Текст книги "Смерть в квадрате"

Автор книги: Евгения Кретова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

– Это не я, отпусти-те…

И заныл таким тонким и противным голосом, что Макс даже отшатнулся и недоверчиво присмотрелся к парню – это точно выплескивалось из его глотки? Оказалось, точно – и звук. И сопли, и слюни, стекавшие на покрасневший при падении подбородок, были собственностью Василия Нелейко, продолжавшего голосить:

– Это не я, меня Соро́в попросил.

Вокруг них начала собираться толпа. Лента встала; кто-то из сотрудников попытался вернуть на место сорвавшиеся с нее чемоданы, но махнул рукой – в зале сейчас происходили дела поинтереснее. А перепутанные вещи еще актировать придется.

Макс подбоченился – в пылу погони он сам не заметил, как запыхался, и теперь, осознав это, мучался от удушья и миллиона уколов в правом боку. Чуть скрутил корпус и шумно выдохнул:

– Соров? Кто такой?

– Гриша Соров, мой сосед по общаге… Он мне и сунул этот чёртов пакет, – пацан продолжал хныкать. – Вызвал по мобиле в начале смены, сунул в руки… А я че? Мне что с этим делать?

– В полицию, например, отнести. – Это хмуро предложил капитан Федорченко.

Нелейко прекратил выть, вылупил глаза:

– Я че, стукач по-твоему?! Гриха дружбан мой! Он бы мне такую подставу не сделал!

Макс покачал головой:

– Он тебе другую подставу организовал, покруче: объяснять, откуда у тебя окровавленные вещи, теперь придется тебе, прикинь?

Парень побледнел:

– Окровавленные? Я думал… – он растерянно потупил взгляд.

– То есть ты в пакет заглянул, увидел, что там окровавленные вещи и подкинул их в чужой чемодан.

Студент взвился:

– Откуда я знал, что они окровавленные?! – У него от усилия выглядеть правдоподобным покраснели уши. – Ну, что эти пятна – кровь?! Откуда я мог знать…

– Потому что они пахнут как кровь?

Пацан покрылся пунцовыми пятнами:

– Ничем они не пахли! И вообще… У меня насморк! Аллергический! – он гордо вскинул голову. – Не мог я ничего по запаху понять.

– Допустим. А зачем в чемодан подбросил? – повторно спросил Глеб заданный Максом вопрос.

– А что мне еще с ними делать? – повторно ответил то же самое Василий.

Макс, наконец, отдышался и смог медленно выпрямиться. Он какое-то время прислушивался к себе, ожидая, что остролапая сколопендра снова оживет в его боку и примется за старое, но та, кажется, успокоилась.

– Почему просто не выбросить вещи? – спросил он.

Парень указал подбородком куда-то в потолок.

– Так это… Проверять же станут, а кругом камеры. Вычислят вмиг. Оно мне надо?

– И ты решил воспользоваться единственным помещением, не оборудованным камерами видеонаблюдения? – догадался Макс.

Парень кивнул и тут же пожал плечами, затянул уже знакомое:

– Ну а что мне еще было делать…

Макс с Глебом переглянулись: разговор заходил в тупик.

– Как тебе удалось?

Нелейко фыркнул:

– Да что там делать? Ибрагимов свои контейнеры на питерский рейс собрал и отправился сопровождать погрузку. Толян в туалет отлучился, я остался ждать диспетчера. Этот ваш чемодан в особой секции был как потеряшка. Отогнул край пленки, разрезал ножом со стороны молний да пристроил пакет… Делов-то.

Макс прищурился:

– Врёшь, не так было.

Нелейко уставился на него с долей неприязни, покраснел:

– ОК, признаюсь, сначала косметичку вытащил, на её место впихнул… Вот люди, до отказа чемоданы набивают, замок едва застегнулся…

Макс припечатал его взглядом:

– Это я у тебя ещё и прощения просить должен?

– Подавись ты своим прощением, – парень стушевался.

Макс прикрикнул:

– Куда косметику дел?

Нелейко поморщился:

– Да выбросил я её, конечно, зачем мне девчоночьи штучки?..

В кармане Макса зазвонил мобильный.

– Да! – он сверлил взглядом Нелейко.

