Текст книги "Серебряный леопард"

Автор книги: Ф. Ван Вик Мейсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 29 страниц)

– Но тогда, сэр рыцарь, им, должно быть, недостает силы духа…

– Достает или нет, но они веками били болгар, турок, словен, печенегов – даже нас, франков. Как в Кастории.

Во второй половине дня отряд достиг того места, где еще не проходили крестоносцы: деревья росли по обеим сторонам дороги, кругом цвели цветы, журчали чистые ручейки и пели птицы. Запах конского навоза и нечистот не отравлял воздух.

Отряд двигался у основания крутого холма, мимо озера, плескавшегося справа. Внезапно в лесу протрубил рог. Почти мгновенно воины отряда Эдмунда собрались вместе и образовали такой же широкий клин, который они использовали в первой схватке. Бело-голубые флажки повисли на опущенных копьях. Воины придерживали коней, пропуская вьючных животных под прикрытие ощетинившейся сталью колонны. Затем отряд возобновил свое продвижение, пока из леса не появились тяжело вооруженные конники императора.

С их копий свисали желто-зеленые вымпелы. Такого же цвета были и их плащи и кольца на тяжелых круглых щитах.

У всех всадников на головах были стальные ермолки, увенчанные короткими перьями тоже зеленого и желтого цвета. Стальные кольчуги всадников доходили до бедер, стальными были и поножи. Византийские лошади крупнее, чем турецкие, но мельче боевых коней франков. Грудь и лоб каждой лошади защищали железные пластины.

Эдмунд видел, как эти всадники вскачь пересекали поле. В дополнение к кавалерийским лукам и дротикам они были вооружены широкими мечами и кинжалами.

Вскоре стало ясно, что эти всадники не питают враждебных намерений. Остановившись на некотором расстоянии от отряда Эдмунда, они привстали на стременах и дружественно помахали копьями.

Наконец вперед выдвинулся офицер в сером плаще поверх серебристых лат. На греческом языке он прокричал, что хочет поговорить с вожаком франков. Эдмунд поднял копье, опустил щит и выехал вперед, сожалея, что его плащ и алый крест сильно потускнели от пыли и пота.

Командующий византийцами, нервный молодой человек с оливковой кожей и четким, как на камее, профилем, выкинул перед собой руку в древнем римском приветствии.

Узнав, что рыжеволосый франк везет послание для самого императора, молодой офицер немедленно отрядил двух всадников и приказал им предупредить другие передовые посты по пути следования отряда Эдмунда.

– Его святейшее величество, – пояснил он, – особенно заинтересован, чтобы не было никаких столкновений между братьями-христианами.

…Отряд Серебряного Леопарда миновал заслоны лагеря византийской армии в те вечерние часы, когда багрово-красная пыль уже начала оседать над озером, а на ближайшие холмы упали голубые тени.

Эдмунд и его рыцари уже легко различали состав имперского войска. Там были тяжело вооруженные пехотинцы в гребенчатых шлемах и коротких кольчугах, имевшие длинные щиты. Главным оружием этих мускулистых солдат были секиры с длинными древками, широким полукруглым лезвием с одной стороны и острием – с другой.

Внутренняя охрана имела по два или по три метательных копья, легкие секиры и круглые щиты, закинутые за плечи.

Однако изумление, если не зависть, у франков вызвал сам лагерь. Там не было мусора, беспорядочно разбросанных палаток и кольев для лошадей. По существу, лагерь воспроизводил каструм – укрепленный лагерь древнеримских легионеров. Судя по рисункам, которые Эдмунд видел в рукописи императора Маврикия, такое укрепление обносилось рвом и оградой со сторожевыми башнями по углам. Все палатки были определенных размеров, в них хорошо проникал свет. Коновязи устанавливались вдоль проходов в каждой части. Палатка командира находилась впереди, охраняемая неподвижно застывшими часовыми.

Каждое подразделение имело свои особые по звуку трубы и своих трубачей, которые особыми сигналами передавали задания на вечер. Простые солдаты не устраивали ссор и драк вокруг котлов с остывшим и вонючим тушеным мясом, а выстраивались в очередь с деревянными плошками, чтобы получить хлеб и мясо, приготовленное поварами, которые занимались только этим делом.

