Текст книги "Брат-чародей"

Автор книги: Евгения Горенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 29 страниц)

Но всё это меркло перед неимоверным чувством облегчения и освобождения, которое вдруг и щедро родилось от третьей победы; победы над тем, кого не было тогда в том переулке; победы над тем, что давно минуло.

В том переулке не пьяный Габри отлетел от её такого лёгкого и точного удара; это был Тэиршен. Тот Тэиршен из прошлого лета, которого она ещё несколько секунд назад любила всем сердцем – и одновременно тот Тэиршен, который уже в следующее мгновение нависал над ней неотвратимым, деревенящим ужасом. Тот Тэиршен, который, как оказалось, тяжёлым грузом жил все эти долгие месяцы в её памяти.

Гражена словно вернулась в давно прошедший день давно минувшего лета – и не просто вернулась, но и исправила допущенную там ошибку. Одним ударом она освободилась от того чувства страха, от стыда за слабость и бессилие и от неуловимо преследовавшего её с тех пор запаха гнилой моркови.

Как это оказалось просто!…

И как вовремя. Буквально несколько дней спустя после той незабываемой ночной прогулки по старому порту Гражена влетела в комнату Дженевы, только что вернувшейся со своих уроков, и с порога, на одном дыхании, выпалила:

– Они приехали сюда! Они нашли меня! Ты не представляешь!…

Дженева непонимающе обернулась к явно чём-то взбудораженной подруге. Та с размаху хлопнулась на своё любимое канапе и сжала замком руки на груди. Наверное, чтобы не было видно, как они дрожат.

– Ты не представляешь! – повторила она и тряхнула головой.

Набрав побольше воздуха, Дженева села рядом.

– Кто они?

Гражена одарила её коротким взглядом с сумасшедшинкой. И тише добавила.

– Барон Эрниверн и его сын, Тэиршен.

От удивления Дженева закашлялась. Когда очередная её попытка выдавить из себя что-то членораздельное закончилась всё тем же голосовым шумом, Гражена не выдержала и тихонько засмеялась.

– Ладно, не напрягайся уже так… – слишком быстро отсмеялась она. – Я поняла, что ты хочешь спросить. Я сейчас всё расскажу. Ой-й-й…

Рассказ, собственно, оказался коротким. Сегодня днём барон Эрниверн и Тэиршен подошли к Гражене в университете. После недолгой прелюдии в виде "встреча земляков в чужом городе" барон в весьма осторожных выражениях выразил своё сожаление по поводу недоразумения, которое позапрошлым летом случилось между "милой Граженой" и "моим недотёпой". Надменно державшаяся Гражена ещё выше вскинула голову. Барон Эрниверн сокрушённо покивал, объясняя, почему он так долго не знал обо всём, что случилось, а как только узнал – так сразу… И если милая Гражена ещё не против, они могли бы наконец-то отыграть так глупо сорвавшуюся свадьбу…

– И знаешь, – задумчиво объясняла Гражена подруге, – когда я тут же сказала на это "Нет!", по-моему, это его… ну, обрадовало. Это было едва заметно. Но это было. Клянусь, это было!

– Ничего не понимаю… А дальше что?!

– Да вот почти и всё. Я ушла, они остались. Ах, и вот ещё: когда я уже уходила, Эрниверн попросил у меня прощения… Подожди-ка, – перебирая детали воспоминаний, Гражена вдруг наткнулась на что-то важное. – Да… Он действительно попросил прощения. Вроде как за «недотёпу-сына». Ну, всё такое… Но на самом деле, – повысила она голос, – на самом деле он просил у меня прощения за них обоих.

– А-а-а… Вот оно что, – протянула Дженева.

– Ну да, конечно! – нервно всхлипнула Гражена. – Я поняла, что меня тогда задевало в их виде. Они чего-то боялись! Понимаешь?!

Дженева невесело рассмеялась.

– Они, наверное, узнали, что ты стала учеником у чародеев.

– И решили, что будет безопаснее…

– …не иметь тебя врагом.