– С Настюшей всё в порядке, съездил – проверил, всё в ажуре…

Сердце, только что тяжело бившееся в груди, скрипнуло и остановилось на миг.

– Что?

Бочкин повторил. Макс тряхнул головой.

– Тимур, что с Настей?

– Вот черт… а ты не в курсе? – голос Бочкина стал тонким и виноватым.

– Нет.

– А… Ну…

– Тимур? Что с Настей, блин?

Бочкин заторопился:

– Да нормально все, в больницу положили, температурка-рвота-понос, всё в ажуре!

Сердце с грохотом запустилось, в ушах Макса звякнуло, стало больно под ребрами. Бочкин лепетал:

– Врач у нее мировой, я познакомился, заверил, что пара-тройка дней. И Настюша твоя новенькой уже будет! Всё под контролем, Макс, ну правда… Не молчи, а? Я ж не знал, что жена тебе ничего не сказала, спецом позвонил, чтобы ты не думал, что я своего слова не держу… Ты ж меня знаешь, Макс, знаешь ведь? Макс?..

Капитан Александров отмер, выдохнул:

– Точно все нормально там у них?

Бочкин оживился:

– Железобетонно! Все под контролем. Парни уже съездили, бульончик привезли, куриный, как доктор прописал, с сухариками…

– Бульончик с сухариками? Откуда?

– Так в столовке Мария Кузьминична наша наварила-насушила! Сердобольная женщина, говорю ж, под контролем у меня все…

Макс выдохнул с облегчением: надо не забыть поругать Аделию, что не сказала про болезнь дочери. А пока он вернулся к Нелейко, попрощался с Тимуром, который до самого отбоя рассыпался в заверениях, что не бросит в беде и одиночестве беззащитную женщину с малолетним больным «дитём» на руках посреди чужого города.

– Болтун, – проворчал Макс и отключился. Спрятал мобильный и подбоченился. Посмотрел на Нелейко: – Так теперь ты…

Макс подхватил его под локоть, потащил из сортировочной зоны; парень не упирался.

– Слышал? У меня дочь в больнице, а я тут с тобой по складам гоняюсь… А мне домой до зарезу надо, понял?! Рассказывай, как твоего Сорова найти.

Глава 16

Уже утром следующего дня после госпитализации Настя закатила скандал, что ее не ведут на море. Ревела так, что снова поднялась температура и открылась рвота.

– Солнышко, хочешь на море – давай не реветь, а лечиться, – предложила Аделия всхлипывающей дочери. Та обиженно отвернулась к стене.

Аделия положила прохладную руку на лоб, поцокала языком.

Дверь скрипнула, приоткрываясь – в образовавшуюся щель показалась курчавая голова Бочкина.

– Все, успокоилась? – спросил он, кивнув на спящую Настю. – Я вот все удивляюсь, откуда в таких маленьких тельцах, столько крика? Это ж взрослый не всегда так сможет, без особой подготовки-то…

Он осторожно просочился в палату.

– А вы откуда знаете, что она плакала…

Бочкин покосился на нее:

– То, что я слышал с первого этажа, деликатно «плачем» никак не назвать, – пробормотал он. Но спохватился, напоровшись на взгляд Аделии. – Да, я неважный отец, супруга мне об этом не раз говорила… Но я принес вам детское питание, которое вы просили, памперсы и перекус.

Он потряс пакетом-майкой, пристроил его на угол кровати.

Аделия поблагодарила, поднялась и направилась в коридор, поманив за собой Бочкина. Притворила аккуратно дверь, оставив узкую щель в палату.

– Что от Макса слышно?

– Работает, – с готовностью отозвался Бочкин и усердно закивал.

– Это я сама знаю. Когда освободится?

Бочкин посмотрел на нее с опаской и жалобно.

– Он старается, правда… Но там такая чехарда, в этом Челябинске: девушку вот только все видели, а потом вдруг резко перестали… Мистика какая-то.

– Никакой мистики нет, – отрезала Аделия.

