Текст книги "Время зверей (СИ)"

Автор книги: Евгений Щепетнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

Проверять пульс придурка не стал – ну и убил, и что тогда? Одним больше, одним меньше… Ну да – он, типа, не виноват, ему приказали меня кошмарить, и что? Не наслаждался он пыткой, просто профессиональный палач – мне что от этого знания? Легче стало? Пусть сдохнет – ни разу не пожалею. Он знал, куда идет работать.

Посмотрел на ключи – интересно, подойдут к каким-нибудь камерам? Тут десяток ключей – почему бы не попробовать?

Шагаю к первой попавшейся камере, подбираю ключи. Щелк! Открылся! Подъем, «бродяги по жизни»! Веселье начинается!

Ко мне бегут четверо цириков с дубинками в руках. Смешно! Всего лишь четверо?! Вам надо было идти на меня со щитами, держа перед собой «укороты» и поливая коридор длинными очередями, а иначе у вас нет шансов! Убедились? Вот то-то же. А я даже не запыхался. И пусть вас добивают те, кого вы так истово шмонали, кого лупили дубинками по спинами и бедрам, ставя вдоль стены «хаты». Уж они вам расскажут, как это – получить дубинкой по почкам!

Хмм…что это со мной? Когда это я вдруг встал на ТУ сторону? С чего это мне стало жаль заключенных, преступников? Которых я вообще-то выжигал каленым железом! Преступников – не жалко. Но среди заключенных полным-полно и таких, как Юрка. А Юрку жаль. Не заслужил он того, как с ним поступили.

Да и не вставал я ни на чью сторону. Один на льдине. Сам по себе. Ни за красных, ни за белых. Пусть грызутся между собой. А я посмотрю, как это будет!

Позади меня визжат, ревут заключенные, вырвавшиеся из камер «на волю». Волей тут пока и не пахнет – мало вырваться из камеры, надо еще выйти из СИЗО. А когда вышел – попытаться уйти, без денег, в той одежде, которая на тебе была в камере.

Но бунт я тут учинил славный! Запомнят! Вообще-то этот толстяк, если я не ошибаюсь, не должен был в одиночку ходить и «проверять» карцер. А может, я чего-то не знаю. Скорее всего – просто наплевательское отношение к служебным правилам и банальная лень. Мол, и сам справится, вон – какой здоровый! Идиоты. Вы посылаете одного человеку к тому, кто голыми руками несколько часов назад перебил как минимум десяток отморозков! И которому теперь уже практически нечего терять!

Толпа человек двести, не меньше. Лица радостные, веселые, ощущение такое, будто все сошли с ума и не понимают, что последует за вот таким праздником жизни. Интересно, эта присуще только заключенным, или всем людям без исключения? А может, это какой-то психоз? В толпе человек резко глупеет, и над ним начинает довлеть коллективный разум, разум толпы, желающей зрелищ…и крови.

Крови хватало. Растерзанные глупые цирики, бросившиеся на толпу разъяренных заключенных, толстяк, которого я вырубил, и которому уже размозжили голову, а еще – несколько человек из числа бунтовщиков – подрезали в спину, видимо решали какие-то свои, местечковые вопросы и только лишь дожидались удобного момента.

И вот тут уже надо быть очень осторожным – как бы меня самого не подрезали. В спину, пока я тут стою в толпе, и соображаю, как и что мне следует делать. Наверняка информация про меня уже прошла по всему СИЗО. Не будут резать освободителя? Да ладно! Люди вообще неблагодарны по своей сути, а во-вторых, я только сегодня поубивал их так сказать единомышленников. Так какое тогда должно быть ко мне отношение?

Жаль что я сейчас в другом крыле здания, не могу открыть камеру, где Юра сидит. Зачем? Пообщались бы. Интересно было бы узнать, как там все происходило после того, как я разобрался с Монголом. Ну вот как они спишут десяток заключенных? Какие акты напишут? Сердечная недостаточность, выразившаяся в проломе черепа? Инфаркт миокарда с переломом грудины? Одного-двух еще можно списать, сактировать, но десяток?

