Текст книги "Приезжайте к нам на Колыму! Записки бродячего повара: Книга первая"

Автор книги: Евгений Вишневский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 22 страниц)

22 июля

С утра опять низкая облачность, мелкий дождь, туман – на обнажение идти бессмысленно. Теперь рога определенно пропали.

Из своего дальнего лагеря на Лесной с каюром пришел Ор Николаевич (ему надо поработать на рации). Вечером он заглянул к нам в гости. Они с Саней тотчас удалились в нашу камералку и что-то долго обсуждали там; слышно было, как они дружно ругали все ту же Геологическую Даму.

А вечером к нам вновь пожаловал медведь (ох, не дает ему покоя оленья грудинка, проквашенная Колькой). Юра, схватив карабин, бросился было за зверем вдогонку, но быстро вернулся назад: мокро, скользко, ни зги не видно – долго ли до беды.

В кают-компании за крепчайшим чаем (почти чифирем) до глубокой ночи шли у нас разговоры про медведей, их повадки, ужасные случаи, связанные с нападением на людей, и конечно же про охоту на них.

– Нет, – говорит Юра, – идти на медведя в одиночку, без собаки, с одним ружьем – почти самоубийство. Я бы не пошел. Карабин, если свой и хорошо пристрелянный, это другое дело, там все-таки обойма, пять патронов. А надежней всего, как ни странно, ходить на медведя с рогатиной или пальмой [28]28
  Пальма – якутское холодное оружие, нечто вроде мачете на длинной, крепкой ручке.


[Закрыть]. Медведя ранишь, он на задние лапы встанет и идет на тебя. Рогатину или пальму в ствол дерева упрешь, а уж зверь сам потом всей тушей на лезвие навалится. Тут уж молись Богу, чтобы ручка не треснула!

– И часто ты вот так с рогатиной на медведя ходил? – с нескрываемым восторгом спросил Колька.

– Да если честно сказать, я-то ни с рогатиной, ни с пальмой на медведя не ходил, – смутился Юра, – мужики рассказывали, бывалые охотники, с которыми я вместе промышлял зверя.

– А на твоем счету сколько их, медведей-то? – спросил я.

– Шесть штук, – ответил Юра, – пять из карабинов добыл, одного из ружья, жаканом.

– Ты еще про медведей расскажи, – попросил Колька, – чего еще бывалые охотники про него рассказывали, про медведя-то, про охоту на него... Как на него с ножом ходят?

– Если ты на него с ножом идешь и медведь на тебя в полный рост пошел, сразу ложись на спину. Он пастью рвать не будет, у него основное оружие – лапы. Ты лежишь на спине, значит, ему на четвереньки становиться нужно, – с жаром рассказывает наш Великий Охотник, – тут-то ты ему кишки и выпустишь, вот он и твой.

– Что-то уж больно на вранье это похоже, – недоверчиво усмехается Гена. – Лечь на спину перед медведем?.. Не знаю, но, по-моему, этого не бывает.

– За что купил, за то и продаю, – пожал плечами Юра, – но, если честно сказать, мне и самому не очень-то верится.

– А вот у многих туземных народов, – сказал я, – культ медведя. Они его даже своим предком считают. Айны, например.

– Это-то я понять могу, – согласился Юра. – У медведицы ведь не, как у других зверей, соски вдоль всего пуза, а груди, как у женщины. Я когда свою первую медведицу освежевал, глянул на тушу и даже от страха зажмурился: будто женщина передо мной лежит со снятой кожей. Потом и во сне этот кошмар видел, а медвежатины года три в рот взять не мог и охотиться на них перестал, все боялся медведицу убить.

– А теперь? – спросил Колька. – Теперь-то вон охотишься...

– Да прошло, слава богу, это наваждение, – словно бы стесняясь своей слабости, сказал Юра и махнул рукой.

23 июля

Опять нынче непогода: туман и мелкая водяная пыль. Неизвестно откуда над нашей маленькой Иныньей появилась вдруг большая белая чайка.