Да, она гадала и держала салон магии, а еще она называла себя провидицей в пятом поколении Аделией Мило, в рекламных целях, естественно. И все это скорее подтверждало, что никаких сверхъестественных сил не существует. Есть сверхъестественная жадность, сверхъестественная доверчивость, а еще – сверхъестественная глупость. Но никакого отношения ни одна из них не имели к Божественному провидению. Это не отменяло убежденность, что жизнь во многом предписана и предопределена – нашим рождением, характером, воспитанием и устремлениями – и вот их-то Аделия и пыталась считать по картам. Для их чтения она и применяла два своих высших образования.

– Никакой мистики в том, что человек пропал, – она сложила руки на груди и помрачнела: этот парень ее будто бы боялся. И со своим комментарием о мистике определенно хотел наладить контакт с ней как с «человеком не от мира сего». – Просто кто-то плохо работает.

Бочкин криво усмехнулся:

– Это вы сейчас про Макса?

– Макс – отличный следователь. Поэтому в Челябинске сейчас он. – Она примирительно вздохнула. – Простите, я просто жутко устала от такого отпуска… Честное слово, уже хочется в промозглую Москву, в дождь и слякоть, но чтобы дома, вместе с мужем и дочь здорова… Спасибо, что принесли продукты и всё необходимое, не знаю, что бы я без вас делала.

Бочкин неожиданно покраснел. Оказалось, что такие импозантные молодые мужчины, внешне неприступные и обвешанные броней сарказма и цинизма, краснеют точно так же, как и обычные люди – сперва чуть оттопырились и будто налились кровью уши, потом краска расплескалась по щекам и медленно сползла на шею, оставив на лбу, по линии роста волос, бисеринки пота. Бочкин Тимур Альбертович краснел именно так. Он отвел взгляд, за короткое мгновение вернув себе самообладание, и взглянул на Аделию уже привычно.

– Еще что-то нужно? Я завтра на сутки заступаю, сам вряд ли смогу заехать, кого-нибудь пришлю.

– Спасибо, ничего не надо. Я надеюсь, что нас завтра уже выпишут.

Выписали их спустя еще сутки. И то врач бы подержал их подольше, но все отделение устало от воплей Насти.

– Ты решила, чтобы тебя здесь запомнили ужасным ребенком? – спрашивала ее Аделия.

Дочь она не узнавала – спокойный, самостоятельный ребенок в больнице продавил все возможные красные линии и откровенно измывался над взрослыми.

– Ты же понимаешь, что все твое поведение я запоминаю и принимаю к сведению, – говорила Аделия, натыкаясь на упрямое молчание дочери. – И нам придется работать над твоим поведением.

Дочь неохотно кивнула и призналась:

– Домой хочу…

До дома было почти две тысячи километров и четыре дня отпуска, которые тоже не хотелось упускать. Сошлись на доме, которым стала сейчас гостиница. Врач сперва настаивал на продолжении лечения, но температуры у Насти уже не было, боли ушли, а крик продолжался. Обреченно вздохнув, он подписал заключение.

Аделия заглянула ему в глаза:

– Обычно она так себя не ведет.

Тот недоверчиво кивнул.

– Нет, правда. Настя – очень спокойный ребенок.

– Что ж, значит, мне повезло понаблюдать за всеми ее бесами, – вздохнул врач. – Больничная атмосфера этому способствует, вынужден признать.

И бесполезно было что-то объяснять. Но Аделия не обманывала ни себя, ни лечащего врача – едва дочь ступила за порог больничной территории, она успокоилась, заулыбалась. Аделия собралась прогуляться пешком по набережной, но ее окликнули – из машины ДПС выскочил водитель, на ходу отбрасывая в мусорный контейнер упакованную в крафтовую бумагу самсу.

– Аделия Игоревна! Садитесь, я вас подвезу!

«Бочкин», – догадалась Аделия с некоторой долей обреченности. Полицейский к ней подбежал, а она представила, как с ветерком проедет по городу с мигалкой. Детская мечта, так и не случившаяся в ее жизни даже после замужества со следователем Следственного комитета. Девушка прищурилась, почувствовав, как насторожилась дочь – ее ручка похолодела и будто бы стала деревянной.

– Не стоит, правда, – она заметила, как от ларька, заметив их, двинулся второй полицейский. – Я очень не хочу вас отвлекать от работы. Да и представляете, что обо мне подумают в гостинице, когда я подкачу к крыльцу на машине ДПС?