Хмм…а не сделал ли я им подарок? После бунта в СИЗО не один десяток останется лежать на полу. Можно все списать на беспорядки! И меня, кстати сказать. Что-то я снова передумал умирать! Ага, вот такой нестойкий в своих решениях.

– Ты Самурай? – голос тяжелый, тягучий, с хрипотцой. Говорит нараспев, по-блатному.

– С какой целью спрашиваешь? – отвечаю вопросом на вопрос, оценивая противника. То, что это противник – сомнений нет. Ну не приятель же он мне – синий, как троллейбус! Татуированный по самое не хочу!

– Не кипешись. Нет к тебе претензий. Я знаю, что в хате было. Монгол за беспредел пострадал. Ты хоть и мент, но все по-закону, по воровскому закону. Я Загор, вор в законе. Смотрящий за СИЗО.

– Вот как? – слегка удивился я – Плохо ты смотрел за СИЗО, смотрящий, если у тебя подчиненный беспределил. Ты вообще в курсе, что он на администрацию работал? Что его не просто так перевели в нашу камеру? Специально, чтобы меня завалить.

– Я слышал, что ты типа экстрасенс? – Загор не ответил на мой вопрос, будто и не слышал – Можешь узнать правду о человеке?

– Могу… – не сразу ответил я – А с какой целью спрашиваешь?

– Целью, целью! – явно разозлился вор – Спрашиваю, значит нужно! Можешь проверить одного человечка – наседка он, или нет?

Я посмотрел в глаза вору и медленно помотал головой:

– Нет, Загор. Ты правильно сказал – я мент. И вычислять наседок вам не буду. Не надо ко мне с этим подходить.

– Правильно говорят – вы, мусора, человеческого отношения не цените! – скривился в ухмылке Загор – голова у вас не так устроена! Ладно, живи…если получится.

– Если получится… – эхом откликнулся я, глядя на то, как за решеткой, перегораживающей коридор, к нам бежит толпа в черных комбезах, бронежилетах, шлемах – со щитами и дубинками в руках. А у некоторых еще и дробовики, стреляющие пластиковыми пулями. Вот теперь начнется настоящая потеха!

– Граждане заключенные! – голос из динамиков был металлическим, как будто говорил робот, но мне сразу вспомнилось: «А теперь – Горбатый!»

– Граждане заключенные! Во избежание ненужного кровопролития, администрация предлагает вам вернуться на свои места, встать к стене лицом и дождаться, когда к вам подойдут представители администрации! Если вы не выполните наши требования – будет открыт огонь на поражение! На размышление вам дается десять минут!

– Сууукиии! Баланду есть невозможно – помои! Спать в камерах невозможно, места нет! Твари! Сделайте нормальные условия, твари! Не сдадимся!

Народ, разгоряченный неожиданной свободой, вопил до хрипа, до пены на губах. Это была настоящая истерия, массовое помешательство. И все это точно не могло остаться без ответа.

Я знал, чем это все закончится, потому не дожидаясь выстрелов ушел с линии огня. Пластиковая пуля двенадцатого калибра оставит синяк размером с тарелку, а еще – может запросто сломать ребро либо выбить глаз. А оно мне надо? Так-то я восстанавливаюсь быстро – у меня ведь ускоренный обмен веществ в организме – но вырастить отсутствующий глаз вряд ли смогу. Хотя…я ведь не пробовал? А вдруг и правда могу?

Тело действовало помимо моей воли – пока эти все мысли мелькали у меня в голове, я вжался в стену вдоль пола, лежа на животе, и с каким-то странным, почти детским любопытством наблюдал за тем, как действует тюремный спецназ. Все у них отработано до автоматизма. Вначале – залп, который выбил большинство самых активных заключенных. Например тех, кто держит…держал в руках милицейские дубинки. И это правильно – спецсредства не игрушка в руках отморозков.

Те, в кого попали пули – или потеряли сознание, или корчились на полу, зажав руками пострадавшую часть тела. У большинства это был живот, но я заметил одного зажавшего свой пах. Вот этому я почти искренне посочувствовал – да, неприятно, когда тебе по яйцам прилетает такая штука. Как минимум – ты о бабах не будешь думать ближайшие три месяца, а то и больше. Так импотентом можно стать – с такими-то событиями! Но опять же – ты знал, на что идешь – и это во всех отношениях! Ты совершил какое-то деяние, после чего попал в СИЗО. И теперь вот огребаешь по-полной, и огребешь еще – когда все это закончится.

