Текст книги "Серебряный мир (СИ)"
Автор книги: Евгений Сапожинский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)
Лаборант
В справочниках есть раздел «Лаборатория». Я назвал эту главу «Лаборант», потому что быть лаборантом важнее, чем иметь лабораторию. Далеко не все профессионалы (по крайней мере, в нашей стране) имеют возможность работать в ней. Очень дорого иметь свою лабораторию, тем более студию. Поэтому многие «колдуют» на кухнях и в ванных. Ничего хорошего в этом нет, но отсутствие специального помещения нельзя считать решающим препятствием. Вам придется очень долго ломать голову, как с достаточным комфортом разместиться на двух-трех квадратных метрах, но, в конце концов, эта проблема будет решена. Насколько быстро – зависит от того, насколько плотно Вы занимаетесь фотографией. В любом случае устраивайте все с таким расчетом, чтобы на Вашем рабочем месте можно было бы работать каждый день без помех. Мелкие недоработки, на которые можно не обращать внимания при работе раз в полгода, начинают дико раздражать при работе частой. Здесь сказывается инерция мышления: ко всем этим неудобствам вроде бы привыкаешь, и психологически трудно переставить, например, блок розеток поближе к рабочему месту. Так что все, что можете продумать заранее, продумайте как можно скорее и не откладывайте.
Что значит быть лаборантом?.. Может быть, у Вас возникли туманные воспоминания о том, как на уроках химии Вы смешивали подряд все жидкости и порошки в колбе, когда отвернется учительница, или, хуже того, любовались украдкой рыженькой веснушчатой хорошисткой… Жаль, но с этими грезами придется расстаться. В двух словах: лаборант – это педантичность и аккуратность, аккуратность и педантичность, самым тесным образом граничащие с дебилизмом (или кретинизмом, пусть врачи меня поправят). Мало того, что у Вас должен царить идеальный порядок (то есть Вы никогда не найдете в баре флакон с раствором Na2SO3, затесавшийся между коллекционными винами и ликерами, а термометр в банке с гречневой крупой), необходимо выдерживать технологию любого мероприятия до самых ничтожных мелочей. Эти слова не нужно понимать буквально, иными словами, если вчера по Вашей квартире летали три мухи и светило солнце, а сегодня – только две и идет дождь, то это не значит, что сегодняшний проявитель будет отличаться от вчерашнего. Но если Вы измените концентрацию бромида калия в рабочем растворе резкостного проявителя всего на 0,1 г/л, результат может получиться ощутимо иным. В процессе проявления пленок есть большое количество факторов, и все они должны быть зафиксированы. Запомните: если Вы хотите изменить режим обработки, меняйте за один раз только один параметр[3]3
Здесь я имею в виду случай, когда приблизительный режим обработки найден, но Вас что-то не устраивает. Если негативы совсем плохи, значит, Вы здорово напортачили и весь режим надо подбирать заново.
[Закрыть]. Например, Вы решили изменить концентрацию рабочего раствора проявителя. Не меняйте при этом температуру, режим перемешивания, да что угодно! Разумеется, любая информация полезна, но если Вы хотите добиться максимально возможного качества, не прыгайте через ступеньки, а двигайтесь поэтапно. Никогда ничего не делайте тяп-ляп – расплата обязательно придет. Результат будет один – потеря качества.
Почему сегодня у Вас получилось не так, как вчера? Проверьте абсолютно все. Может быть, сегодня Вы сделали 11 оборотов спирали вместо 10. Может быть, сегодня ночью пришел конец проявителю, который вчера был вполне в форме. Может быть, для сегодняшнего проявителя Вы брали гидрохинон из другой упаковки. Очень сложно вычислить все факторы, но всегда стремитесь свести количество переменных к минимуму. Игра стоит свеч.
Зрячий следи слепых
Жутко быть слепым среди зрячих. Но и наоборот – тоже. Положение фотографа именно таково. Причем, что ужасно, большинство фотографов тоже слепо. Может быть, слепой фотограф – это и не так плохо, как безрукий хирург. Впрочем, сравнения неактуальны. Что хуже – безрукий хирург, или, к примеру, безголовый психиатр?
Некомпетентность в любом деле рано или поздно обязательно оборачивается катастрофой. Только выглядят они, катастрофы, по-разному. В самолете сломался какой-то винтик, авария случилась над городом – и жертвы измеряются тысячами. Нравственная катастрофа, происходящая со всем человечеством, пугает не так сильно.
