Текст книги "Время зверей (СИ)"

Автор книги: Евгений Щепетнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

Запил довольно-таки сладким чаем, и уже вполне удовлетворенный, растянулся на все том же матрасе, не заботясь о его чистоте. Вши и блохи тут вряд ли будут – матрасы постоянно прожаривают – а подозрительные пятна и потеки мне нипочем. Я же все-таки бывший мент, и не такое видал.

Итак, ситуация: те, кто начинал операцию «Возмездие», решили меня зачистить. Почему? Что изменилось? Почему так быстро свернули операцию? Хмм…а если вдруг сменилась власть? Например – в власти пришли некие люди, которые вдруг обнаружили, что их ведомство ведет операцию, не санкционированную государством, и самое главное – своим руководством? И что если (когда) подробности операции раскроются, их просто-напросто уволят со своих мест, или даже отдадут под суд? Или не отдадут под суд, но их структуру, их отедл расформируют? И они потеряют должость?

А что – вполне себе приличная версия! Новая метла метет, мусор выметает!

А вот еще версия: начальство и не знает, что некто из-под него проводит вот такую операцию. Информация каким-то образом утекает, начальство в панике, и желая скрыть происшедшее (карьера ведь полетит!) – приказывает начать зачистку! Может такое быть? Может! И даже более вероятно!

Одно только не хочется допускать. Это тот вариант, когда зачистку начинают именно те, кто и начал операцию. Решают, что все, хватит хулиганить, и пора освободиться от хулиганов. Такое может быть? Очень даже может…увы.

Но да ладно: главное, совершенно ясно, что есть две стороны. Одна хочет убить меня сейчас, другая – потом. Чушь все эти государственные защиты, чушь все разговоры о счастливом моем будущем – ничего они не значат. Кроме одного – того, что я теперь могу потянуть время, обдумать все, и наметить свой путь.

Пока обдумывал способы борьбы с Системой, навалился сон. Понятное дело – нервные и физические перегрузки, обед какой-никакой, нужно и расслабиться. Сполз с постели, доковылял до «орлиного места» в углу камеры, сделал свои делишки, и снова плюхнулся на кровать, уже не сопротивляясь сну. Уже засыпая подумал о том, что очень не хочется просыпаться. Вот так бы заснуть – сытым, расслабленным, и…проснуться уже в новом теле. В новом мире. Чтобы не видеть этого дерьма, которое вокруг меня и которому нет конца-краю. А может – и вообще не проснуться.

Грохот открываемой двери мгновенно выбросил меня из сна. Я и проспал-то всего ничего…минут десять наверное, не более того. Или мне так показалось? Во сне время летит совсем незаметно, как один миг.

Трое охранников – здоровенные лоси, под два метра ростом. С дубинками, наручниками, баллончиками «Черемухи» на поясе.

– Каргин на выход!

– Куда меня?

– Увидишь! – охранник криво усмехнулся, и я преисполнился самых неприятных предчувствий. Человек, так мерзко улыбающийся точно не желает добра другому человеку. Никакому. И уж тем более – заключенному из камеры в СИЗО.

Мне надели наручники, провели по гулким коридорам. Приказали встать лицом к стене, а потом подпихнули в нутро камеры – вонючее, пропахшее табачным дымом и грязными носками. Дверь у меня за спиной захлопнулась, и я остался один на один с тридцатью с гаком особями мужского пола, взирающими на меня с интересом. равнодушием и даже раздражением.

Здравствуйте! – сказал я, и шагнул к центру камеры, туда, где стоял дощатый стол, за которым сидели человек шесть мужчин, густо крапленых синими татуировками – Кто смотрящий?

– Ну…я смотрящий! – откликнулся мужчина лет пятидесяти на вид, сидевший во главе стола – А ты кто будешь? По какой статье чалишься, какой масти?

– Статью не знаю – равнодушно пожал я плечами – пока обвинение не предъявляли. Хотят навесить организацию преступного сообщества, убийства и все такое.

– О как! – искренне восхитился смотрящий – А масть-то какая?

– Бывший мент – невозмутимо ответил я, боковым зрением отмечая любое движение в мою сторону. Если что – я этого смотрящего первого положу. Башку откручу – как куренку.

