Текст книги "Политика. История территориальных захватов XV-XX века"
Автор книги: Евгений Тарле
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 70 страниц)
Но, воздерживаясь от подобных необдуманных увлечений и порывов, можно было свести риск к минимальным размерам, и пиратская династия Киллигрью продолжала благоденствовать, лишь постепенно отказываясь от своего традиционного дела. Таких прибрежных пиратских организаций с участием весьма уважаемых тогда купеческих и дворянских семей в Англии было несколько. Существовали они, хотя в меньших размерах и реже, и во Франции, и в Испании, и в Голландии, и в странах Средиземноморья.
Переходим к другой категории, к пиратам-профессионалам в точном смысле слова, для которых морской разбой с начала и до конца был единственным занятием и которые оказывали порой влияние на заморскую торговлю и сношения Европы с колониями. Их наличие на всех посещаемых морях принимали в те времена к серьезному учету и купцы, и государственные люди, и адмиралы, и колонисты. К такому же серьезному учету должен принять их и всякий историк, желающий воскресить обстановку описываемой эпохи во всей полноте.
Еще на заре новой эпохи, еще во времена процветания торговли Барселоны, Генуи. Венеции, Марселя со странами Леванта, т. е. с портами восточной части Средиземного моря, пираты на всем протяжении этих долгих рейсов были серьезной, ежеминутно грозившей опасностью. Их пристанищем были пустынные части островов, а также различные пункты побережья Средиземного моря.
Два знаменитых, гремевших по всему побережью предводителя пиратов в первой половине XVI в. были по происхождению греками. Они грабили испанские, итальянские, французские суда у самых берегов Европы. Их корабли были отличными быстроходными парусниками или прекрасно управляемыми гребными галионами и галерами, где гребцами были прикованные цепями к своему месту рабы. Нередко, взяв в плен купеческое судно, пираты немедленно меняли своих гребцов на только что взятых в плен купцов, купеческих приказчиков, морских офицеров и матросов, которым приходилось с того времени и до конца жизни не выходить из цепей и не отходить от весел. Ужас, который пираты наводили на торговцев и мореходов, был так велик, что иногда в некоторых наиболее в тот момент угрожаемых частях моря совсем почти прекращалось мореплавание.
Средиземноморские пираты нападали и на берега Испании, Сицилии, Италии, Франции. В 1529 г. они взяли штурмом после непрерывной бомбардировки, длившейся 16 дней, сильную испанскую крепость на острове Пенон, недалеко от Алжира, истребили гарнизон, засекли палками губернатора крепости, а затем напали на посланных в помощь этой крепости девять транспортов с пушками и запасами оружия и пороха, взяли в плен и обратили в рабство всех уцелевших 2700 человек. После этих примеров незачем долго распространяться о несокрушимой силе и прочной организации пиратов. Великие державы вели с ними переговоры, заключали перемирия, купеческие фирмы платили им регулярно дань. Они действовали не только в Средиземном море, но выходили в Атлантический океан и нападали на испанские суда, возвращавшиеся из Южной и Центральной Америки с колониальными товарами, а также с серебром и золотом. Нападали они и на работорговцев, которые в своих неизменных раз навсегда рейсах к гвинейским берегам непременно должны были проходить недалеко от атлантического побережья Африки, спускаясь к югу.
Роль пиратов усиливалась тем, что в течение всего XVI и большей части XVII столетия пиратские корабли оказывались порой чуть ли не главными военно-морскими силами, которыми пользовались турки в борьбе с Испанией, Венецией и другими державами. Пираты за свой союз с султаном пользовались широкими привилегиями по части сбыта награбленных ценностей в колоссальной тогдашней Турецкой империи. Их предводителей султаны часто назначали наместниками и управителями вассальных стран, что сильно облегчало новым наместникам продолжение их старого ремесла. Другими словами, чем больше торговля перемещалась из Средиземного моря в Атлантический океан, тем решительнее и внимание пиратов переносилось в этом же направлении, тем чаще им приходилось действовать к западу от Гибралтара, на путях из Америки, от Канарских островов или островов Зеленого Мыса к Испании, Португалии, Англии. По мере того как расширялись их операции, они занялись также в обширных размерах продажей в рабство взятых в плен матросов, офицеров, купцов, которых снимали с ограбленных судов. А за лиц достаточно состоятельных и знатных, за которых можно было требовать выкуп, они его и требовали совершенно официально. К концу XVI и началу XVII столетия пираты осмелели до того, что уже делали набеги на Ла-Манш, на ирландский канал (пролив Святого Георга) и даже на устье Темзы.
