Текст книги "Полночь - время колдовства (СИ)"

Автор книги: Евгений Решетов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

       Кар-Карас я покинул не без проблем. Стоящие на городских воротах стражники, не желали выпускать меня из города, дескать, ворота откроются только утром. Меня так и подмывало приложить их каким-нибудь заклинанием, но я сдержался и откупился несколькими серебрушками и рассказом о горячей девушке, из-за которой я припозднился, а в лагерь-то надо, а то утром дезертиром назовут.

       Добравшись к лагерю армии уже во втором часу ночи, я направил лошадь к двери барака. По пути мелькнула мысль: "Если у меня не забирают этого спокойного вороного коня, то по умолчанию он мой? Хм, надо бы уточнить".

       Оказавшись возле барака, указанного мне полковником Артуром, я передал своего скакуна одному из дежуривших возле костра солдат и велел отвести в конюшню, сам открыл дверь в барак и проник внутрь. Обстановочка была по-солдатски простой. Четыре деревянные кровати с лежащими на них тюфяками, подушками, тонкими одеялами и сменой белья. Каждая из них стояла в своем углу. Возле одного окна залитый светом луны стоял письменный стол, около другого окна был точно такой же стол. Возле кроватей стояли вместительные сундуки. Был еще один шкаф с множеством полок и умывальник, с висящим над ним зеркалом в железной оправе. Вот и вся мебель барака.

       Я выбрал дальнюю от двери кровать, сложил в сундук все свои вещи, расправил простыню, снял сапоги и лег спать. За мгновением до того, как сон утащил меня в путешествие по закоулкам грез, я подумал о том, что надо было доложить графу, что я вернулся. Усталость и лень, и если честно, отсутствие дисциплины в лагере обучение под Армейном, лично для меня, сделали свое дело, я заснул, ощущая лишь небольшие признаки вины и безумную надежду на то, что мое заклятие поможет снять заклятие Ветус. Получилось ли у меня заклятие правильно, можно было проверить только одним способом, но я до последнего не буду это делать.

Глава 14

       Утро разбудило меня криком полковника Артура. Я сонный вскочил с кровати, и с широко распахнутыми глазами слушал его яростную отповедь. Впервые видел его таким – слюна брызжет изо рта, глаза метают молнии, руки то и дело сжимаются в кулаки. Того и гляди засветит в глаз.

       Как и предчувствовал, я должен был показаться ему на глаза, после того как побывал в городе. Граф не скрывая гнева, кричал, что я больше не в лагере обучения, а в армии, и должен вести себя соответствующе, тем более я офицер. Мне показалось, он уже двадцать раз проклял идею возвести меня в адъютанты.

       Чуть снизив обороты, он спросил:

       – Ты читал бумаги, которые я передал мне?

       Боясь говорить, я отрицательно покачал головой. Граф плюнул на пол и сказал мне:

       – Чтоб до обеда не появлялся мне на глаза, а сидел и читал!

       Полковник, сильно хлопнув, ни в чем неповинной, дверью, вышел. Барак покачнулся, по его стенам пробежала нервная дрожь.

       Я сел на кровать и вытер вспотевший лоб. Мысли о завтраке как-то само-собой отошли на второй план. Есть после такой взбучки совсем не хотелось. Единственно на что я пока решился – это побриться острым ножом и почистить зубы мягкой щеткой с пахнущей мятой мазью. Потом достал бумаги и принялся их читать. Это были записки, сделанные чернилами от руки. Я так понимаю, граф сделал выжимку из той информации, которую должен знать нормальный адъютант. Так-с, приступим. Конный полк состоит из четырех эскадронов численность по двести человек. Эскадрон делиться на две сотни. Сотня делилась на две турмы, турма на десятки.

       Всего в полку было: полковник – одна штука, четыре тушки эскадронных капитанов, восемь сотников, шестнадцать сержантов и восемьдесят капралов. Кроме того были полковые лекари, ветеринары, трубачи, и священник. Так же наблюдался обозный люд, он включал в себя: семь поваров, четырнадцать хлебопеков, пять кузнецов, шесть мастеровых шорного и деревянного дела. Возглавлял обоз интендант и его помощники.