Скажешь – не виноват? Попал сюда без вины, по беспределу? Ой, нет, братец! Я уверен, и всегда буду уверен, что наказания без вины не бывает. Вот ты устроился в какую-то фирму, где тебе не платят денег. А чего ты там сидел тогда? Играл в игрушки? В «Дум» проходил уровни? Ну ладно – ступил, да, бывает. Так на кой черт ты потащил компьютер домой? Без документов, без договора? Башка у тебя где была? Вот то-то же. И так каждый случай разобрать – окажется, что невиноватых-то и нет. Не так поступил, не так сделал, не с теми дружил и не тем доверился – это не вина? А если есть вина – получи наказание!

– Самурай! Самурай! А чо делать-то?!

Я чуть не вздрогнул! Вот только подумай о черте – а он тут как тут! Юрка!

– Ты откуда тут взялся?! Ты же в другом крыле сидел!

– А всю камеру раскидали после того, как ты там накуролесил. Меня – сюда. Я вон в той сидел.

– А чего вылез? Щас ведь тут всех отоварят! И тебе прилетит!

– А что делать-то? Все пошли – и я пошел! Хмм…не знаю, зачем пошел. Ну и что делать? А не знаешь, кто всех освободил?

– Я освободил. Чего глаза вытаращил? Так получилось. Вот что, Юра…ты бы в камеру зашел, а то ведь поломают!

– А ты почему не зашел?

– А нет у меня камеры! Я в карцере сидел. Свали, свали отсюда!

Я отвернулся от Юрки и тут же забыл о его существовании. Спецназа прибавилось – уже человек пятьдесят только у коридорной решетки, и явно готовятся войти. Щиты, дубинки, бронежилеты – все, как положено. Вот щас начнется!

Оглянулся, увидел открытую дверь камеры по соседству с тем местом, на котором я лежал, и быстро пополз туда, стараясь не поднимать ни голову, ни задницу. И то, и другое мне дорого, и я их берегу.

Нырнул в камеру – точную копию той, в которой я устроил побоище – и замер, усевшись на пол и привалившись спиной к стене. Справа журчала «параша», слева у стены кто-то валялся и под ним расплывалась лужа крови. Охранник! Кто-то затащил его сюда и убил – зверски, ему буквально расплющили голову, наверное прыгали, топтали ногами уже бесчувственное тело. Отвратительное зрелище! Ну что за люди? Даже убивать как следует не умеют. Обязательно грязь, обязательно зверство! Нет бы чисто и красиво свернуть башку! Или придушить.

Хмм…мда. «Профессиональная деформация» – так это называется? Киллер рассуждает о том, как правильно, красиво убить жертву! Эстетика убийства, понимаешь ли!

– А как мы тут? Что делать-то будем?!

Опять он! Да черт подери, Юра! Нет «мы», есть «Я», и «ТЫ»! ну как ему это объяснить? Приручил парнишку, и вот теперь…

В коридоре пальба, грохочут ружья и мне показалось, или я ошибся – вроде как пистолет несколько раз хлопнул? Ружье бьет гулко, как пушка долбает, пистолет сухо и звонко хлопает. Судя по звуку – «макаров». Ну…мне так кажется, что «макаров».

– Юра, сиди здесь и не вылезай! Тебя никто не тронет, если ты не влезешь в эту мясорубку! А мне надо выбираться отсюда.

– И мне надо! Сколько я еще тут сидеть буду?! Я уже не могу! Хоть вешайся!

Не успел ничего сказать в ответ. В дверном проеме возникла высокая массивная фигура с дубинкой и щитом в руках. На лице – балаклава, что впрочем совсем даже никакая не редкость. И ОМОН морды прикрывает, и тюремный спецназ – по понятным причинам. Чтобы мести не было – вдруг «спецконтингент» встретится на улице и решит поквитаться – лучше, чтобы они не видели, кто им пересчитал ребра дубинкой.