– Должно быть, с Омулевки прилетела, – рассуждает Саня, – там-то река огромная... Видно, рыба вверх пошла, вот и чайка за ней.

Услышав это, Колька схватил блесну и бросился на Инынью ловить рыбу, но ничего конечно же не поймал.

– Еще не дошла до нас, видно, рыбка-то, – пояснил ему Гена. – Чайке по воздуху просто, а рыбе-то вон сколько вверх идти.

– Да еще пороги... – подхватил Юра.

Днем приходил Евсеич просить мяса. Я отвязал ему несколько здоровенных уже подвялившихся ремней и, накачав лодку, переправился через реку.

– А начальник-то ваш в лагере? – помявшись, спросил дед.

– Нет, – ответил я, – ушел работать на разрез. (Это было, разумеется, чистейшим враньем, но если бы я сказал правду, Евсеич стал непременно бы проситься в гости и потом клянчить чарку. Так что пришлось лгать.)

– А у меня сейчас двое тунеядцев живут, – упаковывая мясо в рюкзак, рассказывал Евсеич, – рабочие маршрутные, которые работать отказались; сидят, вертолета ждут. Ор Николаич сказал, что завтра вертолет придет, с научной бабой. Вот они с ним и отправятся в Ягодную. Начальник мне строго-настрого запретил им продукты отпускать, видать в отместку... Они нынче с утра рыбачить ушли. Я, правда, соли им дал, а больше ничего: приказ! – И, потоптавшись еще немного, Евсеич отправился восвояси, поняв, что нынче разжиться чаркой ему не удастся.

Взяв рюкзаки, винтовки и блесны, мы с Юрой после обеда отправились в долину реки Лесной промышлять рыбу и, если удастся, добыть мяса. По узкому крутому распадку влезли на перевал, разделяющий долины Иныньи и Лесной. Весь распадок и окрестные скалы буквально усеяны свежими оленьими, лосиными и бараньими следами, полно свежего навозу.

– А я, дурак, – всплеснул руками Юра, – за баранами в засаду на Элин [29]29
  Элин – один из ручьев, впадающих в нашу Инынью.


[Закрыть]идти собирался. Они же к нам, оказывается, сами чуть не в лагерь приходят. Видишь, они сюда, к ручью, пить спускаются. Да тут самые бараньи места – вон сколько бараньих троп! А на тех скалах у них непременно лежка.

Вышли на перевал, и сверху нам открылась прекрасная картина: слева круто вниз спускаются в долину нашей Иныньи с ее многочисленными протоками скальные склоны, поросшие небольшими соснами и карликовыми кедрами; сама долина, поросшая лиственницами, тесно сжата горами и сопками горной системы Черского, хребты которой синими кривыми линиями, насколько хватает глаз, расчертили все окрест. Впереди, прямо у нас под ногами, – распадок Паука и чуть дальше – Элина. Справа открылась нам широкая пологая долина реки Лесной, густо поросшая тайгой. Широкая и полноводная Лесная (по сравнению с нашей Иныньей, правда) отсюда, сверху, кажется длинной извилистой серой линией, петляющей среди дымчато-изумрудной массы деревьев. Нет, ну почему, почему я не умею рисовать?!

Первые же забросы блесны в Лесную принесли нам с Юрой по великолепному ленку. Да, рыбалка тут не то что в нашей Инынье. Вот так, рыбача, дошли по Лесной вверх почти до самого лагеря геологов-съемщиков. И вот уже он виден вдалеке среди деревьев: на высокой сухой террасе между громадными лиственницами стоят белые палатки (умеют, умеют геологи выбирать место для лагеря), а вокруг палаток пасутся лошади.

– Ну что, – спрашивает Юра, – зайдем к соседям?