Вообще-то у обывателя бытует мнение, что если мент попал в камеру с уголовниками, то все – ему конец. Это не совсем так, а может даже совсем не так. Во-первых, смотря какой мент. И когда он служил. Во-вторых, зависит от обстоятельств – в какую камеру попадет. Если к совсем уж отморозкам, тогда да – нехорошо. А если «нормальная» камера, живущая по «закону», нет беспредела – максимум, что может быть, это его предупредят чтобы выламывался из «хаты». Мол, нет тебе тут места. Ищи другое, со своими мусорами.

– Вот как?! – снова восхитился смотрящий, уже не вполне искренне – видали, братва, какая к нам птица залетела! Глава ОПГ! Да еще и мент! Кто бы это мог такой быть?!

– Ты же знаешь, чего дурку гонишь, Костыль? – не выдержал я – укажи место, или скажи, что места нет, да я и пойдут своей дорогой! Я сюда не напрашивался, сам понимаешь!

– Вот что, Самурай…(вокруг меня выдохнули, и зашептались) – Костыль нахмурился, задумался – ты хоть и бывший мент, но все-таки мент. Хотя человек в городе и авторитетный. То, что тебя сунули в эту камеру, это похоже что неспроста. Рассчитывают, что мы тебе глотку порвем, точно. Это какая-то ментовская засада. А значит, черная масть должна ей ответку дать. Оставайся. Вон там (он указал) твое место. Там будешь спать. Вот только с местом у нас не очень хорошо, сам видишь. По двое на койку. Один спит, другой у него в ногах сидит. Добро пожаловать в хату!

– Благодарю – кивнул я, и шагнул к указанным мне нарам. Не самым лучшим, не возле окна, но и не у параши, как бы следовало ожидать.

Вдруг подумалось – небось цирики за дверью прислушиваются, ждут, желая поскорее вытащить мой труп. Но это было бы глупо. Скорее всего, нападение будет ночью, когда большинство камерников спят.

На кровати – или по ситуации лучше называть это сооружение «нары» лежал здоровенный парень с меня ростом, но только раза в полтора шире и раза в два тяжелее. Похоже что на то и был расчет. Подойдя, я присел в ногах парня, и прижавшись спиной к стойке, поддерживающей второй ярус нар застыл, прикрыв глаза и стараясь как можно меньше вдыхать мерзкого табачного дыма и запаха грязных, потных тел. В камере было жарко – все-таки июнь на дворе, а скопление трех десятков разгоряченных тел никак не добавляет атмосфере в камере чистоты и прохлады.

– Эй! Внатури! Ты чо тут приземлился? Пошел отсюда! Не видишь, занято!

Я открыл глаза и повернул голову в сторону источника раздражения. Ну да, бычара. «Скучно это все, девочки!» Где-то, в каком-то голливудском боевичке видал. Почему-то там это считается хорошей шуткой – назвать своих собеседников девочками. Перевод хреновый? По смыслу – герой похоже что называет их «петухами».

– Ну чо уставился! Свали отсюда, чушкан!

Бычара сел, спустив ноги с нар, а вся камера замерла в предвкушении – скучно! Развлечений нет! А это какое-никакое представление. Прекрасное представление! Нет ничего лучше, чем посмотреть, как опустят мента!

– А может тебе лучше свалить? И за чушкана можешь ответить– равнодушно, как можно более бесцветно – Мне смотрящий сказал, чтобы я устраивался на твою койку.

– Да мало ли что сказал! Он не знал, что тут занято! – бычара крепок, видать из спортсменов. Качок – то ли борец, то ли просто накачал дикого мяса. Я против него прутик березовый.

– Тебя как звать, парень? – я спросил доброжелательно, с доброй улыбкой. Я же хороший! А хороший, даже делая гадость, обязательно должен сохранять лицо!

– Кега я! И чо теперь? А ты что за хрен с горы?! Обзовись.

– Я Самурай.

– Да мне похрену! Хотьяпонский император! Свалил отсюда, быстро!

– А то что? – спрашиваю скучно, уже досадуя, что события развиваются так медленно. Ну давай, быстрее соображай что надо заглушить этого козла – ну типа меня.

