Текст книги "Брат-чародей"

Автор книги: Евгения Горенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 29 страниц)

И было во всём этом чувстве какой-то родственной близости и общности обратная сторона, которая часто проглядывает в семейных отношениях. Своих не только сильнее любят, но и острее ненавидят и больнее бьют. Вся история королевств Большого Круга была испещрена столкновениями и конфликтами друг с другом и друг против друга. Союзы заключались на время, а войны велись до конца. Побеждённая страна или целиком, или по частям проглатывалась более удачливыми соседями. Случаев, чтобы побеждённый народ смог вернуть себе независимость, практически не было. Медленно, но верно лоскутное одеяло Большого Круга превращалось в единое целое.

* * *

Весной 1146 года чародеи пытались разобраться с одним вопросом, одной задачей. Что можно сделать, чтобы если и не воспрепятствовать будущему столкновению Рении и Местании, то хотя бы не позволить довести дело до крайности? И ничего не могли придумать.

И как это часто бывает в тех случаях, когда решения задачи не видится даже в принципе, обсуждение то и дело соскальзывало в разные другие стороны. Однажды, когда ренийские чародеи в который скучный раз прибегли к избитому доводу – будущее вовсе не обязано соответствовать предсказаниям даже самых проницательных и поэтому всегда остаётся надежда – Сарж Слэм задумчиво обронил "ну да, впрочем, это ведь действительно так получилось прошлой осенью". Насторожившийся Айна-Пре, слово за слово, вытащил у него подробности. Оказалось, что дольдены тоже заметили слишком ощутимые несоответствия между своими прогнозами результатов столкновения соседей и тем, что получилось на деле. Сравнение первоначальных предвидений насчёт войны – тех, что дольденские и ренийские чародеи, независимо друг, сделали ещё в первые её дни – оказалось очень показательным по совпадению. Никаких стоящих объяснений, почему на деле всё оказалось совсем не так, дольдены не знали (или не захотели ими поделиться). Так что Айна-Пре пришлось пока довольствоваться только лишь ещё одним подтверждением его подозрений о том, что дело было нечисто. Но и только.

Зато Чи Наянь рассказала гораздо больше новых подробностей о последних днях Ясоты. Странных подробностей. Некоторые из них сложно было истолковать иначе, как то, что к её смерти приложил руку ренийский король. Дольдены не обвиняли его напрямую (и даже не передавали обвинений местанийского Круга), но в их осторожных речах было ясно слышно эхо гневных слов Лострека, брата Ясоты.

В долгом обсуждении не было не сказано ни слова о прошлогодних попытках Кастемы изменить ход событий. Эту его разочаровывающую неудачу ренийские чародеи, не сговариваясь, промолчали.

Так и не придумав ничего стоящего, совет выдохся. Сарж Слэм Вьюз и Чи Наянь всё хуже скрывали своё уныние. Единственный проблеск надежды смогла разглядеть Бри Ней Долл. На совещаниях она сидела в сторонке и мудро помалкивала, трезво оценивая свою неопытность и свой статус. За пределами же совещательной комнаты, не стесняясь, демонстрировала весёлость и любознательность. Последнее толкнуло её однажды утром присоединиться к Айна-Пре, которому нужно было выйти в город по своим делам, а первое позволило получить его на это согласие. Айна-Пре, уставшему от утомительно-бесплодных разговоров и укоров в глазах остальных дольденов, показалось вполне приятным общество молодой, не унывающей женщины, да к тому же ещё и симпатичной.

Они шли зеленеющим университетским парком; Айна-Пре вполуха слушал оживлённую болтовню Бри на школярскую тему о шестнадцати качествах мудреца, точнее, о четвёртом из них – "не можешь изменить ситуацию, изменись сам", и вполглаза наблюдал за вознёй возле чародейского домика. Приблизившись ближе, он разглядел, как под руководством Кемеши ученики выносят оттуда пыльные и тяжелые мешки. Чародейка заметила приближающегося Айна-Пре и не стала дожидаться, пока его вопрос оформится в слова.

– Вот, видишь, праздник ежегодной уборки. Освобождаем от мусора.