Отряд графа Эдмунда был встречен у ворот славонским офицером охраны. Он приветствовал прибывших и согласился проводить франков к месту, отведенному для посетителей. Там уже были сложены поленницы дров, лежала куча фуража и были вбиты колья для коновязи.

Как только отряд спешился и занялся заботами о лошадях, Эдмунд подозвал Железную Руку и, зная о нерушимых порядках находящихся в походе византийцев, запросил немедленной аудиенции у Алексея.

Перед шатром императора развевалась священная хоругвь. Но это была не та хоругвь, которую, по преданию, Константин Великий получил из рук архангела, – она была, к несчастью, утеряна за двадцать семь лет до этого в результате сокрушительного поражения Романа Диогена при Манзикерте. Копия священного знамени выглядела, однако, весьма внушительно с орнаментом из чистого золота и драгоценных камней. В самом центре хоругви выложен был крест из рубинов.

Неподвижно, как статуи, застыли на страже у знамени гиганты-варяги. Их увенчанные крыльями шлемы тускло поблескивали в сумерках. Стоявшие плечо к плечу гвардейцы со всех сторон окружали шатер. Даже кошка не прошмыгнула бы мимо них. Перед входом в шатер Железная Рука сжал локоть Эдмунда.

– Смотрите! – прошипел он. – Видите вон там? В сумерках проступали странные мощные контуры, которых англо-норманн никогда раньше не видел. Под усиленной охраной там стояли осадные машины, которые нужно было бы доставить к стенам Никеи, чтобы проникнуть за них.

Толстые, мягкие, как пуховая постель, ковры покрывали имперскую приемную. В ней толпились высокопоставленные офицеры в боевых доспехах. И эти доспехи не были похожи на украшенное золотом и серебром личное снаряжение, в котором они были в Священном дворце в Константинополе. Не было на их лицах и следов румян и помады, которыми пользовался любой византиец.

Едва Эдмунд успел снять каску и пробежать пальцами по своим сбившимся и потным волосам, как его попросили пройти во внутреннее помещение. Через минуту бывший граф и сэр Уильям остановились перед длинным столом, освещенным десятками тонких свечей, горевших в золотых канделябрах.

За столом сидел Алексей Комнин в пурпурном с золотом плаще, надетом поверх лат из позолоченной стали. Он был без головного убора, браслетов или нашейных цепей. Лишь несколько перстней сверкали на широких волосатых руках. По одну сторону от императора стоял Мануэль Бутумит, по другую – граф Лев Бардас, чьи классические черты застыли словно маска.

Глава 3 ЧАСТНЫЙ РАЗГОВОР

Алексей Комнин, император византийцев, сейчас мало напоминал Эдмунду того коренастого, увешанного драгоценными камнями человека, которого граф видел на троне цезарей. Сегодня на его широком, крестьянском лице не было следов косметики, а солнце и ветер вернули его щекам здоровый красновато-бронзовый оттенок. Должно быть, такой цвет лица и был у него, когда он устраивал заговор с целью захватить трон.

Здесь голос Алексея звучал бодро и громко, без искусных музыкальных модуляций. Император предвидел, как доверительно заявил он прибывшему англо-норманну, что графу Танкреду потребуются осадные машины. Он был бы счастлив помочь христианам, столь доблестным в войне с неверными. Да. Он слышал о сокрушительном отпоре турецкой кавалерии. Завтра Татиций начнет переправлять огромные машины через озеро, чтобы баллисты начали как можно скорее метать в стены осажденной крепости окованные железом бревна, а катапульты – огромные камни.

Эдмунд слушал императора в почтительном молчании. В то же время он ощущал на себе пытливый взгляд графа Льва. С тяжелым чувством граф задавался вопросом, какие мысли гнездятся в голове седого ветерана теперь, когда отряд Серебряного Леопарда находится в полной от него зависимости. Ведь он сделал возможным само его создание.

Эдмунд пытался представить себе, какие мстительные требования выкрикивала Сибилла своему дядюшке, прежде чем он покинул уютную виллу над Золотым Рогом. Византийский патриций, однако, оставался бесстрастным. И только время от времени давал советы относительно передвижения осадных машин.

