Текст книги "В любви и боли. Противостояние. Книга вторая. Том 1"
Автор книги: Евгения Владон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)
Достаточно и сорока грамм, но это не значит, что они до конца смоют ее вкус. А может он как раз хотел его усилить… вместе с остротой одержимого соблазна. Почувствовать, как этот жар разольется изнутри, подпитывая дикие будоражащие картинки невоплощенного в реальность сценария.
Да, милая, расслабься, это произойдет не сегодня. Сегодня ты еще будешь думать и наивно полагать, что ты ходишь, передвигаешься и принимаешь решения по собственной свободе выбора. Мне даже будет самому интересно за этим понаблюдать со стороны. Отчасти из желания не торопить событий, отчасти, видеть насколько далеки все твои нынешние страхи с предчувствиями от реальной действительности… от моей и уже столь близкой твоей действительности. В последних часах ожидания определенно есть что-то от садизма, при чем для обоих сторон. И тем сладостней последние минуты приближения долгожданного момента икс.
Неспешные, скорей автоматические шаги в сторону панорамного окна от барной стойки. Пальцы держат на весу за верхние стенки бокала тяжелое стекло прозрачного хрусталя с тонким слоем янтарно-медной жидкости элитного напитка на его дне. Можно было бы выйти на площадку террасы белой широкой лоджии и слегка остудить голову с горящей кожей, но не сейчас. На вряд ли он сможет сегодня даже работать.
Хотя бы несколько часов, чтобы насладиться этими еще свежими, пульсирующими в теле ощущениями. Закрыть глаза, обвести кончиком языка по верхней губе, снимая последние гранулы ее вкуса, впустить его в чувствительные рецепторы во рту, вместе со слюной, кровью растворить в своих венах, впитать до самого последнего атома… Снова увидеть ее лицо, всю ее в своих руках, ладонях, на пальцах… почувствовать исходящие от ее тела живые волны осязаемого страха, уязвимости и отчаянной беспомощности.
Fuck!.. Господи, между безумием и гранью невероятного, в трех шагах от тебя, от возможности поставить тебя на колени уже сейчас, застегнуть тугой кожаный ошейник на твоей лебединой шейке собственными пальцами прямо сейчас, заставить целовать мои руки и ноги именно сейчас! Если только мысли с воображением вызывают столь болезненную вспышку острого перевозбуждения, что же будет, когда я действительно сделаю всё это с тобой? Когда я буквально сорву с тебя всю твою одежду, обнажая не только тело… когда заставлю признать и принять все те чувства и желания, от которых ты так старательно пряталась, зашивалась и безрезультатно избавлялась все эти годы?.. Господи, да!.. Ради этого момента я готов подождать ещё несколько дней!
Счастье в неведенье или в трёх шагах от истины?!..
***
Мой первый рабочий день? И как прикажете мне его начать? Под прессом эфирного облака преследуемых ароматов бордовых роз и тонкого специфического запаха неизвестного мужского парфюма?.. Чёрт! Да… я согласна слышать их хоть на протяжении всего дня, лишь бы не ощущать иного, едва уловимого и давно забытого аромата! Вот только как теперь мне их разделить и каким немыслимым чудом не связывать с немеющим покалыванием в руке, в коже, с ощущением несходящего прикосновения его ладоней? Всего несколько минут, а я буквально пропитана насквозь этими эфирами – пропитана им… В одежде, в волосах, в тающем послевкусии во рту… Боже правый, я не успела пробыть здесь и часа, а он уже умудрился пометить меня собой.
Если у сумасшествия и есть свои позывные симптомы-предвестники, то Дэниэл Мэндэлл-младший один из самых первых и необратимых. Вирус, который бьёт наверняка с первой же атаки по всей нервной системе, по самым болевым точкам, перекрывая доступ кислорода в мозг, пережимая трахею изнутри… Наблюдая, как первые спазмы асфиксии выбирают из тела все силы с последними попытками вдохнуть, втянуть воздух… выжидая того момента, когда он сам наполнит мои лёгкие и кровь своим токсичным дыханием.
