский, Робер Фландрский, Болдуин и Юстас Булонские торжественно обещали восстановить правление Византии в любых захваченных провинциях или в городах, которые когда-то принадлежали империи! Эти неграмотные властители только много позднее узнали, к своему искреннему удивлению, что Византийская империя когда-то простиралась далеко на запад вплоть до Гибралтара и охватывала всю Италию и всю прибрежную часть Северной Африки, так же как Египет и Святую Землю!

Тысячи проблем осложняли жизнь облаченного в пурпур, всегда терпеливого и с виду доброжелательного императора. В беломраморных залах просторного дворца Августеон всегда допоздна горел свет. Великий логофет, или военный министр, брат императора, чей авторитет еще поднялся с присвоением ему титула субастократора, и цезарь – главный трибун для всей империи, сидели в ожидании вестей из Фракии от Мануэля Бутумита. Этот способный и склонный к политическим интригам генерал был отправлен туда, чтобы поприветствовать, а затем и сопровождать к месту назначения прожорливых юных норманнов герцога Боэмунда Тарантского.

Все получилось очень удачно, улыбались они. Прибывшие франки расположились в заснеженном лагере на азиатском берегу, где они могут драться между собой и грабить в свое удовольствие, не причиняя вреда столице империи. Между тем арсеналы Константинополя работали дни и ночи, чтобы экипировать византийскую армию, которая по весне должна была присоединиться к крестовому походу.

Имперские офицеры, озабоченные набором ратников, уже проникали на холмы Греции и Македонии. Специальные эмиссары, снабженные тяжелыми сундуками с золотом, вели переговоры с некоторыми, облаченными в меха, независимыми главарями сельджуков и с мелкими султанами печенегов, рыскавших по северным берегам Черного моря. Поэтому непривлекательные, низкорослые варвары печенеги, словены и сельджуки тысячами пополняли войска христиан. Но среди них не было истинных христиан, а лишь поклоняющиеся луне язычники и мусульмане. Общими у них были только храбрость, зверская жестокость и неутолимая жажда наживы.

Новости лишь изредка проникали в роскошную опочивальню, где выздоравливал Эдмунд де Монтгомери. Рана в спине, которой он легко мог избежать, если бы надел кольчужную рубашку Боэмунда, постепенно затягивалась.

Однажды вечером бывший граф благодаря уходу греческих врачей почувствовал себя достаточно окрепшим, чтобы надеть на себя настоящую кольчугу. И тогда появился граф Лев Бардас. Это был, несомненно, самый красивый пожилой человек, которого англо-норманн когда-либо видел. В великолепном алом наряде с золотой брошью византиец подошел и, к немалому удивлению Эдмунда, преклонил свою благородную голову, чтобы запечатлеть на руке раненого горячий поцелуй.

– Я поджидал, о доблестный рыцарь, пока силы вернуться к вам, – произнес пожилой патриций на нормано-французском языке с акцентом. – Мне хочется выразить вам благодарность. Однако мне не хотелось бы утомлять вас…

Уловив изумление на лице англо-норманна, он улыбнулся. Затем, поколебавшись, спокойно уселся перед жаровней и протянул ноги в голубых гетрах к теплу.

– Известно ли вам, кто я? – спросил он Эдмунда.

– Быть может, вы мой хозяин, который управлял Анатолией? Разве не вы трижды предотвратили вторжение сарацинских армий?

Все еще улыбаясь, патриций закивал головой:

– Может, и так, сэр рыцарь. Да, это я. В те дни империя имела настоящую армию, не жалкое европейское отребье, но крепких воинов из азиатских провинций Каппадохии, Армении и Анатолии. Но кто же рассказал вам о моих малозначительных кампаниях? Несомненно, моя племянница Сибилла, – Уверенно заключил он.

Эдмунд наклонил голову, и его рыжие, рассыпавшиеся по плечам волосы запылали в отблеске свечей.

Ветеран приблизился к постели и опустился на колени.

– Может быть, Сибилла рассказала, почему я считаю себя в неоплатном долгу перед вами?

Граф Аренделский пожал плечами:

– Она лишь упоминала о том, что я будто бы спас кого-то из ваших родственников от смерти. На него напали пьяные варяги.

– Да уж, и в самом деле родственника, – засмеялся граф Лев. – Ваша доблесть сохранила жизнь моему единственному сыну Титу. – И старик с грустью добавил: – Тит Бардас, увы, единственный продолжатель моего рода. Теперь вы можете понять, почему я навсегда останусь вашим должником?

