Текст книги "Время зверей (СИ)"

Автор книги: Евгений Щепетнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

– Я подумаю, Юра – ответил спокойно, бесстрастно, как глупому ребенку – А теперь давай позавтракаем. Есть хочется, аж пищит все!

Глава 7

«Очень жаль, что молодые люди в наше время так сильно увлечены материальными приобретениями. Ведь у людей с материальными интересами в сердце нет чувства долга. А те, у кого нет чувства долга, не дорожат своей честью».

«Хагакурэ» Книга самурая

– Что будете заказывать?

Официантка с дежурной улыбкой на лице посмотрела на старика, и с тоской подумала о том, что чаевых от старого пердуна не дождешься. Сейчас закажет чаю, пирожок, и будет подбирать крошки с ладони, вытрясая их из своей седой бороды.

Кстати – колоритный дедок, да! Борода седая до груди, рубашка с вышивкой, штаны светлые полотняные – такой уютный толстячок. Ну прямо как с картинки про старину! И шляпа соломенная, и тросточка – ну из детской книжки, да и только! На кого он похож? Хмм…о! Лев Толстой! Вот! Только у Толстого рожа такая, будто кирпичей нажрался, а этот добродушный дедон, и голос приятный, мягкий.

– Дочка…принеси мне хинкалей бараньих штук шесть. Да чайничек чаю. А потом мороженого принесешь – с орехами. Вкусная мороженка-то у вас?

– Вкусная, дедушка! – в ответ на улыбку старика улыбнулась девушка, и прикусила язык – ну что за фамильярность?! Какой к черту дедушка?! Не положено так говорить!

– Ну давай, готовь…а пока жду, принеси мне бокал пивка – светлого, легкого. Только похолоднее, чтобы не теплое! День сегодня жаркий, запеклось все внутри.

Дед обмахнулся газетой, а официантка кивнула, уходя в сторону кухни. Уже в дверях кухни она оглянулась, окинув почти пустой зал зорким глазом, и невольно поразилась – насколько огромным был этот старик. Широкий, как шкаф, он сидел на стуле, и казалось, делает все для того, чтобы стул не развалился под его весом. Широкие ладони лежали на столе, рядом с соломенной шляпой, и официантке вспомнилось, как она читала о людях, которые могут сломать подкову, или закрутить в трубочку лезвие штыковой лопаты. Это точно про таких вот людей, как этот старик. В молодости он наверное был очень силен. Да и сейчас…вот так схватит своей лапищей, сожмет…косточки только и хрустнут!

Она сама не понимала, почему ей в голову пришла мысль о хрустнувших косточках. Старик абсолютно безобидный, добродушный, совершенно неопасный! Старый толстячок-боровичок, а ей в голову лезет всякая дрянь!

Жара, точно. День только начался, а солнце уже так печет, что сил нет терпеть! Бросить бы работу, да на пляж! Вон как река сверкает, аж глазам больно! На катер, и чтобы брызги, чтобы ветер в лицо, чтобы…мда.

– Шесть штук хинкалей, чайник чаю – тускло сказала девушка и отойдя к раздевалке для персонала перевела дух. Почему-то ей хотелось плакать. Ну вот хотелось, и все тут! Так все надоело, ну так надоело! Это кафе с его тупыми посетителями, пялищимися на обтянутую платьем задницу, эта директорша с ее визгливым, каркающим голосом, этот запах восточных пряностей, проникающий, кажется, до самых глубин тела, въевшийся во внутренности, в волосы, в мозг! Пропитываешься запахом кухни и ходишь, воняя, как…как…кухня. Девушке надо пахнуть французским парфюмом, кремами, дорогим вином! А не луком и пряностями.

Она подошла к стойке бармена, дождалась, когда тот нальет бокал чешского пива и отнесла заказ старику. Тот кивнул, взял бокал, задумчиво отхлебнул из него, глядя в даль. Потом глаза его чуть прищурились, будто увидел что-то интересное и хочет как следует разглядеть, и официантка непроизвольно оглянулась, желая видеть – что же именно так заинтересовало странного посетителя. И увидела высокого худого мужчину лет тридцати, в костюме (явно очень недешевом), с дипломатом в руке. Мужчина был плечист, хороший костюм подчеркивал его тонкую талию и широкие плечи, мягкие дорогие полуботинки ступали так тихо, что казалось – человек этот идет босиком. Впечатление усиливалось еще и тем, что двигался мужчина немного странно – он не шел, а перетекал, аккуратно ставя ноги на пол летнего кафе. Так двигаются кошки, или леопарды – что суть все равно большие кошки.