– Нет, – не соглашаюсь я, – пошли назад. Прийти, сказать «здрасте» и тут же повернуть назад – глупо, а задерживаться – еще глупее: ночь на носу, придется там ночевать, а мы у себя в лагере об этом не договаривались – ребята беспокоиться будут, шарашиться же по тайге ночью, да еще в кромешной темноте с полными рюкзаками лезть на перевал – кому нужны эти приключения?.. А кроме того, если мы наших ленков сегодня не вычистим, завтра они уже весь свой вид да и вкус потеряют. Сам же знаешь, какое нежное мясо у этих разбойников.

Назад шли быстро: рыбачить было бесполезно – наши рюкзаки полны под завязку. Уже в сумерках перевалили в водораздел Иныньи (лезть по крутым распадкам с полными рюкзаками оказалось очень непросто) и к ночи успели вернуться в наш лагерь.

Когда мы вывалили на траву свою добычу, ребята ахнули. Вот где рыбалка-то!

– Промашку дали! – вздыхает Юра. – По два рюкзака надо было с собой брать. Ну, ничего, я туда еще наведаюсь.

– Побойся Бога, Юра, – говорю я. – Мы и эти-то рюкзаки на перевал еле втащили.

– Ничего, – усмехается Гена, – своя ноша не тянет.

– Вот ты и ступай с ним в следующий раз на рыбалку с двумя рюкзаками, – посоветовал я.

Перед сном я поставил дрожжевое кислое тесто. Завтра будем печь пирожки с оленьей печенкой: хлеб на исходе, а идти к деду что-то неохота, да неплохо бы и разнообразить наше таежное меню.

24 июля

Тесто отлично выходилось, но я его, к сожалению, слегка пересолил. Пирожки с печенкой тем не менее все ели с удовольствием и уничтожили их целую гору.

Все, кроме меня, ушли на выселки, чтобы забрать последние вещи и образцы, а я оставлен в лагере для хозяйственных работ и еще для одного важного дела: нынче вертолет должен привезти ту самую пресловутую Геологическую Даму, а я должен договориться с вертолетчиками о нашей переброске и решить финансовые вопросы, связанные с нею.

Тепло, солнечно, тихо, комаров нет. Разделся догола, сижу на косе, всего себя подставив солнцу, и пишу пьесу (все дела уже переделал). Да, без комара (он уже, видно, кончился) и без мошки (она еще, видимо, не началась) тут совершенный курорт.

Вертолет прилетел часов около семи вечера и сел в лагере у соседей. Пока он заходил на посадку и садился на косу Иныньи, я уже был там. Командир вертолета, смуглый усатый красавец, снисходительно выслушал мои финансовые выкладки, усмехнулся и козырнул:

– Да не беспокойтесь вы, все будет сделано. Мы никогда никого не подводим.

Возле кустов жмутся двое тех самых тунеядцев с тощими «сидорками», ждут, пока из машины высадится научный работник со своими аккуратно упакованными рюкзачками. Геологическая Дама оказалась довольно статной и моложавой. Легкой походкой подошла она ко мне, представилась по полной форме и крепко, по-мужски пожала руку. Евсеич был удостоен лишь кивка. Тунеядцы тем временем бросились к вертолету, и вскоре он уже завертел своими винтами.

На косогоре неподалеку от зарослей кедрового стланика втроем: Геологическая Дама, Евсеич и я – поставили цветную пижонскую (похоже, импортную) одноместную палатку. Евсеич вертится вокруг Геологической Дамы ужом, шутит:

– Ну а теперь я с ведром за холодной водой побежал – спирт разводить! Гонорар за услуги...

– В качестве гонорара за услуги могу предложить вам только колбасы, – довольно сухо ответила на заигрывания деда Геологическая Дама.

– Тоже хорошо! – отвечает Евсеич.

– А выпить, что же... Можно и выпить, – продолжила Геологическая Дама, – вот вернется Ор Николаевич с Лесной, тогда и выпьем.

– Нет, – поскучнел Евсеич, – с Ор Николаичем какой мне интерес пить. С ним я пить не буду. Вот с вами бы на пару – это другое дело...

Я не стал слушать продолжения этой галантной беседы, а, пригласив Даму к нам в лагерь, удалился восвояси.