       При штабе полка находились один штаб-трубач, два каптенармуса, следящих за дисциплиной, четыре адъютанта, шестнадцать человек офицерской прислуги, шесть офицерских лекарей, писарь и восемь человек отвечающих за офицерский обоз.

       Как и наказал граф, я покинул барак только к обеду. К этому времени я многое узнал о легкой коннице. О том, какие должны быть кони по параметрам, какое у нас знамя и многое-многое другое. Голова пухла от всего этого. Хорошо, что в лагере обучения как-то невзначай кое-что узнаешь об армии, даже особо не интересуясь.

       Когда я шел к офицерской столовой, направленный одним из солдат, напугавшего меня тем, что отдал честь, когда к нему обратился, думал о том, что смогу стать хорошим адъютантом. Кое-что я помнил по книгам, некоторую информацию получил в лагере, и вот теперь заполняю пробелы в знаниях записками графа.

       Надо сказать, что офицеров кормили значительно лучше, чем простых солдат, да и порции были больше. На столах стояли корзинки с мягким хлебом и фруктами. Давали суп, мясо с овощами и чай.

       В столовой я был не один, поэтому расшаркиваться приходилось со многими. Каждый день армия пополнялась все новыми и новыми людьми, среди них были и офицеры. Цепочки на шее каждого говорили, в каком они звании, я запоминал, сравнивал и делал выводы.

       После того как закончил трапезу, пошел к графу. Постучался, получил разрешение войти и осторожно скользнул внутрь. Там уже за столом сидел не только граф, а еще несколько офицеров. В углу, с пером в руке, за небольшим письменным столом, сидел молодой, остроносый парень – писарь, он же чернильная душа.

       Полковник прошелся по моему лицу тяжелым взглядом. Он уже был точно не рад такому адъютанту. Прочистив горло, граф сказал, обращаясь к офицерам:

       – Господа, мой адъютант Горан сын Белогора из Северного Мыса, что в Бривенхейме.

       Офицеры удивленно воззрели на меня, потом на графа, затем снова на меня, но уже с другим выражением на лице. Я читал в их глазах растерянность. Как так? А где приставка "фон"? Неужели это простолюдин, да еще и дикарь?

       Надо отдать им должное, хорошее воспитание взяло свое, и они по очереди начали представляться. Я запомнил каждого и по взгляду полковника сел за стол. Тут же началось бурное обсуждение всевозможных проблем полка. Я тихонько сидел на стуле и мотал на ус.

       Если сначала дворяне косились на меня, как на неведомую зверушку, то потом привыкли. Не рыгает, не пердит за столом, ну и ладно, пусть слушает, может что-нибудь поймет.

       После того как жаркая беседа в бараке графа была окончена, я окунулся в настоящую службу адъютанта. Я как проклятый развозил письма на уже точно своем вороном коне, том самом, что дал мне граф еще, будучи, капитаном, а теперь полковой интендант узаконил это на бумаге, написав, что конь такой-то масти, такой-то породы, носящий кличку "Черныш" закреплен за таким-то адъютантом носящим кличку "Горан". Ах, что простите, у вас там на севере не клички, а так же как у людей имена?

       Лагерь я изучил вдоль и поперек. Перезнакомился с множеством офицеров, еще больше просто узнал по именам. Задница болела от седла и превращалась в одну большую мозоль. За это время я еще больше начал ценить Черныша. Что мне больше всего нравилось в нем так это то, что он был до невероятного спокоен и флегматичен, как раз то, что нужно для начинающего всадника. Он мог спокойно стоять, когда рядом во все горло вопил какой-нибудь сержант на своих нерадивых подчиненных, лязгают доспехи, трещат колеса у телеги – его ничто не смущало.

       Когда я уставший, вечером вернулся в барак, то увидел там молодого парня, чуть старше меня, тоже с адъютантской цепью на шее.