– Пожалуйста, сообщите вашему доблестному лорду, – сказал Алексей Комнин, – что моя армия нападет на Никею со стороны моря. Это произойдет после того, как наши суда, которые мы перетаскиваем волоком, перекроют пути снабжения неверных по морю.

С какой легкостью этот прославленный человек упомянул о перемещении волоком больших судов Бог весть на какое расстояние!

Император протянул руку. Как и подобало тому, кто присягнул на верность герцогу Боэмунду, Эдмунд опустился на колени и поцеловал огромный рубин, горевший на среднем пальце Алексея.

Граф Лев ни словом, ни намеком не обмолвился о прежних близких отношениях с Эдмундом де Монтгомери. Его лицо не дрогнуло даже тогда, когда тот вышел из шатра в запыленном плаще, цеплявшемся за позолоченные шпоры.

От гонца Эдмунд узнал, что герцог Боэмунд Тарантский занимает желтый шатер справа от шатра императора. Поэтому вместе с Железной Рукой он направился туда.

К его радости, вскоре он заметил одноглазого ветерана, сэра Тустэна де Дивэ, который бросился вперед, желая обнять его своими жилистыми руками.

– А, милорд! Милорд! Как приятно снова пожать вашу руку! – сыпал он скороговоркой. – Много важных событий произошло с тех пор, как мы столь неудачно расстались в таверне «Золотой лебедь».

При первой же возможности ветеран отвел Эдмунда в сторону. Он описал в малейших деталях переход Боэмунда через Фракию и отчаянные стычки с наемниками императора из числа варваров.

– Знаешь, старый друг, я уже слышал об этом, – прервал его Эдмунд. – Скажи-ка мне лучше…

Сэр Тустэн заколебался. Его единственный глаз пытливо уставился на Эдмунда.

– Вам известны последние новости из Сан-Северино?

Волна радости захлестнула Эдмунда.

– Нет, ничего нового, с тех пор как Герт Ордуэй присоединился ко мне. А есть… есть ли весточки от леди Аликс?

– Ничего существенного. Я знаю, что она чувствует себя хорошо, – успокоил Эдмунда сэр Тустэн. – И всем, чем может, помогает собрать второй отряд вассалов. Если все пойдет хорошо, он должен отплыть на подкрепление герцогу Боэмунду где-то следующей зимой. Или, в крайнем случае, весной.

Эдмунд испытующе посмотрел на своего старого друга.

– А почему же мой господин герцог мешкает здесь? – прищурившись, спросил он. – Мешкает в то время, как рыцари креста ежедневно бьют неверных и тем обретают вечную славу!

Сэр Тустэн наклонился, сделав вид, что поправляет цепочку на шпоре.

– Не обольщайтесь. Если император Алексей хитер, то наш герцог из Таранто ему под стать. Боэмунд слишком хорошо понимает, что Никея лишь промежуточная остановка на пути к Святой Земле. – Одноглазый рыцарь понизил голос до шепота: – Вам следует знать, что падение Никеи никогда не будет допущено. Яростные усилия Готфрида, Танкреда и Раймонда Тулузского не увенчаются успехом.

– Что? – в изумлении воскликнул Эдмунд. – Как вы можете думать, что турки в Никее выдержат натиск самых могучих властителей христианского мира?

Иронический смешок сорвался с уст ветерана:

– Разве я сказал, что этот город устоит под натиском христианской армии?

– А что же вы имели в виду? – изумился Эдмунд, пытаясь найти другое значение сказанному.

– Увидите, милорд граф. Увидите сами… если проживете достаточно долго.

– Если?…

– Вы были неразумны и оскорбили гордость византийцев. Рано или поздно вам придется заплатить за это дому Бардасов. Я слишком хорошо знаю коварство византийских хитрецов.

Войдя в шатер, Эдмунд застал Боэмунда развалившимся в простом кресле черного дерева. В этот момент сын Робера Гюискара был без стальных доспехов, если не считать кольчужной рубашки, без которой не мог появляться ни один человек в здравом уме. Стиснув руками кубок из позолоченного серебра, он несколько мгновений рассматривал своего молодого вассала.