Мужчина не был красив как киноактер – Алена Делона из него точно бы не вышло. Худое лицо с глубоко посаженными темными глазами, резко очерченные скулы, тонкие губы, сложившиеся в вечную маску «серьезный человек». Но было в нем что-то такое, от чего сердце девушки екнуло, и кровь начала быстрее течь по сосудам. Это был ОН, Альфа-самец, Вожак, за которым хочется бежать на край света – даже если он иногда рыкает и бьет тебя плечом. От такого хочется иметь детей, к такому хочется прижаться, укрыться от жестокого мира. Он опасен, но он и надежен. Инстинкт говорит, что от таких мужчин или большие проблемы, или большое счастье. А частенько – и то, и другое сразу.

Кстати сказать, почему-то сразу было видно что он не беден. То, как носит костюм, то, как повязан дорогой (сразу видно!) галстук, и то, как небрежно мужчина расстегнул свой пиджак, будто готов сбросить его в любой момент без всякой такой жалости (еще куплю!).

А еще официантка подумала о том, что это странно – в такую жару, и вдруг в костюме. Скорее всего, сидел где-то в кондиционированном офисе, а потом пересел в машину с кондиционером, и только сейчас вот решил из нее вылезть. И почему-то прийти сюда, в «Азиатский дворик», хотя ему больше приличествовал бы какой-нибудь дорогой и пафосный ресторан. Не эта забегаловка со смешным ассортиментом – начиная с корейских острых блюд, и заканчивая грузинскими хинкали из всех видов мяса.

Она уже двинулась к посетителю, чтобы предложить сесть на хорошее место – в тени возле кадки с цветами, но мужчина опередил ее, подойдя к столику со стариком, ожидавшим своих хинкалей, и сел за стол напротив.

– Что будете заказывать? – тут же подскочила официантка, подала меню, но мужчина не стал туда заглядывать.

– То же самое, что ему – он кивнул на старика. Девушка слегка опешила, но промолчала, только кивнула головой и ушла в сторону кухни. Ей еще больше захотелось сбросить этот дурацкий передник и уйти на пляж – бродить босой по песку, чувствуя, как прохладные волны омывают усталые ступни. Как все надоело! Ну как же ВСЕ надоело! Да лучше сдохнуть, чем так жить!

Сазонов посмотрел на Самурая, входящего под крышу летнего зала кафе, и глаза его слегка прищурились, будто он выбирал цель для снайперского выстрела. Изменился парень, очень изменился. Когда Сазонов впервые его увидел, это был обычный мент, участковый – в потертом мундире, пыльных форменных ботинках. Невидный, скучный, замордованный жизнью и начальством участковый, пахнущий пОтом после беготни по участку, и перегаром – после вчерашнего выпивона. А может и сегодняшнего – просто уже успел усвоить выпитое.

А еще – у него были потухшие, мертвые глаза человека, которому все равно. Как у человека, который уже готов сделать сэппуку, но все никак не решается воткнуть в живот обмотанное тряпкой лезвие меча. Один шаг до смерти, один шаг до безвременья.

Теперь это был другой человек, совсем другой. Прошло всего три года, и вот – перед ним волк. Не просто волк, а вожак стаи – сильный, безжалостный. И очень осторожный. Вон как осмотрел все столики, всех посетителей – совершенно автоматически, коснувшись лишь мимолетным взглядом, но так, что становилось ясно – увидел все, что хотел и запомнил навсегда.

Да, память у него стала феноменальная. Побочное действие «мутантара» – оно бывает всяким. Непредсказуемо. В случае Самурая – все изменения в тему. Сила возросла настолько, что это даже трудно представить. Последнее, что видел Сазонов из фокусов Самурая, это то, как тот без всякого напряга скручивал в трубочку пятидесятирублевую монету. Брал, и как пластилиновую, либо бумажную – рраз! И в трубочку!