Похож на Терминатора – медленно поводит головой из стороны в сторону, будто выбирая цель, потом замечает на полу труп охранника. Молча взмахивает рукой с зажатой в ней дубинкой, и… И я совершенно рефлекторно ловлю эту дубинку, тяну ее по ходу движения и отправляю хозяина дубинки в полет.

Вообще-то много сил прилагать не нужно, чтобы вот так запросто отправить человека в полет. Он сам себя валит, своей собственной энергией удара. Нужно только как следует подправить это движение, и вот – он весь твой. И нет ни какой разницы – большой он, или маленький, толстый или тонкий, сильный, или хиляк – чем больше вкладывает в удар энергии – тем дальше летит. Закон такой!

Головой крепко приложился, я даже поморщился. Вот не надо было меня доставать! Сидит себе человек у стеночки, мечтает о свободе, так зачем его лупить по вместилищу разума?

Быстро поднимаюсь на ноги, иду к спецназовцу и начинаю его раздевать. Чувствую Юрин взгляд, негромко, но жестко ему говорю:

– Какого черта таращишься? Если хочешь отсюда уйти – раздевай охранника! Наденешь его форму – он по комплекции с тобой один в один! Или оставайся здесь, жди суда.

Спецназовец толще меня в поясе, и наверное весит больше килограммов на двадцать. Чем камуфляж хорош – главное, чтобы в плечах был как раз, а то что в поясе болтается – так это нормально. Под броником все равно не видно. Тощий я стал после того, как мутировал. Жира – ну ни капли! Съедает мой организм весь жир. Вот и хожу как скелет, облепленный узловатыми мышцами. На себя в зеркало без содрогания смотреть не могу. Хотя честно сказать – плевать мне, как я выгляжу. Надя смеялась – по мне анатомию изучать можно. А еще завидовала – она диету держит, голодает, а я в любое время суток любое количество любой жратвы лопаю – и ничего! Как был тощим скелетом, так и остался!

Конечно, я ей не говорил про то, что у меня ускоренный обмен веществ. И что потому, скорее всего долго не проживу. Мой организм работает на износ, как самолет, который все время летает на форсаже. Я можно сказать горю – живу, и горю. Сгораю.

А впрочем – я не знаю, сколько проживу. Сазонова спрашивал – он ничего не ответил. Честно сказал, что не знает. И он правда не знает – иначе бы сказал свое «табу». Или рассказал.

Но сейчас не о том надо думать. Сейчас одеться и вперед, на выход! Слава богу – и ботинки пришлись впору! Кстати – какие-то импортные, наверное штатовские. Удобные «колеса»!

Позади кто-то блюет. Ясное дело – кто именно. Вот какого черта ты за мной увязался? Нет, вопрос надо ставить иначе – какого черта я за собой его тащу?

Сам не знаю. Не нужен он мне. Только лишь мешает. Вздыхаю, смотрю на то, как бледный, с перекошенным лицом Юра натягивает на себя рубашку охранника, едва не отрывая пуговицы. Рубашка пропитана кровью и на нее налипли кусочки мозга. Ну да, неприятно, согласен. Но что делать?

Через пять минут Юра все-таки готов, и я аккуратно заправляю его длинные патлы в кепку охранника. А потом наклоняюсь, макаю ладонь в густую лужу «вишневого варенья» и мажу Юре лицо. У Юры снова позыв к рвоте, но сдерживается, только давится и тяжело дышит.

– Сейчас повиснешь на мне, я тебя потащу на выход. Типа ты раненый охранник и я тебя выношу с поля боя, спасаю. Ни во что не вмешивайся, ничего не делай – твоя задача изображать из себя полутруп. Помешаешь мне – я тебе сам башку оторву!

Натягиваю балаклаву, шлем, на пояс вешаю дубинку – готов! Юрину руку себе на шею, и вперед!

В коридоре – шум, гам, тела поверженных наземь заключенных, и кстати сказать – спецназу тоже досталось. Минимум три человека сидят и стоят у стены вытирая кровавые сопли.