– Объясни мне, во имя Господа нашего Иисуса, – спросил он наконец, – почему ты осмелился нанести такое оскорбление не только графу Льву и моей бывшей… подруге Сибилле, но и самому императору. Всей аристократии Византии!

– Милорд герцог, боюсь, что я никогда не смогу дать таких объяснений, чтобы вы меня поняли…

– Говори. Ты должен мне рассказать после всего, что я пережил по твоей вине. Изящный образ прекрасной Аликс витал перед

глазами Эдмунда, когда он описывал историю ее пребывания в монастыре и всего того, что произошло в Сан-Северино. Боэмунд слушал, запустив пальцы в свою короткую рыжую бороду. Затем заорал:

– Ты большой дурак! Но еще не поздно забыть эту девушку. Нередко нам приходится забывать такие неудачные и невыгодные привязанности, – уже спокойнее продолжал он. – Я это делал довольно часто. Например, такая участь постигла Сибиллу. Я устроился лучше, женившись вместо нее на дочери французского короля… Правда, на незаконном ребенке, но зато на богато обеспеченном. Ну и довольно привлекательном. Послушай-ка меня! Наверняка Сибилла Корфу, ее семья и их связи скорее помогут тебе получить принципат, о котором ты мечтаешь, чем эта… деревенская шлюха из Сан-Северино…

Англо-норманн весь напрягся.

– Милорд, я люблю Аликс всем своим существом… только ее, и никого больше.

Герцог сощурил свои и без того маленькие темно-голубые глазки.

– Но ведь я могу и приказать тебе жениться на графине!

– По чести я откажусь от этого, милорд, – твердо заявил Эдмунд. – Когда я вложил свои руки в ваши ладони, то поклялся в верности… Но вверил вам только руки и разум, но не сердце.

Боэмунд, крякнув, поднялся.

– Да, это так, – произнес он. – И все же… все же хотелось бы, чтобы ты был более дальновидным. Развеяв атмосферу недоверия, которая возникла между греками и франками, ты заслужил бы мою вечную благодарность.

– Хотел бы, милорд, последовать вашему совету, – на небритых щеках Эдмунда обозначились желваки, – но, говоря честно, мне не подходит ваше предложение.

Между тем сэр Тустэн внимательно прислушивался к их разговору, и его единственный серый глаз перебегал с одного говорившего на другого. В это время в шатер вошел какой-то эсквайр. Опустившись на одно колено и склонив голову, он подождал разрешения заговорить.

– Милорд, офицер из числа византийских соратников графа Льва ждет снаружи вашего ответа. Граф Лев Бардас просит вас сегодня вечером откушать с ним. Он особенно настаивает, чтобы доблестный рыцарь, сэр Эдмунд, также оказал ему честь прибыть к столу.

К удивлению посланца, Боэмунд разразился хриплым смехом:

– Видит Бог, я принимаю это приглашение… как и мой рыжеволосый вассал. Пожалуйста, сообщите графу Льву, что мы прибудем к нему через час…

Сэр Эдмунд лишился дара речи. О Боже! Что происходит? Зачем его насильно тянут в общество старого патриция, который всегда был так добр к нему?

Сможет ли граф Лев Бардас понять, что не отсутствие благодарности было причиной его отказа от свадьбы? Однако Эдмунду не оставалось ничего иного, как подчиниться приказу Боэмунда. Бывший граф Аренделский, разумеется, понял, что должен быть крайне осторожным в отношении еды и питья. Он станет брать пищу только с блюда, которое предлагается каждому, и выбирать кусочки с его дальнего края. Герту он поручит наполнять его чашу только из общего кувшина.

Обдумывая все это, Эдмунд непроизвольно передернул плечами, стальная рубашка громко звякнула.

Боэмунд испытующе посмотрел на своего вассала. Затем схватил пригоршню грецких орехов и начал раскалывать их, зажав в мощном кулаке, покрытом жесткими рыжими волосами.

– Поскольку ты твердо решил сдержать слово, данное Аликс из Сан-Северино, тебе следует узнать следующее. Завтра сэр Тустэн возвращается туда. Он примет командование вторым отрядом, создаваемым в этом графстве. И теперь я разрешу ему отправиться галерой и отвезти письмо избранной тобой леди.