Испанские, португальские, французские и особенно английские морские разбойники оперировали только очень редко небольшими эскадрами, обыкновенно они предпочитали одиночное крейсирование. На первом плане в смысле ловкости, знания морского дела, быстроты передвижений, обширной осведомленности, смелости в осуществлении самых грандиозных предприятий, по единодушным отзывам современников, стояли английские пираты. Остальные могли только называться их учениками в этом трудном промысле (наиболее способными и многообещающими учениками оказались французы). «Никто не пиратствует лучше, чем англичане (Nulli melius pineticum exercent quam angli)», – с почтительной завистью признает известный французский филолог XVI в. Скалигер. Следует сказать, что вовсе не случайно то обстоятельство, что первыми, самыми активными и предприимчивыми пиратами оказались именно англичане и французы, а не испанцы и не португальцы. Во-первых, испанцы и португальцы, успевшие первыми открыть и захватить огромные территории в Южной и Центральной Америке и огромные богатейшие острова близ Америки, укрепившиеся на побережье Индии и на нескольких не менее богатых южноазиатских островах, имели достаточно места, куда сбывать энергичный, жаждущий приключений и стремящийся к быстрому обогащению элемент населения. Выгоднее и даже относительно легче и безопаснее было примкнуть к отряду Кортеса, или Писарро, или любого другого конкистадора и разграбить сокровища завоеванных земель, чем скитаться по океану, подстерегая добычу и рискуя при неудачной встрече быть немедленно вздернутым на рею. Занятие новых земель, кипучий торговый обмен, расцвет торгового мореплавания – все это требовало людей и сулило колоссальные барыши. В морской разбой шли лишь худшие элементы, отбросы, неудачники. Во-вторых, и испанское и португальское правительства чрезвычайно энергично боролись против своих пиратов, посылали карательные экспедиции для ловли морских разбойников, у которых не было ни сильной постоянной поддержки, ни вполне обеспеченных убежищ.
Что же касается пиратов английских и французских, то здесь дело обстояло совсем иначе.
Во-первых, в течение всего XVI и значительной части XVII в. ни Англия, ни Франция не имели таких больших и богатых колониальных территорий, которые могли бы даже отдаленно сравниться с владениями Испании и Португалии. Англия и Франция опоздали к этому первому, обильному богатыми приобретениями разделу земли и в первые полтора-два века наверстывали упущенное по мере сил разными способами, в том числе систематическим морским разбоем, который должен был передать в их руки хоть часть колониальной добычи, увозившейся испанцами и португальцами из колоний в Европу. В английские и французские пираты шли вовсе не отбросы населения и не обиженные судьбой неудачники, а, напротив, энергичнейшие люди, одаренные и духовными и физическими силами выше среднего уровня. Эти люди не могли на собственный риск и страх затеять борьбу против Испании и Португалии с целью отнять у них новые земли открытой силой, для этого нужно было дождаться начала эры колониальных войн, тогда, т. е. во второй половине XVII и в течение XVIII и XIX столетий, этот элемент нашел вполне подходящее приложение для своих сил. Но в XVI и XVII вв. морская охота в открытом море на испанских и португальских купцов, плывущих из Индии, из Бразилии, из Мексики, из Перу, с Кубы, Гаити, Суматры, «со всех концов горизонта», – вот что было формой английского и французского соучастия в эксплуатации вновь открытых заморских земель. Во-вторых, и это тесно связывается с только что сказанным, английские и французские пираты, поскольку они не грабили своих (или, точнее, поскольку они не попадались на ограблении своих) и поскольку они направляли свои усилия против испанцев и португальцев, а с конца XVI в. и против голландцев, пользовались тайной или явной поддержкой своих правительств, а это для пиратов, конечно, имело колоссальное значение. Явной эта поддержка была во время войны Англии или Франции против Испании или Португалии. Тогда данное правительство (например, английское) выдавало своим пиратам особые свидетельства (патенты) на право грабить торговые суда враждебной нации (например, Испании). Получив такое свидетельство, пират превращался в корсара, и с этого момента он пользовался поддержкой и покровительством всех английских властей как на побережье английских владений, так и в открытом море при встрече с английскими военными судами. Корсар становился временно как бы служащим в королевском флоте, по сути дела не переставая быть морским пиратом, наградой ему служило все испанское имущество, которое попадает в его руки. Сравнительно небольшой процент отчислялся в пользу королевской казны. Но так как бухгалтерские исчисления этого процента производил сам пират, обратившийся в корсара, то эти вычеты не оказывались для него слишком обременительными. В XVI и почти до конца XVII в. английские и французские корсары оперировали большей частью против испанцев, португальцев и к концу этого периода против голландцев. С конца XVII в. и в течение всего XVIII и начала XIX в. каперские свидетельства особенно охотно выдавались английским правительством против французов и французским – против англичан.