К вечеру стали возвращаться мои ребята. Первым пришел Гена и принес рога. Да, не напрасно беспокоился Юра, рога действительно пошли червями. Я по возможности ножом соскоблил с них мясо, все подозрительные места присыпал толстым слоем соли (впрочем, навряд ли это поможет: червь уже, кажется, пошел под шкуру) и утащил их далеко от лагеря, на самый край песчаной косы: от них уже здорово несет тухлятиной, а ветры здесь, как правило, дуют вдоль долины вниз по течению реки.

Часом позже вернулись и остальные ребята, принеся с собой все наше имущество с выносного лагеря. Выселок теперь больше не существует.

Разобрав имущество, перекусив и переодевшись (ждем Даму!), стали готовиться к приему. Кольку послали за цветами, Юра с Геной жарят пирожки с печенкой (хорошо, что тесто и начинка еще остались от моего утреннего приготовления). Я же сервирую стол, готовя рыбу (вяленую и копченую), мясо (жареное, вареное, вяленое и копченое) и овощи.

Девять, половина десятого, а гостьи все нет. Пускаем одну за другой три ракеты (красные), напоминая Даме, что она заставляет себя ждать слишком долго. Наконец, часов около десяти вечера, уже в глубоких сумерках видим три фигурки, приближающиеся к нашему лагерю. Одна, безусловно, Геологическая Дама (она в платье!); вторая фигура принадлежит конечно же Евсеичу (как же, упустит он возможность выпить, держи карман шире), а чья же третья-то? Третьим оказался Ор Николаевич. Услышав шум вертолета, он прибежал из своего лагеря на Лесной.

Сперва гости и хозяева выпивали и закусывали (по случаю визита Дамы была выставлена даже бутылка коньяку, кроме традиционного разбавленного спирта), усердно хваля рыбу и мясо моего посола и копчения. Ор Николаевич попытался было пуститься в какую-то геологическую склоку с Геологической Дамой, но Саня решительно пресек этот демарш:

– Я прошу вас на сегодня оставить все разговоры о работе. У нас еще будет для этого и время, и место.

Ор Николаевич, которого к этому времени уже довольно сильно развезло (он и пришел-то выпивши), махнул рукой и согласился. Геологическая Дама, высокомерно извинившись, присоединилась к нему. После этого небольшого инцидента разговор на время потух, но вскоре вспыхнул с новой силой: стали вспоминать Дальстрой, лагеря и лагерные порядки. Про то, как вот по этим самым местам, где мы сейчас сидим, выпиваем и закусываем, гнали заключенных, закованных в кандалы, как стреляли в слабых и уставших, как умирали здесь люди от гнуса, холода и болезней тысячами. Потом заговорили про Сталина, про то, кто как относился к этой роковой личности в те далекие и страшные сороковые и пятидесятые годы.

– Я всегда понимал, что он сволочь! – сказал Ор Николаевич, стукнув кулаком по столу. – Я ведь каторжанин в трех поколениях. Дед мой сюда, в каторгу, был сослан еще до революции. Бабка говорила потом: «Хорошо, что он еще в тридцать третьем помер... Это же просто счастье, что он до тридцать седьмого года не дожил». А отец мой в сороковом в Дарпир угодил, да там и сгинул без следа. И моя бы дорожка туда лежала, если бы новые времена не пришли.