– Благодарю вас, сир! – в волнении воскликнул молодой граф. – Я никогда не забуду вашу доброту.

Эдмунд теперь понял, почему многие крутые и доблестные бароны так ценили герцога Тарантского. Молодой граф кинулся к выходу и исчез.

– Галантный идиот, который ничего не видит дальше своего носа! – сказал Боэмунд Тустэну де Дивэ. – Но все равно, сэр рыцарь, вы отвезете его послание маленькой хорошенькой дурочке в Сан-Северино. Пришлите моего писца.

Сэр Тустэн исчез. Вскоре появился монах с тонзурой и принес роговую чернильницу, гусиное перо и лист пергамента.

– Моему достойному племяннику, графу Танкреду из Апулии, – громко произнес огромный человек, сидевший за столом советов. – Пиши, что осадные машины императора под командованием примицерия Татиция прибудут в Никею в течение двух дней. Сообщи также, что я, высоко оценивая отвагу сэра Эдмунда де Монтгомери, хотел бы, чтобы ему была предоставлена постоянная возможность, – Боэмунд голосом подчеркнул эти слова, – показывать свою доблесть в сражениях с неверными. И чем чаще этой возможностью он воспользуется, тем большую заслужит честь. Напиши также, – продолжал Боэмунд, – что у меня есть веские основания пока оставаться при императоре. И что я соединюсь с нашей армией недели через две. – Голос его обрел жесткость. – Горе тому, кто даже в мыслях откажет в верности мне и моему делу.

Несмотря на страшную усталость от недосыпания, Эдмунд одолжил письменные принадлежности и неуклюжими латинскими буквами написал Аликс короткое послание, подтверждая свое постоянство. Ему выпала честь, уверял он, оставаться, невзирая на невзгоды, защитником леди Аликс. Ее образ всегда с ним, он укрепляет его руку и придает ему силы в борьбе против неверных. Кампания началась успешно, и потому Иерусалим будет взят в течение нескольких недель. Он остается ее преданным нареченным.

Сэр Эдмунд обвязал свиток алой лентой и сам передал его в руки сэра Тустэна. Впервые этот достойный человек с негодованием говорил о том, что его нарочно отсылают в Италию подальше от возможности обрести воинскую славу и почет. Только щедрые подарки из сокровищницы Алексея Комнина немного утешили гнев ветерана.

Затем Эдмунд проследовал за герцогом Боэмундом в шатер графа Льва, увидел, что убранство его на удивление скромное. Рядом с графом Львом Эдмунд увидел Сибиллу. Графиня Корфу выглядела еще более прекрасной, чем когда-либо, в платье из белого и зеленого шелков, туго затянутом под грудью и свободно ниспадавшем вниз.

Ко все возраставшему изумлению Эдмунда, граф Лев Бардас выступил вперед и протянул к нему для приветствия обе руки. Будто между ними не произошло никакого недоразумения, патриций любезно осведомился о состоянии отряда Серебряного Леопарда и о его последних действиях. Не менее тактичным, естественным и привлекательным было и поведение Сибиллы. Только глаза ее буквально впивались в обветренное лицо Эдмунда, которое она так хорошо знала…

От герцога и окружавшей его группы франков сильно пахло лошадьми, потом и чесноком. Все эти запахи смешивались с легким дымком от горящего сандалового дерева, наполнявшим жилище византийца.

Вполне естественно, будто они разговаривали во дворце Деспоины, Сибилла стала расспрашивать о бароне Дрого и его молодой жене. Казалось, она была искренне расстроена, когда Эдмунд сказал, что ни разу не встречал своего темноволосого зятя.

Герцог Боэмунд, само собой, занял почетное место справа от внушительного византийца. Сибилла, выполнявшая роль хозяйки, усадила бывшего графа Аренделского рядом с собой.

Немного успокоившись, Эдмунд все же не забывал о своих подозрениях. Он пристально присматривался к подаваемым яствам и убедился, что только Герт с отяжелевшими от усталости веками наполнял вином его роговую чашу.

«Простая закуска» графа Льва состояла из нескольких блюд. Командующие имперскими силами неплохо питались в поле; это можно было объяснить тем, что столица находилась от них всего лишь в двух коротких переходах.