Боже, пожалуйста! Только не сейчас и не снова! Мне срочно надо отключить часть своих бурных фантазий, а ещё лучше – способность чувствовать, думать и понимать! С таким же успехом я могла бы отключить и собственное сознание с автоматической способностью организма дышать.
Только не говори, что ты приходил сюда именно за этим, чтобы деактивировать и перенастроить Эллис Льюис на свою частоту приёма. Выбить почву из-под её ног, наблюдая со стороны весь остаток дня, как она трепыхается и пытается выжить, всплыть на поверхность… – Хватит, Эллис, хватит! Неужели ты не видишь? Он добивается именно этого. Он и хочет, чтобы ты теперь только об этом и думала… думала, ощущала, слышала только его одного! Тонкое, изощрённое наказание через десять гребаных лет!
Что ж… тогда у него это получилось, с первого попадания!
…Может помыть руки, умыться каким-нибудь пахучим мылом? Или вообще залезть в душ и смыть с себя всё это? Вот только боюсь меня не так поймут, включая Робин, или особенно включая Робин!
– Офигеть! Меня же будет теперь колотить весь остаток дня!.. Вчера Мэндэлл-старший, сегодня Младший!.. Кажется, у меня переизбыток эстрогена. Ещё парочка таких шоковых встрясок, и меня можно пеленать в смирительную рубашку!
Как же я надеялась избежать подобных разговоров с фанатичными признаниями от своей обожаемой помощницы, но… это было равносильно желанию остановить все приливы и отливы мирового океана на всей планете.
– Что-то я не припоминаю Мэндэлла-младшего в списке твоих ведущих обожаемых кумиров. Откуда такой… бабский ажиотаж на грани истерии?
Да, я злилась и это слабо сказано. Злилась на собственную слабость, на последние дни своего неконтролируемого состояния, на самого Мэндэлла… на то, что теперь всё и каждый в этом здании будут напоминать о нём, о неоспоримом факте его реального существования, и что теперь он являлся моим главным босом и начальником. Злилась на то, что меня со всех сторон атаковала та самая оглушающая действительность, которую я больше всего и боялась. Боялась её необратимости столь банальной, предсказуемой и нещадной.
За час до возвращения в мой новый шикарный кабинет, Эвелин Гувер, как и грозилась до этого, отвела нас на очередное запланированное представление с участием новых (и слава богу!) совершенно незнакомых мне лиц. Вот только попытка переключить сознание и полностью перенастроиться на свои прямые обязанности и людей, связанных с моей будущей работой, провалилась буквально с оглушительным треском.
Да, мне удалось запомнить куда мы шли, запомнила имя и даже лицо Эдварда Харпера – сорокапятилетнего упитанного шатена под два метра роста, его темно-коричневый костюм, сдержанную приятную улыбку и едва ощутимое рукопожатие очень широкой мягкой ладони.
– Мисс Людвидж, не могу выразить словами, какая это для меня честь принимать в ряды своих сотрудников столь редчайшего мастера и непревзойденного художника, как вы! Признаюсь по секрету, мне уже не терпится завалить вас работой.
Особенно и почему-то запомнились светлые оттенки и теплые цвета его внушительного (уж точно не меньше моего) директорского кабинета. Бежевые и охристые тона в сочетании со светлым натуральным деревом на панелях стен, корпусной мебели, в элементах классического декора в резьбе и инкрустации большинства предметов. Еще через несколько минут мы все переходим в ближайший демонстрационный зал с таким же набором цветовой гаммы окружающего интерьера. Сознание пыталось (и все еще пытается) фиксировать в памяти самые яркие, броские и запоминающиеся картинки происходящего, в попытке ухватиться за реальность, как за страховочные тросы, и наконец-то всплыть на поверхность и разумом, и телом… Но внутреннее течение или поток ментальных сетей рвал и тянул назад, обратно, буквально через каждые пройденные десять секунд, шагов или слов. Краткие мозаичные обрывки из краткосрочной памяти? Если я что-то из всего и запомнила, то едва ли оно оставило неизгладимый эмоциональный отпечаток в моем подсознании, хотя бы до окончания этих встреч.