– Угу, – кивнул чародей и снова повернулся к Бри Ней Долл. Что-то в её словах вдруг показалось ему немного большим, чем просто юная демонстрация своих познаний. – К чему это всё рассказываешь? Что-то я тебя не пойму.

Молодая женщина слегка замялась.

– Ну раз уж мы ничего не можем сделать, чтобы спасти одну страну от завоевания другой, то почему бы тогда нам не подумать о том, как спасти хотя бы… хотя бы себя?

Чародей остановился. Несмотря на то, что на ежедневных многочасовых совещаниях каждый из них понимал, что на самом деле стоит на кону, разговор всегда шёл о том, как предотвратить войну. И мысли тоже бились только в этом же направлении. То, о чём сейчас говорила Бри, как-то проходилось мимо.

– Подожди-ка, детка…

Бри, воодушевлённая интересом многоопытного чародея к свом словам, даже не стала дослушивать, что именно «подожди», и живо продолжила свою мысль.

– Я и говорю, почему бы нам не придумать, как чародеи могут оторваться от гибнущего Круга? Чтобы, значит, не погибнуть самим?

– Да, детка, ну и задачки ты задаёшь, – широко улыбнулся Айна-Пре своей любимой, немного хищной улыбкой. В ответ уголки губ девушки дрогнули вниз. – Попробуй это придумай! Попробуй найти в реке ночной дождь!… Да только больше ничего другого не остаётся. Мы проверили все двери, ища выход. А вот эту – в эту мы ещё не тыкались. А вдруг, и правда, что-то получится? А?… Ты умница!

С последними словами Айна-Пре уверенно шагнул к ней, обнял за плечи и благодарно поцеловал.

– …Что это? – поднимая ладони к вискам, вскрикнула девушка.

Айна-Пре уже стоял в нескольких шагах от неё, внимательно прислушиваясь к окружающей мирной тишине.

– Это там! – быстро определил он источник ударившей по ним беззвучной волны. – Стой здесь!

Он бросился к флигелю, краем глаза успев увидеть, как подтверждением его догадки в ту же сторону, подняв юбки, быстро катится толстенькая Кемешь.

В здание он успел первым. Пустая прихожая. Приоткрытая в гостевую комнату дверь. В комнате, у большого окна, крепко сжав кулаки, стоит бледная Гражена.

– Ну я же говорила тебе, они там упадут! – из-за спины чародея раздался недовольный крик. Он обернулся. Дженева, по-бабьи взмахнув руками, бросилась к лежащей у противоположной стены блестящей луже стеклянных осколков.

– Что случилось? Дженева, отвечай, что случилось?! – гаркнул чародей.

– Я же говорила, – едва подняла она голову в его сторону и снова вернулась к своему занятию, собирать крупные осколки в подол фартука. – Полка-то узкая. А она наставила туда стаканов… Ну да, ещё и графин (с глубоким вздохом подняла она с пола изогнутую ручку голубоватого стекла). Я убиралась наверху. И как услышала этот грохот, так сразу и поняла, что это они. Гражен, ну думать же надо было!

– Что случилось? – запыхавшаяся Кемешь была не оригинальна в своём вопросе.

Айна-Пре спокойно повернулся к ней.

– Наша баронская дочка расставляла стеклянную посуду, не убедившись, захочет ли она там стоять. А когда всё навернулось, не нашла ничего лучшего, как психануть на всю улицу. Надо будет посмотреть, а не валяются ли у нас под окнами сбитые ею воробьи.

– Ладно тебе издеваться над человеком, – нахмурилась Кемешь. – С кем ни бывает… Чего стоишь? – обратилась она ко всё так же недвижно стоящей Гражене. – Сама виновата, сама и убирай.

Гражена вспыхнула лицом, но только на мгновение. На ватных ногах она пересекла комнату и присела рядом с Дженевой, уставившись на разгром.

– Ты не сиди. Лучше пошли со мной, я дам метлу и совок, – приказала ей Кемешь и, не дожидаясь, пока та встанет, вышла из комнаты.

Вначале Айна-Пре терпеливо дождался уходя Гражены. Потом он даже не сразу попросил Дженеву бросить собирать осколки и сходить предупредить стоящую на улице молодую дольденку, мол, всё в порядке. К счастью, та не стала медлить и к ещё большему счастью, похоже, даже не задумалась необычностью просьбы.