Часто (особенно при королеве Елизавете в Англии) правительство не довольствовалось уже имеющимися в наличности пиратами и снаряжало новых. Так, Елизавета любила давать пиратам старые казенные суда похуже и потом требовать с них своей доли в добыче. Такие связанные непосредственно с двором корсары чувствовали себя особенно привольно и при случае не прочь были пограбить и своих. После Елизаветы это охотно практиковали и Стюарты. В случае хлопотливого оборота дел морские бандиты указывали на суде с достоинством, что они работают на процентах с самим помазанником Божьим. Корсарство было явной, легально признанной формой покровительства пиратам. Но оно могло легально существовать лишь во время войны.
Надо сказать, что испанцы беспощадно боролись против английских и французских пиратов и корсаров, предавая их всегда мучительнейшим казням. Любопытно содержащееся в одном документе 1604 г. косвенное упоминание об этом самих испанцев. Испанцы взяли в плен два английских торговых судна (близ Антильских островов). Они отрубили всем англичанам, бывшим на этих судах, ноги, руки, отрезали носы и уши и в таком виде привязали их к деревьям, вымазав предварительно медом и оставив на съедение насекомым. Испанцы оговариваются: они приняли купцов за пиратов, а кроме того, им еще не было дано знать официально, что между Испанией и Англией заключен мир. Что с пиратами они поступают всегда именно в таком роде, в этом испанцы ничуть не оправдываются. Конечно, англичане и французы поступали в том же духе.
Пираты исполняли не только свое прямое назначение, но, сверх того, еще являлись главными агентами, ввозившими контрабанду в испанские и португальские колонии и вывозившими оттуда тайно колониальные товары. Дело в том, что испанцы и португальцы воспрещали своим новым владениям торговать с какой бы то ни было чужой нацией, а между тем английские и французские торговцы и промышленники вовсе не желали отказаться от этого большого рынка, где можно было рассчитывать на выгодный обмен. Мы увидим дальше, какие размеры эта контрабанда приняла в XVII в.
Таким образом, английские и. французские пираты в эти первые века европейской колониальной экспансии являлись в глазах своих правительств отчасти, правда, разбойниками, которые заслуживают петли, но отчасти – очень полезными (время от времени) деятелями в борьбе национального купеческого капитала против конкурентов и врагов.
Действовали эти пираты на Атлантическом океане, либо у берегов Нового Света, либо у берегов Европы, либо, наиболее сильные из них, даже в открытом океане. Оперировали они, но гораздо меньше, и в Индийском океане, вокруг Индии, по южному побережью Китая и около Цейлона, Суматры. Но тут им составляли успешную конкуренцию дальневосточные пираты, большие специалисты своего дела, о которых даже строгие и нелицеприятные в оценках английские корифеи морского разбоя отзывались с восхищением.