– Точно. Провинциалы! – подвела чуть презрительный итог Гражена. – Впрочем, могли и не стараться. Сдались они мне оба, чтобы о них даже думать!… Нет, – поправилась она в ответ на ироничный взгляд подруги, – поначалу, конечно, чего-то такого мне и правда хотелось. Поквитаться… И всё такое… Только это было поначалу! А потом…

И она отрицательно покачала головой, медленно и широко. Наступила долгая пауза, во время которой девушки глубоко задумались, каждая о своём. Устоявшееся молчание прервала Дженева.

– А ты не думала… Ты не хочешь… Ну, снова? С Тэиршеном? – осторожно и запинаясь поинтересовалась она.

– Нет, – низкий голос Гражены сейчас был спокоен и твёрд. – Тэиршен – вчерашний день. Да… И пусть во вчерашний день можно вернуться… Но жить в нём не хочется! Короче, пусть он берёт мое прощение и валит с ним на все четыре стороны!

Она откинулась назад, на жёсткую спинку канапе, и, замахав в воздухе ногами, захохотала.

– Ого-го, пусть пользуется тем, что я сегодня добрая и щедрая! Ого-го, мне не нужно вчера, у меня будет завтра! Самое лучшее в мире завтра!… И у тебя, кстати, тоже, – нахохотавшись и намахавшись, выдохнула она расслабленно. – Я сегодня добрая…

* * *

Но на этом взаимопроникновение минувшего и нынешнего не закончилось. Следующее послание из прошлого ожидало Дженеву. Правда, оно был немного другим, да и закончилось иначе.

В тот день дежурившему во флигеле чародеев Кастеме нужно было срочно уйти куда-то по своим делам – и он наспех попросил Дженеву посидеть вместо него, пока не вернётся. Дженеве это было не впервой; она легко согласилась подменить учителя. Зато Юз, который случайно присутствовал при этом разговоре, казался слегка озадаченным.

– А что, нельзя было просто так уйти? – поинтересовался он, дождавшись, пока довольная Дженева не займёт освободившееся после Кастемы место.

– Нельзя, – строго ответила она. – Днём здесь всегда должен кто-то быть. Понимаешь, если вдруг кому-то понадобятся чародеи, всегда есть место, где их можно найти.

– Ну ты-то ещё не чародей.

Дженева пропустила мимо ушей чуть ехидные нотки.

– Ну и что. Я их ученик. И оч-чень неплохо смотрюсь здесь.

Юз положил на полку книгу, которую до этого листал, и вздохнул:

– Пойду я…

– Зачем? Оставайся, – тут же предложила ему Дженева. – Посидим, поболтаем. Что там, кстати, с Михо? Он, наверное, тебе больше рассказывает.

Потоптавшись, Юз шагнул-таки в её сторону и сел на лавку.

– Вчера ему опять пришло письмо из дома.

– И? – решилась она пришпорить замолчавшего товарища. Последнее время Михо всё чаще жаловался на какие-то неприятности, досаждавшие его многочисленным мохонским родичам.

– И он уже точно решил съездить туда посмотреть, чем он может там помочь.

– А когда он едет? Не знаешь?

Юз отрицательно мотнул головой – и повернулся на звук открывающейся двери. В комнату входил астарен средних лет, по виду небогатый мастеровой. Теребя в руках шапку, он остановился у входа, внимательно оглядел с любопытством смотрящих на него молодых людей. И, приняв решение, повернулся к Юзу.

– Света и тепла тебе, парень. Я ищу Дженеву, дочь гончара Бартена из Астарендоуина. Мне сказали… поискать её здесь. Знаешь такую?… Ну, Дженева, – уже нетерпеливее повторил он, сердито зыркнув на невежливо молчащего парня.

Но раздражающее его молчание Юза происходило от совсем другой причины: тот просто ждал, что ответит сама Дженева. Мало ли что; мало ли кто её ищет: может, она не хотела бы иметь с этим мужиком никакого дела. И точно – вон, как странно она на него смотрит…

– Ты ищешь дочь Бартена? – изменившимся голосом пробормотала Дженева. А когда тот повернулся к ней, с хриплым возгласом окончательного узнавания покачнулась вперёд. – Так это т-ты… Б-бартен!