– Да я тебя щас! – тянется рукой к моей шее. Я подпускаю поближе, перехватываю руку у запястья и начинаю ее сжимать. Бык вначале недоуменно таращится на меня, потом краснеет, глаза его лезут из орбит, он начинает дергаться, вопит, захлебываясь криком. А потом слышится хруст костей. Отчетливый такой хруст, ясный. Я не знаю, сумеет ли он восстановить свою руку. Похоже, раздавил ему сустав. Я бы мог вообще ее оторвать, эту самую руку, но зачем мне кровь? Не надо мне крови. Мне надо продержаться здесь максимальное время до тех пор, пока Сергачев меня отсюда не вытащит. Почему именно Сергачев? А кто еще? Это было сделано точно против его желания. Ну…мне так кажется.

– В больничку иди – посоветовал я, глядя на белое, как мел лицо парня – Вот и место освободилось. А ты говорил – занято! Скажи спасибо смотрящему. Ах да! Вещи свои забери – мне чужого не надо.

Я сбросил на пол какое-то шмотье – олимпийку, спортивную сумку, еще что-то, расшнуровал ботинки и аккуратно поставил их под нары. Потом снял свой покоцанный в двух местах пиджак, сложил, положил в изголовье. Белая рубашка на предплечье пропиталась кровью, рука болела, но царапина точно была небольшой. Так…слегка обожгло, да кожу распороло. Мне эти сволочи даже перевязку не сделали! Отрывать присохшую рубашку не стал – пусть себе залепляет рану. Снял галстук и улегся на спину, заложив руки за голову. Вот теперь можно слегка расслабиться – насколько это возможно в месте, где тебя истово хотят убить.

– Забыл предупредить – поворачиваю голову к медленно поднимающемуся с пола покалеченному парню – Если попробуешь повторить, я сломаю тебе вторую руку и еще ногу. И я всегда выполняю свои обещания!

Парень потащился к двери, начал в нее стучать. Цирик появился минут через пять, и на его роже я заметил следы ясного и неприкрытого интереса – кто же стучит?

Может ждал, что у дверей уже лежит мой труп? Скорее всего так и есть, потому что прежде чем открыть дверь, он взглядом обшарил всю камеру и нашел меня, лежащего у стены и наблюдающего за его действиями. Сразу рожа поскучнела, и только тогда он осведомился, какого хрена и кто именно нарушил его монарший покой.

Потом болезный Кега уныло собрал свои шмотки и быстро покинул место обитания. То, что он не врет можно было видеть невооруженным взглядом – кисть руки распухла, посинела, и торчала под углом 90 градусов в сторону, что не совсем нормально для этой части тела.

Мне не было его жалко. Каждый в этом мире заслуживает справедливости, и справедливость в его случае заключалось в том, что я его все-таки не убил. Хотя мог и хотел. Виском об угол стола, и трендец гаденышу. Почему гаденышу? Да насмотрелся я в своей жизни на этих ублюдков, которые так и норовят испортить людям жизнь. Теперь он сто раз подумает, прежде чем наехать на незнакомого человека. И на знакомого – тоже.

Задремал – настороженно, вполглаза, время от времени просыпаясь и прислушиваясь к происходящему в камере. Но все было в порядке – никто не шел ко мне с заточенной ложкой, никто не собирался толпой, чтобы навалиться и задушить. Ночью все это будет. Развлекуха. Эта комедия с быком была просто пробой сил – чего от меня ожидать. Сейчас потихоньку договорятся и вперед, к светлому будущему. Для них светлому – как они думают.

Костыль не дурак, понимает, что лучше выждать до ночи, когда большинство сидельцев будут спать, и уже тогда мной заняться. Зачем ему свидетели? Тридцать пар глаз – тут небось и стукач какой-никакой есть. Мало ли что начальник обещал, мол, сойдет с рук, и все такое прочее – сегодня дал слово, завтра его забрал! Ведь этого его слово, а он его хозяин. Дал – забрал назад. С ментами и цириками глаз да глаз нужен!

Костыля я знал еще со времен службы в ментовке. Известная личность – «ООР». Особо опасный рецидивист. Память на лица у меня хорошая – я и когда был участковым его знал, и когда в опера перешел – тоже сталкивался. Ну как знал…приводили его в отдел, допрашивали. Я не участвовал, но видел. И знал, что это ООР, и что у него несколько ходок по тяжким статьям – начиная с разбоя, и заканчивая убийством. Лет ему сейчас уже около пятидесяти (а может так кажется – тюрьма точно годов десять набрасывает к возрасту), сухой, крепкий, взгляд умный. Меня он точно знает – заочно, не как мента, а как Самурая. И вот теперь надо думать – как мне с ним разговаривать о жизни нашей непростой. И главное – о его жизни.