Несколько лиц, имен, ощутимых рукопожатий, голосов, слов… Я не смогла запомнить и половины (а может даже и не пыталась), хотя одному все-таки удалось врезаться в мою память, но возможно из-за того, что он был мне частично знаком. К тому же, он единственный, кто из всех присутствующих, кому меня представляли, не подошел и не пожал мне руки лично. Кучерявый альбинос с бесцветными бровями и ресницами и очень ярким цветом лазурно-синих глаз. Клиффорд Миллер – фотограф с мировым именем и импозантной внешностью капризной кинозвезды (жатая бирюзовая рубашка в золотую вертикальную полоску с раскрытым на шее и груди воротником, золотые массивные побрякушки: кольца, браслеты, амулеты, ремешки и фенечки – рядом с ним даже я почувствовала себя благочестивой монашкой!).
Когда нас друг другу представляли, он как раз стоял в пяти-шести метрах в другом конце залы облокотившись боком и изгибом локтя о деревянные перила панорамного окна и скучающе поглядывал то за одно приподнятое плечо, то за другое опущенное – то за толстое стекло на улицу, то внутрь большого помещения. И судя по всему, он был самым единственным, кто не разделял всеобщего ажиотажа касательно последней ошеломительной новости – его явно не распирало чувство искреннего восторга от возможности работать бок о бок с самой Алисией Людвидж.
Он даже не кивнул мне головой в знак приветствия, скорее так, скучающе склонил ее на бок.
Возможно в любой другой день меня бы очень сильно резануло по живому подобие такого поведения от подобного вызывающего нахала, но его счастье (или быть может мое), что не ему сегодня суждено было быть фигурой номер один в воспаленных воспоминаниях Эллис Льюис.
Дальнейшая мини-перепалка между капризной примой фото-рекламного отдела "Глобал-Вижн" и его директором Эдвардом Харпером тоже не особо задели ведущие сектора моей памяти с эмоциональными рецепторами (ну, разве что так, слегка, и лишь местами).
На тот момент я волновалась только по двум крайне важным для меня причинам. Меня все еще преследовал аромат роз из моего кабинета со скользящей в их эфирных испарениях ощутимой тенью самого дарителя, и паническая дробь в венах на грани истерического срыва. Время от времени я кое-как переключалась на другую ментальную волну, вспоминая о ней периодически, как и о окружающей меня реальности. Я мысленно молила Робин наконец-то вспомнить, что она является моим главным помощником-ассистентом, и что она здесь не на экскурсии, а на своем рабочем месте, и ей давно пора записывать на собственный винчестер памяти (не важно какой, в голове или в айфоне) все что здесь происходило и что должно произойти. Тем более что Эвелин Гувер так вовремя и почему-то не кстати вдруг испарилась.
Неужели я почувствовала острую необходимость в ее личном присутствии? Я определенно схожу с ума!
Все 24 небольших кожаных кресла вокруг очень большого лакированного стола с цельной овальной столешницей цвета жженой карамели были заняты большей частью присутствующих, можно сказать, под самую завязку. Эдвард Харпер занял одну из его глав спиной к окну, перед этим пригласив меня жестом открытой ладони сесть рядом, по правую от него руку. Тем, кому не хватило кресел за столом совещаний (в основном помощникам и секретарям) пришлось ютиться в ряду менее удобных деревянных стульев вдоль стены в трех метрах от самого стола. Ну, хотя бы я успела испытать что-то схожее с облегчением, когда поняла, что Дэниэл Мэндэлл-младший едва ли являлся частым гостем подобных собраний, если вообще когда-либо им являлся…
Тогда какого черта ему приспичило припереться в мой кабинет?! – Элл, хватит. Мы уже прошли этот пункт. Пора подключаться к более важным и первостепенным делам этого дня. Ты на работе или где?