Тащусь в противоположную сторону, к решетке, перегораживающей коридор. У нее трое охранников с дубинками – огнестрельного оружия не видать. Меня кто-то окликает – что-то вроде «Эй, ты куда?». Но я не отвечаю, и меня больше не беспокоят. Тащимся дальше.

Дверь в решетке со звоном и гудением электрического запора открывается, ко мне бросаются двое охранников. Вернее не ко мне, а к Юре, старательно постанывающему, как если бы он был при последнем вздохе. Дожидаюсь, когда они приблизятся, переваливаю Юру им на руки, шагаю к третьему цирику и коротко бью его в основание черепа косточками сложенных вдвое пальцев правой руки. Не насмерть бью, только чтобы выключить, и это большая проблема. Все мои рефлексы отточены на то, чтобы убивать. Мне стоит огромного труда удерживать руку от смертельного удара – ведь Сазонов меня учил только убивать, и я давно уже не мент, которого учили противоположному. Мент не убивает. Мент задерживает. Не дай бог он кого-нибудь прибьет!

Двое, что подхватили Юру не успели ничего понять – они и не видели, как я обошелся с их коллегой. И пали рядом – чистые нокауты. Для хорошего нокаута и не нужно так уж сильно бить. Достаточно сделать это резко, хлестко, в нужную точку. Мозг в черепной коробке получает встряску и на время переходит в спящее состояние.

В общем – поспят немного, да и…все. Голова немного поболит, а так – ничего особенного. Мало ли в нашей жизни было микросотрясений мозга? Упал с велосипеда – вот тебе и мироксотрясение! Врезала соседка по парте учебником по твоей макушке – вот тебе и сотрясение! Переживут цирики.

Дальше по коридору! Дальше! Лестница ведет вниз, навстречу поднимается человек двадцать в камуфляже и в бронежилетах. Видимо дела у администрации совсем плохи – стягивают все резервы. Заключенные пошли вразнос.

На нас с Юрой косятся, но никто не останавливает и ничего не спрашивает. Лицо Юры мы помыли из бутылки с минералкой, а то, что охранника не узнают – так что же такого? Их тут десятки! Одни увольняются, другие приходят им на смену – разве всех упомнишь?

Внизу – суета. Бегают, возбужденно говорят, куда-то звонят. Почему-то тут и пожарные – что пожарным делать в СИЗО?! Он что, горит? Или хотят разгонять толпу брандспойтами? А что, вполне реально, напор-то вон какой! Как дать по толпе, и…конец бунту! Ну…мне так кажется, а я могу и ошибаться.

Выходим на улицу. Тут зачем-то все оцепили – милиция за оцеплением, толпа любопытных, или это родственники заключенных? А может родственники охранников? А откуда узнали, что тут случилось? Хотя…сколько времени прошло с начала безобразия? Час? Два? Странно, но я потерял чувство времени. И это плохо. Надеюсь, оно восстановится.

Проходим сквозь оцепление. Бронежилет и балаклаву я бросил там же, где вырубил троих охранников. И шлем там оставил. Взял форменную кепку одного из них, так и вышел из здания.

А куда теперь? Точно не на автобусную остановку. Валить отсюда надо быстро, а значит – останавливаю такси. Деньги есть – немного, но есть, пришлось охранников слегка пощипать. Почистил бумажники – набралось немного денег. Совсем чуть-чуть, но на такси и поесть – хватит.

Остановилась мятая-перемятая «копейка» с таксистными шашечками на крыше. Мужик лет семидесяти, седой, мешки под глазами. Времена хреновые, пенсионеру приходится подрабатывать. Называю адрес, мужик называет цену. Дорого, черт подери! Почти все деньги придется вывалить! Но киваю – валить надо, и как можно быстрее. Есть у меня один домик, о котором никто не знает. Никто – кроме моих погибших друзей-соратников.

Подумал о них, и сердце сжалось от боли. Ну как же так?! С какого хрена?! Так не должно было случиться! И я даже похоронить их не сумею. Как и мою Надю…

Нет, я точно проклят! Каждый, кто рядом со мной – обязательно умирает! Вроде как царь Мидас все, до чего дотрагивался превращал в золото. Вот и я такой Мидас, только все, до чего я дотрагиваюсь превращается не в золото, а в трупы.