Вообще почти не пугает. Потому что большинство слепо.
Не знаю, к чему я приплел этот абзац. Я хотел сказать совершенно о другом. Вряд ли моя книга будет иметь хоть какую-то популярность. Большинство предпочитает мчаться широкой автострадой с бензоколонками и фаст-фуд-хот-догами на каждом километре. Но есть чудаки, которые предпочитают проселочную дорогу и велосипед. Для них-то я и пишу. Они, едущие по проселку на велике, и есть зрячие среди слепых.
Возможно, для Вас в фотографии все более-менее ясно. В Ваших снимках всегда светит яркое солнце. Если возникает вопрос, то под рукой есть справочник – и вопрос решается. А может быть, у Вас такая масса вопросов, что никто не в состоянии на них ответить. Значит, Вы не едете автострадой. Выходит, Вы зрячий среди слепых. Вряд ли мне удастся дать ответы на большинство Ваших вопросов. Придется думать вместе.
Не принимайте всерьез то, что Вам говорят зрители, друзья, критики, коллеги, в особенности же те, кого принято называть профессионалами. Если хотите хорошо фотографировать, путь в профессионалы может привести Вас в тупик. В нашей стране нет профессионального фотоискусства, да и появится ли, вопрос. К критикам же сто́ит прислушиваться, но не более того.
Самая важная оценка – самооценка.
Готовьтесь к худшему. Быть зрячим среди слепых тяжело.
Тема
Найдите свою тему. Может быть, на первый взгляд она покажется ерундовой. Но это будет Ваша тема, и когда-нибудь она Вас отблагодарит. Человек должен заниматься своим делом, а не чужим. Многие хорошие фотографы стали ничтожествами, изменив своей теме. Снимайте то, что Вас волнует. То, что Вы любите. Или ненавидите[4]4
Ненависть – плохо. Надо любить. Картье-Брессоном, когда он снимал «Опознание гестаповки», двигала, скорее всего, не ненависть к войне, а любовь к людям. Попробуйте зайти с другой стороны, перекуйте мечи на орала. В любом свинстве есть кусочек свинины…
[Закрыть]. Что Вы испытываете, когда открываете затвор, эти волшебные врата? Вы не можете объяснить? Все в порядке. Вы ничего не испытываете, просто снимаете? Не фотографируйте больше. Это не для Вас. «Снимать всегда нужно сердцем», – сказал один известный фотограф.
Время снимать
Оно наступило. А другое ушло. Но впереди будут другие времена снимать. Каждому времени свой плод. Возможно, сегодня он горек. Возможно, что-то Вы упустили. В одной из глав я говорил о неповторимости момента. Есть еще понятие неповторимости времени снимать.
Жизнь человека состоит из бесконечно малых фрагментов времени – мгновений, но сейчас речь не о них. Мгновения складываются в периоды, имеющие довольно большую продолжительность. Их называют этапами жизни или творчества. Каждый этап – время снимать. На стыках этапов происходят потрясения – вплоть до смены мировоззрения. Начинается другое время снимать – никакое другое время не позволит Вам снимать так, как сейчас снимаете Вы. Очень важно разобраться, в каком времени Вы находитесь сейчас, и не пытаться идти вспять. Попытка заглянуть в будущее, как правило, не приносит вреда – такой непонятый негатив или файл просто отправляется в архив и ждет там своего часа, но вот попытка увидеть объект таким, каким Вы его видели пять, десять, двадцать лет назад может окончиться печально – вероятно жестокое разочарование. Ведь тогда шел другой этап, было другое время снимать. А Вы по каким-то причинам тогда не снимали. Вам может повезти, и Вы отыщете очень похожий момент. Пытаться же сознательно вернуться в какой-то из моментов в прошлом этапе бессмысленно. Для этого, по крайней мере, надо стать таким, каким Вы были раньше, а это невозможно. Что же касается ярких впечатлений детства, то их надо вспоминать, но попытки воспроизвести их кончаются болью. Разные стадии Вашей жизни диктуют разные взгляды на мир, но нужно сохранить какую-то частицу детского восприятия. Мы меняемся, но остаемся самими собой. Мы меняемся – и изменяется мир.