Очерк пятый
Возникновение английской колониальной политики. Экспедиция в Северную Америку. Деятельность каперов. Борьба голландцев против англичан в Индонезии. Избиение на острове Амбоина и его последствия. Флибустьеры и борьба против испано-португальского колониального владычества
Вступая в конце XVI столетия в борьбу за колонии и за права на заморскую торговлю, Англия столкнулась не только с опередившими ее голландцами, как это впоследствии доказывала буржуазная романтическая историография, но и со старейшим своим врагом, Испанией. Гибель «Армады» значительно ослабила, но не доконала Испанию. Она не была вычеркнута из рядов конкурентов на морскую торговлю. Уже больше не было военно-морских сил, достаточных для того, чтобы рискнуть еще раз войти в Ла-Манш, покорить Англию и вернуть себе первенствующее значение в Европе. Но борьба с Испанией была и впредь затруднена двумя обстоятельствами. У нее оставались громадные запасы, благодаря которым она еще некоторое время держалась на поверхности, хотя на положении не первостепенной державы. У нее в руках оставались и Центральная и Южная Америка. А кроме того, оказалось, что для борьбы на Атлантическом океане английский флот продолжал оставаться беспомощным. Французы и голландцы учли новую ситуацию. Они поспешили изгнать англичан из вод Ньюфаундленда, что в свою очередь нашло отклик в Испании. Испанское правительство, испанский посол в Англии заговорили таким языком, каким они не смели говорить со времени Филиппа II. Они объявили, что Тордесильясский договор вовсе не пустая бумажка, он должен воскреснуть. Испанский посол потребовал, чтобы английским морякам было заново приказано соблюдать все правила, вытекающие из договора, несмотря на то, что Англия в подписании его вовсе и не участвовала. Английское правительство вынуждено было согласиться отдать распоряжение о прекращении разбоя, не слишком, впрочем, строго следя за исполнением.
Все эти препятствия, однако, по-прежнему не мешали продолжению, а иногда и усилению деятельности английских мореплавателей и морских пиратов, которые неизменно пользовались поддержкой, в той или иной форме, правителей Англии, издававших тем не менее против них строжайшие постановления, а также большой части буржуазии, кровно заинтересованной в заморской торговле.
Попытки английской колонизации со второй половины XVI столетия направлялись преимущественно на крайний север американского континента как потому, что сами мореплаватели избегали побережья, уже занятого испанцами, так и потому, что королева Елизавета, всячески оттягивавшая окончательный разрыв с могущественным испанским королем Филиппом II, требовала, чтобы эти отважные авантюристы занимали только те места, которые «не принадлежат еще никакой христианской державе». Именно с такими оговорками Елизавета выдала в июне 1578 г. «патент» на новые открытия Гемфри Джильберту, судохозяину и мореходу, который раньше долго носился с мыслью найти северный путь в Индию и теперь, тоже отчасти с этой целью, направился на северо-запад Атлантического океана. Снарядив 10 судов и посадив на них до 500 человек, пожелавших искать счастья за океаном, он пустился в путь. Из первой экспедиции ничего не вышло: Джильберт по пути слишком увлекся пиратскими нападениями на встречные суда, часть его эскадры занялась тем же делом, но на собственный риск и страх, и поэтому разбежалась в разные стороны, а сам Джильберт с остальными возвратился домой.
Испанский посол жаловался на морские разбои, учиненные Джильбертом, и тому грозила виселица, но опасность как-то пронесло, Джильберт стал готовиться к новой экспедиции На этот раз ему помогли сильные люди – умный и влиятельный елизаветинский министр Уолсингем и сэр Вальтер Ралей. Образовалось особое торговое общество, которое и помогло Джильберту добыть суда и людей. Часть их Джильберт набрал перед отъездом в последнюю свою экспедицию из числа уличенных и сидевших в тюрьме пиратов, авантюристов, которых по разным формальным причинам еще не успели повесить, и летом 1583 г. он отплыл к северу Атлантического океана. По пути из пяти кораблей один ушел, чтобы разбойничать индивидуально, и уже не вернулся, другой несколько задержался из-за встречи с французским судном (на которое напала и которое ограбила его команда, на что потребовалось время), но затем присоединился к экспедиции, а три остальных корабля подошли к пустынным берегам громадного и богатого острова; это был тот самый Ньюфаундленд, который стал вскоре одним из богатейших северных владений Великобритании. Джильберт провозгласил тотчас же этот остров владением королевы Елизаветы и тогда же наметил подходящее место для основания колонии. Совершенно неисчерпаемые рыбные богатства ньюфаундлендских вод уже сами по себе сулили процветание и быстрое и легкое обогащение. Размерами своими этот остров превосходил все тогдашнее английское королевство и немногим уступал Англии и Шотландии, вместе взятым. Но ни рыбная ловля, ни плодородие этой громадной территории. лежащей на параллелях французской Нормандии и Южной Англии, не могли особенно надолго отвлечь внимание спутников Джильберта от истинного их призвания, т. е. пиратского промысла. Прошло еще немало времени, пока англичане в самом деле начали колонизовать остров и эксплуатировать это новое богатство, которое они с каждым веком учились ценить все более и более. На обратном пути из этой счастливой экспедиции буря потопила корабль Джильберта вместе с ним самим, его спутники рассеялись очень скоро по морям и странам, где для их удали и жажды золота предвиделись более заманчивые перспективы. А другие авантюристы и пираты, сгруппировавшиеся вокруг брата Джильберта, знаменитого Вальтера Ралея, очень скоро после гибели Джильберта в волнах Атлантического океана сделали еще более важное историческое дело: они открыли первую страницу истории той страны, которая теперь называется Соединенными Штатами Америки.