– А что там случилось-то? Чего оцепили? – спрашивает водитель, но я недовольно машу рукой. Мол дураки они все! Кто они? Да все! У настоящего служивого дураки все, кроме него самого – командиры идиоты, потому что заставляют делать тупое и странное. Подчиненные служаки идиоты – потому что не исполняют как следует те гениальные приказы, которые он отдал. А все остальные просто идиоты, мешающие жить настоящему вояке.

Водитель еще что-то говорит – я отвечаю односложно, без интереса, так что он скоро стихает и ведет свою машину смерти, ловко вписываясь в городской поток машин, пробиваясь за город, на выезд.

Выходим мы за километр до нужного места. Не нужно нам светить, куда именно отправились. Как бывший мент, как бывший оперативный работник, я с полной уверенностью могу сказать – найти можно любого Лю-бо-го! Если только он не воспользуется запасным комплектом документов, и не уедет насовсем, обрывая все связи, все контакты из своей прежней жизни.

Но так не бывает. Преступник не может жить без своей среды. Не может не общаться с теми, кого знает. Он же не отшельник, живущий в пещере и питающийся сушеными кузнечиками. Оборвать связи очень трудно, и практически невозможно.

Расплачиваюсь, выходим, дожидаемся, когда дедок уедет. Посматривал он на нас странно – мол, чего вылезли посреди дороги? И вообще – что делать двум ментам на этом пустыре? Хорошо еще, что я приказал Юре снять испачканную кровью одежду и переодеться в чистую, принадлежащую раньше одному из трех нокаутированных цириков. Пришлось немного времени потратить – а что делать? Он весь в крови был.

Потом тащились по пыльной дороге, сжатой заборами многочисленных дач-курятников. Место тут не больно-то престижное, можно даже сказать – совсем не престижное. Но и тем лучше. Случайно узнал, от Нади – мол, соседка ее продает дачу. Ездить далеко, сил уже нет. А дачу никто не покупает – не интересно в такой дыре. А может денег лишнего запросила. А мне вдруг запала в голову мысль – а почему бы и нет?

Купил. Составили договор у нотариуса, а переоформлять в БТИ пока и не стал. Пусть на бывшей хозяйке дача висит, так спокойнее. Одной ниточкой, ведущей ко мне – меньше.

Прежде чем войти в дом – подождал, внимательно осмотрел и участок, и само строение. Все было так, как я оставил – замок на месте, прислоненные к двери грабли – так и стоят, как я их прислонил, ни на сантиметр не сдвинулись. И «контролька» – кусочек спички над дверью тоже на месте. На окнах никаких следов вскрытия – значит, не лазили. Конечно, мог забраться какой-нибудь бомж, или дачные воры, нередко промышлявшие на дачах, но никаких следов мародерства нет, и это очень хорошо.

В старой перчатке под крыльцом нашарил ключ – большой, тронутый ржавчиной. Замок открылся легко и бесшумно – зря что ли я его смазывал маслом, влив целый стакан. Как знал, что пригодится.

Кстати – именно что знал. Человек, занимающийся такими делишками, как я, всегда должен думать о путях отступления и запасных аэродромах. Аксиома, однако.

Дом встретил странно волнующим запахом пыли и старых вещей. Так пахло у бабушки в деревне – неуловимо, и по-доброму. Этот дом строил муж бабульки, которая мне его продала – своими руками строил, а она ему помогала. А потом он умер. Спился, и умер. Он был летчиком-испытателем. Однажды дурной родственник подначил его прыгнуть в реку с большой высоты – типа, на спор. Он прыгнул. И у него после удара о воду из ушей пошла кровь. Что уж там случилось – я не знаю, но медики мужика списали, летать он уже не мог. И начал спиваться. Тем более, что пошел работать на стройку, прорабом (выучился после того, как его комиссовали). Ну а где стройка – там и обед, а какой обед без водки? Запои, выносил вещи из дома, а потом умер – еще довольно молодой, крепкий мужик.