– А вот я, – вступила в разговор Геологическая Дама, – сюда по распределению работать приехала, после института, совсем еще молоденькой девчонкой, в сорок девятом году. Я во все тогда верила, а Сталина, так просто боготворила. И лагеря, и зверства, и порядки здешние – все-то я своими глазами видела и уверена была, что это необходимо. В Дарпире, – она повернулась в сторону Ора Николаевича, – шахта была, там исключительно политические работали, самый строгий это был лагерь. Заключенные ходили в кандалах, лишь в шахте с них наручники снимали. Вот как-то спускаюсь я в шахту, мне там образцы взять надо было, слышу вдоль по штреку удивленный крик: «Баба в шахте!» Разговорилась я там, в шахте, с одним парнем (он помогал мне образцы отбивать). Молодой парень, студент геологического факультета из Свердловского университета, в прошлом, конечно. Дали ему на всю катушку по печально известной пятьдесят восьмой статье с формулировкой «групповое покушение на жизнь члена правительства»: они темную одному преподавателю устроили, а он депутатом райсовета был. Вот этот парень и говорит мне: «Все равно правда восторжествует, и усатому этому деспоту, тирану кровавому, придет конец!» Я тогда подумала: «Господи! На что он рассчитывает?! Двадцать пять лет срок у него, да если он даже и отсидит его и жив останется (а это очень сомнительно), что он тогда будет?! Развалина, изгой, отщепенец! И главное, как он о нашей стране и о любимом вожде так говорить может?!» А вышло-то, посмотрите, все по его.

Долго еще они вспоминали разные случаи, потом Ор Николаевич вдруг встал возле костра во весь рост, так что огромная тень от его в общем-то не богатырской фигуры выросла необыкновенно и целиком перегородила Инынью, на которой, переливаясь, сверкала лунная дорожка. Громовым голосом он заорал, пугая птиц и зверей:

Тиран душой, сапожник родом

Был в самодержцы возведен.

И стал народ «врагом народа»,

Поскольку был народом он!

Разошлись гости в шестом часу утра, и совершенно пьяный Ор Николаевич выпал из лодки в Инынью,

25 июля

С самого утра Саня ушел в лагерь к соседям. Они втроем должны обсудить свои геологические дела и наметить программу совместных работ. А у нас нынче большой санитарный день: моемся, нагрев на костре воды, стираем; проветриваем и прожариваем на солнце спальные мешки и вообще все свои вещи.

– Эх, – огорчается Юра, – профукали мы рога-то! А ведь не трофей – загляденье! Червь под шкуру ушел – теперь кранты! Придется с них, видно, всю шкуру сдирать. А без шкуры оленьи рога – что за рога?! Голых-то рогов на любом забойном пункте сколько хочешь взять можно.

Саня вернулся только вечером и сразу стал рассказывать про Ора Николаевича:

– Удивительный мужик! Геолог он, конечно, высшего класса, да только норовит сам всю работу сделать. Дай ему волю, он вообще бы один работал. Они же ведь только с середины июня работать начали: ждали, пока начальник лошадей с Усть-Тоскана пригонит. Испокон веку во всех партиях лошадей каюры пригоняют, а тут начальник никому такого ответственного дела доверить не смог. При всем том работяга отменный и добросовестный человек по самым высоким меркам. Уж на карту, которую он сделает, положиться можно совершенно, качество будет наивысшее. Только ни он сам, ни его рабочие за эту карту премии не получат. С таким качеством, как у него, да еще с этими принципами (всю ответственную работу делать только самому) план выполнить просто невозможно. Ну, сам он, ладно – это дело его принципов, его престижа, его геологического имени, если угодно, а рабочие-то за что страдать должны?! Вот ведь какая смешная ситуация у нас в геологии: чем выше качество работы, тем меньше денег за нее получишь.

«И не только в геологии», – отметил я про себя.

26 июля

Сегодня с утра Саня вместе с Ором Николаевичем и Геологической Дамой идут в маршрут; Юра с Геной отправляются рыбачить на Лесную, а мы с Колькой остаемся хозяйничать в лагере. Юра торопится, обжигаясь, глотает чай, при этом еще успевает ругаться на меня:

– Ну, как ты чай завариваешь, не понимаю! Вот я в кипяток кусочек рафинаду брошу, минута – и все нифеля осели. А у тебя вон гоняешь-гоняешь их по кастрюле!

После этого он начал ругаться на Гену:

– И чего ты копаешься, как красная девка перед сватовством? Чего тебе там собирать-то?! Пошли скорей.