Оставшись один в комнате, он внимательно огляделся по сторонам – не видит ли его кто? – и осторожно шагнул к той самой злополучной полке, на которой ещё стояли редким строем остатки из набора на двенадцать персон. И, ещё раз нервно оглядевшись, быстро смахнул оттуда кусочки битого стекла, своим явственным наличием там нагло противоречивших рассказанной им версии о случившемся…

Домой дольденские чародеи уезжали если и не обнадёженные, то уж точно не такие унылые. Пускай они ещё не нашли выхода, зато у них появилось новое направление для его поиска. Айна-Пре подсадил в карету чему-то негромко смеющуюся Бри Ней Долл, смачно чмокнул её в щечку, заговорщически улыбнулся – и вот старомодная вместительная карета, стуча колёсами по брусчатке улицы, скрылась за углом.

– Ну вот и ладненько! – весело подмигнул он стоящей рядом Кемеши.

– Ох, что-то я тебя последнее время не узнаю, – озорно прищурилась она на него. – Уж не влюбился ли ты, часом?

– А хоть и влюбился, – спокойно хмыкнул он. – Дело это… ага!… И вот что ещё я хотел с тобой посоветоваться.

Чародей направился ко входу в свой двор, жестом приглашая Кемешь последовать за ним. Когда они перешли с оживлённой улицы в тенистый закуток, он повернулся к ней.

– Помнишь, ты жаловалась, что на тебе сейчас целых трое учеников? Тончи, Гражена и вот недавно Легина.

– Гина, – тут же поправила его чародейка.

– Ну да, Гина, – кивнул он, принимая укоризну своему легкомысленному ляпу. – Как ты смотришь, если я тебя разгружу?

– Нет, Гина пока доверяет только мне, – запротестовала женщина.

– Нет, я о Гражене… О том её взрыве, помнишь? Похоже, её умение контролировать свои эмоции не успевает за растущими силами её молодого организма.

Он замолчал, давая Кемеши место сказать что-либо. Но та, коротко задумавшись, лишь кивнула. Чародей продолжил.

– Сильные эмоции – не твоя стихия. А моя. Ты же знаешь. Пускать дело на самотёк нельзя. Давай-ка я возьму её у тебя. Заодно и тебе будет полегче.

– Мы с ней уже так сдружились… – грустно протянула чародейка.

– Ну так вы же не совсем расстаётесь, – повеселел Айна-Пре. – И кроме того… Пока мы не будем ничего менять. Мне нужно ещё кое-что обдумать. Я скажу тебе, когда буду готов взять её… А ты пока загрузи её медленными упражнениями.

– Да делаю я это уже, делаю… Если это всё, я пойду?

– Подожди, ещё спросить тебя хотел. Ты на день предков домой едешь или здесь будешь?

– Собиралась. А что?

– Хотел попросить тебя отвезти по пути одну посылку.

– Не вопрос. Сам-то домой не думаешь? – внимательно посмотрела в его глаза Кемешь.

Айна-Пре чуть хищно засмеялся и отрицательно покачал головой.

– Ты же меня знаешь!…

* * *

В самые первые дни мая почти по всей Рении отмечали день памяти предков. Люди шли на кладбища и там, в широком семейном кругу, поминали лежащих здесь родичей. Кто был слишком далеко от родных мест, отправлялся в дубовые рощи, чтобы повязать на ветки деревьев особые ленточки – послания ушедшим близким и дальним, послания о том, что их помнят и что по ним плачут…

В этот день, как всегда, утро в Венцекамне начиналось шумом и движением: жители целыми семьями и улицами отправлялись за городские пределы. Дженева пробиралась сквозь оживлённую путешествием толпу, внимательно смотря, чтобы не попасть ни под колёса, ни под чьи-то ноги. Последнее сегодня было, как никогда, реально. Переходя Башенную площадь, она разглядела в компании неизвестных ей молодых людей Юза – и тут же радостно окликнула его: раз уж упрямая Гражена не пошла с ней, Юз в качестве возможного попутчика и собеседника был бы самое то.

Юз оглянулся на её крик и, улыбнувшись, направился в её сторону.