Потом принесли обед. Я дождался, когда получат пайку самые нетерпеливые, пошел к «кормушке», получил свое – в алюминиевой миске подозрительную баланду, кусок серого хлеба, какой не купишь в магазине (его пекут специально для зеков, я это знал точно), и кружку теплого жидкого чая. За стол садиться не стал – съел все сидя у себя на нарах. С трудом съел. Баланда была неудобоварима, хлеб – вязкий и мокрый, липкий, как непропеченный, чай – несладкий и отдавал стиральным порошком. Но я все съел и выпил. Мой организм требовал еды – сила и скорость, которые дала мне мутация, требовали много горючего, особенно после запредельных физических нагрузок. Таких, например, как вырывание привинченного к полу стального табурета.

Поев, сложил посуду сбоку, у стены – ее сдам назад на ужине – и задумался, что же делать дальше и как пережить эту ночь? Да, я сильный, быстрый, обучен убивать. И что? Мне когда-то все равно надо будет спать, а если я засну – меня все равно убьют. Воткнуть заточенную вилку в горло – дело одного мига. Или гвоздь в ухо. Сактируют, как умершего от сердечной недостаточности, и все, кранты! Что-то надо делать! В самом деле – не убивать же смотрящего и всю его камарилью?

Хмм…а вообще-то и это выход. Почему бы и нет? Перебить всех до одного, всех, кто с Костылем, и пусть потом доказывают, что это сделал я! С Сергачевым я уже договорился, потому – какая разница, сколько на мне висит трупов? Но предварительно поговорю со смотрящим. Всегда лучше начинать с переговоров, даже если в оконцовке предстоит свернуть башку твоим переговорщикам.

Я встал с нар и пошел к окну, туда где на своем месте лежал и листал какую-то пухленькую книжку спокойный и умиротворенный Костыль. Кстати – он-то баланду не жрал. Он и его приближенные достали из сидоров домашнюю жратву – сало, яйца, сгущенку, и полчаса сидели, чавкали, перемалывая продукты как завзятая бетономешалка. Мрази. Небось отобрали передачи у своих сокамерников! Вернее так – не отобрали, а «взяли на общак». Не все, но половину – точно.

Дорогу мне преградили два здоровяка, разукрашенные синими уголовными татухами, и я сообщил о цели визита:

– Со смотрящим надо перетереть кое-что.

Костыль, лежа на нарах, молча махнул рукой и меня пропустили. Я подошел, он так же молча указал на край нар, я сел, и Костыль пристально уставился на меня:

– Чо хотел, мент?

– Я не мент. Я Самурай. А хотел…дай мне твою руку.

– Что?! – Костыль не ожидал такого ответа, брови его поднялись он вытаращился на меня, как на морского змея. Всплывшего из глубин моря. Затем криво усмехнулся, спросил:

– Что, хочешь и мне руку сломать?

– Обещаю – ничего такого не будет. Рука будет цела! Просто дай мне руку, я подержу пять секунд и отпущу. Мне это нужно! А потом поговорим.

– Я те чо, баба, что ли?! За руку меня хватать! – Костыль явно рассердился – ты чо, внатуре, берега попутал?! Самурай, ты тут никто! Мент поганый! И радуйся, что еще жив! А то, пожалуй…

– Жить хочешь? – прошипел я, наклонившись почти к лицу Костыля – жить, говоришь?! Обещаю – как только кто-то из твоих подойдет ко мне без моего позволения, если я пойму, что вы собираетесь меня завалить – ты умрешь! Дай руку, говорю! Не ссы! Я обещал, что не трону!

Костыль замер, не зная, как поступить с наглецом, и тогда я просто протянул руку и схватил его за голое предплечье (он был в майке-алкоголичке). Схватил, и замер, захлестнутый потоком информации, рванувшей мне в мозг. Выйти из этого потока, остановить ненужный фонтан было задачей не менее трудной, чем пытаться его запустить. Заболела голова, застучало в висках – что-то я перестарался, вытягивая из информацию.

Отпустил руку, наклонился к смотрящему, тихо сказал:

– Ты давно у них на крючке, да, Костыль? Зачем ты подписку давал, дурак? А братва ведь не знает! Считает, что ты в авторитете! Хочешь, я им расскажу, как все было? Как Федулов тебя подписал? Хочешь?