Мир меняется быстрее, чем мы привыкли считать. Мир меняется быстрее нас. Мир – это взрыв. Мы взрываемся с той же скоростью, что и все, что нас окружает, но наше сознание не успевает это осмыслить. Сознание не подчиняется физическим законам Вселенной.
Новый этап – это новая любовь. Любовь – фундамент искусства, да и жизни вообще. Прежнюю любовь невозможно возродить, и поэтому Вы никогда не сможете видеть, как раньше. Но если Вы сохранили способность любить, тогда не упустите время снимать – время снимать, когда Вы любите, любите сейчас. Здесь и сейчас.
Пустота внутри нас
Мы боимся себя. Это факт. Почти любая деятельность проистекает из боязни оставить пустоту внутри себя незаполненной. Человек – дырявый сосуд, и заткнуть его невозможно. Пустоту постоянно требуется чем-то заполнять. Как это делается? Как угодно. Сколько людей, столько и способов. Один вкалывает, как вол. У другого день и ночь орет телевизор. Третий окружает себя людьми, причем не столько для того, чтобы они его любили, сколько для того, чтобы он любил их, а это – эгоизм в высшей степени; ведь делается сие для заполнения пустоты внутри себя. Но что в этом неестественного? Абсолютно самодостаточный человек показался бы нам нравственным уродом. И наоборот – чем больше в человеке пустоты, тем он более отталкивающ. Сколько в человеке должно быть пустоты? Ответить сложно. Можно сказать лишь: человек должен быть пуст частично.
Видимо, пустота пустоте рознь, и необходимо внести ясность, иначе мы ударимся в софистику чистой воды. Пустота, которая заставляет человека узнавать что-то новое, может быть, что-то фундаментально важное, и пустота, из-за которой человек постоянно слушает радио. А может быть, пустота одна и та же – люди разные?
Наверно, все-таки основная проблема – недостаток любви. Но какой? Нас мало любят или мы мало любим? Другой вопрос: как одну пустоту отличить от другой? Нет, пустота – она и есть пустота (блин! Какая-то квартирная сходка древних греков!) Суть одна – просто у всех это проявляется по-разному. И вот кто-то страдает трудоголизмом, а кто-то – совсем наоборот. Мы окружаем себя массой ненужных вещей. Сильно закомплексованная личность обычно то же самое, что пустая личность. Зачем человеку «Мерседес», волкодав и дюжина пар штиблет? Вполне достаточно «Жигулей», мопса и трех пар шузов. Всю эту ненужную дребедень человек покупает, чтобы заполнить собственную пустоту. Зачем человеку много денег? Чтобы жить? Для этого нужно немного денег. Чтобы жить хорошо? Для этого нужно чуть больше денег. Человек – чрезвычайно склонное к самообману существо. Чем он более пуст, тем больше ему требуется симпатичного дерьмеца. О, он не в состоянии понять, что это дерьмецо. Это, ребята, продукты культуры. Попробуйте-ка его переубедить.
«А чего б тебе не пойти в монахи? – спросит пытливый читатель. – Если ты такой заполненный и мирское тебя так мало интересует?» Да не способен я служить одному Богу. Я хочу еще служить и людям. (Мирской человек может делать и то, и другое, а монах – практически только одно. Я вовсе не хочу сказать, что мирским быть лучше, чем монахом – у каждого свой путь, своя карма, а размышления на эту тему увели бы нас слишком далеко).
Искусство – разновидность коммуникации. Вроде телефона, только абонент всегда изъясняется изящным верлибром. Старо? Старо. Это лабуда: человеку не нужно искусство. По крайней мере, такое, которое о себе заявляет: «Я – искусство». Может, у него, этого человека, гвоздями на стене двуглавый орел выбит или там еще какой-нибудь заумный символ. Он с этого прикалывается, но никогда не заостряет чье-либо внимание на данном предмете. Символ – и символ. Круто. А что́ он там символизирует – да хрен с ним. Красиво! Если искусство начинает полоскать людям мозги, то непонятно, зачем оно нужно. Мозги полощут на работе, в семье и вообще везде. На кой такое искусство? Где кайф? Кайф – оттого, что мозги парят художественно? Мазохисты. Все мы мазохисты. Если не сказать хуже.