– Прежде чем перейти к главным вопросам и насущным проблемам нашего сегодняшнего собрания, хочу еще раз выразить свое искренне восхищение касательно предоставленной мне возможности оказаться одним из тех немногих счастливчиков, кому выпала столь исключительная честь с редчайшим шансом работать бок о бок с самым выдающимся талантом современности художественной фотографии. Алисия, добро пожаловать в нашу дружную команду! Хочется пожелать самых головокружительных перспектив всем нам со столь весомой и надежной тыловой поддержкой в вашем лице!..
Почти бурные аплодисменты из-за сильной акустики залы с сопровождением почти искренних улыбок окружающих лиц. Выжимаю ответную благодарную улыбку, очень сильно надеясь, что при этом не выгляжу жалкой, зашуганной девочкой, которую так не честно застали врасплох, обложили со всех сторон и не только в режиме реального времени.
Не знаю, что хуже – искренние, без тени фальши слова Эдварда Харпера или безупречные заверения Дэниэла Мэндэлла-младшего в благих намерениях и мотивах последнего.
Но, черт возьми, я уже готова броситься с головой в любую работу и ухватиться за любую предоставленную мне возможность – показать-доказать на что способна Алисия Людвидж.
–…И, возвращаясь к нашим больным мозолям, хочу напомнить, что как обычно это всегда происходило и видимо будет происходить постоянно, самая большая часть проблем и нерешенных вопросов накапливается именно к концу любого календарного года. Не исключением стал и данный год. Приближение зимы, больших праздников, включительно самой главной исторической даты для "Глобал-Вижн" – полувекового юбилея нашей компании, буквально вынуждает задействовать все реальные и резервные ресурсы практически по максимуму.
– Что ж поделать. Полтинник – дата до неприличия круглая и такая же прожорливая! – Клиффорд Миллер впервые подал свой тягучий голос с противоположной от меня стороны стола, перебивая Эдварда Харпера с видом замаявшегося зрителя на столь дико скучном шоу. – Это так, чисто из любопытства, – вытянув губы пухлой вишенкой, он наконец-то посмотрел в сторону своего боса почти невинным взглядом избалованного мальчика. – Насколько в этот раз папочка готов раскошелиться, если уже палит столь баснословные суммы на приобретение новых рабочих кадров?
Нет, он не посмотрел в мою сторону, но пущенная им баллистическая самонаводящаяся стрела попала точно в цель. Вот уж не думала, что после пережитой встречи с Мэндэллом-младшим я смогу где-то на стороне словить еще один шоковый разряд…
– Клиф, как твой непосредственный начальник, могу тебя успокоить и заверить со всей ответственностью, что лично ты без дела не останешься. Обсуждать возможные премиальные мы тоже пока не будем.
– Ну, не знаю… как всегда, все слишком неопределенно и туманно. Опять неожиданные командировки в самый неожиданный момент? К тому же, я не особо горю желанием провести свои законные рождественские праздники, как в прошлый раз, за какой-нибудь экзотической фотосъемкой очередного обожаемого внука премьер-министра, орущего во всю глотку в седле напуганного им же до смерти несчастного белого пони. Подобные проекты как-то не слишком стимулируют творческий потенциал, если скорей не наоборот! К тому же… мне тут на днях звонили из французского издательского филиала "Верджл-Флеш". У них вроде самих как бы… большая нехватка рабочих рук под конец года.
– Ну, что ж, Клиф. – мистер Харпер невозмутимо раскрывает перед собой очень пухлую папку-скоросшиватель, другой рукой надевая на нос небольшие очки в тонкой оправе. – Если Верджл готов заплатить за тебя откупные, лично я им в этом деле препятствовать не стану. Я так понимаю, все, что ты только что тут сейчас наговорил, должно быть внесено в протокол собрания в виде особой поправки для списка под грифом Топ-ONE?
Никогда не видела, как бледнеют лица у альбиносов, и уж не думала, что стану прямой свидетельницей данному "феномену" когда-нибудь вообще.
Чуть позже, я узнала, что значило выражение "Проблемы "Глобал-Вижн" под грифом Топ-ONE". Это были проблемы и проекты компании, о которых должен был быть поставлен в известность сам президент буквально с момента их возникновения.