– Чего тебе надо? – Костыль даже не изменился в лице. Старая школа! Умет держать удар!

– Мне надо, чтобы ты забыл обо мне. Вообще. Куму скажешь, что не было никакой возможности меня завалить. Скоро меня отсюда вытащат, ты знаешь, зачем меня сюда посадили. Я знаю, как они тебя зажали, знаю, что не можешь отказаться. Но здесь выбор только один – или ты живешь, или не живешь. Если откажешься от мысли меня убить – будешь жить еще неопределенно долго. Если попытаешься убить – гарантирую, что тебя убью. Костыль – я не мент, я Самурай, понимаешь? То, что ты слышал обо мне – это жалкие сказки! Я гораздо хуже, чем в этих сказках, понимаешь? Потому заткнись, и скажи своим придуркам чтобы ко мне и не думали докопаться. Вот и все, что я тебе хотел сказать.

Я собрался было встать, но Костыль меня удержал:

– Стой! Подожди…а что это было? Ты зачем меня за руку держал?

– Про экстрасенсов слышал? Вот я этот экстрасенс. Взял тебя за руку, и все прочитал. Ну ты вот цыганок встречал, которые по руке гадают? Ну вот это наподобие, только не цыганский развод, а настоящая экстрасенсорика. Я в Чернобыле был, радиации хватанул, вот у меня такие способности и появились. Только никому не говорил – только тебе сказал.

– Гонишь ты, внатури! – ухмыльнулся Костыль, но глаза его остались прежними – внимательными и холодными – Ладно. Считай – договорились. Не тронут тебя. Но должен будешь.

– В пределах разумного – усмехнулся я – если вдруг что-то понадобится, скажи, ежели не глупости всякие и не срамота, я тебе помогу.

– Забились! – кивнул Костыль, и взялся за книжку, на обложке которой я прочитал «Эрих Мария Ремарк. Три товарища».

Вот же времена настали! Это же просто какая-то деградация уголовного мира! Лежит вот особо опасный рецидивист, и читает Ремарка! Скажи кому – и не поверят.

А вот я бы поверил. В своей жизни встречал всяких уголовников, в том числе и авторитетных, по типу Костыля. И вот что заметил – дураков среди авторитетов нет. Среди «пехоты» – сколько угодно, это ведь пушечное мясо, а чтобы добраться до верха, занять место в уголовной иерархии – тут одних мускулов и «духовистости» не хватает. Тут надо еще и мозги. А что лучше всего развивает мозги? Конечно, книги. Да и срок свой мотать с книжкой как-то поинтереснее.

Ну ладно, будем считать – контакт со смотрящим налажен. Хотя я в этом совсем даже не уверен. Уголовник соврет – как высморкается. Кто я ему? Мент поганый, которого обмануть сам бог велел. Никакие договора с ментами не возможны – по определению. Менты кидают, и ментов кинуть – святое дело. Да и вообще я не верю матерым уголовникам – на генетическом уровне не верю. Человек, который поставил своей профессией грабеж, воровство, обман, мошенничество – по определению не может быть нормальным человеком. Это мое мнение, знаю, что в жизни всякое бывает, но вот такие как Костыль – точно не заслуживают доверия.

Тут ведь еще как – все подобные типы делят людей на две категории: это они сами, «черная масть», и все остальные, которые им «должны по-жизни». Не люди, можно сказать. А нелюдей можно кинуть, и вообще делать с ними что угодно. Человек, гордящийся тем, что он «бродяга по-жизни», и что у него ничего нет – как он может быть нормальным человеком?

До вечера больше ничего не произошло. Я подремывал, прислушивался к камерному шуму, а когда принесли ужин (клейкую перловку на воде и кусок хлеба) – получил свою пайку и механически, стараясь не ощущать вкуса этого клейстера – все съел.

Вечером случился небольшой скандал – кого-то били, он визжал, когда его загоняли под нары, что-то важно вещал смотрящий – вроде как поймали этого типчика на крысятничестве, из «сидора» банку тушенки тиснул – но я не прислушивался. На кой черт мне это все безобразие? И только когда шум стал нарастать, решил поинтересоваться – что же все-таки происходит. А происходило вот что: этого парня смотрящий решил наказать, и наказать не просто так – его собирались искалечить. Копчик ему сломать.