Астарен, резко переставший ломать шапку, уставился всё ещё сердитым взглядом в её лицо.

– Зачем ты меня ищешь? – крикнула она.

И что-то такое было в её крике, что Юз поднялся, явно собираясь уйти.

– Нет! – вскочила она вслед ему. – Останься! Пусть мой отец!…

Её голос сорвался, не договорив, что именно пусть. Бартен переступил с ноги на ногу и снова принялся мять шапку. Но уже не так сильно.

Юз сел обратно.

– Зачем ты меня ищешь?!

– Поговорить хочу, – буркнул Бартен. По его лицу, фигуре, а особенно по рукам, было ясно видно, что он чувствует себя не в своей тарелке. Он был из той породы людей, которые в любом затруднительном положении привычны к сердитому окрику, к ругательству, а то и к размашистой оплеухе. Такие люди и просят, словно виноватят.

– О чём нам с тобой говорить? – никак не могла успокоиться Дженева. – Может быть, ты хочешь узнать у меня, как я жила у бродячих артистов?! Которым ты меня отдал?… Или – продал?… И много ты тогда на этом заработал, отец?!

Бартен скрипнул зубами, но сумел как-то подавить ответный гнев, уже пятнавший багровой краской его щетинистые щеки и бугроватый лоб.

– Ты это… помолчи сперва. Я это… Может, я пришёл просить у тебя прощения.

Словно подкосившись, Дженева мешком села в своё кресло. Слишком недавно случилось то же самое с Граженой; слишком были свежи в памяти все те мысли, разговоры и объяснения, которые были вызваны такой же самой просьбой о прощении.

Дженева всхлипнула. Что ж… Всё верно. Она ведь тоже учится у чародеев!

Согнувшись и спрятав лицо в ладонях, она помолчала. Потом медленно выпрямилась. И, подняв уставшие глаза на всё так же стоящего отца, пробормотала:

– Хорошо. Я не буду держать на тебя зла.

– И правильно, – согласно кивнул Бартен. Теперь он выглядел почти спокойным и почти довольным. Так и не дожидавшись приглашения, он пододвинул к себе табуретку и, проверив её на всякий случай на крепость, уселся. – Я-то здесь не причём. Чего ж тебе держать на меня зло? Это не ко мне всё. Я, наоборот, сколько мог… И не виноват я перед тобой. А если хочешь знать, кто виноват, так это тоже уже дело прошлое. Помер он, и давно. Я вот только, когда болел… долго болел, тяжело, всю лето и осень… так вот жалел, что правды тебе не сказал. Боялся, помру – а груз-то вроде как на мне останется.

– Ты это о чём? – нахохлилась она. В сердце вдруг кольнуло нехорошее предчувствие.

– Да вот о чём…

Бартен метнул взгляд в сторону спокойно сидящего осторонь Юза. Тот понял намёк и опять поднялся на выход.

– Нет, останься! – почти умоляюще крикнула Дженева. Ей почему-то стало очень страшно, а присутствие молчаливого Юза было ободряющим. – У меня нет секретов от друзей.

– Как знаешь, – коротко согласился Бартен. – Ну так вот… Не отец я тебе. Я Илерину взял, уже когда ты у неё была. Старый барон сказал мне. Знал он, что я её люблю, – лицо его вдруг дрогнуло. – Ревновал я её. Но… Что уж тут… Давно это всё было. В прошлом это всё.

– Старый барон?… – недоверчиво переспросила Дженева.

– Да. Отец нынешнего. И твой отец.

Дженева засмеялась.

– Что ты врёшь?

– Кукушка врёт, – обиделся астарен. – А я правду говорю. Старый барон на эти дела уж какой мастер был. Вон сколько его материных детей у нас по округе разбросано.

И он принялся перечислять имена, загибая узловатые пальцы. Дженева отстранённо смотрела на их ловкое движение, а её память почти самостоятельно подсовывала детали, уверенно складывавшиеся в один узор. Там были и случайно подслушанные непонятные по малолетству слова соседок; и то, что Илерина до её рождения была в усадьбе горничной; и то, как она выделяла её, своего первенца, из всех остальных детей… Внезапно одно соображение пришло ей на ум.