– Ты это куда собралась? – вместо приветствия спросил он.

– В рощу возле Каменной речки.

– Ближний свет! – Юз даже присвистнул. – А что, поближе нельзя было найти дубочка? Я вот уже повесил у нас в парке, прям под своими окнами.

– Ну… так будет лучше… – промямлила Дженева. Ашаяль была слишком вольной птицей, чтобы вспоминать о ней в пределах скученного каменного мешка; только объяснять это сейчас, пока боль ещё свежа, не хотелось никому. Даже Юзу. – Так пойдешь со мной?

Тот замялся, переступил с ноги на ногу. В той компании заметили его раздумья.

– Юз, давай! Мы уже идём!

Через плечо оглянувшегося Юза Дженева увидела крикнувшую это девушку.

– Вы идите без меня! – решился он. – Я потом вас найду!

Видная, статная девушка тряхнула длинными тёмно-русыми косами и нарочито резко повернулась к своим товарищам, словно тут же забыв о нём.

– Ну так пошли, – улыбнулся Юз Дженеве.

…Дорога вдвоём оказалась много приятнее, чем в одиночку. Разговоры и смех стихли только при подходе к цели. Внутри тенистой дубовой рощи было прохладно и тихо, лишь кое-где виднелись фигурки людей. На нижних ветках деревьев среди выцветших бумажных полосок прошлых лет уже выделялись яркие краски свежих.

Дженева долго бродила в поисках подходящего места, пока не выбрала старый, коренастый дуб в низине, у излучины сонного ручья.

Первая ленточка – на тонкую, гибкую веточку. Илерина была такой же тоненькой и чистой…

Вторая – на старую, с высохшей корой, но очень крепкую, держащую на себе много зеленеющих потомков. Как когда-то Ашаяль держала на своих плечах всю их бродячую семью…

Третья – на прямую, как палку, ветвь. Она почти не помнила старого барона, своего настоящего отца; в детской памяти осталась только всегдашняя прямота строгой фигуры и торчащих усов.

И последняя лента – всем умершим родичам; и тем, кого она хотя бы слышала по имени, и совсем забытым, от этого словно безымянным.

Шагнула назад, вглядываясь в то, что получилось. Как нарочно вовремя поднявшийся ветер заиграл бело-голубыми бумажными полосками. Сонное журчание ручья, шёпот ветра, шелест тонкой бумаги вдруг смешались в единый безмятежный звук, будто сама предвечная природа шептала сейчас свои детские истины…

Ветер смолк так же неожиданно, как и поднялся. Из многослойных складок платья Дженева достала флейту и заиграла любимую мелодию Ашаяли…

Потом услышала вздохи и перетаптывания своего попутчика. Обернулась к нему. И, сунув деревянную тростинку в висевший на поясе кошелёк, протянула терпеливо скучающему Юзу оставшуюся ленту.

– На. Повесь по-настоящему. Я же помню ту козью привязь у тебя под окном, которую «дубочком» можно назвать только спьяну.

Юз хмыкнул на её подколку, но послушно выполнил, что она сказала.

На обратном, долгом пути шли молча. Нужно быть уже близкими людьми, чтобы, идя вместе, позволить себе роскошь не испытывать опасливой неловкости от затянувшегося молчания и не пробовать сбежать от него в спасительную болтовню.

Беда случилась в городе.

На одной из пустынных улочек из подворотни вдруг выскочил парень – Дженева даже не успела разглядеть его – и, пролетая мимо, чуть не сшиб её с ног.

– Не, ну даёт! Хоть бы смотрел, куда прётся! – выплёскивая остатки испуга, поругивалась в уже опустевшую улицу Дженева.

Отряхиваясь для порядка, она заметила что-то странное с одеждой. На поясе вдруг болталась обрезанная верёвочка… на которой вот только минуту назад висел её кошелёк!

Она засуетилась на месте, оглядывая пыль улицы (а вдруг он просто оторвался, когда тот идиот налетел на неё?) и одновременно отрывистыми объяснениями отделываясь от Юза, который не мог не заинтересоваться её судорожным мычанием и непонятными телодвижениями.

Что произошло, понял первым Юз.