Вино подносили все снова и снова. Железная Рука поглощал его в несметном количестве, но это не сказывалось на нем. Сэр Гастон становился все более шумливым, а сэр Этельм еще глубже погрузился в свою обычную мрачную меланхолию.

С присущим ей искусством, употребив все свое очарование, Сибилла занимала гостей, вела беседу, рассказывала анекдоты о переходах крестоносцев и их схватках под Никеей. Наконец разгоряченные вином франки начали вытаскивать захваченные браслеты, серьги и броши, равно как и украшенные каменьями кинжалы и пояса для мечей.

Герт без перебоев наполнял чашу Эдмунда. Поэтому граф вскоре, к собственному удивлению, обнаружил, что распространяется на тему дисциплины в своем отряде, рассказывает, как наказал тех, кто запоздал откликнуться на его приказ. Вопреки разуму, он стал получать удовольствие от запаха духов Сибиллы. Ему вспомнились многие прекрасные вечера в Константинополе…

Голубая туника графа Льва засверкала при свете канделябров, когда, повернувшись, он обратился к Эдмунду:

– Какие из предписаний императора Маврикия вы осуществили, сэр?

– Милорд граф, – с готовностью ответил граф Аренделский, – с самого начала похода я использовал многие его, а также и ваши советы.

Пожилой патриций спросил еще что-то. Но его голос потонул в раскатах смеха Боэмунда.

Франки все больше пьянели. Длинные переходы, схватки, поспешный поход обратно вокруг озера оказали свое воздействие даже на этих закаленных воинов.

Мало-помалу Эдмунд перестал слышать что бы то ни было, кроме голоса графини Корфу. По иронии судьбы она и ее бывший любовник вынуждены были некоторое время жить в одном лагере! Очевидно, теперь между ними установились достаточно прохладные отношения, думал Эдмунд. Он сравнивал свои впечатления от этой пары в шатре возле Читта Потенца с нынешними. Сегодня Сибилла с Боэмундом обменивались не пылкими взглядами, но лишь несколькими формальными фразами, которых требовала простая вежливость. Лорд из Таранто даже не удостоил свою бывшую любовницу улыбкой.

Эдмунд все чаще задавался вопросом, когда же кончится эта трапеза. И вдруг заметил, что Сибилла протягивает ему свой кубок.

– Тост за продолжение твоих успехов, любовь моя, – тихо произнесла она.

«Моя любовь»? Разум Эдмунда воспротивился этому обращению. «Я больше не ее любовь, так же как и она не моя», – твердил он про себя, тогда как его неодолимо клонило в сон. Скоро лишь отдельные слова доходили до его сознания. Он полностью расслабился и был вполне доволен жизнью. В конце концов Сибилла, очевидно, больше не сердилась. Аликс де Берне в один прекрасный день будет принадлежать ему. И Эдмунд окончательно погрузился в сон.

Вдруг он почувствовал легкое прикосновение к своему плечу. И только прекрасная выучка в качестве пажа, а потом и оруженосца позволила ему мгновенно вскочить с кинжалом в руке. Тотчас до его слуха донесся изумленный вздох. Эдмунд осмотрелся вокруг. Тусклые блики единственной лампы освещали незнакомую обстановку.

– Тише! Ради Бога, тише!

Опустившись на постель и с трудом сосредоточившись, граф увидел склонившуюся к нему Сибиллу. Она была в белом платье, настолько прозрачном, что казалась окутанной легким туманом, подымавшимся с лесного озера.

Он выпустил кинжал и снова повалился на постель с ощущением легкого головокружения и полузадохнувшись от вихря надушенных занавесок.

– Мой дорогой, возлюбленный моей души и тела, – нежно лепетала Сибилла. – Я знала, что ты должен вернуться.

Говорила она по-гречески. Затем улеглась рядом с ним, разгоряченное тело ее трепетало, а волосы обволакивали его мягкой, сводящей с ума паутиной.