– А почему тогда старый барон не признал меня своим материным ребёнком? – оживилась она. – А?

– Не знаю, – равнодушно пожал плечами Бартен. – Да их у него и так столько было… Одним больше, одним меньше…

– Мужик, ты бы не раскидывался здесь своим мусором, – вдруг заговорил не проронивший до сих пор ни слова Юз. – Чай, не в хлев пришёл.

Шапка, которую астарен всё теребил, была довольно ветхой, так что у его ног уже валялись кусочки войлока и прочая труха. Бартен метнул добродушно улыбающемуся парню сердитый взгляд, его губы дрогнули всегда готовой ответной отповедью – но и только. Астарен раздражённо пошевелился, припечатал шапку к колену и снова повернулся к бывшей дочери.

– Я к тебе как человек к человеку пришёл! Как чтобы поговорить! А если здесь трудовых людей не уважают, то…

– А об этом… ещё кто-то… знает? – почти через силу выдавила Дженева.

– Хм… Да нет. Давно это было. Жёнка моя об этом молчала, характер у неё такой был, всё в себе. Да и мне-то говорить об этом было не с руки, любил я её… Это я тебе первой; когда болел, думал всё. Не хотел помирать с этим грузом-то. Решил, ежели выдюжею, уж найду тебя, расскажу. Чтобы ты не держала зла за то, что я, как мать-то твоя померла, так от тебя и избавился. Да и сама посуди: зачем мне чужой ребёнок-то? И так вдовец с тремя детишками на руках на руках, мал мала меньше. Они, тебе, кстати, привет передавали. Сыны мои уже взрослые, ух! Да и девка по хозяйству уже, тоже подспорье. А ты тоже не пропала, наслышан я, вишь как устроилась, – обвёл он рукой комнату.

– Так, говоришь, никто об это не знает? И нынешний барон тоже? – устало переспросила она, словно это как-то могло помочь ей обрести ушедшую из-под ног почву.

– Да кому об этом надо! Об этом-то и тогда почти никто не знал. А если кто и догадывался… – задумался Бартен. – Те уж сейчас, поди, и забыли об этом. Кому это надо!

– А сам старый барон… он знал?

– Он? Знал, конечно. Илерина-то носила ему тебя, показывала, да… – он закивал головой.

– И что? – с надеждой спросила Дженева.

– Что "и что"? – не понял тот. – Ты лучше скажи, где живёшь. Я тебе гостинчиков привёз, сахарку там, грибочков сушёных, что там ещё. Вот и занесу.

– В доме леди Олдери… На Тополиной улице, – пробормотала она. И замолчала.

Астарен покрутился на табуретке и, стукнув напоследок шапкой о колено, поднялся.

– Ну, бывайте здоровы. Идти мне надо. А к тебе я вечером зайду.

– Подожди, – девушка провела ладонью по лицу, словно пытаясь этим собрать мысли. – Я что-то хотела спросить… Сейчас… А, вот!

– Ну так давай, спрашивай!

– Ага… Соседнюю усадьбу, где барон Эрниверн, знаешь?

– Как не знать?

– Ты, говоришь, болел долго… А они? Что они? Всё ли у них было в порядке? Ну, последнее время?

Бартен хмыкнул неожиданному повороту.

– Да не так, чтобы очень. Я мало что знаю, – признался он. – Мы-то с ними не особенно ладим, но люди всяко рассказывают. Летом как хлеб у них погорел, так крестьяне до сих пор бунтуются. Опрошлу зиму сынок ихний чуть в проруби не утоп. А этой вообще, ночь в лесу на дереве провёл, если бы вовремя не подоспели да тех волков не отогнали. Ох, волков у нас нынче развелось… Прям беда. Зима-то голодная. И люди озверели, хуже волков. Много где слышно люди бунтуют. Но всё ж не так, как эрниверновские. Там ведь до смертоубийства уже дошло, – многозначительным шёпотом добавил он. – Нет, у нас пока хорошо. Наш барон людей держит, распускаться не даёт.