Парни переглянулись.

– Нас Тимур четвертует и скормит хозяину вот этого самого ларька, – признался тот, который подбежал к ней первым.

Аделия его успокоила:

– Не переживайте, я его предупрежу, что вы разве что силой меня не усадили в свой… транспорт. Нам правда хочется прогуляться.

– Да где тут гулять-то…

Аделия взмолилась, надеясь, что патрульные не станут спорить и её сопровождать. Но, хвала полицейским сводкам, у них заработала рация, и Аделия, махнув рукой, поторопилась к автобусной остановке. Второй полицейский ее остановил:

– Аделия Игоревна, напрасно упрямитесь, вы до отеля будете часа два добираться по сочинским пробкам, а наш автобусный парк – это вам не московские электробусы, в них и кондиционеров-то нет. Хотите погулять, гуляйте. Мы вас поближе к отелю подбросим, а дальше – гуляйте, сколько вам захочется. И вам хорошо, и нам спокойнее.

Этот полицейский мог быть убедительным. Аделия засомневалась, кивнула на говорившего по рации напарника:

– Совестно, что от работы отвлекаю.

Полицейский лучезарно улыбнулся:

– Окститесь, Аделия Игоревна, все успевать – наша работа. Посмотрите на ситуацию с другой стороны – сколько у нас будет хлопот, если вы заблудитесь или у дочки вашей осложнение случится. А мы вашему мужу обещали, между прочим.

Он подмигнул Насте. Полез в нагрудный карман и достал из него фигурку хрустального лебедя. Тот заиграл всеми цветами радуги на раскрытой ладони полицейского. Дочь ахнула. Схватила фигурку и сама пошла за ним.

Полицейский с осуждением пробасил:

– А вот с дочерью советую поговорить: не стоит брать от посторонних никакие игрушки… Сами понимаете.

Аделия подхватила дочь:

– Она так-то осторожная, – в который раз уже за день она извинялась за поведение дочери, – но соблазн велик. Фигурка больно хороша… и сверкает.

Полицейские оказались правы – Сочи стоял в пробках. Узкие улочки, закованные с одной стороны горами, с другой – морем или жилыми кварталами, гудели клаксонами, рассыпались окриками таксистов. Море на все это смотрело со снисходительным блеском, у него были свои заботы.

– Адочка, какое счастье, что у вас все в порядке! – Валентина Николаевна будто бы поджидала ее в фойе, бросилась к ней. – Как вы? Как Настюша?

– Выздоравливаем, – Аделия с удивлением обнаружила, что рада даже соседке. – Я занесу вещи в номер, переоденусь, и мы спустимся вниз, надо заказать Насте диетическое меню.

Валентина обрадовалась:

– Конечно-конечно! Я предупрежу администратора… – она понизила голос: – Они, признаться, очень не хотели бы, чтобы вы жаловались на их питание, так что готовы на любые ваши требования.

– Это ваша работа? – Аделия рассмеялась. – Все в порядке, я не собиралась жаловаться, врач сказал, что у нас традиционная адаптация к южному климату.

Но персонал отеля, в самом деле, проявлял повышенную заботу: Аделии помогли занести вещи в номер, где их ждал идеальный порядок, корзина с фруктами и набор термосов, чтобы наполнить их назначенным врачом питанием.

– Все за счет отеля, – сообщила девушка-администратор.

Аделия, признаться, была тронута.

Администратор приняла выписку Насти, скопировала пункт с назначенной диетой и исчезла из номера, оставив Аделию с дочерью одних.

– Ну, ты как? – Девушка села на угол кровати, усадила дочь на колени. Развернула к себе. Поцеловала лоб, все еще побаиваясь температуры – тот оказался прохладным. – Устала? Кушать хочешь?

Дочь призналась, что голодна. Аделия, в свою очередь, почувствовала, что съела бы кабана.

Наскоро переодевшись и умывшись, они спустились вниз, где в фойе в пестром костюме необъятного размера их уже поджидала Валентина Долматова.

– Администратор сказала, что повар приготовит бульон уже через несколько минут. Нас приглашают в кафе, обед принесут туда.