       – Гай фон Тит, адъютант первого Армейнского полка легкой конницы, – представился он низким голосом.

       – Горан сын Белогора, тоже звание в том же полку, – вяло работая языком, выдал я и пошел к кровати.

       Я за сегодняшний день уже научился не обращать внимания на те эмоции, что вызывает у благородных мое имя. Кряхтя начал раздеваться, закончив, блаженно вытянул ноги на кровати и закрыл глаза.

       – Позвольте узнать Горан, а в какой офицерской школе вы обучались? – куртуазно спросил Гай, сев на свою кровать.

       – Ни в какой, я уже все умел.

       Дворянин весело хихикнул.

       – А вот я говорил папеньке, что все умею, а он нет говорит, иди, учись, и я оттрубил три года в Цинети. Эх...

       – А я говорил: "Нет, не забирайте меня из моей берлоги".

       Парень опять хохотнул.

       – Так вы с севера? А где ваша шкура?

       Он не хотел меня обидеть, это было что-то вроде дружеского подтрунивания.

       – Дуэль, – произнес я громко.

       Гай быстро проговорил голосом, в котором не было ни страха, ни раскаяния:

       – Я просто шутил. Но если вы вызываете меня на дуэль, то я к вашим услугам.

       – Я тоже пошутил. Хотел проверить вашу реакцию.

       – Хитрый, северный народ, – прошептал он так, чтобы я услышал. – Может на "ты"?

       – Так вы готовы, чтобы вам в лицо тыкал какой-то простолюдин?

       – Эээ, – махнул парень рукой, – это не важно. Если ты стал адъютантом, то, безусловно, чего-то стоишь, а такие люди не делятся на простолюдинов и дворян.

       – Твои бы слова, да остальным офицерам в уши, а то смотрят на меня, как на чудо природы.

       – Не обращай внимания, привыкнут. Главное веди себя достойно.

       Я приподнялся на локтях и решил рассмотреть получше, такого неординарного дворянина. Чуть выше среднего роста, на мой взгляд худоват, конечно, не такой как когда-то был я, но все же мясца ему надо наесть. Открытое, чистое лицо с привлекающей взгляд улыбкой. Почти круглые, как у филина, глаза с немного припухшими нижними веками – то ли не выспался, то ли болеет. Тонкий нос с широкой переносицей был вздёрнут кверху, и придавал парню задорный вид. Короткие русые волосы и легкий пушок на лице дополняли образ парня. О Гае у меня сложилось впечатление, как о человеке, которого все считают лучшим другом и готовы поделиться самым сокровенным, а на самом деле он может оказаться кем угодно.

       – Ты, конечно, Гай, парень хороший, но мне так спать хочется.

       – Всё, умолкаю. Доброй ночи Горан.

Глава 15

       Ночь прошла так быстро, будто бы я мигнул, а не проспал девять часов. Утром в бараке графа было еще больше офицеров. Был здесь и Гай фон Тит. Полковник Артур назначил его старшим адъютантом, что, на мой взгляд, было естественно.

       Вертеп снова продолжился. Я носился на Черныше, где устно, где письменно передавал волю графа. Время летело в бешеном темпе. Вот, казалось, только-только было девять часов, а уже доносятся двенадцать глухих ударов колокола.

       К полудню я оказался у графа и узнал, что закончилась комплектация нашего полка личным составом и лошадьми. Почему он получил название Армейнский, для меня осталось загадкой. Только я и граф имели хоть какое-то отношение к этому городу, все остальные были набраны с других областей империи. Мы получили знамя – золотой конь, встающий на дыбы на сине-зеленом фоне. И такие же нашивки на грудь. Я попросил одного из мастеров в обозе присобачить мне ее на грудь бригантины. Он за час справился с этим делом, и я вернул доспех обратно в сундук, пока никто не увидел.

       Во время обеда в столовой появились еще два адъютанта, мои сослуживцы – Абелард фон Эмерик и его брат Жифье фон Эмерик. Темноволосые, среднего телосложения, но крепко сбитые ребята с приятными лицами, они были очень похожи друг на друга. Узнав, что я простолюдин, они старались не общаться со мной, а я молча презирал их.