– Ладно, ступай уже…

Астарен потоптался, потом развернулся и со словами "ну, не серчай, дочка", вышел из комнаты.

Наступила тишина…

Эта тишина принесла Дженеве чувство какого-то облегчения; облегчения немного зыбкого, как будто бы на неприятный окружающий вид лёг туман. Вроде и не исчезло ничего, но зато и не так видно.

Не так видно, что было одно простое предательство – а теперь оно стало двойным. Сначала от неё отказался отец. А теперь, оказывается, это сделали даже два отца. То есть отец, который предал её столько лет назад, вдруг оказался ненастоящим, но и настоящий отец вдруг поступил точно так же, ещё раньше отказавшись от неё!

Тут, к счастью, сработало уже ставшее привычным умение смотреть на мысли просто как на мысли. А эта мысль о двух отцах сама по себе была смешной. Дженева нервно рассмеялась – и помотала головой, разгоняя остатки тумана.

– Нет, ты только глянь: насвинячил и ушёл!

Девушка подняла глаза на по-доброму улыбающегося ей Юза. На какое-то мгновение ей показалось, что он всё понимает; понимает, всё, что творится в её сердце. И она почувствовала, как её губы тронула лёгкая ответная улыбка.

– Так ты, оказывается, благородных кровей? Значит, к тебе теперь и не подступиться? – вопросительно поднял брови над по-прежнему смеющимися глазами Юз.

Это напоминание заставило Дженеву нахмуриться: что-то в этом было, что нужно было сообразить и понять. Но первым это сообразил всё-таки Юз. В его голосе впервые послышались серьёзные нотки.

– И значит, вы с Граженой – родственники?

– Да, точно, родственники… – протянула она. Мысли ещё плохо её слушались. – Это получается… Я отцовская сестра её отцу. То есть она мне – племянница… Ну так, да? Ой, сейчас запутаюсь.

– Да, именно так, – подтвердил приятель. – Расскажешь ей?

Дженева задумалась.

– Не знаю. Я подумаю, надо ли… Да, вот! – оживилась она. – Не говори ей ничего. Ну, обо всём этом! Если пусть она узнает, то от меня.

– Само собой.

– Я и отца… то есть Бартена предупрежу.

В коридоре послышались знакомые шаги. Дверь снова открылась и в комнату вошёл Кастема. Он быстро оглядел ребят и насторожился.

– Что-то случилось?

– Приехал мой родной отец. Которого я не видела много лет, – после короткой паузы сказала Дженева. Ей не хотелось, чтобы ещё кто-то узнал о том, что сейчас произошло. Даже Кастема.

– Ну так беги к нему. Что ж ты сидишь? – удивился учитель.

Спохватившись, Дженева вскочила с чародейского кресла.

– Ага, я тогда пошла… Юз, ты со мной?

Юз молча поднялся на выход – в который раз за последний час. Впрочем, теперь уже с гораздо большим успехом.

На улице они, не сговариваясь, остановились. Вечерело. На подтаявший за день снег ложился бодрящий мороз. В тихом, безветренном воздухе были слышны звуки далёких разговоров и смеха. Завтра праздничный день, а люди уже и сейчас веселы.

– А пошли к нам в гости, – вдруг предложил Юз. – Михо накупил в дорогу всякой еды, ну мы ему и поможем, чтоб не так тяжело было везти.

– Спасибо… м-м… но давай в следующий раз. Потом как-нибудь, хорошо? Я лучше домой. Вдруг отец… Бартен зайдёт сегодня. Я хочу его кое о чём расспросить.

– Само собой, – кивнул Юз. – Тогда до завтра!

* * *

Мажордом откинул тяжелую занавеску и с должным поклоном ступил в комнату старшей принцессы. Большая комната – почти зала – была заставлена старомодной мебелью, завешена пыльными драпировками и выцветшими гобеленами. И почти пуста: если не считать дремавшей в огромном кресле дамы-воспитательницы, в комнате находилась одна лишь её хозяйка. Ну и ещё собака.