– Черт, Эдвард, ну у тебя и шуточки! – Миллер даже отпрянул от спинки кресла грудью к столу, заерзав в своих стильных обтягивающих джинсах со множеством заклепок, ремешков и цепочек по сиденью кресла (не совсем приятный звук для человеческого слуха, скажем так).
– Я же не сказал, что мне уже предложили работу!..
– Тогда в следующий раз постарайся на наших собраниях не распространяться о своих нерабочих телефонных разговорах. – у Эдварда Харпера не повысился ни тон голоса, ни нажим ударений на определенные согласные в словах, но то что это был контрольный для зарвавшегося подчиненного – не подлежало никаким сомнениям. – Здесь все конечно подписывали пункт о не разглашении и прекрасно знают, чем чреват корпоративный шпионаж, но не забывай, что помимо протоколов, в компании работает самая мощнейшая независимая информационная система самого последнего поколения. Как там ее в миру называют? Молния-сплетня? Способна за считанные секунды преодолеть расстояния в тысячи миль (сделав несколько витков вокруг земного шара) и уже через пару минут осесть типографской краской на последних страницах ближайшего выпуска "Вечерний Леонбург". Про электронный вариант в просторах глобальной сети я скромно промолчу. И, знаешь, будет так обидно после всего… Тебе позвонил кто-то из старых дружков из Парижа, а все решат, будто тебя захотел переманить сам главный редактор "Вержил-Флеш". Сколько уйдет времени, чтобы опротестовать данную утку в тысячах независимых бульварных изданиях мира?
Кажется предел заключительного удара был достигнут обширным кровоизлиянием лица Клиффорда Миллера.
Кроме спокойного ровного голоса главы фото-рекламного отдела «Глобал-Вижн», на слух как минимум сорока присутствующих свидетелей начало ощутимо давить всеобщее гробовое молчание. Сказать, что я испытала некий животный восторг с злорадным довольством, соврать себе процентов на двести.
Едва ли я была уверена, что полюблю свою новую работу до беспамятства, до чувства острой ревности ко всему живому и не живому, но становиться персоной нон-гранта для таких людей, как Эдвард Харпер (и упаси господи, Мэндэлла-младшего) меня совершенно не тянуло.
– Ну, что ж… О самом важном, о личном наговорились… – публичная демонстрация циферблата платинового Ролекса на левой руке ведущего оратора со спокойным взглядом, отмечающим пройденные минуты канувшего в небытие рабочего времени. – Тогда, надеюсь, мне позволят перейти к вопросам второстепенной значимости?..
Вопросов, как выяснилось за ближайший час, оказалось целое море с примыкающим каналом-пролива дополнительного водохранилища. К тому же, они относились как раз к тем проблемам, которые едва ли оценишь в состоянии близком к прострации. Так что, когда я вернулась с Робин в свой кабинет и вместо длинного списка по ближайшим фотосъемкам ближайших пары дюжин спецпроектов, возглавляемых моей будущей съемочной командой, я услышала восторженные осанны в честь внешности Дэниэла Мэндэлла-младшего, естественно, меня чуть кондратий не хватил.
–…Да, но я и представить не могла, что в жизни он окажется таким… офигительным душкой и красавчиком! Боже, видела бы ты с моей точки обзора, какая у него… филейная часть! Особенно, когда он сунул руки в карманы брюк и натянула на обеих пяти точках этот свой… серебристый твид… – ладонь девушки прижимается к груди в демонстрационной попытке унять собственную аритмию со сбившимся дыханием. – У меня буквально остановилось всё, что только могло остановиться!
Это как-то странно, но когда Робин три года назад после первого дня съёмок с таким же восторженным ажиотажем и закатыванием глазок описывала физические достоинства Брайана Степлотна (про сотни других фотомоделей, знаменитостей и иных представителей большого мира моды, спорта, кино, рекламы, политики и прочего можно скромно промолчать), я не испытывала острого желания заткнуть её иногда не в меру впечатлительный ротик чем-то в меру плотным и материальным.