       После полудня слух об адъютанте-простолюдине уже разошелся по всей армии, поэтому такого откровенного удивления как раньше я не встречал, а один из командиров тяжелой конницы, настоящий опытный рыцарь, сказал мне, узнав кто я:

       – Молодец, далеко пойдешь.

       И хлопнул своей лапищей мне по плечу. Я, конечно, здорово раздался вширь, но все равно покачнулся.

       Пересекался я за это время и с женихом Велены Жозефом фон Стокбуром. Я отвозил к ним в полк какое-то письмо от графа, что-то они там фураж делили.

       Увидев меня, он удивился:

       – Горан?

       – Приветствую вас сотник, – сказал я, почти ровным голосом, скрывая вспыхнувшую ненависть.

       Он был ни в чем не виноват, но попробуй это объясни любящему сердцу.

       – Я слышал, что... – Жозеф запнулся, – эээ, об своеобразном адъютанте, но не думал что это ты, то есть вы.

       Парень не знал, как теперь со мной общаться. Я простолюдин, но в тоже время не самый хилый офицер.

       – Господин сотник, вы считали, что я не смогу стать офицером? – с вызовом сказал я.

       – Нет, ну что вы, – искренне, по-моему, произнес он. – Так всё запутано.

       – Я вас понимаю. Как поживает милейшая и честнейшая Велена? – с ироний, впрочем, которую не заметил парень, сказал я.

       – О, прекрасно. После победы над Глауану, мы поженимся. Кстати, вы заранее приглашены. Она так понравилась моим родителям. Ваши края полны удивительных людей, если судить по вам и Велене.

       – Желаю вам счастья, – почти выкрикнул я и умчался прочь.

       Грудь разрывало громко бухающее сердце. Ребра трещали от рвущегося из меня вулкана. Душа металась в оковах плоти, взывая ко всем богам и духам. Губы сводила горькая судорога. В голове вновь и вновь звучал вопль: "Почему не я на его месте?".

       Я не видел куда ехал, глаза предательски щипало, картинка смазывалась. Конь сам выбирал дорогу. Почувствовав свободу, он устремился в одно только ему известное место. Ну что же я метаюсь как припадочный? Ведь все уже решено. Умом я уже отпустил ее, почему же сердце не понимает этого? Хотелось рыдать и выть одновременно. Позавчера я на тот свет отправил пять человек и не испытал ни капли эмоций, а сейчас веду себя как истеричка. Что же со мной происходит? Неужели это и есть любовь? Зачем она мне такая? Любовь должна приносить счастье, а не взрывать изнутри душу. Рано или поздно, но такое состояние должно было пройти. И оно прошло, когда небо уже затянулось темными тучами, солнце скрылось за горизонтом.

       Я остановил увлекшегося самоуправством Черныша. Глянув назад, на проделанный путь, понял, что мы уже давно покинули лагерь. Ландшафт поменялся. Вокруг было поле, только-только чем-то засеянное. Пахло недавно распаханной землей.

       Я посмотрел на небо. Вот-вот должен был разразиться дождь. Судя по облакам – настоящий ливень. Вдалеке прогрохотал гром. Сверкнула молния, озарив землю мимолетным отблеском. На лицо упала первая робкая капля, затем еще и еще.

       Не став медлить я произнес заклинание. Мы с конем оказались внутри прозрачной полусферы, стенки которой слегка искажали пространство, как марь, поднимающаяся от земли в жаркие дни. Она препятствовала воде проникновению внутрь. Потоки дождя стекали по ней к земле. Основа заклинания называлась "демидиум пила", разновидностей подобного колдовства было множество: для защиты от воды, огня, ветра, и т.д.

       Впервые я столкнулся с подобным заклинанием, когда замерз на спине Лео, который летел по зимнему небу, и Каститас применила для согрева одну из вариаций демидиум пила. Я тяжело вздохнул, этот день казался таким далеким. Сколько прошло времени? Несколько месяцев. А мне чудиться будто бы пару лет.