А скорость движения? Он муху выхватывает их воздуха. Просто – оп! И она в руке. Говорит, что при желании может ускорить свое восприятие так, что муха кажется повисшей в воздухе. Только вот после этого фокуса болит голова и трясутся руки. Потому Сазонов запретил ему заниматься такими опасными вещами без особой нужды. Одно дело, если ты спасаешь свою жизнь – тогда все средства хороши – и другое, когда ты насилуешь организм просто ради развлечения. Это неправильно. И расточительно. Организм, ускорившийся до скорости, недоступной обычному человеку, сгорает соответственно этой самой скорости – в разы сокращая время оставшейся ему жизни.

Жалел ли Сазонов, что сделал из страдающего, с глазами раненого зайца паренька вот это чудовище, зверя, способного растерзать любого, кто встанет на его пути?

Нет, не жалел. Во-первых, он сделал это ради благой цели. Ради которой и сам не пожалел бы своей жизни. И не пожалел. Мог бы сейчас спокойно доживать отпущенный ему жизнью срок, и не заботиться о том, что Родина все больше утопает в болоте коррупции и предательства. Но не захотел. Он офицер. Кадровый офицер, отдавший служению Родине десятки лет своей жизни, положивший саму свою жизнь на алтарь своей страны. И раз он не жалел и не жалеет себя самого – значит, имеет моральное право не жалеть и других – ради светлой, правильной цели.

Ко всему прочему, этот парень все равно бы скоро умер. Не покончил бы с собой, так просто спился, и закончил свои дни где-нибудь в канаве, бомжом, забитый до смерти толпой пьяных подростков. Или сожженный тяжелой простудой, после очередного пьяного беспамятства, покрытый грязью и вшами. Не он первый, не он последний. Так уж лучше прожить короткую, но яркую жизнь, помочь Родине, чем вот так – пьянство и болезни, позор и безнадега.

Но кто он теперь? Кого Сазонов вылепил за три года из инертной пластичной массы, именуемой «Андрей Каргин»? Одного из опаснейших людей в мире. Если только не самого опасного. И опасного не связями, не силой своих подчиненных, не силой денег и власти. Опасного самого по себе, как бывает опасен тигр, или бурый медведь, о намерениях которого не сможешь догадаться пока он не откусит тебе голову.

Этого Андрея Каргина Сазонов не то чтобы опасался…он не хотел стать его врагом. И сейчас Сазонов не был уверен, что сможет справиться с Самураем – если вступит с ним в схватку.

Но он и не хотел вступать с ним в схватку! И не потому, что опасался. За эти годы Самурай стал для него если не чем-то вроде приемного сына, то самым лучшим, самым значимым учеником – это точно.

А еще – Каргин был просто хорошим человеком, насколько хорошим может быть ликвидатор, уничтожающий людей всеми доступными ему средствами. Самурай никогда не пошел бы на акцию, если бы не верил, что человек, которого он убивает, не имеет права на жизнь. Что убив его, Самурай сделает доброе дело и поможет своей стране, ее людям, людям, которые достойны лучшей жизни. Самурай был палачом, а не киллером. Киллер убивает всех, за кого ему заплатят. Палач – тех, кто заслужил наказание. Тех, кого осудили.

Сазонов сидел за столиком, и мне стоило большого труда, чтобы сдержать улыбку. Уж больно он не был похож на себя самого – холодного, элегантного, аккуратного до фанатизма. Этот старик был полной его противоположностью – толстый, потный, в дурацком мятом костюме и соломенной шляпе «а-ля пасечник». Тросточка-батожок у стола. Небось, в этой тросточке запрятана или шпага, или что-то вроде китайского меча. Я видел такие штуки в каком-то голливудском кинофильме, и мне тогда вообще-то понравилась идея. Достал меч – и покромсал в капусту! Или не достал – все равно палкой можно отделать так, что мало не покажется. Знаменитый фехтовальщик Мусаси предпочитал драться деревянным тренировочным мечом боккэном – не зря. Даже против настоящего меча – и победил (был такой случай в его жизни). Самурай что с мечом, что без меча – он все равно самурай.