Слышал я про такую мерзость – берут человека за руки, за ноги, приподнимают, и с размаху сажают на пол. Копчик ломается, человек становится инвалидом на всю оставшуюся жизнь.

Парню на вид лет двадцать, тощий, патлатый, что сейчас, во времена лысых спортсменов-бандюков выглядит совсем уж вызывающе. Парень вопит, рыдает, из его воплей разбираю только то, что он ничего не брал, что на него наговорили, и что банка, которую у него нашли ему подброшена.

Мне стало противно. Парнишка явно не был похож на «крысу». Какая к черту из него крыса, типичный ботаник! Как он вообще тут оказался, в СИЗО?! Сцука ну что за система такая – следаки арестуют подозреваемого, и он месяцами сидит в камере, дожидаясь, когда у следователя дойдут до него руки! А следак – в отпуск отправился на сорок пять дней! А когда вышел – дел невпроворот! А потом пишет в прокуратуру на продление срока содержания под стражей – ибо обвиняемый опасен и может куда-нибудь слинять! А ему, следаку, просто плевать на работу и он делает ее через пень колоду! А человек-то сидит! Без всякого решения суда сидит! Возможно – еще и невиновный!

Ну вот чем этот патлатый опасен?! Он опасен только тараканам, какого черта его-то держать в СИЗО, отнимать место у тех, кто на самом деле тут должен быть? Вот такие, как Костыль и его «торпеды»!

– Смотрящий! – я и сам не поверил, услышав свой голос. Ну какого черта мне надо?

– Чего тебе…Самурай!? – Костыль не сразу оглянулся, посмотрел на меня с неприязнью и вызовом – Хочешь вписаться за крысу? Кто впишется за крысу – сам крыса!

– Придержи метлу, Костыль! – я спрыгнул с нар, и подошел к столу, за которым сидел смотрящий – Ты уверен, что он виноват?

– Если бы не был уверен – не говорил бы! Его пацаны накрыли, он скрысил у Михея банку тушенки! Так что не лезь куда не надо! Не твое это дело!

– Я не брал! Он нарочно! Михей – нарочно! – захлебнулся криком бледный, как мел парнишка – Я ему носки не отдал и майку! Он требовал! И передачу требовал! Я не отдал! Вот он и устроил мне подлянку!

– Чо ты брешешь, козлина?! Ты чо туфту гонишь?! Какие нахрен носки?! Мне западло от тебя, петуха, что-то брать! Слышь, братва, порожняк он гонит! Фуфло! И Джем видал, как он у меня в сидоре лазил, и Сергунь! Видали, пацаны?

– Видали! Внатури, видали! – загундосили два вихлястых лысых парня, на лицах которых интеллект не оставил совершенно никакого следа. Впрочем – как и на лице Михея – корявого мужичка лет тридцати с бегающими глазками, которого лучше не встречать темной ночью в подворотне. Типичный «бродяга по жизни», «социально близкий», как таких называли в тридцать седьмом году. Поколения предков-алкоголиков создали такой вот тип человека, для которого камера СИЗО как дом родной, который лишен любых моральных устоев, и для которого существует только один жизненный закон: «Ты сдохни сегодня, ну а я – завтра».

– Смотрящий, я предлагаю устроить расследование – правда он брал банку, или это навет на него. Я тебе уже говорил, что могу определить – врет человек, или нет.

– Ты чо, все от своих ментовских привычек не можешь отстать? – Костыль криво усмехнулся – Да какая тебе вера?! Ты мент! Мусор! Мусорам верить нельзя!

– Ты что, боишься, Костыль? – я тоже криво, максимально мерзко ухмыльнулся – Боишься, что твои дружки на самом деле на парня напраслину возвели? Оболгали его? А если я сделаю так, что виновный сознается, сам скажет, что виноват? Тогда поверишь? И еще – а скакой стати Михей назвал парня петухом? Что, парнишка на самом деле опущенный?

– Нет. Не петух. Но это его дело – спросить за базар. Ты-то какого за него впрягаешься? Сейчас он должен ответить – за себя! Вот ответит – пусть потом и спросит за петуха. А не спросит – значит, петух и есть.

– Ты не ответил, смотрящий. Если виновный сам скажет, что он виноват, поверишь? Что тогда сделаешь, по закону?

