Текст книги "Енот-потаскун (СИ)"
Автор книги: Евгения Серпента
Соавторы: Анна Жилло
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)
24. Наталья
Уснула я, наверно, часа в четыре, а в шесть уже проснулась. С Тошкой на животе. Обычно я на ночь закрывала дверь, чтобы он не лазал по дивану. После него все постельное белье было в шерсти, то еще удовольствие. Но, провертевшись полночи без сна, выпустила его из клетки и бросила в ноги покрывало. Он тут же прискакал, свернулся калачиком, и я все-таки задремала, упершись пятками в теплый бок.
Мысли, мысли…
Все в такую кучу. Мамина война за Сонину комнату. Недовольство Кати, владелицы клиники, что я в последнее время вечно то меняюсь, то не выхожу, то ухожу раньше. Развод и Сашкины фокусы. Совершенно чумовая неделя с Антоном – неужели всего неделя? Не может быть! Нет, даже и недели еще не набежало. Каждый день – как месяц.
И да, наш последний разговор, конечно. В первую очередь.
Это было так неприятно и тяжело. Но… хорошо, что он об этом заговорил. Лучше расставить все точки над i, чем прятать голову в песок по-страусиному.
Когда мы вернулись в воскресенье и я разговаривала с Ольгой, насчет пятерых детей и лабрадора, – это была шутка, конечно. Давнишняя, еще с младших курсов академии. Мол, увидишь в метро симпатичного парня и даже за самый короткий перегон между «Пушкинской» и «Техноложкой» успеешь нафантазировать свадьбу, пятерых детей и лабрадора. Но что там себя обманывать. Я хотела думать о будущем – с Антоном. И боялась думать.
Вот так, да, всего через несколько дней. Впрочем, знакомы-то мы уже почти три месяца. И все это время я не могла выкинуть его из головы, как ни пыталась.
Просто он был… мой. Ни больше, ни меньше. Ни с кем никогда я не чувствовала себя так легко. Обычно тяжело сходилась с новыми людьми, не знала, как и что сказать, как повернуться, какую рожу состроить. Всегда боялась, что они смотрят на меня и думают: боже, какая дура. А с ним – словно познакомились уже давным-давно и вдруг встретились снова. И я не боялась выглядеть глупой или смешной.
Секс… Казалось, за девять лет чего только не было. А оказалось, что как будто ничего и не было. Конечно, трое мужчин в анамнезе не такой уж богатый опыт, но все же можно понять разницу. Очень простую. Когда мужчина заботится о твоем удовольствии больше, чем о своем, тебе об этом – о своем – можно уже не думать. Зато можно подумать о его удовольствии. Ясное дело, трудно отдавать, ничего или почти ничего не получая взамен.
Я вспомнила Ольгины слова про собак и падаль. Умела она это – сравнить ярко и метко. И вопрос теперь стоял в том, какая именно собака Антон и что я для него: косточка, которую он будет грызть всю жизнь, или вырезка в миске, которую запросто променяет на дохлую лягушку в придорожной канаве. Кем были для него все его женщины? Игрушками на время – или же просто ни одна из них не оказалась той, которая по-настоящему нужна? Я надеялась на второе, но мы были слишком мало знакомы, чтобы знать наверняка. И даже если так – нужна ли ему именно я?
А еще я прекрасно отдавала себе отчет: как бы ни подходили мы друг другу, как бы ни было между нами все идеально, эта тема навсегда останется нашим подводным камнем.
Антон был прав. Если б я поехала на машине, ничем хорошим это не кончилось бы. Ощущения после бессонной ночи и всех этих переживаний были как во время вялой панической атаки. Ладно хоть никаких тонких манипуляций с утра не потребовалось, обычная рутина.
Когда он за мной приехал и зашел в клинику, сначала на секунду шевельнулась досада: ну вот, теперь мне все кости обглодают, как пираньи. И сразу же: ну и пусть. Вот когда Федор за мной приходил и обо мне сплетничали, было действительно неловко. А сейчас – да на здоровье.
– Я с тобой, конечно, не пойду, – сказал Антон, когда мы сидели в коридоре перед «залом заседаний», а на самом деле – крохотной комнаткой с парой деревянных скамеек. – Здесь подожду. Будем надеяться, что не придет, и на этом все благополучно закончится.
Не успел он договорить, как в конце коридора показался Сашка. Антон крепко сжал мою руку.