– И где же ваш благородный сын? Я хотел бы поприветствовать его.

– Сейчас его нет, к сожалению, в Византии. Он ждал целую неделю, пока вы поправитесь, но ваша рана заживала медленно, и он уплыл с заданием вербовать ратников в землях за Херсонской провинцией.

Подали вино. Дружественная беседа длилась долго. И еще не один долгий холодный вечер они провели у огня за чашей с вином. Ветерану доставляло большое удовольствие посещать комнату своего гостя и обсуждать с ним победоносные кампании против неверных, а также полное поражение императора Романа Диогена от войск султана Алп Арслана.

Он принес Эдмунду копии рукописей Льва Изауриана «Тактика» и «Военное искусство», написанных императором Маврикием почти пять веков назад.

– Работы Изауриана, – серьезно пояснял граф Лев, – в действительности во многом основаны на работах Маврикия, поскольку он не предлагал никаких решающих изменений в организации или тактике армии, но только приспосабливал их к современным условиям.

Эдмунд с интересом слушал графа Бардаса. Старик давал ему всевозможные мудрые советы, касающиеся ведения войны не только против турок и сарацинов, но и против франков.

– А кого вы бы сочли вашим наиболее опасным врагом? – поинтересовался однажды Эдмунд. – франков?

– Нет, – отрицательно покачал головой граф Лев. – Сарацины намного опаснее, хотя вам, франкам, невозможно противостоять в бою один на один. Нет такого римлянина, – сказал он, потому что, как ни странно, византийцы неизменно так себя называли, – пусть даже чрезвычайно храброго и отлично вооруженного, который бы выстоял против одного из ваших рыцарей, ведущего поединок верхом на хорошо обученном боевом коне.

Граф Лев презрительно усмехнулся:

– Клянусь Богородицей! Вы, франки, храбрые воины, но в военном отношении безграмотны! Нет, не краснейте от ярости, сэр Эдмунд. Увы, это правда. Верный способ победить франков, как мы знаем, это обратиться в бегство. Бежать до тех пор, пока ваши громоздкие кони, несущие крупных, вроде вас, мужчин, не будут измотаны. Как только франк спешится, его легко поразить стрелами или продержать подольше на солнцепеке, пока он не упадет в обморок в своей броне.

– Но ведь бежать позорно! – выпалил Эдмунд. – По нашему кодексу рыцарской чести бегство равноценно трусости.

– Значит, по-вашему, мудро наносить удары впустую, и, возможно, проигрывать сражение? – задал вопрос граф Лев.

– А как же еще рыцарь может завоевать славу и почет?

– Следовательно, личная слава предпочтительнее выигранной битвы? – терпение графа Льва истощалось.

– Мы так считаем.

– Вот потому-то значительно меньшая армия Алексея Комнина изгнала герцога Боэмунда из Греции. О, Эдмунд, Эдмунд, слушайте и не гневайтесь. Для того чтобы ваш крестовый поход имел успех, вам, франкам, следует поучиться дисциплине и тактике. В противном случае ваши кости усеют холмы и равнины Сирии. Одной храбрости для победы мало. А что касается вашей галантной рыцарской чепухи -забудьте о ней. Ни турки, ни мы сами не ценим доблести, которая не приносит победы!

Раненый с трудом подавил подымавшееся в нем раздражение.

– Так что же должны предпринять наши властители? – спросил он.

– Они должны организовать свои силы в батальоны, обеспечить строгую дисциплину и планировать операции намного вперед. Нужно определить, какое понадобится снабжение, откуда брать все необходимое. Без этого ваша армия – это плохо вооруженные толпы. Подобно степным варварам, они никого не слушают, кроме главарей своих кланов. А есть ли у вас инженерный корпус? Нет. Разделены ли войска на части, каждая из которых имеет свои цвета и свой сигнал рога? Нет. А кто у вас следует за сражающимися, ухаживает за ранеными, сохраняя многих хороших солдат для будущих битв? Хуже всего то, что у вас, франков, нет заранее продуманной стратегии, при которой даже сильного противника можно вынудить сдаться без боя, лишив его пищи или воды.

Граф Лев подал знак одному из рабов подбросить в жаровню древесного угля. Ночь становилась холодной, и пронизывающий ветер завывал в кипарисах под окнами.

Пожилой человек вдруг подался вперед. Озорной огонек зажегся в глубине его проницательных серых глаз.

– Вы удивляете меня, сэр Эдмунд. Большинство франков вызвали бы меня на смертный бой. Вы же, однако, терпеливо слушали мои нравоучения и советы.