– Крыса – должен быть наказан. Если Михей погнал на Жирдяя по беспределу – он сам крыса. Только это все фуфло! Жирдяй – крыса!

– Еще раз спрошу – ты позволяешь учинить расследование? Ты поверишь, если виновный сам признается?

– Если сам признается – поверю! И накажу виноватого! – Костыль побагровел, и было видно – он едва сдерживается, чтобы не взорваться.

– Все слышали? – повысил голос я – все в хате слышали? Костыль разрешил учинить расследование, узнать, кто крыса!

– Слышали! Слышали! – загудела замершая от предвкушения спектакля камера. Я просто-таки чувствовал жадный, злобный интерес этих людей, лишенных развлечений, радостных тем фактом, что беда случится не с ним, а с кем-то иным. Им было хорошо! Они были едва ли не счастливы! Театр! Большой и малый…

– Отпустите его! Парень, иди сюда!

Я сел на скамью возле стола, парень подошел, хлюпая носом. Глаз у него подбит и фингал уже налитивается синевой, из ноздри струйка подсохшей крови до самого подбородка, ухо красное и распухло. Досталось ему.

– Дай руку!

Парнишка не колеблясь протянул руку. Ладонь его была сухой и горячей, как у больного. Я посмотрел ему в глаза – них билось, металось отчаянье, густое, безнадежное, жуткое. Похоже, что он уже не верил в избавление.

Сосредоточился, и…

Когда вынырнул из забытья – похоже, прошло всего секунда, или две – выражение лица Костыля не успело смениться – все такое же скучное, вялое. Или он всегда такой скучный и вялый?

– Он не виноват – бесцветным голосом сказал я – Михей, иди сюда.

– Да не пойду я, внатури! Чо вы этого мусорского слушаете?! Мусорам верить нельзя!

– Хорошо! – пожал я плечами – После с тобой поговорим. Эй, ты…как там тебя? Джем? Джем, иди сюда. Иди сюда, я сказал!

– Да чо, внатури, он оборзел! – истерично крикнул Михей, оглядываясь по сторонам – Не ходи, Джем!

– Джем, подошел! Быстро!

Это уже Костыль, и я вижу, что у него явно возник интерес, и…вроде как понимание.

Джем – лысый парень небольшого роста, подошел ко мне и боязливо, несмело протянул руку. Я посмотрел ему в глаза, увидел страх, и негромко сказал:

– Если ты соврал – скажи прямо сейчас. Если тебя Михей заставил. Костыль, ты ведь простишь ему косяк, если его старший заставил? Не будешь сильно наказывать?

Костыль взглянул на меня, глаза его чуть прищурились – похоже, ему было приятно, что я обращался к нему по каждому вопросу, ждал его решения.

Джема буквально перекосило. Он отдернул руку, не коснувшись моей, и обращаясь к Костылю, упавшим голосом сказал:

– Костыль, внатури…Михей сказал, что гвоздь мне в ухо загонит, если я за него не впишусь! Потому что братан должен за братана мазу тянуть, а этот лох педальный должен ответить! Чтобы на черную масть не тянул!

– Так ты видел, как Жирдяй крысятничал?

– Мой косяк, Костыль! Не наказывай! Михей! Заставил сказать! Не видел я!

– Так… – Костыль важно поднялся, прошелся вдоль стола – Сергуня, ну-ка, давай! Толкуй! Так все было, или нет? Видел Жирдяя, как он крысятничал?

– Михей мне сказал, что правильно будет лоха опустить… – Сергуня наклонил голову и не смотрел на Костыля – Не видел я, внатури…косяк мой!

– Вот как… – Костыль замер, глядя на Михея, сидевшего на нарах – Михей, и что такое, внатури? Ты пошел по беспределу? Ты на правильного пацана хотел навесить крысятничество? Ты назвал его петухом? Михей, внатури…а ведь петух – это ты! Ты петух, Михей! И мы сейчас это поправим!

Михей вдруг сорвался с места, бросился к дверям камеры и начал бить в нее пяткой. Стальная дверь загромыхала так, что этот грохот наверное было слышно и за стенами СИЗО. Насколько помню, это называется «выламываться из хаты».

Дверь открылась быстро, будто цирик стоял и ждал, когда кто-то начнет ломиться наружу. Михея вытащили, и дверь снова закрылась. И тишина! «И мертвые с косами стоять!»