Хозяйка, принцесса Легина, подняла взгляд на вошедшего старика, но не больше. У лорда Станцеля сжалось сердце. Последнее время её поведение беспокоило её. Точнее, не столько поведение, сколько настроение. Легина была то молчаливо-задумчива, то нервно-раздражительна, то рассеянна. И, главное, всегда при этом замкнута и закрыта от него самого.

Раздумья о причине такого положения дел и (что намного важнее) о способах его исправления, натолкнули старика на мысль о том, что он, видимо, был слишком суров и непреклонен в вопросе "дня рождения для Гины". И в самом деле, положение старшей принцессы не таково, чтобы в нём было достаточно возможностей для просто развлечься и повеселиться. Увы и ах… А ведь она же ещё ребёнок.

Осознав за собой вину, лорд Станцель решил её загладить. Обдумав вопрос, а также не помешавшие бы меры предосторожности, он решился устроить то маленькое празднование, о котором она у него тогда просила. С этим предложением он и пришёл к ней.

Не знавшая ещё этого, Легина по-прежнему спокойно сидела на ковре, посреди комнаты. Вокруг неё лежали пара раскрытых книг и несколько листов исписанной бумаги. В ногах раскинулся Рыжик, который сонно поморгал на зрелище усаживающегося на пол старика, слегка отфыркнулся и, закрыв глаза, снова перешёл на мерное спящее сопение.

– Что читаешь? – близоруко прищурился старик на фолианты.

Не говоря ни слова, Легина подтолкнула к нему книги, которые на ближнем расстоянии оказались трактатами по философии.

– Не весёлое чтение, – признал лорд Станцель. – Но нужное. А это что?

Легина сделала было попытку запоздало спрятать лист бумаги, на который нежданный гость настороженно уставился, но, передумав, с каким-то вызовом сказала:

– Это стихотворение. Обо мне.

Впрочем, лорд Станцель и так уже узнал очередную глупую выходку своего внука.

Несмотря на все предосторожности мажордома, на все его старания, празднование совершеннолетия принцессы не прошло-таки без последствий! Этот глупый мальчишка, успевший возомнить себя невесть кем, написал стихотворение "о принцессе, сидевшей на златистом возвышеньи". То, что он допускал в нём вольности, описывая красоту и изящный стан принцессы, было ещё полбеды. Даже прозрачные намёки, мол, если бы сердце поэта не было уже занято, он бы тут же, не сходя с места, влюбился бы в "чудо красы и величья" – это тоже ещё можно было списать на возраст неразумной пылкости.

Но вот то, что внук лорда Станцеля недвусмысленно назвал Легину будущей королевой, это уже было непростительно! Как и то, что он сам узнал о существовании этих скандальных виршей слишком поздно, когда списки с них уже разлетелись по столице!

Старик сердито засопел, но тут же взял себя в руки. Легина здесь не причём. И пришёл он к ней по другому поводу.

Не зная, как подступиться к разговору, он принялся расспрашивать девочку о её делах и занятиях. Легина неохотно и односложно отвечала.

Разговор не клеился.

– А знаешь, зачем я к тебе пришёл? – решил он, наконец, подступиться к делу. – А давай-ка мы с тобой устроим, право, день рождения для Гины?

И он заблаговременно-довольно выпрямился, ожидая от девочки удивленных возгласов и радостных восклицаний. Но Легина даже не улыбнулась. Она подняла на него свои большие и серьёзные глаза, словно пытаясь прочитать в его лице что-то важное для неё. Не сумев сделать этого, она негромко вздохнула и спросила:

– А ты когда-нибудь влюблялся?

Мажордом сначала опешил – но уже в следующее мгновение давал себе твёрдое обещание, прямо сегодня приказать собрать все сведения обо всех соучениках Легины! Особенно о том самом Эд-Тончи!

Решив так, он чуть успокоился.

– Так ты когда-нибудь влюблялся? – нетерпеливо повторила Легина. – Скажи!