Официантка – смотрела на меня так, будто я хочу ее трахнуть – прямо сейчас, тут, на столе. Мне даже захотелось пощелкать пальцами перед ее лицом. Глаза вытаращила, застыла, будто ее парализовало.

Что с людьми делается? Каждый второй – ненормальный. От жизни такой, что ли? «Крыша едет не спеша, тихо шифером шурша».

Сел за стол к Сазонову, он взглянул на меня, отпил из высокого стакана с запотевшими стеклами. Ледяное пиво! Давно не пил, как и все спиртное. Хотя пиво трудно назвать спиртным. Спиртное – это нечто другое…

– Привет! – сказал я, глядя в лицо собеседника – Борода наклеена?

– Нет. У меня есть мазь – помажу, и волосы растут, как сумасшедшие. За сутки превратишься в Рапунцель.

– Что, правда?! – удивился я, и поглядев в хитро поблескивающие глаза Сазонова, понял – разыгрывает! Старый черт!

– Ну вот зачем шутите?! – страдальчески вздохнул я – Мне сейчас не до шуток.

– Всем не до шуток – серьезно подтвердил Сазонов – Сколько топтунов за собой привел? Я вижу двоих.

– Больше – кивнул я спокойно – Четверо, как минимум. Они меня давно ведут. От самой гостиницы. А вон там стоит микроавтобус, скорее всего с группой захвата. Будут предлагать сдаться, бла-бла-бла и все такое.

– Расскажешь, что с тобой было за эти дни?

– Для того я и пришел.

– Только для этого?

– Нет. Не только для этого. Я хочу знать – как дальше будем жить? И будем ли вообще…

– Рассказывай.

Я рассказал. Почти все рассказал. И о том, как меня пытались убить на дороге. И как я оказался в СИЗО. И как оттуда вышел. Не стал говорить об убитых ночных воришках, хотя не скрыл то, как наказал «быков» на дороге. Эти самые «быки» – как признак того, что в городе начался передел. Потому и рассказал. А воришки просто эпизод. Я же не буду всем рассказывать, как придавил тапком тараканов?

А потом принесли хинкали – горячие, ароматные. И мы молча их ели, думая каждый о своем. И пили чай – зеленый чай. А когда чая в чайнике поубыло, взяли второй. Жарко ведь, пить хочется.

А когда кончился второй чайник, пришел Сергачев.

– Приветствую вас, господа!

Гэбэшник сел за стол, не спрашивая разрешения, но ни я, ни Сазонов ему ничего по этому поводу не сказали.

– Долго же вы шли. Мы уж и заждались! – усмехнулся я – Ну, и что скажете?

– Ну…я вам уже все сказал – слегка пожал плечами Сергачев, и перевел взгляд на Сазонова – я предлагаю вам сдаться, и дать показания о вашей преступной деятельности. И преступной деятельности вашего начальства, господин Сазонов.

– А иначе?

– А иначе мы будем брать вас очень жестко, и вы можете пострадать. И даже погибнуть.

– Ну, хорошо – вдруг я сошел с ума, и сдался. Дальше что?

– Вы дадите показания на тех, кто заставлял вас заниматься противоправной деятельностью. А конкретно – убивать людей. Расскажете о том, как совершали ваши преступления, как организовали преступную группировку во главе с вашим человеком (он кивнул на меня). А потом суд вынесет приговор. Все по закону, как положено.

– Бред. Ну какой бред! – не выдержал я – слушайте, дайте нам поговорить. Идите там – чего-нибудь поделайте. Подгоните толпу бойцов, ментами оцепите, танк поставьте, в конце-то концов! Десять пулеметов «максим»! И просто дайте нам поговорить!

– И что тогда? Вы сдадитесь? – Сергачев, ничуть не обескураженный, переводил взгляд с меня на Сазонова, и обратно – Поймите, если вы не сдадитесь, вас просто убьют! Застрелят снайперы, и все! Или при задержании! Единственная возможность остаться в живых – это сдаться!