Да зачем нам эта коммуникация, если мы ничего не можем сказать друг другу? Каждый говорит об одном и том же, но на своем языке. Мы хотим слышать друг друга, но не умеем слушать. Искусство – телефон Робинзона Крузо, на одного абонента. Але, пальма, как меня слышишь? Бесконечное множество телефонных аппаратов с длинными спутанными шнурами, не представляющие собой сети – никакой телефон не может быть подключен ни к какому другому телефону. Художники (в широком смысле слова) похожи на придурков, пытающихся распутать эти провода и прекрасно знающих, что на их концах разные разъемы.
Полная лажа! Какой смысл в канале связи между пустотой и другой пустотой?
«Ты – это то, что ты ешь». «Ты – это то, что ты носишь». «Ты – это то, что ты видишь». В нас нет ничего внутреннего, все наше внутреннее на самом деле внешнее – я имею в виду только все человеческое, исключая божественное. Некоторые из работников ноосферы рассуждают примерно так: «Ну, я-то понимаю, что к чему. Берна (Фрейда, Юнга, „Курочку Рябу“) читал, я вижу, где мое мнение, а где не мое. Моему подсознанию могут навязать какую-нибудь туфту, вроде того, какие жвачки жевать и какие лимонады пить. Но над фундаментальными вопросами я тружусь своей головой». Далее они думают так: «То, что фундаментально, я решаю своей головой. То, что я решаю своей головой – фундаментально». И наступает то ли полный кайф, то ли ад кромешный. Поскольку все садомазохисты, причем разных вкусов, понять, кому что в кайф, а что не в кайф, невозможно. Что ни говори, действительно, мышление – самый тонкий вид разврата. Но от всего этого есть толк. Глядишь, гениальная идея нет-нет, да и родится. Может, потому, что она – блажь. И приходит она, гениальная идея, извне, хотя и не из пустоты. Откуда? Бог знает.
Гений не может быть самим собой, он марионетка. Так ли это? Есть ли надежда, что не так? Надежда есть всегда, как сказал палач осужденному. Остается, опять же, всего лишь одно – что-то делать. Потому что альтернативой может быть только неделанье ничего. Мы обречены на почти что сизифов труд. Почти или просто сизифов? Раньше очень любили поразглагольствовать о положительном влиянии искусства на человека. Да может ли такое быть? Что-то верится с трудом. Так зачем мы это делаем?
Зачем мы это делаем
Как правило, для того, чтобы возвыситься в собственных глазах. Искусство растет из комплексов.
На первых порах очень трудно с этим смириться. А в конце концов как-то миришься и перестаешь об этом думать. Просто снимаешь, и все. Как поэт, который пишет стихи, как каменщик, укладывающий кирпичи. Снимаешь, и это доставляет удовольствие, маленькое или большое. Но вот наступает депрессия, и опять:
Зачем я это делаю?
Действительно, зачем я это делаю на самом деле?
Есть ли ответ на этот вопрос?!
Я не выставляюсь, не публикуюсь. У меня нет для этого достаточного желания. Я не честолюбив. Мне просто приятно снимать. Мне нужно снимать (и печатать). Сейчас я не могу снимать – по причине неподходящей погоды – и мне плохо, у меня депрессия. Мне часто бывает плохо, когда я не могу снимать. Хорошо хоть, не всегда. Это означало бы, что я фанатик. А быть фанатиком – это очень, очень нехорошо. Фанатизм никого еще до добра не доводил.
Я валяюсь на диване и спрашиваю себя опять: зачем я это делаю? Кому это нужно? Если бы у меня была возможность, я бы сейчас снимал и не мучился этим вопросом. …Зачем?
* * *
Есть и другие объяснения происходящему. Все они, увы, шокируют тривиальностью. Вот еще одно. В психологии есть такое понятие – мортидо. Мортидо, в противоположность либидо – стремление к смерти, разрушению. Все люди в той или иной степени подвержены воздействию как либидо, так и мортидо (кроме продвинутых буддистов-нирванистов, во что поверить западному человеку трудно). Стремление переводить пленку и фотобумагу – тоже влияние мортидо. Хирургом, орудующим скальпелем, также движет мортидо, а не либидо, как это может показаться на первый взгляд. Без мортидо не было б и либидо.