– Мне думалось, что римляне жестоки от природы. Но вы, франки, более преуспели в искусстве пыток. О, Эдмунд, Эдмунд! – Ее губы жарко коснулись его лица. – Сколько переживаний выпало мне в последние недели! – шептала она. – Ах, как тосковало мое тело! Как напрягала я слух, чтобы услышать любовные излияния на твоем несовершенном греческом языке. И любила тебя все больше…

Глубоко вздохнув, Эдмунд тряхнул головой. К нему постепенно возвращался рассудок.

– Почему ты здесь? Где я? оглядываясь, спрашивал он.

– В гостевой палатке моего дяди, любимый. Когда ты заснул, я приказала перенести тебя сюда, – нежно пояснила Сибилла.

Ее полураскрытые губы потянулись навстречу его губам. Где-то перекликались часовые. Заржал привязанный конь, вызвав злобную брань конюха.

– Сибилла! – глухо начал он. – Почему… ты… Она прижала пальчик к его рту и снова приникла к нему. Кольчужной рубашки на нем уже не было.

Затем Сибилла внезапно поднялась и достала из своих одежд маленький пузырек из бело-зеленого халцедона.

– Ты спрашиваешь, почему я здесь? – Ее огромные глаза округлились. – Чтобы спасти твою жизнь!

– Спасти мне жизнь? – не понял Эдмунд.

– О, ты рослый, но придурковатый франк! – воскликнула Сибилла громко. – Думаешь, мой дядя забыл или простил оскорбление, которое ты нанес нашей семье? Конечно же нет. Во время трапезы был подан яд. Он действует медленно, но день за днем, неделя за неделей он будет сокращать твою бессмысленную жизнь.

– Ты… ты меня отравила? – прошептал граф.

– Нет, не я, а мой дядя. – Снова ее трепещущие пальцы коснулись его щеки. – Никогда я не причинила бы вреда ни одному волоску на твоей голове. А здесь у меня есть надежное противоядие.

Когда он потянулся к халцедоновому пузырьку, она, быстрая как белка, отпрыгнула в сторону и замерла в центре палатки. Ее гладко причесанные волосы подчеркивали мертвенную бледность лица. И вновь, запустив руку за пояс своего платья, она вытащила небольшой, меньше ладони, богато украшенный ларчик.

– Эдмунд де Монтгомери, – торжественно произнесла Сибилла, – в этом ларчике лежит щепка от креста, на котором распяли Сына Божьего. Поклянись на нем, что ты возьмешь меня в жены. И тогда ты получишь противоядие…

Он смотрел на нее с ужасом, словно на фантастическое создание черной магии.

– Ты поклянешься?

Множество смутных образов промелькнуло перед его глазами.

– Нет, не могу, – выдохнул граф.

– Тогда ты умрешь, умрешь в мучительной агонии за пределами мрачного острова Принкипо.

– Еще до этого…

Легкий стон вырвался из ее груди.

– Но ты должен взять меня! – взмолилась она. – Я боготворю тебя, сердце мое, как древняя языческая девушка обожала Аполлона. – И она тут же насупилась. – Неужели ты воображаешь, что я буду спокойно смотреть, как ты женишься на другой? Никогда! Ведь я почти потеряла тебя в уличной стычке, которую сама и подстроила.

– Ты подстроила ту драку? Ее темная головка поникла.

– А как же еще могла бы я сблизиться с тобой и быть вместе долгое время? Конечно, я не думала, что ты получишь такую тяжелую рану. Я велела, чтобы того варварского дурня за его неосторожность забили плетью насмерть.

Эдмунд просто разинул рот.

– Но твой дядя?

– Я его уговорила взять тебя к себе. Конечно, со временем он и в самом деле сильно к тебе привязался.

– Но его сын?

– У него нет сына, – просто сказала она. – Юноша, которого ты спасал, был актером из театра. Все это я сделала из любви к тебе. Так что поклянись, что всегда будешь со мной. Для меня счастье даже быть твоей наложницей. – Она приблизилась к постели, протягивая ему покрытый эмалью ларчик с реликвией. – Клянись, что всегда будешь держать меня при себе…

В ушах у него зашумело, будто снежная лавина сорвалась где-то высоко в горах. Образ Аликc вновь явился перед глазами Эдмунда. Не раздумывая, он выбил ларчик с реликвией из рук Сибиллы и опрометью бросился наружу, под свет звезд.