– Вы что, Сергачев, совсем дурак? – я недоверчиво помотал головой – Как только мы сдадимся и дадим показания, нас тут же убьют! Любым способом! Зачистят на-раз! И только не обещайте, что вы нас защитите, бла-бла-бла и все такое. Я вам не верю! Думаете я не знаю, что это вы засунули меня в камеру к уголовникам? И Юру подставили тоже вы! Это ведь он сообщил вам, где мы находимся, в какой гостинице, так ведь? Чем вы его взяли? Еще в СИЗО, правда? Или его грохнут, или он сдает меня, так ведь? Или вы ему что-то еще пообещали? Прекращение преследования? Так какое преследование – у меня отказное в кармане! Давайте-ка без брехни, а? Начистоту! Хватит вранья!

– Липа ваше отказное, Каргин. Нет, не совсем липа – оно настоящее, только вот возобновить дело – раз плюнуть. Да еще и дополнительно накрутить – за побег. И Юра это знает, он не дурак. С нами лучше дружить! Те, кто не дружит с нами – плохо заканчивают.

– Я так и думал. Итак, вы нам дадите время, чтобы посоветоваться? Вдруг мы и правда решим вам сдаться!

– Сколько вам нужно времени?

– Ну…полчаса, к примеру.

– Хорошо. Полчаса. Потом мы начинаем штурм.

Сергачев поднялся, и широкими шагами вышел из кафе. Мы же с Сазоновым остались на местах.

– У вас деньги есть? – спросил я, глядя в глаза Сазонову. Тот даже бровью не двинул:

– Тебе нужны деньги? Сколько нужно?

– Нет. Я вам хочу дать. Нужно?

– Есть у меня деньги. Обойдусь. Ты меня вызвал – в чем срочность?

– Срочность? Ну…хотелось бы знать – как дальше жить. Услышать от вас – что происходит, и что мне делать. Объясните?

– А ты сам не догадался, что происходит?

– Догадался. Только вот хотелось бы подробностей. Чтобы так сказать определиться!

– В чем определиться? Ладно, давай-ка, расскажи мне. Как ты видишь ситуацию, а я, если что – поправлю. Или добавлю.

– Хорошо. Пусть будет так. Только дадут ли нам как следует поговорить?

– Дадут. Мы им нужны. Пока сидим и болтаем, нас не тронут. Ждут, когда начнем выходить, и вот тогда…итак, я слушаю.

– То, что вся эта операция была инициирована кем-то из верхушки гэбэшников – у меня сомнений нет. Кому-то так надоел этот бардак, творящийся в стране, что они решились ее почистить. И думаю, что таких как я – не один.

Сазонов молча кивнул, как бы поощряя меня на дальнейшую речь, и я продолжил:

– Думаю, что и резидент вроде вас – не один. Где-то в других городах есть такие же «Сазоновы», которые с помощью других «Самураев» делали то, что делал я. Одно только отличие – уколы, это ваша инициатива?

– Моя. Я же еще и врач. Я изобрел «мутантар». Я добился разрешения испытать его на людях. Что ты на меня так смотришь? Я уже испытал его. На себе. Прежде чем вколоть тебе. Как видишь – я жив, здоров, и помирать не собираюсь. Тем более, что я ведь выполнил все, что тебе обещал. Ты отомстил. Я подготовил тебя, и ты сделал то, что должен был сделать.

– Почему операция прервалась? Кто решил закрыть проект? И зачем?!

– Власть сменилась. Проклятая тварь Бакатин разогнал Комитет. Он уничтожил старые кадры, оставив на месте всю дрянь. Он дошел до того, что выдал американцам всю систему прослушки в их посольстве. Это настоящий подлец, предатель Родины! Жаль, мне запретили его…хмм… Комитет возглавили люди без чести и совести – даже после Бакатина. Наш проект, а он называется «Возмездие», курировал генерал…впрочем, его фамилия тебе все равно ничего не скажет. В общем – старый работник Комитета. Он и вытащил меня из забытья. Я ведь уже давно не полевой агент, и жил…живу за границей. На востоке. И вот этот генерал нашел меня, и убедил вернуться. Меня снова взяли в штат Комитета, и сделали одним из резидентов операции «Возмездие». И ты прав – я такой не один. И ты не один. Хотя им я свой мутантар не давал. Это мое изобретение. Это плод моих многолетних трудов, и отдавать его каким-то негодяям я не собираюсь!

– Почему операция прекратилась? Почему меня собрались убить?

– Ты же знаешь. Догадался. Попробуй сделать выводы сам.