Скажем, у меня буквально отвисла челюсть и по телу гудящими разрядами пошла нервная циклическая дрожь. В голове в который раз за день перемкнуло, усиливая пережитые час назад обострившиеся эмоции с не менее обострившимися запахами и… ощущениями.
Душка?!.. Я не видела, какая у него… «филейная часть»?
Знала бы Робби, что я когда-то не только её видела, при чём без какой-либо натянутой поверх ткани брюк, но и ещё имела возможность исследовать собственными руками, пальчиками и… не только руками.
Очередная атака-удар удушливого прилива беспричинной паники. На вряд ли в нем имело место хотя бы нескольких процентов эротического напряжения (или всё-таки имело?)…
Да чтоб вас всех!..
– Только не говори, что всё собрание ты думала лишь о… филейной части Дэниэла Мэндэлла-младшего!
– Ты права. – нервно хмыкает и… в который раз задумчиво закатывает глазки. – Звучит как-то грубовато. Лучше старый проверенный вариант – попка, как орех!..
Если она сейчас же не остановится…
Руки самопроизвольно сжимаются в дрожащие кулачки.
– Твою мать, Робин! Ты что-нибудь записала на собрании кроме предположительных размеров частей тела президента «Глобал-Вижн»? Мы вроде сюда прилетели из другой части страны как бы работать!
– Боже, Элл, что за вспышки истерии на ровном месте? Раньше тебя такие разговоры только подзадоривали…
– Раньше это было в «Доминик-Хауз». Теперь всё по-другому! И Дэниэл Мэндэлл-младший наш очень большой бос с очень большой буквы, и обсуждение его Hot-body не входит в список наших с тобой прямых обязанностей, как и всего того, что находится за пределами его компании, включительно всей его личной жизни, возможных вкусов, привычек и… пристрастий! Это не наша парафия…
– Хорошо, хорошо. Нервничать-то так зачем? По-моему, он был с тобой… предельно любезным, хотя местами и странным. Согласна, про дресс-код для вечеринки он малость загнул, но ты бы и сама могла промолчать о розах и инвалидной коляске. Хотя, мать моя женщина, излагается он как по писанному! Язычок подвешен, как надо… а голос, ммм! Ёб… твою маму! Если бы он все это сказал лично мне, наедине, на самое ушко… я бы точно кончила раза три только от звучания его пробирающего насквозь баритона.
– Робин Поланик!..
– Всё, молчу-молчу! Но разве я виновата? Когда ещё мне представится такая редчайшая возможность увидеть с расстояния вытянутой руки самого президента «Глобал-Вижн»? Элл, так не честно! Я же умру до конца этого дня, если не выплесну всё из себя, оно же на хрен меня разорвёт!
– Так направь всё это в свою предстоящую работу на ближайшие пару лет! Ты здесь, чтобы помогать мне, а не…
Засранство! Если я сама не перестану говорить об этом, то едва ли мы остановимся обе. Робби хлебом не корми, дай только посмаковать её излюбленные темы разговоров – мужчины, бульварные романчики и популярные сериалы от независимых телеканалов с пометкой 18+. Слава богу, что моду, туфли, сумки, аксессуары и самые вкусные бабушкины рецепты мы оставили за пределами наших бесед почти три года назад.
А может лучше её переключить на что-то как раз менее безопасное и нейтральное? Я не хочу, чтобы до конца этого дня мне напоминали о человеке, о его офигительной внешности, манере излагаться и добиваться своего, которого я и без того всё ещё ощущала в переизбытке и не только в своих последних воспоминаниях. Боюсь, он разорвёт меня изнутри намного раньше и по-настоящему! И едва ли я получу от этого эротическое наслаждение.
– Вот именно! Как и не забыть напомнить о том факте, что в твоём багаже нет ни одного вечернего платья от кутюр, и кроме помолвочного кольца в коробочке твоей сумочки ты не носишь ни с собой ни на себе больше никаких возможных украшений. У тебя до воскресенья осталось меньше двух дней!
– Это до фига времени, Робин! Меня сейчас куда больше волнует возложенный на меня фотопроект с предстоящим юбилеем компании!