Сам-то он давно уж собран (он таки взял с собой два рюкзака) и весь дрожит от охотничьего азарта.

– И чего ты торопишься, как голый в баню, – усмехается Гена, – никуда эти ленки от нас не денутся.

Наконец они двинулись вверх по распадку. Гена, несмотря на все уговоры Юры, взял с собой только один рюкзак. За это Юра заставил его нести карабин.

Первым, уже в сумерках, вернулся Саня и торжественно сообщил, что Геологическая Дама, припертая к стене их с Ором Николаевичем совместными доводами, уже почти во всем с ними согласилась. Назавтра, чтобы добить ее окончательно, мы все, кроме Кольки (у него до крови сбиты ноги, и, кроме того, кто-то должен непременно оставаться в лагере – это наше правило), пойдем в маршрут на Паук и принесем оттуда много образцов.

Когда вовсе стемнело, Саня с Колькой отправились спать, а я решил дождаться наших рыбаков, просидел у костра до двух часов ночи, но, так и не дождавшись их, тоже ушел спать. Особенно-то я за ребят не волновался: от реки они, скорее всего, никуда не уйдут (при хорошей рыбалке азартного Юру от реки за уши не оттащишь), так что заблудиться они не заблудятся; в кромешной тьме с полными рюкзаками (а у Юры их даже два – один на спину, другой на живот!) по горной тайге шарашиться – почти наверняка сломать себе если не шею, то ногу, так что почти наверняка они где-нибудь на берегу реки разожгли костерок и коротают ночь, жаря ленка на рожне.

27 июля

Я вычислил все абсолютно верно: рыбаки явились в лагерь на рассвете, в седьмом часу утра. Рыбы принесли уйму – все три рюкзака набиты под самую завязку. Саня слегка пожурил их, но по всему было видно, что он не очень сердится.

– Да что же было делать-то, Саня? – виновато разводит руками Юра. – Она же брала, как бешеная. Разве уйдешь с такой рыбалки?.. Ну а ночью, сам понимаешь, с такой ношей по тайге не пойдешь.

– До чего же азартный мужик, – качает головой Гена. – Я ведь его с девяти вечера домой тянуть начал: мы далеко вниз по Лесной ушли, ниже наледи. До одиннадцати звал, а потом уже и рукой махнул.

– И главное, самый-то клев начался с сумерек, – продолжал оправдываться Юра, – что ни заброс, то ленок. Да один другого крупнее.

– Нет, пожалуй, не с сумерек, – уточнил Гена, – часов с шести.

Как бы там ни было, а в маршрут с Саней, Ором и Геологической Дамой мне придется идти одному: ребята завалились спать (они приперли – в гору! – около полуцентнера рыбы, да, считай, ночь не спали); Колька, как уже было сказано, стер ноги, кроме того, ему потрошить и чистить рыбу.

И вот уже мы вчетвером идем вверх по Пауку. Долина ручья причудливо извивается между сопок, то расширяясь метров до двухсот, и тогда Паук разливается на множество мелких ручейков, журчащих по галечнику; то собираясь в узкое, метров пять-шесть, ущелье, где Паук либо несется через перекат, либо, наоборот, стоит довольно глубокими омутами, в которых кишит хариус, отчетливо видимый с берега. Вскорости я нашел под кручей длинный, витой, причудливо изогнутый рог горного барана и, как диковинку, преподнес его начальству.

– Да ерунда это, – махнул рукой Ор Николаевич, – выбросьте. Тут неподалеку полный скелет здоровенного барана валяется, чуть в стороне. Я место знаю. Обратно пойдем – можете взять рога вместе с черепом. Да разве там такие рога – раза в два больше!

Прошли наледь. Довольно дикое зрелище: посреди зеленой тайги на траве лежит здоровенная бело-голубая льдина, истекающая соком. Не отказали себе в удовольствии сфотографироваться на ней. Мимо неторопливо протрусил олень и, похоже, не обратил на нас никакого внимания. Даже обидно, ей-богу! Бася не выдержала и кинулась за ним по галечнику, забыв про свои израненные лапы. Прошло довольно много времени – ее все нет. Мы уже начали было беспокоиться – не забодал ли олень ее насмерть, как вдруг слышим: бежит и визжит на всю долину от страха – боится потерять нас.