Они устроились за любимым столиком, с которого открывался успокаивающий вид на море. Белые плетеные зонты, уютные гамаки, растянутые между пальмами, покачивались на ветру. На площадке играли дети. Настя, съев несколько ложек бульона и подумав, отправилась к ним.

– Как вы? – Валентина выглядела обеспокоенной.

– Нормально, – Аделия улыбнулась. Она наблюдала за дочерью. В душе было спокойно, не хотелось бередить воспоминаниями о трех днях в больнице. – Лучше расскажите, какие тут новости? Как ваша дочь? Я снова ее не вижу.

Лицо Валентины изменилось. На мгновение оно превратилось в музейную восковую маску, взгляд увлажнился и остекленел – Аделии даже стало страшно за соседку, не заболела ли. Но та встрепенулась, сбросив с плеч оцепенение, вымученно улыбнулась:

– На яхте катается… С друзьями махнула в Новороссийск.

– На яхте? – Аделия не поверила своим ушам – такие прогулки были не из числа дешевых и доступных развлечений, а соседка вроде бы говорила, что стеснена в средствах.

Валентина же отмахнулась:

– Да, пригласил наш общий знакомый, владелец крупной строительной компании, очень хороший человек, надежный… Мы у него квартиру покупали, с тех пор дружим. Знаете, я иногда поражаюсь, насколько случайные знакомства оказываются долговечными: Илья Аркадьевич даже не забывает поздравить меня с днем рождения, всегда из поездок во Францию привозит мне марципаны из определенной кондитерской на окраине Парижа, там их готовят исключительно вкусно…

Валентина оседлала свой привычный «конек» – принялась рассказывать о себе, любимой. Как она ездила двенадцать лет назад во Францию, в Париж. Как Нелличка купила себе брендовую сумочку, которая стоила целое состояние, а она, Валентина, – марципаны. Они заблудились с Нелличкой, пошел дождь. А хозяин кондитерской уж закрывал, но увидел их и не смог пройти мимо, напоил горячим шоколадом, настоящим, а не каким-то там какао, угостил марципанами. Тончайший миндальный вкус, нежнейшая консистенция до такой степени врезались в память Валентине, что по возвращении в Москву она искала людей, вылетающих в Париж, и каждого просила заглянуть «к Жану» и приобрести для «русской Моны Лизы», как кондитер назвал Нелличку, коробочку с лакомством. Аделия, слушая рассказ пожилой дамы, не могла не отметить, что двенадцать лет назад с дочерью у той были более доверительные отношения.

Аделии в который раз стало жаль одинокую женщину – в который раз она содрогнулась от мысли, что ее тоже может поджидать вот такая же старость, с вечным ожиданием, что твой ребенок вспомнит о тебе, позвонит, уделит твоим заботам минутку, позволит тебе побеспокоиться о нем, принимая, но не отдавая ласку и родительское тепло.

– Вам стоило поехать кататься вместе с ними, – отозвалась она, встрев в короткую паузу в рассказе. – Вы тут скучаете, прогулка пошла бы вам на пользу.

Валентина рассмеялась:

– Да ну что мне там делать, у меня давление, меня укачивает. Так ехать – прогулку испортить. – Она взяла в руки бумажную салфетку и принялась делать из нее цветочек. – Быть обузой я не хочу, это самое неприятное, что может случиться в старости.

Аделия заупрямилась:

– Не соглашусь.

– Ой, не рассказывайте только о пресловутом стакане воды, который некому будет подать в старости, – Валентина взмахнула рукой, запустила получившийся вместо цветка самолетик в урну и поставила локти на стол. – Мне думается, значение этого стакана сильно преувеличено.

– Ну, это образ, – тихо проговорила Аделия, прислушиваясь к изменившимся, нервным интонациям соседки.

Та фыркнула:

– Какой такой образ? Образ зависимости? «Мой дядя самых честных правил» в современном варианте? – Она тряхнула головой. – Нет, стакан воды я и сама себе подам, а ребенок мой должен быть счастлив!