– Генерал, куратор операции умер?

– Умер. И я догадываюсь, кто его убрал. Тот, кто сейчас встал на его место. И он за это поплатится. Ну, дальше!

– Преемник покойного генерала боится, что его отделу не поздоровится – могут ведь и расформировать. А значит – он лишится кормушки! Значит, нужно зачистить, убрав всех нас.

– А не думал над тем, что преемник может быть как раз из тех лиц, кого собирались убрать? Или родственник тех, кого убрали? Коррупционеров, врагов родины!

– А какая разница? Результат-то один! Нас хотят убрать. Одни – просто убрать, чтобы скрыть следы. Другие – посадить, и все равно убить. По большому счету для нас заключение равно смерти. У тех, кого я зачистил, имеются родственники, или друзья, которые жаждут моей смерти.

– Да, разницы никакой. И в тюрьму нам нельзя. Ты ведь подготовил пути отхода, как я тебя учил?

– Да. Уйду за границу. В Швейцарию. Есть у меня там одного дельце, хочу попробовать его сработать.

– Вот как? Что за дело?

Я помолчал, глядя на Сазонова, потом решился сказать. Не знаю, понял ли он мои колебания, только тут же успокоил:

– Если не хочешь, можешь не говорить. Скорее всего это дело связано с банками, и с этим парнишкой, что ты вытащил из СИЗО. Что он там у себя в банке узнал? Номера счетов небось? Где деньги хранятся… И ключ от квартиры. Так, да?

– Так – не удивился я – Деньги. Большие деньги. Хочу попробовать их вытащить. Здесь мне пока не жить. Или – вообще не жить. Поможете?

– За долю малую? – Сазонов ухмыльнулся – Почему бы и нет? А что касается того, что тебе здесь не жить – это точно. Знаешь, кому поручили тебя зачистить?

– Знаю. Вам! – вздохнул я, незаметно оглядываясь по сторонам – Ну так и чего? Зачистили бы, и жили себе спокойно! За чем дело-то стало?

Сазонов внимательно посмотрел мне в глаза, едва заметно усмехнулся. Помолчал, налил в чашку остывшего чая, отпил.

– А сам-то как думаешь?

– Устал я думать… – я пожал плечами, откинулся на спинку стула – От дум голова пухнет и болит. Я бы вот отказался вас убирать. С какого хрена какая-то сука будет приказывать мне убрать человека, с которым я три года можно сказать плечом к плечу бился против всего мира?! Да я скорее его уберу, чем своего соратника!

– Непрофессионал… – снова усмехнулся Сазонов – А если бы твой соратник напортачил? Если бы к врагу переметнулся? Или в разведке – не может идти из-за тяжелой раны, а по пятам преследуют враги! И бросать его нельзя. Захватят, выдоят из него информацию, и тогда погибнут много людей. Что бы ты тогда сделал?

– Ну, началось! «А если бы ты вез патроны?!» – и все такое. Мы не в разведке, и не на войне.

– Уверен? Что не на войне?

– Нет, не уверен… – я снова вздохнул – Ну так все-таки, честно, почему отказались меня убрать? Поступить профессионально, как вы говорите!

– Наверное потому, что я уже не профессионал – усмехнулся Сазонов – Прикипел к тебе душой. Ты же мой ученик. И ты хороший парень. Жаль, что все так сложилось – ты даже не представляешь, какой ты ценный кадр для спецслужб. Кстати – они тоже этого не представляют. Иначе бы не послали тех идиотов тебя убивать. Вначале тех, что на дороге, а потом ликвидаторов на даче. Тебя убивать только из засады, лучше всего снайпером. Честно сказать, я теперь не уверен, что с тобой справлюсь. Стар стал, сила и скорость уже не те. А ты прогрессировал, очень прогрессировал. Ты один из лучших, или даже лучший – из тех бойцов, кого я видел в своей жизни. Теперь – лучший, чем я.

Мы помолчали. Мне было грустно. Нет, не потому, что нас сейчас обложили со всех сторон и хотят нашей смерти. Мало ли кто когда хотел моей смерти? Те об этом вскорости очень пожалели. Грустно, что кончается некая часть моей жизни. Раньше я знал, как жить. Знал, какова моя цель. А теперь? Теперь-то что?