– В Италии, милорд граф, я познал горький вкус поражения, – медленно произнес Эдмунд. – И больше не хочу испытывать судьбу. Пожалуйста, продолжайте и расскажите, как нужно сражаться с неверными.

– Все зависит от того, кто эти неверные. Старший собеседник поставил чашу с вином.

– Когда вы упоминаете неверных, никогда не забывайте: они разделены на две главные категории. К первой относятся сельджуки, которых вы называете турками. Их орды, а они бесчисленны, как пески пустыни, из которой они появляются, обычно сражаются верхом. К счастью, они почти такие же дикие и недисциплинированные, как и вы, франки. Но им не хватает ваших стальных доспехов и по-настоящему тяжелого вооружения, а также боевых коней. Главное их преимущество – численность и маневренность войск. Каждый воин из этих дикарей идет на войну, имея не менее четырех лошадей. Лошади хоть и низкорослые, но очень выносливые. В ходе сражения воин-сельджук по несколько раз меняет коня. За счет лошадей неверный поддерживает и свою жизнь.

– Неужели турки едят лошадей? – ужаснулся Эдмунд.

Граф был поражен, ведь это было хуже, чем убийство и пытки пилигримов.

– Едят своих лошадей? Нет, они любят своих животных, – пояснил собеседник. – При крайней необходимости они выпускают у них немного крови, смешивают ее с грубой пищей и тем обеспечивают себе отвратительное, но полезное питание. Нужно сказать, что для победы над кочевниками следует применять иную тактику, чем в сражениях с франками. Воюя с франками, нужно создавать видимость отступления, пока их ряды не смешаются, а затем расстреливать по одному. Что касается турок, нужно их преследовать, пока какое-нибудь естественное препятствие не вынудит их остановиться и вступить в бой. Тогда они не смогут противостоять нашей тяжелой кавалерии.

– Ну а что произошло во время битвы у Манзикерта? – спросил Эдмунд, все еще недовольный оценкой, данной византийцем кодексу рыцарской чести.

Бледное лицо графа покраснело.

– Та битва была проиграна только из-за предательства Андроника Дука и дезертирства наших туркополов накануне сражения.

– Каково же ваше мнение о сарацинах? – продолжил расспрашивать Эдмунд.

– Как я уже говорил, сарацины – самые опасные противники. Их главное оружие – копья. Закованные в панцири, эти давние наши враги многое переняли из нашей тактики. И все же даже в заранее подготовленном сражении они не в силах нам противостоять. Их стрелы легче, кольчуги тоньше и лошади помельче. Однако, надеюсь, что вам никогда не придется встретиться с напором их копейщиков, которые являются лучшей кавалерией во всей Азии и Африке. – Граф Лев на минуту умолк, потом спросил: – Кстати, как продвигается изучение теоретического труда императора Льва «Тактика»?

– Я полагал, что хорошо понимаю латынь, – смущенно признался Эдмунд. – Но, милорд граф, мне все же трудно читать эту «Тактику». К сожалению, многие из военных терминов этого автора мне не ясны и даже кажутся странными.

– И тем не менее продолжайте, сэр Эдмунд. И хорошенько изучите эту работу, особенно главы, относящиеся к войне против сарацин. Благодаря милости Божией такие знания следующей весной могут спасти многих из вас от плена или смерти.

– Или от бесчестия, – не мог не добавить Эдмунд.

– Честь? – проговорил граф Лев Бардас. – Честь подобна монете, которую некоторые ценят по одной причине, другие по другой. – Византиец отхлебнул немного вина. Рассеянно расстегнул застежки в форме львиной головы на своем военном плаще. – Поверьте, хороший военачальник у нас предпочтет выиграть сражение, не убив ни одного врага, нежели потерять хоть одного человека из своих. Нет, не смотрите на меня с таким недоумением. Война не просто возможность снискать себе личную славу. Она также и не повод, чтобы погубить жизни как можно большего числа человеческих существ. – Граф Лев поднялся, дружелюбно кивнул. – Подумайте об этом, сэр Эдмунд. Надеюсь навестить вас завтра с хорошими новостями. Я частично рассчитаюсь таким образом со своим долгом благодарности…

Как только граф Лев исчез в коридоре, бывший граф Аренделский, глубоко вздохнув, задумался. Что имел в виду старый военачальник, бросив при расставании слова о намерении рассчитаться со своим «долгом благодарности»? Нужно спросить об этом Сибиллу. Сменяя Розамунду и ее темноволосого супруга, она стала три раза в неделю навещать Эдмунда на вилле графа Льва.