Аделия улыбнулась:

– А разве это не часть счастья – быть рядом с теми, кто дорог? Тем более, когда они нуждаются в опеке и защите, как когда-то наши дети нуждались в нашей с вами опеке и защите… По-моему, этот стакан воды – скорее символ сопричастности, а не зависимости. Мне нравится думать, что я этой сопричастности научу свою дочь, а она – своих детей. Круговорот счастья…

Валентина покраснела, этот разговор ей был неприятен, это очевидно, но Аделия специально не уходила от него, понимая, что за железной броней доводов прячется простое – она воспитала Нелличку так, что той и в голову не может прийти подать тот пресловутый стакан с водой! Признаться в правоте Аделии – это признаться в эгоизме своего ребенка, в его неблагодарности и порочности, равнодушии. А для последнего Валентина слишком обожала свою дочь.

Но продолжала она этот разговор не для того, чтобы что-то доказать Валентине, она хотела подобрать ключик к будущему разговору с Нелли, а в том, что он состоится, она не сомневалась дочь Валентины не может вечно гулять и развлекаться, когда-то она явится в отель, чтобы переодеться, отоспаться или перехватить какое-то количество денег – веселая жизнь обходится недешево.

По ее расчетам, Нелли было не больше двадцати пяти лет, а значит, ее поведение еще можно направить в русло заботы о матери. Нужно только понимать триггеры в этой паре женщин.

И Аделия их искала.

Впрочем, Валентина оказалась не настроена продолжать разговор. Она улыбнулась и поднялась из-за стола. Аделия впервые почувствовала на дне ее глаз ледяную злость. Стало не по себе.

– Голова разболелась, – процедила пожилая дама. – Поднимусь в номер, приму лекарство…

И, коротко кивнув, она удалилась.

Аделия проводила взглядом ее грузную фигуру, не в силах побороть собственное удивление. Она подозвала к себе официантку:

– Скажите, Лиза, – она прочитала имя миловидной девушки на бейджике, – а дама, которая со мной сейчас сидела, вы ее часто видите в кафе?

– Да, конечно.

– К ней заезжала девушка, примерно моего возраста, брюнетка. Как часто она здесь бывает?

Официантка задумалась, ответила с озабоченностью в голосе:

– Признаться, ничем не смогу вам помочь. Вероятно, она приходила не в мою смену. Никого, кроме вас и вашей дочки, я в обществе вашей знакомой не видела. Хотя иногда ваша знакомая заказывает ужин на две персоны, но, очевидно, съедает все сама… – Она улыбнулась и сделала шаг назад. – Прошу меня простить.

Она предложила Аделии коктейль. Та согласилась и попросила подогреть бульон для Насти. Подозвала дочь к себе и добилась, чтобы та пообедала. А, проходя мимо стойки регистратора, решилась на неслыханное: она попросила позвонить ей в любое время дня и ночи, когда к гостье из тысяча двадцатого номера приедет дочь. Аделия чувствовала, что ей необходимо поговорить с этой девушкой, и она уже придумала, как построить разговор, чтобы не испортить отношения матери и дочери еще больше.

Вечером Валентина постучала в номер.

– Вы ужинали?

Аделия и Настя уже поужинали. Уставшая и еще не окрепшая дочь крепко спала в кроватке. В номере был выключен верхний свет, торшеры оставляли уютные желтые круги на паркете и диванных подушках. На столике лежала раскрытая на самой интересной сцене книга, которую Аделия взяла почитать у администратора.

Валентина смутилась:

– Не буду вам мешать.

Она собралась уходить, но что-то изменилось в ее облике. Он стал нервным. Взгляд блуждал, улыбка казалась вымученной и неживой.

– У вас все в порядке? Что-то с дочерью?

Валентина окаменела. Вздохнув, она заставила себя кивнуть:

– Да. Она должна была позвонить сегодня, но не позвонила. Я все-таки волнуюсь…

– Может, стоит связаться со своим знакомым? С кем она катается на яхте?

Валентина покачала головой:

– Не хотелось бы его беспокоить по пустякам.

– Мне кажется, по пустякам вы бы не стали беспокоиться, – отметила Аделия. – Если есть основания, чем быстрее вы подключите специалистов, тем больше шансов найти пострадавших живыми и здоровыми, уж я-то это знаю не понаслышке.

Валентина нахмурилась, отвела взгляд:

– Вы намекаете на полицию?.. Нет, думаю, пока это преждевременно.