Геологи разбрелись в разные стороны: каждый идет своим путем и колотит образцы. Я иду вместе с Геологической Дамой, чтобы помочь ей, если понадобится, нести образцы. И, снедаемый любопытством, все пытаю ее про Дальстрой, про лагеря, про прежние страшные времена (уж сколько говорили мы здесь об этом, а я все не могу насытить свое любопытство):

– Вот Евсеич, завхоз съемщиков, говорит, что из всех начальников Дальстроя он уважает одного только Петренко. Что, это действительно был самый яркий начальник Дальстроя?

– Да какое там, – отвечает мне Геологическая Дама, – так, проходная фигура, незначительный персонаж. Самой колоритной личностью конечно же здесь был Никишов. Он, собственно, и создал Дальстрой в классическом, если можно так выразиться, виде. А чем же это, интересно, Петренко вашему Евсеичу потрафил?

– Да, говорят, он единственный из всех начальников Дальстроя своей смертью здесь умер, – говорю я.

– Вон оно что, – удивляется Геологическая Дама, – а ведь верно, пожалуй. Я как-то никогда не классифицировала местное начальство с этой точки зрения. А ведь она, если вдуматься, не такая уж и тривиальная.

– Особенно для Евсеича, – добавил я.

Дошли до самых верховьев Паука и остановились сварить чаю и перекусить. Прямо перед нами громоздится почти отвесная стена. Это и есть знаменитый перевал из Паука в Сон [30]30
  Сон – это тоже название ручья.


[Закрыть]. Чем он знаменит, я так и не понял, а спросить почему-то не спросил. Однако, видно, чем-то знаменит, потому что и Саня, и Геологическая Дама, и Ор Николаевич все время, пока мы сидели у стены, вспоминали различные истории о том, кто, как и когда проходил этот перевал летом, зимой, весной и осенью, на лыжах, оленях, собаках и пешком.

Чай вышел каким-то необыкновенно вкусным. Видимо, виновата в том здешняя замечательная вода.

– Вода для чая – это на самом деле большая ценность (если такая вода, как эта!), – рассказываю я. – Для китайских императоров искони воду для чая в серебряной посуде специальные гонцы с вершин Гималаев несли. Самым дорогим подарком считалась она – вода для чая.

– Ну вот, – засмеялся Ор Николаевич, – живем, как китайские императоры, а все недовольны!

После чаю отправились в обратный путь, вниз по течению Паука. Дорогой Саня с Ором Николаевичем вкупе непрерывно уязвляют Геологическую Даму какими-то непонятными мне геологическими аргументами, и та постепенно с ними соглашается. Уже вблизи лагеря наших соседей Саня, чтобы подсластить горькую пилюлю полного поражения, отпустил Геологической Даме жирного леща, сказав, что из всех известных ему дам-геологинь она ходит по тайге и сопкам лучше всех. Образцов, несмотря на обещания Сани, почти не оказалось (чему я был, разумеется, рад), а завернуть к скелету горного барана-гиганта мы на обратном пути забыли (а вот это жаль).

Я вернулся в лагерь один: Саня остался у соседей. Им надо обсудить результаты нашего сегодняшнего маршрута. Часа через два он вернулся один, без Баси.

– Она так разбила себе лапы, бегая по камням, – рассказал нам Саня, – что легла в палатке и шевельнуться не может. Смотрит на меня глазами, полными слез, а встать не может.

Только он сказал это, смотрим, ковыляет наша хромоногая Баська по камням, переплыла Инынью, чуть не на брюхе доползла до камералки, улеглась, смотрит на нас и хвостом вертит – больше ни на что сил у нее, как видно, нету. Выходит, не вынесла собачья душа разлуки с хозяином.