– Справку не забыла?
– Нет.
Я даже пожалела, что синяк на скуле замазала и запудрила, чтобы не сверкать на работе. Был бы еще один аргумент, к справке.
Подойдя ближе, Сашка посмотрел на нас с наглой усмешкой – зная, что здесь ему ничего не грозит. Я почувствовала, как напрягся Антон. Как пес, у которого шерсть на хребте дыбится жесткой щеткой. К счастью, в этот момент нас с Сашкой позвали в зал.
Антон как в воду смотрел. Справку об уважительных причинах своей неявки Сашка не принес, но все равно попросил срок для примирения. Я задохнулась от злости и уже полезла в сумку, но судья посмотрела на него, насмешливо оттопырив губу.
– Гражданин ответчик, если б вы явились сразу, я бы вам срок дала. А так у вас была возможность помириться и без срока.
Она стукнула молоточком по подставке и объявила наш брак расторгнутым. Однако не успела я обрадоваться, как выяснилось, что решение вступит в силу только через месяц, а до тех пор любая сторона может подать апелляцию.
– Не советую, – добавила судья, повернувшись к Сашке. – Не поможет. Если жена с вами жить не хочет, все равно не заставите.
– Довольна, сучка? – прошипел он, когда мы вышли в коридор.
– Пока еще нет. Но буду, – отрезала я и подошла к Антону.
– Подожди минутку, – он в три шага догнал Сашку.
Тот обернулся со злобной миной, Антон сунул ему в руки какие-то листки в файле и что-то сказал тихо. Сашку аж перекосило. Свернув файл в трубку, он быстро пошел к выходу.
– Что там такое? – спросила я, глядя ему вслед.
– Маленькое досье, – усмехнулся Антон. – Собрали добрые люди. С картинками. Надеюсь, этого будет достаточно, чтобы он больше на сто километров не подходил. Так… – он посмотрел на часы. – Сейчас я тебя домой заброшу, а в четыре мне надо свою пенсионерку откатать на Приморском. Часиков в шесть за тобой заеду. Пойдем уже куда-нибудь в конце концов, надо это дело отметить. Куда ты хочешь?
– Не знаю, – у меня пошла обратная реакция: хотелось упасть и тихо сдохнуть. – Нечего пока отмечать, только через месяц в силу вступит.
– Ничего, через месяц еще раз отметим.
– Тогда куда-нибудь, где тихо. И народу поменьше.
– Ладно, подумаю, – кивнул он.
Пока Антон раскатывал свою ученицу, я бревном лежала на диване в полной прострации, пялясь в потолок и поглаживая Тошку.
Молодец, Наточка, королева оленей. Пол-интернета перечитала, а про срок вступления в силу решения протупила. Оставалось только надеяться, что Сашка не подаст из вредности апелляцию. И утешать себя тем, что, если бы он не возражал против развода или пришел бы на первое заседание, нам дали бы на раздумья три месяца, и тогда бы все растянулось еще больше.
Только минут за пятнадцать до возвращения Антона я отодрала себя от дивана и кое-как навела красоту.
– Отлично выглядишь, – заявил он, осмотрев меня с ног до головы. – Готова? Идем.
– И куда мы?
– Здесь недалеко, пешком дойдем.
Я была заинтригована. Держась за руки, мы прошли дворами, пересекли сквер, обойдя пруд, и очутились у псевдонемецкой стекляшки.
– «Баден-Баден»? – фыркнула я. – Серьезно? Мне казалось, что это какой-то жуткий шалман.
– Не была, а говоришь. В прошлом году день рождения отца здесь отмечали. Очень даже пристойно. В выходные надо заказывать столик, а по будням тихо.
Снаружи ресторан действительно выглядел пошло-претенциозно, как надутый из жвачки пузырь, но внутри оказалось неожиданно уютно.
– Нам куда-нибудь, чтобы музыка не по ушам, – попросил Антон подошедшего метрдотеля.
В полутемном зале, отделанном деревом, было занято всего два столика. Музыка доносилась откуда-то издалека. Вокруг на полках стояли всевозможные раритеты советских времен.
– А ты знаешь, действительно симпатично, – призналась я, разглядывая дисковый телефонный аппарат.
– Скажи, а ты в принципе не любишь там, где шумно, или только сегодня в раздрае? – спросил Антон, когда нам принесли по бокалу вина.