– Не ищи, кошелёк не потерялся. Это был бой-карманник. А я уж подумал, ты с ума начала сходить, – вздохнул он. И осторожно добавил. – И… много там было денег?

– Да не очень, – Дженеву отрезвили собственные слова. – Так, мелочь. Сам кошелёк большего стоит. Стоил. Это был подарок леди Олдери.

Юз кивнул, вспоминая его чёрно-серебристую бархатистость.

– Ладно, чего уж! Пошли уже, – с окончательным вздохом решила Дженева. – Ничего тут не поделаешь. Бой-карманник, говоришь? Эх… С его скоростью он уже на другом конце города…

Они не успели пройти и пары шагов, как Дженева вдруг резко остановилась и принялась, нервно повизгивая и крутясь на месте, ощупывать складки своего платья.

– Чего опять?

– Нет! Она где-то здесь! – совсем взвыла Дженева. – Не может быть! Я должна была положить её на место!!

Юз молча и с искренним недоумением наблюдал второй её заход. Точнее – второй сход с ума.

…И только когда Дженева, закрыв руками лицо, с плачем съехала спиной по стене, он вспомнил быстрое движение, которым она там, в роще, сунула свою флейту в висевший на поясе кошелёк. Он даже машинально дёрнулся в сторону, куда скрылся вор, словно ещё была какая-то надежда догнать его. Ему уже хорошо было известно, как относилась Дженева к своему простенькому инструменту.

Юз сел рядом с ней. Она уже не плакала. Она рыдала. Как по покойнику.

Первым движением он хотел легонько тряхнуть её и попросить успокоиться. Уж слишком резал уши этот её ненормальный вой.

Но вместо этого он вдруг, сам того от себя не ожидая, обнял её за плечи, привлекая к себе. Дженева всхлипнула, уткнулась в его грудь намертво спрятанным в ладони лицом и стала плакать чуть тише и мягче.

Так они сидели.

Пока из окон не стали выглядывать любопытствующий странными звуками местный народ.

Тогда Юз поднял Дженеву на ноги и отвёл её домой.

Оставив её – не успокоившуюся, но хотя бы затихшую – на попечении перепуганной чернявой служанки, он, не медля, отправился искать Миррамата.

Его упрямое упорство увенчалось успехом. На втором десятке мест, где тот мог быть, Юзу, наконец, махнули рукой – там твой друг, вон за той дверью.

Вытащив Миррамата из весёлой компании в первую попавшуюся пустую комнату, Юз без обиняков спросил.

– Андрысь, он же скупщик краденого?

Напрягшийся было Миррамат почти без паузы хохотнул.

– Что за глупости? Кто это тебе сказал? Я тебе ничего такого не говорил!

– Сам догадался. А ты только что это подтвердил.

Астарен внимательнее присмотрелся к товарищу. И сменил свой тон на почти серьёзный.

– Чего тебе?

– Мне нужно найти одну вещь, срезанную сегодня бой-карманником.

– Ладно. Иди к Андрысю. Только сам. Я тебе сейчас не помощник. Мы недавно… э-э… повздорили, – он дождался кивка Юза и, подумав, добавил. – Но пару советов я тебе таки дам…

* * *

Первый раз в жизни Дженева чувствовала себя так, что лучше бы она совсем ничего не чувствовала.

Первый раз в жизни ничего не сделали, чтобы ей стало легче, ни слёзы, ни утешения, ни ночной сон, ни попытки посмотреть на случившееся с другой стороны.

Ей и раньше случалось с размаху налетать на острые углы жизни, а потом, забравшись в укромное местечко, зализывать раны. Смерть матери, отказ Бартена, бродячая жизнь с чужими людьми… Потом рана под названием «Мирех». Потом – «Лартнис». Совсем недавно – горькая весточка об Ашаяли.

Всё это было, всё это заживало – но, оказалось, не до конца.

Да ещё и та их работа зимой… Когда всё закончилось и стало почти как раньше, Дженева краем своего естества всё-таки ощущала это почти. Постоянно ловила едва слышные отголоски той проходившей через них словно физической боли, от которой хотелось ныть. Правда, не придавала этому особенного значения. Думала, всё пройдёт само собой. Нужно только подождать. Всё утрясётся.

Но не утряслось. Даже наоборот. Словно собралось всё прежнее – и обвалилось на неё, с головой.