Под словом «капер» (от голландского kaper) понимается судно, принадлежащее частному владельцу, получающему в военное время официальное право нападать на неприятеля. Это название прилагалось и к владельцу судна. Каперы часто самовольно использовали свои привилегии и в мирное время. Начиная с 40-х годов XVI в., когда английские регулярные торговые суда еще не смели переступать ни одной мили в запретных океанских водах, каперы фактически проявили себя партизанами, необузданными и жестокими, сыгравшими историческую роль авангарда на службе английского капитала. Традиционные порядки плавания, международные договоры они игнорировали. Напав на корабль, шедший под любым флагом, они в зависимости от ситуации топили его, сжигали или брали на абордаж, команду брали в плен для получения за нее выкупа, а добычу делили между собой и английской королевской казной. Неписаные соглашения каперов с английским правительством основывались на взаимных выгодах. Дань каперов входила предусмотренной частью в государственный бюджет. Их разбой давал доход такой же привычный, как впоследствии доход, поступающий от железных дорог или акциза. В благодарность каперов не вешали даже в тех случаях, когда они попадались на ограблении судов отечественных, а уж одно это было для разбойников ценно. Кроме того, когда у них самих пропадали суда, они получали взамен суда английского государственного флота на большой срок в аренду. Описания жизни каперов (или, как их понемногу стали называть более откровенно, корсаров, т. е. пиратов, морских разбойников), рейдов, опубликованные в многотомной коллекции Общества изучения географических открытий, полны таких приключений, перед которыми блекнут всякие сказки Шехеразады и романы Жюля Верна. Попасть в каперы было не так просто. Для этого нужно было быть не моложе 18 лет от роду, выполнить перед отплытием обязательные церковные обряды, иметь свидетельство о добропорядочном поведении, а также о товарищеском чувстве долга. Кандидата подвергали физическому испытанию на выносливость и расторопность и тогда только позволяли занять место на разбойничьем бриге и учиться уму-разуму у старших. Морской разбой становится профессиональной традицией и профессией: умирая, отец завещает продолжать свое дело сыновьям. Сохранилось предание о династии разбойников Гаукинс и о том, как почтенный дед благословлял на разбой подрастающее потомство.
Выход «Непобедимой армады» в море явился критическим моментом для Англии, гибель «Армады» сыграла в ее истории такую же роль, как отступление Наполеона из Москвы.
Английские историки склонны задним числом изображать события, развернувшиеся в Ла-Манше в 1588 г., таким образом, будто их родину вдохновлял патриотический протестантский дух и разгром испанского флота нужно рассматривать как подвиг всего английского народа, выступившего на помощь своим собратьям по вере, голландцам, против насилий испанских католиков и спасенного могуществом и твердостью королевы и парламента. Что касается первого аргумента, мы противопоставляем ему факты. На призыв к мобилизации английского флота откликнулись не только протестанты, но и большая часть католического дворянства и судовладельцев. Еще существеннее то, что не прошло и 15 лет после падения морского могущества Испании, как бывшие союзники – голландцы и англичане, независимо от своих церковных убеждений, сцепились мертвой хваткой между собой в борьбе за колонии, борьбе, закончившейся лишь тогда, когда побежденная Голландия была вынуждена уступить громадную часть своих заокеанских завоеваний Англии. Что же касается второго аргумента о роли правящих классов во главе с королевской властью, то отметим следующее. Знакомство с борьбой Англии против Испании, а затем и против Голландии ясно показывает, что соревнование капиталистических государств ведет к войне и что теория длительной гармонии конкурирующих буржуазных государств или гармонии классовых интересов внутри одного государства ложна и неприемлема как для рассмотрения общественной жизни XVI или XVII в., когда конкретный дележ мира находился еще в зачаточном состоянии, так и для конца XIX в., и для нашего, XX в.