– Чувствую себя туалетной бумажкой. Меня использовали, и теперь хотят сжечь. Противно!

Сазонов посмотрел на меня, и в глазах его не было насмешки. Только грусть и безмерная усталость.

– Андрей…жизнь такова. Я всю свою жизнь отдал служению стране. Начальники приходят и уходят – Родина остается. Пафосно звучит, я понимаю, но это правда. И ты должен меня понимать, уверен. Иначе бы ты никогда не согласился со мной работать. Ты ведь не только, и не столько хотел отомстить тем, кто сломал тебе жизнь. Ты хотел помочь родине. И ты ей помог. И это не родина неблагодарна, это те негодяи, что по прихоти судьбы заняли высокие посты виноваты в том, что ты и я вдруг оказались не нужны стране. И не только ты и я – сотни, тысячи профессионалов. Уверен, наступит день, когда мы будет нужны. Не завтра, может быть даже не в следующем году, но наступит. Эта бесовщина не может продолжаться долго.

– Доживем ли? – усмехнулся я, и Сазонов пожал плечами:

– Доживем. Куда же мы денемся? Этим дуракам нас не убить. Вот что, Андрей…завтра похороны твоей подруги. Я все оплатил. На кладбище будут в полдень, в 12 часов. Вот тут все данные, прочитай.

Я бросил взгляд, и написанное тут же засело в памяти – номер участка, карта участков, номер могилы.

– Само собой – тебя там будут ждать, так что готовься как следует. Но проститься тебе нужно, ведь ты хотел.

Я кивнул, и мы снова замолчали. Вообще, я заметил, есть люди, рядом с которыми приятно молчать. Сидишь, думаешь, и он думает. Может об одном и том же, а может о разном, но главное – рядом с этим человеком легко и надежно. Он как скала, о которую разбиваются волны.

– Как думаете, стоит связываться с номерными счетами? То есть – депозитами.

– А почему бы и нет? Тебе деньги совсем не нужны? Если парень не врет, там куча денег. Обоснуешься за границей, пересидишь. А там, глядишь, все и придет в норму. Ну и я к тебе подтянусь, если что. Языки ты знаешь – в Швейцарии официальные языки французский, немецкий, итальянский, а еще свой диалект. Выучить язык для тебя пара пустяков. Документы у тебя есть, деньги есть – отсидишься. Система связи та же. Из города надо уходить – после того, как похоронишь Надю. С Юрой что будешь делать?

– Нет, убирать его не буду. Пусть живет. Не от хорошей он жизни в это вляпался. Отчаялся парнишка. Тем более, что он дал мне информацию, стоящую больших денег.

– Уверен, что она того стоит?

– Не уверен. Но я выясню подробнее. И по результатам приму решение. Если он меня обманул…

Я замолчал, а Сазонов не стал спрашивал, как именно я поступлю, если Юра меня обманул. Зачем? По-хорошему Юру следовало зачистить в любом случае – соврал он, или не соврал. Вернее, не «по-хорошему», а потому, что таковы правила игры. Сомневаюсь, что он до конца понимал, куда лезет. Но это ничего не меняет.

– А теперь такой вопрос… – начал Сазонов, и замолчал, а я невольно захолодел. По большому счету для меня это был главный вопрос. И самый страшный.

– Ты ведь понял, откуда ликвидаторы узнали о твоей даче?

– Понял. Не дурак.

– Это хорошо, что не дурак. Так вот что ты будешь делать, когда встретишься с ними лицом к лицу? Ты ведь понимаешь, что это возможно? И что эти парни опаснее всего? И знаешь, чем опаснее? Не тем, что они быстры и сильны, и хорошо обучены – ты знаешь их как облупленных, и они тоже не смогут тебя взять. Хотя скорее всего – думают обратное. Я другого боюсь…

– Что я не смогу их убить?

– Что ты не сможешь убить своих друзей. Что ты будешь стараться их обезвредить, а не убить. И тогда тебе конец.

– Друзья ли они мне? Те, кто меня предал?

Сазонов пристально посмотрел мне в лицо, глаза его чуть прищурились. Он медленно кивнул, и так же медленно, веско сказал:

– Хорошо. Надеюсь, что все обстоит именно так. Ну что, еще чаю закажем, или пора уходить?