Разумом Дженева понимала, что потеря пусть и самой дорогой для неё вещи, – не такая уж и причина для горя. Но только горе ну никак не хотело слушать доводы разума…

…На следующее утро Дженева долго не могла встать с постели. Ей казалось, словно она стала одной-единой раной. Словно с неё сняли верхний слой кожи и любое внешнее движение тут же отдастся в ней неприкрытой болью.

Некоторое время надеялась, что ей повезёт и она почувствует признаки недомогания. Обычная простуда дала бы ей полное право остаться в постели. Но организм, как назло, болеть не хотел. Лежать же солнечным утром в кровати вполне здоровой казалось ещё хуже.

Превозмогая тоскливую слабость, она встала – и занялась обычными утренними делами. Они тоже не принимали в расчет её состояния, безапелляционно требуя "надо сделать это… надо сделать то…".

Надо было как-то жить дальше.

В начале уроков угасла крохотная надежда насчёт Кастемы: а вдруг он чем-то смог ей помочь? Но тот опять куда-то уехал. Только вчера, и скоро его не ждали.

Держалась подальше от Гражены – и, тем более, от Юза. Ей было неприятно даже вспоминать, что тот был свидетелем взрыва её горя; да и не хотелось светиться опухшими глазами… Юз, впрочем, и не навязывался ей своим обществом. Так, пару раз поймала его испытующие взгляды – и только. Зато Гражена никак не могла понять, что ей лучше пока не лезть к ней с утешительными улыбками и подбадривающими словами.

Так прошёл день. Второй не принёс изменений. Третий тоже. Дженева терпеливо ждала появления Кастемы. Надежды, что он знает, как справиться с её бедой, честно говоря, было мало – но это была практически вся надежда, которой она располагала. Верить в то, что всё само собой рассосётся, что однажды утром она проснётся, а это всё осталось во вчерашнем дне, уже не получалось.

К небольшому облегчению, подруга скоро перестала помогать ей справиться с её бедой. У неё появилась своя собственная. Однажды она в расстроенных чувствах поделилась с Дженевой новостью: Кемешь сообщила ей, что теперь она будет учиться у Айна-Пре.

Оживившаяся Дженева попыталась расспросить её на предмет объяснений и подробностей, но та и сама почти ничего не знала. Решение окончательное. Новые уроки начнутся ещё не завтра, но очень скоро.

– Нет, ну как Кемешь могла так поступить со мной! – Гражена как заведённая повторяла эту фразу и зло качала головой.

Кастема всё не возвращался.

Жизнь потихоньку продолжалась. Дженева привыкла каждое утро прятать напухшие глаза и научилась понимать спасительную защиту простых, будничных дел.

В один из дней к ней с каким-то вопросом по теме занятий подошёл Юз. Что-то они решили, что-то объяснили друг другу. Уходя, он чуть помялся и протянул ей объёмный и не тяжёлый свёрток.

– Что это? – спросила Дженева, бросив взгляд на кучу не очень ловко завёрнутой бумаги.

– Так… Типа подарка тебе. Посмотри, когда будет время.

– Спасибо.

Дженева начала было разворачивать бумагу, но тут её кто-то позвал и она, извиняющееся улыбнувшись всё ещё переминавшемуся с ноги на ногу товарищу, сунула свёрток в сумку и ушла на зов.

Вспомнила о том, что так и не глянула на подарок, только ночью, уже засыпая. Вставать, зажигать свет не хотелось. Решила отложить до утра.

Утром она даже вытащила свёрток из сумки, но какие-то дела опять отвлекли её. О подарке вспомнила только в университете, заметив ну очень вопросительный взгляд Юза. Нарочито жизнерадостно улыбнувшись ему, на всякий случай поспешила уйти подальше.

А потом умудрилась забыть совсем, и даже странные взгляды Юза, которые она время от времени ловила на себе, ничего ей не говорили.

И только кучу дней спустя случайно наткнулась за комодом на запылившийся и запаутинившийся свёрток. Вспыхнув лёгким чувством стыда, решительно взялась разворачивать его капустные листы в поисках запоздалой кочерыжки.