– В принципе. Я такая асоциальная зверюшка. Наверно, мне вообще легче с животными общаться. Не люблю все это – толпы народу, незнакомые компании.
– Как же ты согласилась со мной на дачу поехать? В незнакомую-то компанию?
– Ну… – я отпила глоток. – Наверно, что-то подсказало, что четвертого шанса не будет. Три – это и так за гранью возможного.
– Видимо, что-то там, – Антон неопределенно махнул рукой вверх, – очень хотело нас свести. Я тоже клубняк не особо люблю. Но, скорее, потому, что обожрался. Пока в группе играл. Кстати, может, сделаешь исключение? Я тебя хотел пригласить на следующей неделе. В «Черном лисе» играть будем. Но там сравнительно камерно.
– Так ты в группе играешь? – удивилась я. – Ты не говорил. Конечно, приду.
– Подменяю басиста. Он у них такой… своеобразный. То в запое, то на Гоа дзен ловит. Но совсем его выгнать не хотят. Так что я – штатный запасной. Это моя университетская группа, «Черная жара».
– Ой, мама, – я не смогла удержаться от смешка в ладонь.
– Да, есть маленько. Не я придумал. Понимаешь, для меня это просто хобби, а для них работа. Они готовы за гроши по ебеням ездить на гастроли, но это не мое. Порепетировать, поиграть где-то пару раз в месяц, на джем собраться – нормально.
– Ты учился?
– Музыкалку окончил, – кивнул Антон, поглаживая и перебирая мои пальцы, от чего по спине бежали щекотные мурашки. – Гитару. А ты нет?
– Два года мучила аккордеон, – вздохнув, созналась я. – Потом сказала, что лучше его сожгу. Теперь, наверно, даже и не вспомню, где у него что. Хотя на пианино иногда тянет что-нибудь простенькое на слух подобрать.
Это тоже было для меня в новинку. С Сашкой мы в рестораны ходили есть и попутно забивали эфир какими-то разговорами ни о чем, чтобы не молчать. Сейчас все было иначе. Ну да, мы что-то ели, очень даже вкусное, пили вино, потом кофе. Но главное – разговаривали, смотрели друг на друга, прикасались – будто случайно сталкиваясь руками, ногами под столом. Это была такая тонкая, долгая прелюдия, когда, вроде бы, ни слова о сексе, но все только о нем – каждым взглядом, каждым жестом.
– Пойдем? – спросил Антон. – Половина двенадцатого, через полчаса закрываются. Ты завтра как?
– С трех. А ты?
– У меня в десять долбанутый во всю голову мальчик Славик на Бухарестской, но я его передвину на попозже. Останусь у тебя?
– Конечно.
Мы шли, не торопясь, словно специально оттягивая то удовольствие, которое ждало дома. Останавливались поцеловаться в темных закоулках, как школьники.
– Знаешь, Антон, – сказала я, обняв его за талию под курткой, – я, конечно, полностью выдохну, только когда получу свидетельство о разводе и штамп в паспорт, но все равно сейчас такое чувство, словно камень свалился.
– У меня тоже. Вроде бы и понимал, что это уже формальность, но… Как будто ты еще не совсем моя. Кстати, ты помнишь, какой завтра день? То есть уже почти сегодня, через десять минут наступит?
– Какой?
– Ровно три месяца, как чья-то мохнатая лапа поймала меня за штаны. На Чернышевского.
– Точно, – рассмеялась я.
Обладатель мохнатой лапы – четырех мохнатых лап, хвоста и наглой морды! – был очень недоволен, когда его выпустили из клетки, покормили и загнали обратно.
«Что за дела, чуваки?! – ясно слышалось в его возмущенном курлыканье. – Вы что, совсем охренели?! Ну погодите, я вам устрою веселые горки, только выпустите! Все перестираю и попрячу, черта в ступе вы у меня чего найдете!»
Мы, наверно, и правда совсем охренели, но нам точно было не до него. Только в одну короткую паузу Антон поинтересовался, переводя дыхание:
– Не стыдно, мамо? Ребенок плачет, а ты тут разврат устроила.
– Ничего, – я ущипнула его за живот, – у ребенка зимой тоже гон будет. Начнет насиловать всю живую и неживую природу подряд. Вот тогда и посмотрим, кто в танке.