Среди английских пиратов есть исторические фигуры, деятельность которых настолько по своим размерам и значению выходила из всяких рамок и настолько связана с политической и военной борьбой Англии против Испании, настолько, наконец, непосредственно соприкасается с историей колониальной политики и с первым выступлением англичан на этом поприще, что о них нужно сказать особо.
Я имею в виду Вальтера Ралея, Джона Гаукинса, сэра Фрэнсиса Дрейка и их ближайших сотрудников. Эти люди еще при жизни вошли в национальную легенду, и капиталистическая Англия создала литературу о них – драмы, стихи и историографию, тоже очень часто смахивающую на романы и на стихи. Их мужество, ловкость, сила воли, настойчивость, хладнокровие, знание моря, искусство в мореплавании и прочие добродетели ставятся в пример подрастающим поколениям и на все лады прославляются до сих пор в нравоучительных книжках для детей старшего возраста. Что эти «великие патриоты» и «герои» были сильно причастны к морскому разбою, отмечается как-то вскользь, и случаи, когда от названных героев страдали вовсе не испанцы, а собственные сограждане, попавшиеся под горячую руку этих пиратов английские купцы, – проглатываются авторами наскоро,
Английские пираты постепенно стали догонять и перегонять в своем опасном ремесле даже восточных, не говоря о французских и голландских. В годину «Армады» и в предшествующие годы они оказали английскому флоту громадные услуги. В данном контексте было бы неуместно приводить сколько-нибудь полный рассказ об их приключениях. Это тем более значило бы повторяться, что в дальнейшем, анализируя внутреннее положение Англии и ее внешнюю политику после крушения «Армады» при Стюартах и при Кромвеле и переходя к первым столкновениям английских мореплавателей с бывшими союзниками голландцами, нам придется вернуться к более ранней деятельности английских пиратов. Пока достаточно прибавить еще несколько слов о том, как своеобразно сочетался в Англии пиратский промысел с высоким положением самих пиратов и с поддержкой, оказываемой им как правительством, так и финансистами.
Во времена Елизаветы Гаукннс и Дрейк (и в меньшей степени сын Гаукинса) пользовались такой громкой славой, что Испания, начиная войну с Англией, прежде всего интересовалась вопросом, где можнождать появления непобедимых анеуловимых пиратов. Королева осыпала их почестями, произвела в звание баронетов. Гаукинс-старший был в 22 года официально назначен начальником флотского казначейства, продолжая оставаться в то же время и пиратом. Елизавета очень аккуратно следила за размерами добычи и неукоснительно требовала своей доли. Даже когда Гаукинсу было уже под 60 лет, королева продолжала устраивать ему сцены в тех случаях, когда он возвращался с пустыми руками. Так, в предпоследнюю свою экспедицию с 10 кораблями, данными ему Елизаветой, вернувшись с очень скудной добычей, Гаукинс написал королеве смиренную просьбу извинить за неуспешные грабежи и при этом привел подходящий стих из Библии о том, что человек предполагает, а Бог располагает. Королева же с раздражением воскликнула, не оценив богобоязненного настроения своего компаньона: «Этот дурак выехал в море воином, а вернулся попом». Желая исправить свою репутацию, Гаукинс, соединясь с Дрейком, в 1595 г. вновь вышел в далекий путь. Они ограбили на этот раз побережье Канарских островов, затем переплыли океан, сожгли ряд испанских городов и селений, выдержали несколько кровопролитных битв на море с испанской эскадрой и оба умерли во время этой экспедиции (Гаукинс – в ноябре 1595 г., а Дрейк – в январе 1596 г.).
Гаукинс, Дрейк, Фробишер, Джильберт, Ралей воспитали целое поколение пиратов, которые в этом же XVI веке подготовляли будущую английскую колониальную экспансию, не столько основывая колонии, сколько подрывая испанскую колониальную торговлю, открывая и захватывая новые острова и берега.
Прямым последствием каперских и пиратских войн было, между прочим, и то, что в Испании и в испанских колониях тоже очень оживилось судостроение: каждый раз, когда на Антильских островах, или в Панаме, или в Мексике распространялся слух о готовящемся налете на эти места пиратской эскадры Дрейка, или Гаукинса, или Фробишера, начиналась усиленная постройка новых фрегатов. Да и конвой, сопровождавший испанские транспорты с сокровищами и товарами из Америки в Испанию, стал к концу XVI в. походить на целые военные флотилии. Это развитие испанского и испано-колониального судостроения, обусловленное решительной необходимостью бороться против английских (и отчасти французских) пиратов, тоже стало заметным фактом испанской экономики конца XVI в.