…Первый укол "не может быть!" Дженева ощутила своим вдруг вздрогнувшим сердцем, когда в ворохе мятой бумаги показался кусок чёрно-серебристого бархата.

Потянула его наружу. Очень долгое мгновение неузнавающе разглядывала свой украденный кошелёк – а потом, отбросив его, бросилась тормошить остатки обёртки, уже чувствуя под ними что-то тонкое и длинное.

– Ай-й! – вскричала Дженева, словно деревянная дудочка в её руках имела природу раскалённого металла.

Когда отбушевали волны вины и стыда – какой же дурой она была и что же о ней всё это время мог думать Юз! – и когда она счастливо отплакалась, всё вдруг стало прозрачно.

Оказывается, всё это время так горько она горевала вовсе не по потерянной вещи – а по потере того, что любила.

Что есть вещь? Вздор. Даже самая тебе дорогая-распрекрасная… Это-то немного и смущало её в те редкие минуты просветления, когда она вдруг понимала, что убивается просто по куску дерева с дырками.

Сейчас же это неловкое смущение целиком и полностью отвалилось с её сердца.

Всё было проще. Жаль, что она сразу этого не поняла… Дженева села поудобнее, отыскав спиной достаточно ровной поверхности на резной стенке старого комода. Рядом на полу валялась рваная бумага. Дженева уронила флейту на ноги и, закинув назад голову, задумалась… Просто (и что за дурная закономерность!) в её жизни постоянно получалось так, что всё, что стоило ей полюбить, уходило от неё. Покидало её. Раньше или позже. Незаметно или с шумом. Само или его крали.

Как живой перед её глазами встал Юз. Пока она убивалась, он искал. Он что-то делал.

И ещё она вспомнила, как плакала тогда, уткнувшись ему в грудь…

– Ой, какая же я дура… – застонала Дженева. – Ой, ну почему я сразу не посмотрела! Что он после такого может обо мне подумать!

Она резко поднялась и принялась наскоро приводить себя в порядок.

Целеустремлённо шагая университетскими дорожками к домику Камани, Дженева налетела на Кастему. Чтобы остановить её размашистое движение, тому буквально пришлось перегородить ей путь.

– Что это ты? – мягко поинтересовался он. – Я тебя пару раз окликнул, а ты как оглохла. Летишь себе и даже по сторонам не смотришь.

– Ой, здравствуй, Кастема! Ты уже вернулся? Ой, только я спешу!

– Да, вернулся, сегодня, – ответил ей чародей и внимательно присмотрелся к своей ученице. – У тебя было что-то неладно? М-м?…

– А? – Дженева на секунду задумалась. И тут же отмахнулась. – Да ничего, всё уже в прошлом. Так я пойду?

Кастема не сразу ответил ей. Он ещё постоял, всматриваясь в её разгорячённое лицо, отчего в глубине его глаз стало светло разгораться что-то похожее на грустную улыбку.

– Ну беги, девочка!… Беги!

* * *

Гражена преодолела ступеньки невысокого крыльца. Впереди расстилалась веранда. Медленно, с натугой, словно идя через толщу воды, пересекла и её. Входная дверь в домик чародеев приближалась с неодолимой силой.

Её горячливые пополам с нытьём попытки переиграть решение Кемеши – или хотя бы оттянуть его – ничего не дали. Она даже подумывала уйти из учеников. Тем более, что, судя по Керинеллу и Михо, на привязи здесь не держали. Помешало это сделать, конечно же, в первую очередь самолюбие, вздыбливающееся только при одной мысли о возможности признания своего поражения. Но было и ещё кое-что, какая-то малоуловимая смесь любопытства и вызова. Тонкое, дразнящее чувство интереса к тому новому, одновременно пугающему и притягательному, что вдруг подсунула ей не имеющая никакого желания успокаиваться и утихомириваться жизнь.

Но сейчас, когда из отяжелевшей вдруг руки словно вытекла вся сила, так, что для простого движения – взяться за дверную ручку и потянуть на себя – ей всерьёз потребовалось собирать волю, сейчас ею владел один лишь страх.

И, как бывает, когда какое бы то ни было чувство доходит до предела, до своего максимума, оно начинает превращаться во что-то другое. В том движении, которым Гражена толкнула на себя дверюку, сквозь страх уже прорастал гнев.