Утром я проснулась в состоянии такого острого счастья, что, казалось, его невозможно вынести. Только если взлететь и обнять весь город. Рот сам собой растекся до ушей. На улице моросил дождь, но ощущение было, как будто во всю светит солнце.
Антона рядом не обнаружилось, с кухни доносилось какое-то шебуршание, коротко свистнул чайник. Шаги в прихожей, тихо открылась и закрылась дверь.
Куда его, интересно, понесло? Курить на лестницу?
Тут я сообразила, что с понедельника ни разу не видела, чтобы он курил. И дымом – свежим – от него не пахло. А ведь на даче тянул одну за другой, и мне это жутко не нравилось. Интересно…
Я осторожно высунула нос из комнаты. Тошка полоскал в тазу кусок колбасы. Украл или Антон дал? Да какая разница. На кухне под крышкой пыхтел, доходя, омлет. Куртки Антона в прихожей не было, ключей в анти-Тошкином ящике тоже. Хватит мне времени добежать до туалета, почистить зубы и притвориться спящей?
Я успела. Юркнула под одеяло, когда в замке повернулся ключ. Зажмурилась, пытаясь дышать ровно. Открылась дверь комнаты, Антон сел на край дивана. Что-то шуршащее, шелестящее опустилось на грудь. Тонкий горький запах защекотал ноздри.
– Не притворяйся! – холодные руки пробрались под одеяло, губы коснулись моих губ. – Я знаю, что не спишь.
Огромное, лиловое, пушистое – хризантемы! Мои любимые!
Я кое-как пристроила цветы на тумбочку и потянула Антона к себе:
– Иди сюда!
– А завтрак в постель?
– Потом. Тебя я хочу больше.
– Черт, до чего приятно это слышать, – он стащил через голову свитер. – Ну как я могу отказать даме?
Легко кольнуло, но я оттолкнула мысль, не дав ей принять форму. И тут же все исчезло, растворившись в томительно сладком наслаждении.
25. Антон
Первая наша ссора приключилась через неделю. Ну… не ссора даже, скорее, небольшая терка из-за недопонимания. Пошел процесс тонкого тюнинга. Да и не было бы ничего, если б кое-кто не вздумал изображать то ли стыдливую ромашку, то ли самоотверженного героя.
Вообще все у нас шло настолько идеально, что пугало. Это в человеческой натуре: пугаться, когда все слишком хорошо, и ничего тут не поделаешь. В чем подвох, господа? Как никакого подвоха?! Так не бывает!
И тем не менее… что-то подсказывало: беспокойство мое не напрасно. После того раза, когда я, не послушав интуицию, уехал домой, решил, что буду относиться к подобным, пусть даже очень смутным, ощущениям с большим вниманием. И вот сейчас что-то тревожило. Как пыль на экране монитора. Как яблочная кожура, прилипшая к нёбу.
Мы виделись каждый день. Иногда я забирал Наташу после работы, иногда приезжал к ней вечером. Когда-то оставался на ночь, когда-то нет. В ее выходной, пользуясь последними ясными днями, мы поехали на залив, целый день гуляли, потом вернулись ко мне и занимались любовью – как родители, сбежавшие ненадолго от детей. Не то чтобы Тошка нам мешал… да ладно, мешал иногда своим настырным скулежом, чего уж там. Но куда деваться? В общем, ночевать у меня она не осталась, поехала к нему.
Со временем творилось что-то странное. Когда мы были вдвоем, оно стремительно сжималось в точку. Как будто я только входил в квартиру – и вдруг сразу почти утро, и надо хотя бы пару-тройку часов поспать. А потом оборачивался назад и не верил, что прошла всего неделя… две недели. Этого просто не могло быть, потому что они вместили в себя столько, сколько не влезло бы в полгода. Даже не событий – мыслей, чувств.
Разговаривали, разговаривали… Что-то обходили стороной. Осторожно – как по болоту, нащупывая твердую почву. Секс… Не хотелось ни с кем сравнивать, но иногда невольно получалось. Может, с точки зрения техники что-то бывало и не так, но это ничего не значило – мы еще только узнавали друг друга. С точки зрения эмоций – ни с кем не сравнимо. По тональности… Если с Валерией это был однозначно «темный» секс, с Наташей так же однозначно «светлый». Ночь и день. Валерия отжирала силы до последней капли, Наташа давала их столько, что хоть горы ворочай.