И поторопилась уйти.

* * *

Оставшись в одиночестве, Аделия приняла ванну. Через приоткрытую дверь она наблюдала, как спит дочь, но мысли то и дело возвращались к Валентине: что чувствует она, когда дочь раз за разом демонстрирует равнодушие? Что, собственно, за ним стоит, какие жуткие истории, конфликты, а, возможно, – и преступления скрывает эта семья?

Безусловно, и Аделия прекрасно отдавала себе в этом отчет, Нелли могла вырасти избалованным и эгоистичным ребенком, привыкшим, что мир крутится вокруг нее. Девушка может не предполагать, что мать ждет ее внимания, заботы, да хотя бы просто – общения. Патологический нарциссизм вкупе с эгоизмом – и вот получится «Нелличка».

Но гораздо чаще таким поведением близкие привлекают внимание к себе, они буквально кричат своими поступками о беде, которая происходит за стенами благополучного дома, в душах и головах.

Что служило причиной равнодушия в случае дочери Валентины, можно было лишь гадать.

Обернувшись в махровый халат и выйдя из ванны, Аделия заварила себе чай, вытащила из сумки небольшую свечу и плотно закутанный в темную ткань сверток. Удобно устроившись за журнальным столиком, она сделала несколько глотков еще горячего чая. С улыбкой втянула пряный аромат с нотками цитруса и бергамота, и, отставив кружку, чиркнула спичкой и зажгла свечу. К ненавязчивому аромату чая добавился обволакивающе мягкий, маслянистый, запах сандала и миндаля. Взяв в руки сверток, Аделия помедлила.

Бережно развернув его, расправила темный бархат и положила ладонь на стопку потрепанных гадальных карт. Выцветшие рубашки, скошенные и съеденные тысячами тасований, они приветливо подставили свои спины, зашептали едва слышно. Кончики пальцев согрелись, под ними – будто мягкий игольчатый ковер, где каждая иголка покалывала, разгоняя кровь Аделии.

– Что происходит между Валентиной и Нелли? – спросила она.

Она обычно так не делала – не спрашивала, о чем ее не просят и что ее не касается. Но здесь, растущее непонимание и беспокойство, приправленные сочувствием к одинокой пожилой даме, заставили Аделию все-таки задать картам вопрос.

Ответ ее шокировал. По нему выходило, что между Валентиной и ее дочерью никаких проблем нет. Идеальные отношения, основанные на доверии, взаимной любви и привязанности. Когда-то в прошлом, была больно ранившая обеих ситуация, связанная с мужчиной. Это мог быть отец и его болезнь. Вполне понятная ситуация, она сблизила женщин. Ведущей в их отношениях была Валентина, деятельная и безапелляционная Дама Мечей. Рядом с ней Нелли оставалась тенью, но, кажется, обеих это устраивало.

Заканчивался расклад картой из Старших арканов – Смерть, которая обещала преобразование.

Расклад оставил Аделию в недоумении. Она вытянула сигнификатор, который должен был дать ключ к раскладу.

– Час от часу не легче, – вздохнула Аделия, разглядывая изображение с двумя свитками в руках. Верховная Жрица, намекающая на сокрытое знании, тайне, которая тщательно скрывается семьей Догматовых.

Еще какое-то время рассматривая расклад и прислушиваясь к шепоту старых карт, Аделия выбрала из расклада старшие арканы и разложила их перед собой. Ложь, очень много лжи – вот, что видела Аделия вокруг Валентины. Неоправданные ожидания и бесконечное одиночество.

Она решила, что зря задала вопрос о Валентине – та не просила об этом, а значит, карты могут чувствовать праздное любопытство, с которым к ним обратилась Аделия.

Да, она верила в их сознание, объединенное сознанием тысяч страждущих ответов людей, что приходили к ним за советом, оставляя всякий раз частичку собственной души. Да и как можно не верить, когда у семидесяти восьми карт обнаруживалось собственное настроение, характер, они могли обидеться, если она не брала их с собой в поездку, могли хандрить, если им задавали слишком много вопросов, могли замкнуться, если не хотели говорить неприятные ответы, которые человек не был готов услышать.