Честно говоря, не знаю, нужно ли подобное самокопание. Оно представляется очень важным, просто необходимым, но никаких ощутимых плодов не приносит. Зато приходит страх. Что это – фотомания? Расшалившийся котенок разбивает горшок с цветком, и мы его хорошенько отшлепываем. И вдруг: ведь он маленький, очень маленький, а я превратился просто в какую-то рассвирепевшую скотину, я же мог его покалечить! Во мне проснулось мортидо! И этот же, с позволения сказать, двигатель, заставляет меня получать удовольствие, когда я щелкаю затвором? Не правда ли, странно, леди и джентльмены? Странно и страшно? Единственное утешение – тысячи халтурных фотографий или любых других произведений не наносят такого вреда живому, как рукоприкладство. Хотя это вопрос… Утешение малоубедительное. Сказано – не убий и т. п. А ведь бездарное произведение наносит страшный моральный вред, и вред скрытый. Была такая реклама – Джоконда с шоколадкой. И ничего, вроде живем. Нам, великим творцам, никогда не придет в голову морально испражняться таким образом на головы сограждан и самих себя. Но как узнать, действительно ли мы делаем искусство? Пусть не гениальное, но все же сто́ящее, чтоб его делать? Такое, которое не наносит самого малейшего вреда (а уж о пользе я скромно промолчу)? Не правда ли, страшно? Зачем мы это делаем?
* * *
Как хорошо, как замечательно быть уверенным в собственной правоте. Замечательно? А для кого, собственно? Для Вас или для других? Что есть «хорошо» вообще? Хорошо ли делать хорошее искусство? И как узнать, хорошее ли оно? И если да, то опять же, для кого? Зачем мы это делаем?
* * *
Я верил в искусство. В том смысле, что оно зубастое, грубо говоря. Непонятно? Я имею в виду его пресловутые воспитательные функции. Оказалось, можно быть одновременно негодяем и тащиться с Кафки. У меня до сих пор с трудом укладывается это в голове, но факты – вещи упрямые. Кого из нас в детстве не водили в Эрмитаж?
Что мне не понятно, так это то, является ли искусство совершенно неспособным как-то положительно влиять на людей, или у него есть такая, хотя бы мизерная, способность? Если – да, то тогда не все потеряно. Тогда у нас есть шанс, очень, правда, миниатюрный. Если – нет, то тогда надо дать себе отчет, зачем мы это делаем. В этом случае – исключительно для собственного удовольствия. Похоже, круг замкнулся. См. начало главы.
Как мы это делаем
Задача художника – донести свою идею до зрителя. Что нас смущает? То, что с каждым годом этот процесс становится все более и более трудным (я имею в виду настоящие идеи). Эволюция культуры идет опасным путем: пропасть между искусством массовым и искусством элитарным увеличивается все больше и больше и, похоже, с этим ничего нельзя сделать. Утешает одно то, что этому «открытию» не одна сотня лет, а шедевры все еще появляются. Другое дело, что теперешняя ситуация культурного рынка всячески препятствует если не их возникновению, то, во всяком случае, распространению. Вот пример. Русский музей цинично выставляет самую мерзопакостнейшую порнографию: комментарии излишни. Постмодернизмом захлестнуло весь мир, словно канализацию прорвало. Я не против постмодернизма в принципе, тем более что не могу однозначно сформулировать для себя, что это такое. Безусловно, среди постмодернистов есть выдающиеся и даже гениальные личности. Вот только почему-то сто́ит сходить наугад на какую-нибудь выставку так называемого современного искусства – почти наверняка выйдешь оттуда с ощущением, что на тебя просто покакали, а ты еще и зачем-то заплатил за это деньги. Почтенная же публика все это не без удовольствия потребляет. Авангард стал попсой. Видимо, постмодернизм и задумывался как попса. Меня всегда смущали приставки «пост», как обозначения чего-то вторичного.
Искусство фотографии умирает, и дай Бог мне ошибаться; но оно болеет тяжко. Если провести аналогию с человеческим организмом, то температура явно перевалила за сорок, налицо красочные бредовые видения и практически полная потеря чувства реальности. Случай смахивает на безнадежный.