Но было кое-что еще. Когда мы молча сидели или лежали в обнимку. Или шли, держась за руки. Я не смог бы описать словами, но это было проникновение, слияние, растворение не менее глубокое, чем во время секса. А может, и глубже, полнее.
Это были как будто три уровня: информация, секс, чувства. Ментальный, физический и эмоциональный. И я не мог понять, на каком из них окопалась эта заноза. Возможно, на всех сразу. И дело было не только… точнее, не столько во мне, сколько в Наташе.
Как будто я предложил ей себя: бери со всеми потрохами. А она стояла и думала, брать или нет.
Концерт в «Лисе» у нас был в пятницу. Наташа работала с утра, и я вечером заехал за ней домой, чтобы отвезти в клуб. Она уже была готова, Тошка – накормлен и сидел, обиженный, в своем гнезде. И что-то мне с порога в ней не понравилось. Хотя, вроде, все в порядке, с улыбкой.
Чай тоже хорош горячий. А на градус ниже – уже хоть выливай.
– Наташ, все нормально? – я взял ее за плечи, посмотрел в лицо.
– Нормально, – слишком бодро, слишком честно.
Ни хрена не нормально!
По дороге разговаривали – о клубе, о группе. Я все время чувствовал напряг с ее стороны, и это раздражало. Как будто на веревке ее тащил.
Черт, успокойся, придурок. Она же русским языком сказала, что не любит тусовки. Но решила сделать тебе приятное. Зацени. Даже если это одноразовый аттракцион невиданной щедрости. Хорошо, когда твои интересы разделяют, но у каждого должно быть свое личное пространство, куда другой может из вежливости иногда заглянуть одним глазком.
Когда я пел у Лехи на даче, Наташа смотрела на меня с таким восторгом, что внутри все дрожало. А сейчас весь вечер просидела скучная, глядя куда-то сквозь пространство. Если вдруг ловила мой взгляд, спешно пыталась надеть улыбку, но ни разу не успела вовремя.
После концерта мы собирались в лофт к Митричу на небольшой джем. Это была давняя традиция, но в последнее время как-то не удавалось состыковаться всем вместе, с ребятами из других групп. Наконец-то все удачно совпало, и, конечно, я хотел поехать, но это было как раз то, чего Наташа не любила: шумно, многолюдно. К тому же накурено, пьяно и черт знает что еще.
– Поедем, – она равнодушно пожала плечами. – Мне завтра после обеда на смену.
– Послушай, – это нравилось мне все меньше и меньше. – Ты как будто мне одолжение делаешь.
– Антон, ну что ты ко мне прицепился? – она раздраженно поморщилась. – Какие одолжения?
Я?! Прицепился?! Интересное кино!
Всю дорогу мы молчали. Настроение падало… ну, в общем, стремительным домкратом.
Когда мы добрались, дым уже стоял коромыслом. Выглядело все это небольшим филиалом ада. Я быстренько познакомил Наташу с Митричем и еще десятком человек. Усадил на диван, добыл ей чипсов и банку пива и пошел к своим. Пришлось дать себе очень основательного мысленного пенделя, чтобы встряхнуться и поймать бешеный ритм импровизации.
Впрочем, я то и дело с него сбивался, стоило посмотреть на Наташу.
Как там это было? У Масяни депрессия. Что-то серьезное – или так, мировая скорбь?
– Енот, похоже, мы твоей телочке не нравимся, – подколол Митрич, хорошо уже бухой.
Ясный перец, небось, только и разговоров по углам. Енот с тепешками в люди обычно не выходил. И уж точно друзьям их не показывал. А тут извольте, явился со своей девушкой, а та сидит сычом в углу, словно из дикого леса.
Всплыло редкое желание накатить как следует, но вот тогда уж мы с Наташей точно поссорились бы. Да и Мица бросать на Полюстровских пустырях не хотелось.
Где-то к часу веселье зашло на ту стадию, когда всем уже на всех плевать и все забыли, зачем собрались. Я зачехлил гитару, откопал в свалке наши куртки и вытащил Наташу на улицу. Пока мы шли до машины, она еще пыталась что-то такое сконструировать на лице, но как только отъехали, выпустила на свободу присномученицу.
Я и так уже был на взводе, но тут меня тупо прорвало. И хоть улицы были почти пустые, ругаться за рулем все равно не стоило. А до дому я бы это не довез. Поэтому припарковался у поребрика и повернулся к ней.