– Ой, да ладно тебе! С каких это пор тебя волнуют съёмки мужчин в деловых костюмах на зелёном экране? Это пара часов работы в студии подобной нашей, так сказать, не выходя за порог собственного дома. И до них-то как раз до фига времени, а вот до приёма у Мэндэллов-Спарксов – всего ничего!
– С чего ты решила, что я собираюсь делать этот проект на зелёном экране?!.. – кажется, я смогла ухватиться за спасительную соломинку, мелькнувшую в словах Робин. На долго ли?
– О, нет! Опять?! Только не это! Лучше о Мэндэлле-младшем!..
– Роб, твою мать… Ты мой помощник или сплетница-подружка из соседней квартиры?
Господи, Робби, как же мне до тебя докричаться? Ну не могу я тебе сейчас открытым текстом сказать ПОЧЕМУ я не хочу обсуждать с тобой этого человека! Что чем дальше мы двигаемся по это опасной грани, тем сильней меня заносит в сторону возможного срыва. И боюсь, теперь любая тема разговоров в этих стенах по любому будет связана с его именем.
Эллис, милая, так ты на самом деле обдумала все за и против, когда подписывала контакт?..
– Да, бос, я ваш помощник. Но раньше тебе как-то не мешали ни мои сплетни, ни обсуждения филейных частей мужчин, с которыми тебе приходилось работать лично. И да, я безумно уважаю тебя, как непревзойдённого мастера живой художественной фотографии, но иногда ты слишком увлекаешься натурными съемками, как и поисками нужных объектов. Знаешь, халтурят даже самые признанные гении всех времён и народов. Думаю, если и ты пару раз отступишь от своих высокохудожественных принципов, тебя за это на вряд ли кто-то накажет, тем более здесь!
– Ну, извини, моя дорогая! Уж это далеко не тебе решать и советовать, как МНЕ делать СВОЮ работу! Или ты хочешь занять моё место?
– Вот только не надо перекручивать мои слова! Я ни хрена подобного не говорила!
– Тогда какого чёрта ты тут стоишь передо мной и трахаешь мне мозг? С каких это пор в твои обязанности вошло подобное поведение с подобным самовыражением?
Может я и перегнула палку, но у меня для этого было слишком много веских причин. Мне реально было плохо, и я понятия не имела, что такого надо сделать, чтобы вырвать из себя эти грёбаные выворачивающие наизнанку ощущения.
И когда Робин вскинула подбородок и голову после моих последних слов, будто дёрнулась от невидимой пощёчины… я не испытала ничего близкого к угрызению совести. Наоборот! Мои внутренние, выспавшиеся за долгие годы в глубоком омуте бесы взбесились не на шутку, едва учуяли запах крови потенциальной жертвы.
– Извините, бос, вы правы! – она ответила не сразу, выдержав несколько секунд гнетущего молчания.
Узкая линия плотно сомкнутых губок, не предвещающий ничего хорошего блеск каре-зелёных глазок… Нет, я не собиралась брать свои слова обратно, и не надейся!
– Я перешла все дозволенные границы и определённо забылась! Моему поведению нет никакого оправдания. С этого момента я буду выполнять только свои прямые обязанности секретаря-помощника, как от меня и требует моё служебное положение. Хотите, чтобы я зачитала список ваших ближайших встреч, контактов и фотосъёмок?
Честно говоря, я сейчас уже ничего не хотела, если не считать желания лечь на пол, закрыть чем-нибудь глаза (чтобы свет настырно не лез под веки!), заткнуть уши, перекрыть все каналы чувств осязания, гормональные железы и на хрен отключиться!
– На этот день что-нибудь запланировано?
Что ж, я тоже не привыкла сдаваться первой. Да это и не игра в подчиненного и руководителя, извините меня. Мы вообще-то и есть те самые – начальник и его помощник.
– Именно на этот, ничего, если вы сами не отдадите личных распоряжений по этому поводу. – с похвальной сдержанностью Робин посмотрела в последние записи блокнота на своём айфоне.