Серьезная опасность, подстерегающая нас, заключается в стремлении к вульгаризации и опошлению идеи. Идея может быть доведена до кондиции сложными способами и простыми, но никак не примитивными. Развитие и углубление языка в изобразительных искусствах зачастую не больше, чем наглый обман. Сфотографируйте помойку, отпечатайте кое-как снимок и покажите искусствоведу – он обязательно найдет в нем такую тотальную мысль, что Вы усомнитесь в собственной вменяемости. Постмодернизм – форма, как правило, начисто лишенная содержания. Чем заумнее фотография (картина, скульптура и пр.), тем, обычно, меньше в ней смысла. Однако совершенно ошибочно выводить обратное правило, гласящее, что произведение искусства должно быть простым и внятным, как гвоздь. Эти спекуляции мы уже проходили: «Искусство должно быть понятным народу», «Искусство принадлежит народу»… Сложности в языке произведения искусства должно быть не больше и не меньше, чем необходимо. Зритель нечасто склонен сильно ломать голову – и тот, кто не любит «навороты», и тот, кто их любит – последний обычно только прикидывается, что думает. Отсюда и появляется опасность, о которой я говорил выше.
Все эти рассуждения не имеют никакой ценности, если мы занимаемся искусством только ради искусства. Если же оно не безыдейно, то должно найти своего зрителя. Возникает несколько парадоксальная ситуация: вариться в собственном соку бессмысленно («Меня никто не понимает!»), идти на поводу у публики еще бессмысленней. Каждому творцу необходимо выработать язык, на котором он может полноценно общаться со своим зрителем. Наличие понятного, пусть не с наскока, языка и отличает искусство настоящее от халтуры. Так было с импрессионистами. Их первые выставки вызывали ярость у публики. Через некоторое время, однако, до людей дошло, что то, что́ они видят, гениально, только очень необычно. С постмодернизмом вышло иначе: сколько десятилетий мы любуемся грязными голыми задницами, а воз и ныне там, никакого проблеска мысли, никакого луча света в темном царстве. Лукавлю: что-то есть, но это что-то тонет в массе похабства; постмодернизм как течение сам себя дискредитировал. Отсутствие четкого языка равносильно отсутствию смысла.
Наверно, пора уже перестать заниматься критикой и искать конструктивное решение. В общем, я уже сказал о языке. Необходимо иметь идею, это во-первых; во-вторых, надо грамотно ее высказывать. Дело не в том, сложна она или проста! Безграмотное семиотоблудие при несомненном наличии идеи и есть ее опошление. К сожалению, такое встречается все чаще и чаще. Времена Наппельбаума прошли. Теперь моду диктует вконец зажравшееся и отупевшее телевидение, по которому не увидишь почти ничего, кроме новостей, которым нельзя верить, сериалов для альтернативно одаренных и рекламы. Где же современному художнику взять культуру изображения, если она измордована и растоптана СМИ и прочими прелестями прогресса? У старых мастеров? Но это будет означать застой! Как двигаться вперед, если в нашей стране, например, попросту не существует фотообучения, если не считать ПТУ, переименованных в колледжи, и каких-то бредовых курсов?! Давным-давно, до революции, у нас была великая фотографическая школа, и где она теперь? Вспомним даже такую вещь: раньше было не зазорно заказать свой портрет в фотоателье. Да что там не зазорно – престижно! Что мы имеем сейчас? Цветные «фотки» из ларька! И – все хорошо, прекрасная маркиза, все хорошо, все хорошо! Остается рассчитывать только на себя. А один в поле не воин. Или воин?.. Современный фотограф обречен на одиночество. А как же фотостудии, фотоклубы? Нет их уже давно! И раньше попасть в приличную фотостудию, тем более в фотоклуб, было делом нелегким. Детей охотно брали во всякие Дома пионеров и жилконторовские кружки, образование в которых – полный караул[5]5
Простите за эмоции. Конечно, великолепные педагоги были. Но в том-то и дело: отдельные личности, а не система, или школа.
[Закрыть], взрослому же податься было некуда – фотоклубы представляли собой снобистские, закрытые структуры.
Так как же быть?
Наше спасение прежде всего в дисциплине мышления. Мы некорректно высказываемся потому, что не умеем корректно мыслить. Гениальные идеи посещают если не всех, то многих. Но они обычно вязнут в сгущенке, в которую медленно, но верно превращаются под воздействием массовой культуры наши мозги. Мысли все более уподобляются возне мух в навозной куче. Дисциплина, дисциплина, дисциплина! Сосредоточение, концентрация внимания! Предельная четкость формулировок! Учитесь думать, если Вы хотите что-то сказать в искусстве и не превратиться в ходячий труп, жующий «Орбит без сахара»! Помните: в правильно поставленном вопросе содержится бо́льшая часть ответа.