– Ну и?
Она молчала, закусив губу, как партизан на допросе. В свете уличного фонаря глаза блеснули близкими слезами. Вот только этого не хватало!
– Да ядрена вошь, ты можешь объяснить, в чем дело? – я едва сдерживался, чтобы не заорать. – Я тебя что, заставлял со мной идти? Предложил – ты согласилась. На хрена ж мне такие жертвы, чтоб ты потом цирк с конями устраивала?
– Я… мне… нехорошо, – почти шепотом сказала Наташа, глядя себе под ноги.
– Что тебе нехорошо? Это мне, знаешь, нехорошо, что весь вечер как идиот…
– Живот… болит.
– С хрена ли?
И тут до меня дошло!
Едрить твою налево!
Мог бы и догадаться. Хотя как? Я что, ясновидящий? На ней написано? Красные флажки из ушей торчат? А сказать по-человечески нельзя было?
Любые отношения, перешедшие на горизонтальный уровень, за исключением одноразовых, конечно, в течение месяца на это наталкиваются. Может, персонально мне так не везло, но каждый раз это был перформанс различной степени жеманства. Нет, я не думал, разумеется, что кто-то скажет: «Слушай, у меня месячные, живот болит. Так что давай я тебе по-быстренькому минет сделаю, а потом закажем пиццу и кино посмотрим». Но краснеть и глазки смущенно опускать: «ах-ах, ты знаешь… извини…» – это тоже днище. Прямо как «феи не пукают».
– Наташ… – орать мне сразу расхотелось, но раздражение все равно плескалось серной кислотой на уровне ушей. – Ты могла мне об этом сказать, когда я за тобой приехал. А еще лучше – позвонить, и я бы не приезжал. Это не последний концерт. А даже если б и последний – ну и что? И я бы пережил, и ты тем более. Кому ты лучше сделала? Да никому. Наоборот. Или ты тупо стеснялась сказать?
Она уставилась в окно, но я довольно резко развернул ее к себе.
– Послушай, подруга. Я достаточно большой мальчик и приблизительно представляю, как устроены женщины. И мог бы тебе грубо объяснить, почему твои месячные для меня ни разу не проблема. Как будто ты только вчера девственность потеряла, а сегодня вдруг эта тема возникла. Или ты правда думаешь, что заниматься оральным сексом и детально его обсуждать – это нормально, а сказать про самую обычную и естественную вещь – ужас-ужас?
Впрочем, промелькнула мысль, если твой мудак в это время обходил тебя по дуге с брезгливой мордой или наоборот требовал исполнять супружеский долг, невзирая ни на что, тогда понятно. Тогда действительно ужас-ужас.
– Антон, ну что ты несешь? – даже в полумраке было видно, как она покраснела. – Разумеется, сказала бы… потом. Просто у меня очень сильно живот болит. Так, что просто сдохнуть. Каждый раз. Кеторол в первый день колю. По силе это как морфий, только не наркотик. Перед выходом уколола, но почему-то не взяло. Может, просроченный или левый, не знаю.
– Ну елки! – возмутился я. – Почему не сказала-то, можешь объяснить? Сразу поехали бы домой. А так еще столько времени терпела.
– Но ведь ты же хотел туда, на сейшен. Подумала, что сяду в уголке тихонько, как-нибудь. Откуда я знала, что со стороны так заметно. И что все будут на меня пялиться.
– Глупенький маленький мыш! – коробка мешала мне прижать Наташу к себе, но я наклонился и поцеловал ее. – Никогда так больше не делай, ладно? Хотел – не хотел… Ты для меня важнее. В конце концов, я просто мог вызвать тебе такси. А сам бы домой потом.
– Об этом я тоже не подумала, – со вздохом созналась она. – Извини.
– Все, проехали, – я поцеловал ее еще раз и завел двигатель. – Пожалуйста, говори мне все. Я за этот вечер чего только себе не придумал.
Потом, дома, мы лежали в постели. Положив Наташе одну руку на живот, как грелку, второй я осторожно растирал ей поясницу.
– Спасибо тебе, – пробормотала она, засыпая.
Кто бы знал, как я ее хотел в тот момент. Аж в глазах темнело.
– Спи, мой хороший, – я осторожно коснулся губами ее волос. – Спокойной ночи!