В XVII столетии к английским и французским корсарам и пиратам прибавились голландские, освободившиеся для своего опасного промысла после того, как уже с конца 80-х и начала 90-х годов XVI в. новосозданная Голландская республика удостоверилась в прочности своей победы над испанским королем и могла пуститься если не со всеми, то с частью своих сил в далекие моря на борьбу против испано-португальской колониальной монополии. А с другой стороны, ни Филипп II до самой смерти в 1598 г., ни его преемник Филипп III, ни Филипп IV, вступивший на престол в 1621 г., не признавали Голландскую республику, считали голландцев еще пока не усмиренными мятежными своими подданными, и только в 1648 г. Филипп IV принужден был «признать» Голландию совершенно самостоятельной державой. Значит, до самого 1648 г. голландцы, нападая в море на испанские суда, действительно могли считать себя не пиратами, а людьми, ведущими правильную войну против врагов родины. Это не значит, что они перестали грабить испанские суда после 1648 г Но тогда уже испанцы получили возможность обращаться с жалобами и угрозами по этому поводу к голландскому правительству. Особого толка из этих жалоб, впрочем, не выходило никогда.
В дальнейшем изложении я расскажу о первых шагах голландской буржуазии на поприще колониальной политики. Здесь пока уместно будет отметить, что голландские корсары устремили с начала XVII в. свое внимание не только на Индию и на португальские владения в Индонезии, но и на Антильские острова, и на испанское побережье Южной и Центральной Америки, и, как уже было упомянуто, на бразильский берег, занятый португальцами. Голландские корсары, особенно усилившиеся с 20-х годов XVII в., своими непрерывными нападениями и беспощадным ограблением Антильских островов и американского побережья навели на испанских колонистов такой ужас, каши в предшествующем поколении наводили знаменитые патриархи английского морского разбоя Радей, Джон Гаукинс, Дрейк и Фробишер. Но не на Америку было направлено все внимание голландских финансовых магнатов и голландского правительства. Не в Америке, а в Индии, в Азии мечтали они создать свою колониальную империю.
Так как основание первой по времени английской колонии на Американском континенте связано, как отмечалось, с именем Ралея, будет, нам кажется, небезынтересным, осветить этапы жизни этого человека, ибо его биография, очень похожая на приключенческий роман, может послужить прекрасным комментарием к английской внешнеполитической и колониальной истории в конце XVI и начале XVII столетия. Конечно, я могу тут привести лишь в самом кратком виде основные линии и напомнить в самых кратких словах о решающих моментах его бурной жизни, так страшно окончившейся.
Вальтер Ралей происходил из среды провинциального дворянства. Родился он в 1552 г. и в первые 30 лет своей жизни ничем особенным отличиться не успел. Побывал во Франции, где служил в гугенотских отрядах во время бесконечных тогдашних религиозных войн, пробовал нажиться по мере сил и на гугенотах, и на католиках, но особенного успеха не имел. Повоевал и в Ирландии, где принял участие в одной английской карательной экспедиции и неукоснительно вешал ирландцев, вешал даже ирландских женщин, как он это сделал, например, в 1580 г. в графстве Керри. Кое-что он при этих казнях успел заработать, но ему этого было мало, он искал более широкой дороги. Это был человек большого и очень быстрого ума, дерзкой предприимчивости и немалого образования. Он успел три года подряд поучиться в Оксфорде. Университетская наука ему очень давалась, хоть он и бросил университет, не получив диплома. Им владели и алчность, чисто разбойничья, и честолюбие, усиленное образованием и широким кругозором, и страсть к приключениям, питаемая в том веке постоянными известиями о новых и новых чудесных открытиях, и чисто спортивное чувство – жажда борьбы со счастливыми, опередившими Англию соперниками-испанцами. Крутой поворот в его жизни наступил в 1582 г., когда ему удалось пробраться ко двору королевы Елизаветы и попасть в фавор к ней. На него посыпались милости, должности, деньги, и он вступил на тот путь, о котором уже давно мечтал.