– Тогда всё просто прекрасно! – киваю головой перед тем как развернуться к стеклянным дверям в сторону коридора своего нового кабинета. – И было бы неплохо по двойной порции кофе и разобраться со всеми именами-должностями работающих в этом отделе людей.
Задерживаю ненадолго взгляд на внушительном рабочем месте Робин – большом столе-полустойке с несколькими прилагающимися стеллажами-горками и проёмом выходом в стене за несгораемым шкафом-сейфом в смежное помещение мини-кухни. Да, здесь действительно можно было жить!
– Хотите, чтобы я составила подробное «генеалогическое древо»? – левая бровь девушки иронично изгибается вверх. – Насколько подробное? С родственниками и ближайшими нужными связями?
– Для начала хотя бы уровень и их социальное положение в компании. Личные досье с историями их болезней меня не интересуют. Ну, и конечно, телефоны, адреса и иные способы связей с другими отделами… И ещё!
Осматриваю уже пустой пролёт «коридора», прежде чем толкнуть дверь и войти в свои новые рабочие владения.
Ни одного вазона и даже ни одного лепесточка с зелёным листиком на ворсовой поверхности серо-сизого паласа, выстланного по всему полу приёмной до самого «порога» кабинета. Даже следов-отпечатков от когда-то стоящих на нём тяжёлых ёмкостей с невероятным количеством цветов. Как будто их здесь вообще никогда не было… как возможно и самого Мэндэлла-младшего.
– Мне понадобятся каталоги с портфолио фотомоделей работающих с «Глобал-Вижн». Сбрось на мой компьютер всё, что найдёшь.
– Будет сделано, бос! – мне показалось, или в голосе Робин затлели тёплые нотки? – И всё равно у него шикарная попка! Я бы не отказалась на ней посидеть!..
Замираю на пару мгновений с зажатым в пальцах руки пластиковым поручнем дверной ручки. В груди подскакивает сердце, а по лицу расползается ошалевшая улыбка. Каким-то чудом удаётся сдержать нервный смешок буквально рвущийся наружу конвульсивными спазмами.
Нет, не оборачиваюсь, иначе выдам себя с потрохами, а Робин добивается именно этого. Мне надо успеть сгруппироваться, войти в колею… попробовать вернуть на место образ Алисии Людвидж и не только внешне. Если не смогу сделать этого к концу данного рабочего дня, тогда, пиши всё пропало.
Ты не должна сейчас оставаться одна, особенно с последним набором мыслей, чувств и воспоминаний! Это не та база данных, которую следует анализировать и искать в ней ответы на вопросы, которых тебе не хочется задавать. Тебе надо это всё сейчас удалить, затереть… каким-то чудом забыть, запаролить, отфароматировать данный сектор памяти под чистую! – Боже, как? Разве это возможно? – Возможно, если не будешь об этом думать весь остаток дня с последующими неделями! Ты должна это сделать…
Я должна это сделать, чёрт возьми, ДОЛЖНА!
Вот только как? Стоя по среди кабинета практически на том самом месте, где стоял он? Хотя, кто его знает. Может он был везде! Может его руки касались всех этих предметов, стен, мебели и дверей? Может его взгляд и пальцы скользили по каждому изгибу и поверхности каждой полки, столешницы, стекла и пластика? Бл**ь… о чём же он думал, когда это делал, если вообще это делал?
– Робби, мне нужна твоя помощь.
Через несколько минут (десять, двадцать или все шестьдесят) вызываю по селектору Робин Поланик. Голос вполне спокойный и ровный. Экскурсия закончилась практически без жертв, правда, в комнате для отдыха накрыло острое желание прилечь на раскладном мягком уголке с белой обивкой из замшевого кожзаменителя. Если подобие любопытства с интересом и возникали, то буквально на несколько мгновений, тут же с треском разлетаясь под нещадным давлением чужой невидимой тени. Я наивно надеялась, что смогу от неё избавиться, как и от преследуемых запахов с плотным затягивающимися кольцами осязаемого ментального кокона? Где? Здесь?!