       Надо возвращаться в лагерь. Ненастье может продлиться долго. Ветер, дождь, гром и сверкающие в темноте молнии и не думали останавливаться. Я создал еще несколько демидиум пила – для защиты от пронизывающего ветра и расползающейся под ногами земли.

       Забрался в седло и пустил коня шагом. Он осторожно пробирался по дороге, не совсем понимая лошадиными мозгами, почему на его копыта не наливает грязь.

       Через некоторое время непроглядная темень окутала землю. Только частые молнии разрывали ее черную, неосязаемую плоть. Я произнес еще одно заклинание – одно из самых легких в колдовстве. В пяти метрах впереди коня появился светящийся, ровным, белым светом шарик, полметра в диаметре. Он давал возможность хорошо рассмотреть дорогу.

       Колдовство подобное демидиум пила и вот этому шарику, основой которого было заклинание "пила", могли приобретать различные параметры, то есть в структуре заклинания были изменяющиеся звуки антикуа лингуа, которые позволяли задать заклинанию: размер, силу, время действия, точку отсчета координат в пространстве и т.д.

       Пока я мысленно блуждал в дебрях знаний, впереди показались огоньки – я приближался к стоянке армии. Осознавая, что подумают люди, увидев меня, я развеял все заклинания одной лишь фразой – она лишала заклинания и ретраитур связи, колдовство не получало подпитки силой и тут же исчезало.

       В тот же миг, когда последний звук антикуа лингуа покинул мое горло, на нас с конем обрушилась ярость небес. За секунды я вымок до нотки и продрог до костей. Черныш от резкой перемены обалдел и скакнул вперед. Я чуть не вывалился из седла. Но тут же конь вспомнил о своей флегматичности и перешел на шаг.

       Мы проникли на территорию лагеря, и Черныш пошел еще медленнее. Здесь дороги были еще более разбитыми, чем за пределами стоянки армии. Оно и понятно – дорогу гробили в пыль телеги, лошади, тяжелая инфантерия.

       Вдруг открылась одна из дверей не совсем обычного барака, и кто-то позвал меня сильным, проникновенным голосом:

       – Сын мой, двери этого дома открыты для тебя. Зайди сам, и спрячь коня от ненастья.

       Я не знаю, почему не проехал мимо, ведь до моего барака было не так далеко, и лишние задержки в пути мне не нужны. Что-то подтолкнуло меня послушать священника, и зайти внутрь, оставив Черныша под длинным навесом снаружи.

       – Ты совсем вымок, – произнес священник, глядя на меня изучающим взором.

       Я в ответ посмотрел на него, как на человека, не совсем умного.

       – Представляете, промок. С чего бы это? – иронично сказал я.

       Священник, почти лысый старик, с длинной седой бородой в черной рясе, подпоясанной простой веревкой и большим, болтающимся на тонкой цепочке серебряным кругом на груди, сел за стол и показал мне рукой на свободный стул. Я присел.

       В пламени свечи я видел, как он не перестает буравить меня взглядом, словно год за годом просматривает мое прошлое. Я занервничал, вдруг он поймет кто я? Облизал губы, готовый в любой момент произнесли какое-нибудь летальное заклинание, но священник тяжело вздохнул и проникновенно произнес:

       – Я вижу печаль на твоем челе и кровоточащие раны на сердце.

       – Быть того не может, – сказал я, скрывая облегчение. – Я полностью здоров.

       – Ранено не физическое тело, а более важное – духовное.

       Я понял, о чем он и резко проговорил:

       – Это не ваше дело.

       Священник молча налил две кружки чаю и одну пододвинул ко мне. Горячий напиток пришелся очень кстати.

       – Ты еще дитя и первые страдания твоей души, кажутся тебе невыносимыми, но Единый дал тебе это испытание, чтобы в будущем ты действительно ценил то, что у тебя есть.

       – Я и сейчас ценю.