Я когда слушал бабку – сердце щемило. Я ведь тоже едва не закончил именно так. Я ведь тоже пил после гибели моей семьи – каждый день, без просыху. В перспективе меня бы уволили, без пенсии, просто пнули бы под зад, и все (какая пенсия в тридцать лет?!). Я бы скатывался все ниже и ниже, и закончилось бы все так же печально, как с этим летчиком. Если еще не печальнее. Хотя куда уже печальнее?

Кстати, я не могу понять – ну потерял ты работу, хорошую, красивую, интересную работу, и что?! У тебя есть семья, ребенок – зачем ты пьешь?! Зачем себя убиваешь?! Да если бы моя семья была жива…нет, не так – я ради того, чтобы жила моя семья, сделал бы что угодно! Дерьмо из выгребных ям десять лет ведром вычерпывал! Землю бы копал! В тюрьме бы сидел! А ты…слабак! Тупой слабак!

Бабульке я этого конечно не сказал – зачем обижать? Она ведь его и сейчас любит. Да и нельзя так – тебе раскрылись, открыли душу, а ты взял и в нее наплевал. Нет уж…я не такой!

– А это что за место такое? – спросил Юра, оглядываясь по сторонам – Это твоя дача?

– Это моя дача – хмыкнул я – вон там тайник…вон, в стене! Ага – лист тащи в сторону, откроется проход. Доставай газовую плиту, да, вон она – двухконфорочная, и баллон – видишь, стоят? Давай один сюда. А я схожу за жратвой.

– Куда?! – Юра забеспокоился – В магазин?! А если наткнешься на ментов?!

– В подвал, какой магазин? – пожал я плечами – Давай, шевелись! Подключить плиту сумеешь? Сумеешь. Ну и слава богу.

Я спустился в подвал, вернее полуподвал – сквозь маленькое окошко у самого потолка едва пробивался свет, и тут было довольно-таки темно. Тем более что вечер на подходе. Ввинтил пробки в распредельительном щитке – вспыхнул свет, если можно охарактеризовать словом «вспыхнул» тусклое сияние двадцатипятисвечовой лампочки. Теперь вот и стало ясно, насколько в подвале темно – если даже такая тусклая лампочка казалась чем-то вроде зенитного прожектора времен Отечественной войны.

Погреб замаскирован в углу – под кучей тряпья, специально совершенно неудобоваримого вида – промасленного, воняющего солярой и мышами. Лично поливал соляркой! Эта гадость впитывается во что угодно, и вонять будет годы и годы. Лучшее средство, чтобы отпугнуть мародеров, желающих поживиться моим добром – кто решится покопаться в такой мерзкой куче и перемазаться? А под кучей – металлический люк. Да не просто люк, а с внутренним замком, ключ от которого вон там, в отдушине, в крапивном мешочке, зацепленном проволокой за край.

Сложно все, да. Но подальше положишь, поближе возьмешь. Погреб полон продуктов – да, на всякий случай. Вдруг нам всей командой пришлось бы, как говорили у дона Корлеоне «залечь на матрасы», то есть – спрятаться и переждать. Так что такая тайная база нам была нужна – на всякий случай. Вот и пригодилась…

Щелкнул выключателем, в погребе загорелся свет. Раньше тут не было погреба – это я привез таджиков, завязав им глаза (чтобы не знали дорогу), и они быстренько соорудили этот бункер, грамотно и умело укрепив стены, обложив их красным кирпичом. Таджики, помню, перепугались до смерти – подумали, что их везут убивать. Умоляли, плакали…а когда я расплатился вдвое больше, чем они просили за свою работу – снова напугались. Зачем платит так щедро?! На обратном пути хочет грохнуть и деньги отобрать?! Еле успокоил чертей…завывали так, будто у них кто-то дома помер. Только когда высадили их там, где они попросили – тогда поверили в свое счастье.

Металлическая лестница вела на глубину трех метров. Здесь холодно, как…как в погребе. Настоящий холодильник! Градусов пять, не больше. Стоят ящики с тушенкой, сгущенным молоком, макароны в пакетах, крупа – все, что нужно человеку, чтобы беспроблемно пережить апокалипсис. Или пересидеть период, когда его будут разыскивать все городские полицейские и гэбэшники. Первые меня хрен когда найдут, а вот вторые…въедливые, твари! Этих точно надо опасаться.