Всё более заводясь, она пересекла прихожую и почти дерзко распахнула полуоткрытую дверцу гостевой комнаты.

И на этом её запал сдулся. Уж больно окружающее напомнило ей тот день. Даже стояли они, как тогда, только наоборот – Гражена в дверях, а Айна-Пре возле того окна.

– Расскажи мне, что здесь тогда произошло, – не отрывая взгляда от картины за окном, чётко проговорил чародей.

Гражена ощутила, как её кулаки сами собой начали сжиматься.

– О, неужели эта посуда была такой дорогой? Да? И сколько она стоила? А?… Так сколько мне принести денег за разбитые гранёнки?

– В это окно хорошо видна проходящая мимо дорожка, – когда Гражена выдохлась, так же чётко заговорил Айна-Пре. Словно с первым вопросом ему всё было уже ясно. – Ты видела, как я шёл по ней с Бри Ней Долл; видела, как мы говорили; видела, как остановились. И в этот момент ты почему-то взорвалась яростью.

Айна-Пре перевёл взгляд на Гражену – странный взгляд, чем-то не состыковывающийся с той темой, в которую стал сворачивать разговор.

– Волна твоей вспышки не только долетела до меня, Бри и находившейся ещё дальше Кемеши. Она ещё и взорвала… разбила изнутри стеклянные стаканы. Ты, кстати, права. Они дорогие. Тонкие, из лебединского стекла. Обычные гранёнки ты бы вряд ли осилила.

Плохо прикрытая створка окна негромко хлопнула, как от сквозняка. Айна-Пре с нескрываемой насмешкой глянул на Гражену, бледную и натянутую, как тетива рогового лука.

– Не-а, и не надейся, что это ты. Это точно был ветер. А твой выстрел сейчас шмякнулся в болото.

В ней яростно проснулось яростное желание взорваться ещё раз, разнести вдребезги всё и вся. Но тут словно сработали нудные упражнения, которыми последнее время пичкала её Кемешь. Между ней и её желанием вдруг образовалось чуть-чуть свободного пространства, в котором тут же, как им и положено, появились новые мыслишки и мысли. Одну из них она стала говорить.

– Ну хорошо. Да, так оно и было. Не знаю, как у меня это получилось, – дрогнули вниз уголки её губ. – Я не хотела этого.

– Детский разговор, "я не хотела этого!" – грубо передразнил её Айна-Пре.

– Ну правда, я не хотела этого! Я сама тогда испугалась!

Сейчас Гражене почему-то больше всего на свете захотелось, чтобы чародей поверил ей и понял её.

– Нет, вы представьте себе! Она не хотела! Она сама тогда испугалась! – заводился чародей всё сильнее и сильнее. – Чего только испугалась, непонятно. Ты же не по себе стреляешь – а по другим! Стаканы, так, просто были близко. В отличие от меня тогда!

И, словно хлестать словами было ему уже мало, он быстро пересёк пространство, разделявшее их, и сильно тряхнул её за плечо.

– Это людям вокруг тебя надо тебя бояться! – рявкнул он. – Это для них ты можешь быть опасна!

Гражена вздрогнула. С этой стороны она совсем ещё не смотрела. А ведь действительно… А чародей грохотал дальше.

– И прежде всего опасна для меня! Это теперь мне что, каждый раз, как я захочу поцеловать понравившуюся мне женщину, озираться по сторонам в поисках твоих ревнивых глаз?!

Гражена пошатнулась от нанесённого ей удара, но смерч ненависти к Айна-Пре уже набирал в ней силу, поднимался сам и поднимал её.

Сквозь бушующие волны ярости чётко прорезался спокойный, хрипловатый мужской голос.

– А давай проверим.

Она вздрогнула, вдруг поняв, что означает это его совсем близкое лицо и это такое дразняще-просящее выражение его глаз. "Пусть!" – ударил в ней ток сердца.

И, как бывает, когда какое бы то ни было чувство доходит до предела, до своей крайней, запредельной черты, оно начинает превращаться во что-то другое. Или даже немного не так – не оно превращается, а ты сам понимаешь, что оно на самом деле было не тем, что ты о нём думал и как его называл.