– Пора уходить. Если только нам дадут это сделать. Там вон автобус еще появился, в нем человек тридцать сидит, гарантия!

– Они не будут стрелять – если только нет снайпера. Попробуют массой задавить. Ну что, до встречи?

– До встречи…Учитель!

Я пожал Сазонову руку, и едва удержался от соблазна – заглянуть ему в голову. Но удержался. Потому что есть такое, чего делать нельзя. Например – заглядывать в душу друзьям без их ведома. Я не могу назвать себя высокоморальным человеком, это было бы просто глупо, после нескольких десятков убийств, которые совершил, но у меня есть свои понятия о порядочности, и я буду их придерживаться во что бы то ни стало.

А вокруг кафе начали сгущаться тучи. Из автобуса, стоявшего на площадке у кафе посыпались люди в камуфляже и масках, легковые машины припарковавшиеся там же, возле автобуса, изрыгнули из своего нутра еще человек двадцать мужчин – в гражданском. Они все были без оружия (по крайней мере носимого открыто) – крупные, крепкие, плечистые.

Мне вдруг стало смешно, вспомнилась книга Стругацких «Трудно быть богом», которую я, после несколько десятков прочтений знал почти наизусть: «брат Аба выделил для вашего ареста не самых умелых бойцов, а самых толстых и сильных. И он оказался прав. Несколько вывихнутых рук, несколько отдавленных шей, выбитые зубы не в счет… и вот вы здесь! А ведь вы не могли не знать, что деретесь за свою жизнь»

Вот и здесь то же самое. Толпа мордоворотов, один другого шире, и толпа не очень организованная – видимо не нашлось дельного командира, который всех бы построил и наметил конкретный план захвата. Вся их тактика тупа, как обух топора, и столь же эффективна – против неподготовленного противника. Но если перед ними стоит мастер, и этот мастер совсем даже не желает попасть в руки толпе…

Я немного задержался – оставил на столе деньги за обед (кстати, вкусные были хинкали! Сочные, ароматные – как и полагается), потом достал из дипломата пачки денег и рассовал их по карманам. Карманы пиджака и брюк раздулись, и это было очень неприятно (потому, в общем-то, я и взял с собой дипломат!), но гораздо неприятнее бегать с дипломатом в руках. А то, что придется бегать – без всякого сомнения.

Сазонов и принял первый удар толпы. Или нет, не так! Толпа приняла первый удар – Сазонова.

На него набросились со всех сторон, схватили за плечи, за руки. Двое крепышей в гражданском с боков, еще двое – спереди и сзади. Очень забавно выглядел Сазонов в своем образе деревенского пасечника, особенно когда его попытались зажать мордовороты. Именно попытались, потому что через секунду после того, как его схватили за руки, схватившие вверх ногами полетели на асфальт, и я даже поморщился – точно себе что-нибудь поломают эти ребята. А потом началась потеха – люди разлетались как кегли от удара шара. Здоровенные, плечистые парни взлетали в воздух, падали, катились по асфальту – и все это так быстро, так неожиданно для них самих, что когда спина Сазонова в последний раз мелькнула, скрываясь за углом здания, никто не бросился следом, никто не попытался его догнать. Правда один из гражданских достал пистолет и направил его в сторону беглеца, но другой выдал такую матерную тираду, что пистолет исчез даже быстрее, чем появился. И это понятно – летний день, по улице гуляют отдыхающие, и начни сейчас палить куда попало, что случится? Случится как минимум увольнение, отправят в народное хозяйство быкам хвосты крутить. Потому что пуля, пущенная трясущейся рукой неопытного человека (да и опытного тоже – пуля-дура!) обязательно найдет себе цель. Только скорее всего не ту, на которую рассчитывал ее хозяин. Так и присесть можно…лет на пять, как минимум! За служебную халатность, приведшую к плачевному результату.

Пока толпа пребывала в частично потрепанном, частично дезорганизованном состоянии, я выскользнул из дверей кафе и быстрым шагом пошел в противоположную сторону – от той, в которую удалился Сазонов. Все смотрели вслед Сазонову, и потому мне удалось отойти шагов на двадцать, пока меня все-таки заметили.