       – Искренние молитвы помогут тебе обрести душевный покой и веру в Единого.

       Я скептически посмотрел на священника и сказал:

       – Спасибо за чай, мне пора, дождь почти прекратился.

       – Постой, – произнес он и начал рыться в небольшом сундуке.

       Священник протянул мне деревянный круг на веревочке.

       – Возьми. Он тебе пригодиться.

       Я хотел отказаться, но в Северном Мысе мы уважали старость. Я протянул руку и взял круг.

       Покинув барак, влез на Черныша и направился к себе. Священник, стоя на пороге, провожал меня взглядом и творил знамения святого круга вслед.

       Я сдал коня на попечение удивленного от моего ночного визита конюху, и пошел в свой барак. Прошлепав расстояние, которое меня отделало от него, я тихонько открыл дверь и проник внутрь. Измучавшиеся за день адъютанты спали беспробудным снов. Я разделся и лег на кровать.

       Сон не шел, а наоборот, мозги развили бурную деятельность, подкидывая всё новые думы. За отца сердце болело. Как он там один управляется? Яков никак не желал меня прощать. Я видел его несколько раз мельком, он даже бровью не повел в мою сторону – то ли не узнал, то ли умело игнорирует. Каститас куда-то пропала. Как теперь изменяться наши отношения после ночи любви? И, конечно же, свадьба Велены. Есть шанс, что виконтик не доживет до нее, но только если стараниями равнинников – я не буду марать руки в его крови.

       Лицо Велены, как наяву, встало у меня перед глазами. Сердце опять защемило, стало трудно дышать. Я вскочил с кровати и начал надевать штаны. На пол из кармана выпал святой круг. Я поднял его и поднес к глазам, затем кинулся к сундуку и достал молитвенник, подаренный леди Женевьевой.

       Я вышел из барака. Дождь прекратился пару минут назад, и только припозднившиеся редкие капли падали на землю. Сел на крыльцо, туда, где суше. Тучи разбрелись по небу, обнажая полную, яркую луну. Ее света было достаточно, чтобы разобрать строчки в молитвенники. Я открыл его на первой попавшейся странице и тут же закрыл. Неужели я буду молиться унуситскому богу? Как мне могут помочь эти бессмысленные строки, лишенные всякой силы?

       Я посмотрел на круг, лежащий на раскрытой ладони. Что в тебе такого, что в тебя верит столько людей? Ты же не колдовство, результат которого можно увидеть. Ни заклинание, способное обогреть или забрать жизнь. Молитвы это всего лишь набор звуков. Антикуа лингуа способен влиять на примум вис, а на что способен ты?

       Крепко, до боли, сжал круг в руке. Воспоминания нахлынули внезапно, я снова очутился в той деревне, в том доме с сумасшедшей женщиной. Это было заклятие подчинения. Колдовство средней руки, но уже ближе к высшему. Каститас накрыла им весь дом, но поддалась только оставшаяся безымянной женщина, и то, только после того, как Велена сняла с нее круг. Сильные люди независимо от веры с трудом подпадают под действие этого заклятия, а часто оно совсем на них не действует. Я был сражен наповал глазами женщины, ретранслирующими заклятие, и только молитва леди Женевьевы вывела меня из подчинения. Может в этих бездарно сложенных, словно детские считалочки, строках, есть какая-то глубинная сила невидимая на первый взгляд?

       Я открыл молитвенник и начал искать подходящую случаю молитву. Найдя оную, зажал круг в руке и начал неумело, тихо шептать:

       – Умоляю, Мать Единого, смятение души и бурю моего уныния рассеять...

       Я полностью, жарко, прочел молитву и быстро изобразил святой круг, будто, сжигая последний мост, ведущий к прошлой жизни.

       Сказать что стало легче – это соврать, но эффект был. Я, словно выговорился давно знакомому человеку и попросил его поддержать меня. Странно, но мне показалось, что ретраитур на едва различимую долю мгновение потеплел – я списал это на волнение, и направился к кровати. После эмоциональной разрядке, засыпать было легче.