Магия ли это? Аделия не была уверена; она даже думала, что сама приписывает картам свойства, которыми те не обладают. Но что делать с абсолютно верными прогнозами? Или списывать их на талант карт, или удостовериться в собственной гениальности и прозорливости. Аделия предпочитала верить в первое.

И потому сейчас, собрав карты, принялась тасовать колоду. Макс тоже не верит в карты, не верит в расклады, считая это ересью. Это и было ересью, если смотреть на них как на магический артефакт. Но карты придумывали не дураки. Каждая – тончайше выстроенный архетип, подсказанный реальной жизнью. Система знаков, сотни лет практики их прочтения. И то, что Макс не видит в этой системе знаков смысла, это не вина самих знаков. Для незнающих и иероглифы – просто красивые картинки.

Дама Мечей выскользнула, встав в перевернутую позицию… Аделия замерла, уставилась на карту. Сдвинула колоду и вытянула еще одну. Дьявол лег рядом с перевернутой Дамой Мечей.

Оставив их как сигнификатор, Аделия вытянула еще десять карт. Дама Мечей – угроза, в этом не оставалось сомнений. За её спиной змеилась Башня, из-под её ног сыпались мечи и потоками лились слезы. Эта была Дама, несущая смерть.

Аделия отшатнулась.

Максу угрожает опасность? В момент, когда выпала карта, она думала о Максе.

Почему-то она сразу подумала о нем – эти вещи, что обнаружились в ее чемодане, они появились неспроста, они могли быть посланием Максу. Они могли быть предупреждением. Это объясняло, почему Макс бросил все и принялся искать того, кто подбросил окровавленные женские вещи.

Аделия ахнула и отпрянула от столика – угроза могла быть адресована ей, вот почему Макс приставил к ней Бочкина, вот почему рядом с ней постоянно кто-то дежурит из полиции!

Как она могла быть так глупа, так невнимательна, чтобы не сложить два и два?!

Аделия поднялась и, схватив мобильный, вышла в ванную, притворила за собой дверь. Набрала номер Макса.

– Не спишь? – спросила.

– Ложился как раз, – бодро отозвался муж. В динамик прорывались звуки аэропорта.

– Врешь, – догадалась Аделия. – Будь осторожен, тебе может угрожать опасность!

Макс цокнул языком:

– Ты только сейчас поняла, что вышла замуж за следователя? Это для тебя такое шокирующее открытие, что ты проснулась почти в полночь? – голос Макса стал веселым.

Аделия разглядывала собственное отражение в зеркале – брови сомкнулись, на щеках заиграл румянец.

– Макс, я сейчас обижусь.

– Понял. – Макс куда-то шел, голос его немного срывался, а звуки аэропорта отдалялись. Послышался шум дождя и шелест проезжающих шин. Макс вышел на улицу. – Адель, я же не опер, я следователь. У меня самая нудная и спокойная на свете работа, я же рассказывал тебе. Все время в кабинете, с бумажками. Так что не волнуйся.

Аделия не хотела признаваться, но, видимо, у нее не оставалось выбора:

– Я гадала… Тебе угрожает Дама Мечей, она из твоего прошлого, очень зла на тебя, ненавидит… И она очень близко, готова нанести удар. – Аделия говорила быстро, будто боясь, что шлейф предсказания ускользнет от нее. Или Макс прервет ее, не дослушав. – И я подумала, что эти окровавленные вещи в моем чемодане, они могут быть каким-то знаком. И ты знаешь, что это за знак, поэтому сорвался из отпуска. Значит, угроза реальная…

Макс натянуто рассмеялся:

– Адель, ну ты как мое начальство прямо, они тоже в каждом чихе видят угрозу следователю и воспрепятствование отправлению правосудия… Но я тебе точно говорю, нет в этом деле никакого «дамского» следа. Я уже почти во всем разобрался, чес слово.

Аделия молчала. Она по памяти просматривала выпавшие карты. И чем больше думала, тем больше понимала – они говорят о вполне конкретных вещах.

– Это дама обижена на тебя из-за своего ребенка, Макс. Это мать кого-то из твоих подследственных, кого ты отправил в тюрьму. И эта женщина не в себе, Макс.