Потянулся, нащупал защелку, снял ее. Толкнул стеллаж с банками, он отъехал в сторону, открыв глазам небольшую комнатку-нишу, тоже обложенную красным кирпичом, как и весь этот погреб. Здесь стоял металлический дипломат, в котором лежало пол-лимона зеленых мелкими и не очень купюрами, на полке – охотничий малокалиберный охотничий карабини пистолет «Марголин», тоже калибра 5.6. На стволе «Марголина» толстенный набалдашник – глушитель. «Маргоша» и так не шибко громкий, а с этой штукой, изготовленной по моему заказу, он превращается в бесшумные пистолеты из глупых иностранных киношек. В этих киношках пистолет с глушителем стреляет примерно так: «Псст! Псст!». И никаких тебе лязгов затвора, никаких хлопков, напоминающих по уровню громкости звук открываемого шампанского. Мощность у «Марголина» с глушителем падает, стрелять можно только в упор, с нескольких метров, зато и звука никакого. Почти никакого. То самое «псст!»

А еще тут – три калашникова «АКСУ-74», три «макарова», несколько ножей НР, несколько комбезов, ботинок на шнуровке, цинки с патронами и еще куча всякого очень полезного барахла, необходимого тем, кто находится в бегах. В том числе – два комплекта документов на разные имена. Один на Сидорчука Виталия Ефремовича, другой – на Мелентьева Сергея Петровича. Паспорта, водительские удостоверения, загранпапорта – все настоящее, никакой подделки. Зачем подделывать, если в наше время можно купить все, даже власть в государстве! Все зависит от цены вопроса.

Взял два «макарова», две наплечных кобуры, несколько магазинов к пистолетам и несколько пачек патронов. Подумал – взял и «Марголин», и к нему пару пачек «целевых» патрон. Использую только целевые – они осечек на дают и бьют точнее.

Еще я переоделся в скромный костюм, сшитый специально на меня с таким расчетом, чтобы не было видно наплечной кобуры под левой подмышкой. Ни к чему привлекать внимание народа. Костюмов тут было несколько – разного размера и фасона, так, на всякий пожарный случай – для моих друзей, например. Ныне – покойных друзей (и сердце заныло, как вспомнил).

Ну и само собой – забрал дипломат с баксами, куда же без них. Это как копна соломы, уберегающая при падении. Есть деньги – есть будущее. Нет денег – и ты пропал. С голоду сдохнешь. Или пойдешь грабить прохожих, что совсем даже нехорошо.

Еле дотащил все наверх – и снаряжение с боеприпасами, и банки с тушенкой, сгущенкой, консервированными персиками и всякой такой лататой. Пришлось найти чистый мешок для строительного мусора, и сложить все туда. Благо, что мешков я тут заготовил целую кучу – вдруг придется мусор выкидывать! Какой мусор? Да всякий. Например – недругов, забравшихся ко мне в дом. По частям.

Когда Юра увидел, каким и с чем – я вернулся, у него отпала челюсть и вытаращились глаза. Особенно, когда он увидел у меня в руках «Марголин» с толстым набалдашником. Да, «Марголин» очень красив, и сам просится в руку! Брутальный пистолет, в отличие от того же «Макарова», убогого и совсем невидного. А с глушителем так и вообще смотрится оружием из «Звездных войн».

– Это что за пистолет такой?! Можно я подержу его в руках?

Я выщелкнул из «Марголина» магазин, подал пистолет Юре, а сам открыл пачку патронов и стал набивать их в этот самый магазин. Потом то же самое проделал с двумя магазинами к «Макарову», а когда отправил магазины в рукояти пистолетов, набил еще по два магазина к каждому. А пока набивал, думал – а не стоило ли мне прихватить и «укорот»? Но потом решил – не надо. Пока что мы залегли тут очень хорошо, крепко, нас в жизни никогда не станут здесь искать. Отсидимся несколько дней, отоспимся в человеческих условиях, отъедимся, а тогда уже двинемся по своим делам. Вот только каким делам? Нужно было это решить, и срочно.