– Вот оно как… – Костыль опустился на скамью, исподлобья взглянул на потупивших взгляд двух придурков – Косяки за вами, пацаны! Серьезные косяки! Придется отрабатывать! Заглаживать, так сказать, вину! В общак дать, пацану, которого вы обидели – тоже надо что-то дать!

– Не надо мне ничего! Пусть только не суются ко мне! – торопливо пробормотал Жирдяй.

– Не надо, так не надо! – легко согласился Костыль – Тогда твою долю мы в общак забираем! И все, что у Михея – тоже в общак. Потом с вами решим – сколько чего вы должны. Насчет Михея – теперь ему трындец. По дороге маляву прогоним – старшим объявим за Михея. Пусть они за него решают. А тебе, Самурай, от общества благодарность. Если бы не ты– мы бы косяк упороли. Ты на долю от имущества Михея претендуешь?

– Нет. Мне бы пожрать нормально, а то на баланде скоро ноги протяну.

– Не вопрос! Щас чифирА заварим! Будешь чифир пить?

– Почему бы и нет? – не думая, ответил я – Хорошее дело.

Чифир я не любил. Пробовал, но он на меня особо не действует. Ощущение странное – вроде и не пьянит, но как-то…волнует, что ли. Тело возбужденно зудит, сердце стучит – не знаю, что хорошего в чифире и почему его так любят уголовники. Но тут дело в другом – питие чифира уголовниками наверное сродни чайной церемонии у японцев. Это не просто попивание чайка, это церемония! Чифир готовят в одной плошке, типа в большой кружке, и эта кружка обходит всех, кто участвует в «церемонии», отпивают по очереди, по глотку. Так проверяют человека – предлагают со всеми вместе пить чифир, и не дай бог, он окажется чушканом, или петухом – «зашкварит» всех остальных, тогда его сразу убьют, и не просто убьют, а как можно страшнее. Перед тем, как пить со всеми из одной посуды, он обязательно должен «объявить» свою масть. Кстати, слегка удивило, что уголовники чифирят с бывшим ментом. Впрочем – все в этом мире меняется, все течет, все изменяется.

Эту ночь я встретил сытым, и сна – ни в одном глазу. То, что я сидел за одним столом со смотрящим, пил с ним и его торпедами чифир – ровно ничего не значит. Если ему приказали меня убить – значит, все равно сделает попытку это сделать. Иначе ему не «зачтут». Человек, который находится на крючке у «кума», то есть у начальника оперчасти «заведения», зависим от того до последней своей клеточки. И «кум» может сделать с ним все, что угодно.

Спишут покойника, ничего страшного – девяностые годы, сейчас всем плевать, никто не будет проверять – от чего и как скончался какой-то там заключенный. Тем более такой незаметный, как Костыль. Он же не вор в законе, не «положенец» – просто старый сиделец, которого воры поставили смотреть за соблюдением воровского закона в этой «хате».

Уже когда камера угомонилась – кто-то спал, кто-то подремывал рядом, сидя у них в ногах – ко мне подсел спасенный мной несчастный Жирдяй. Как оказалось – звали его Юрой, и сидел он в общем-то по можно сказать смешному поводу: бывший работодатель обвинил его в краже компьютера. Компьютер штука дорогая, тянет по сумме на тяжкое, а если еще как следует мотивировать следователя, так и закрыть жертву как два пальца об асфальт. Вот и закрыли. И сидит Юрок уже третий месяц – как это всегда и бывает. Забыли его. Зачем работодатель так его раскатал? А Юрок свинью ему подложил за нехорошее поведение – что-то там в банковской сети так напортачил, что до сих пор разобраться не могут. Лихорадит и по сей день. Денег платить не хотел, негодный – вот Юрок и решил уволиться, а напоследок типа денег с него потребовать. А чтобы активизировать в этой самой выплате зарплаты – заложил в систему какую-то гадость, типа вирус. Я не особо разбираюсь, так что его объяснения для меня как колдовские заклинания. Но понял – парнишка дельный, и не зря я его выручал. Тем более что тот и едой поделился, и предложил если что – дежурить, чтобы я поспал. Благо что нары рядом. Вдруг кто-то из обиженных мной дружков Михея решит поквитаться? А я, если что – его поддержу. Умное решение, и дельное. Умный парнишка.