– М-м… – потянул время старик, собираясь с мыслями. И с воспоминаниями. – Я много прожил. И всякое в моей жизни было. Когда я был лишь немного старше тебя, я однажды захворал. Сильно захворал, и меня отвезли в деревню, на свежий воздух и парное молоко… Было лето, – старик всё сильнее уходил в воспоминания. – Такой высокой, сочной и пахучей травы я больше никогда и нигде не встречал. И цветы – так много цветов, что туда летали пчелы с пасеки, до которой было вёрст пять, не меньше. Я часто ходил на ту пасеку. Её держал один старик. Он угощал меня мёдом и учил скачивать его из сот. Я до сих пор помню его сухие и ловкие руки… и тот особенный запах дыма, которым он выкуривал пчёл.

Лорд Станцель помолчал.

– Однажды он спросил у меня, зачем я сюда приехал. Я ответил, мы разговорились. Я ему… всё рассказал. Да. Всё. Он долго слушал – а потом сказал два только слова. Горький мёд.

– Чего? – не поняла страстно слушавшая Легина.

– Я тоже тогда не понял. Но он объяснил. Легенда есть такая. Мол, некогда боги одаряли людей своими дарами. Сеттена подарила прядь волос, которая превратилась в тонкую и тёплую овечью шерсть, чтобы люди могли делать из неё себе одежду. Вечный труженик Чебос отёр капли пота со своего лба. Они упали на землю и, высохнув, стали соляными копями. Брошенные с небес горсть листьев с серебряных деревьев упали на неё с благозвучным звоном – и так у нас появилась музыка. Много там чего было… А самый дорогой подарок был мёд прямо с их стола; мёд сладчайший, подкрепляющий самые уставшие силы и дарящий вечную молодость. И, мол, настолько это был дорогой подарок, что даже счастливые и щедрые боги на мгновение пожалели о нём. Только на мгновение, но этого хватило, чтобы дар прогорк. И до земли долетел уже горький мёд…

– И что? – выдохнула девочка. Её глаза вдруг странно заблестели.

– Вот с тех самых пор на земле появилась любовь. Сначала любовь кажется неописуемо сладкой, животворящей и от всего спасающей. И это истинная правда, правда первого её вкуса. Но только никому, увы, ещё не удалось избежать второго – горечи. Который приходит, раньше или позже… Вот что мне рассказал тот пасечник. А я даже не помню его имени.

Тучная дама-воспитательница, до сих пор спокойно спавшая в своём кресле, что-то забормотала. Легина испуганно уставилась на неё, но успокоилась, когда в пространстве комнаты стали разливаться негромкие трели храпа.

– Хватит о грустном. Ну так мы устроим праздник? – заговорщически зашептал лорд Станцель. Сейчас ему более, чем когда бы то ни было, хотелось это сделать: это был бы прекрасный повод в подходящей обстановке присмотреться к гостям Легины. Особенно к тому самому Эд-Тончи.

Но Легина отрицательно покачала головой.

– Нет. Спасибо. Уже не надо.

Старик удивлённо крякнул.

– Спасибо, – повторила девочка. – И иди. Мне ещё учить надо.

И она пододвинула к себе первую попавшуюся книгу.

Долгий, кряхтящий подъём успешно закончился. Мажордом постоял, переводя дух и что-то обдумывая. И решился.

– Я хочу сказать тебе. Ты должна знать. Я тобой очень горжусь. Ты очень сильная и мудрая.

Легина подняла к нему своё лицо, на котором изумленная недоверчивость уже перетекала в пунцовую радость и гордость.

– Ты будешь настоящей ренийской королевой! – не сдержался старик и, сморгнув слезу, быстро вышел из комнаты.

…Когда дама-воспитательница, наконец, сонно распечатала глаза, она увидела картину, весьма удивившую её: на полу, над даром раскрытой книгой, с радостным и невидящим взором, крепко выпрямившись, сидела принцесса. На всякий случай женщина огляделась вокруг – не случилось ли чего? А когда она снова посмотрела на воспитанницу, та уже вставала с ковра, и вид у неё был вполне обычный, замкнуто-серьезный. Это немного успокаивало. Ещё чуть настороженная она поинтересовалась – "Всё ли в порядке?" – и, получив невразумительно-положительный ответ, с окончательно спокойным сердцем пошла узнавать за ужин.