355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Евгений Решетов » Полночь - время колдовства (СИ) » Текст книги (страница 12)
Полночь - время колдовства (СИ)
  • Текст добавлен: 17 марта 2017, 14:00

Текст книги "Полночь - время колдовства (СИ)"


Автор книги: Евгений Решетов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

Глава 10

       К полудню следующего дня я прибыл в Кар-Карас, Вороний город, как называли его местные из-за каркающего названия, хотя и ворон здесь хватало.

       Город был до ошеломления похож на Армейн. Те же улицы полные нечистот, высокие дома жмущиеся друг к другу, даже люди казались теме же самым, что и в Армейне. Рожа вон того длинного была до странности знакома, будто я его уже видел не раз. Да и вон тот толстяк с широкой улыбкой... играющие около стен домов дети... в общем все и вся казалось знакомым, как и не покидал Армейн.

       Хотелось сразу же по приезду в город, помчаться разыскивать Велену, но я наступил на горло влюбленной песне, и осведомился у скучающих стражников, где мне искать градоначальника. Они поинтересовались кто я, и, получив ответ, дали инструкцию как проехать в ратушу. Я не преминул ей воспользоваться.

       Разбрызгивая копытами грязь, уточню, копыта были конские, я поскакал в указанном мне направлении. Чем дальше пробирался к центру города, тем больше становилось людей. Начал доноситься глухой рокот человеческой толпы. Конь пробираясь вперед, грудью расталкивал людей. Вслед неслись сквернословия и проклятия.

       Я оказался на главной площади города, на которой и стояло серое здание ратуши. Остановил коня. Не сразу обратил внимание на ратушу, а поверх голов, запрудивших площадь людей, смотрел на, наспех сколоченный из грубых досок, помост. Там к столбу была привязана женщина, возле ее ног были разложены вязанки хвороста. На таком расстоянии я не мог рассмотреть ее, как и не слышал, что зачитывает с пергамента инквизитор в черной сутане.

       Человеческой море бурлило, волновалось в ожидании аутодафе. Гомон не смолкал. Тут и там раздавались крики:

       – Смерть ведьме!

       – Огонь очистит твою черную душу!

       – Покайся!

       Инквизитор дочитал обвинение, свернул в трубочку пергамент и что-то спросил у обвиняемой. Та отрицательно мотнула головой. Инквизитор кивнул палачу, и тот заранее приготовленным факелом, поджег хворост.

       Толпа взвыла, когда первые языки пламени лизнули голые ноги женщины. Грубая хламида, одетая на обнаженное тело ведьмы задымилась. Клубы дыма заволакивали фигуру, корчившейся от боли женщины, но воображение ярко рисовало перекошенное лицо, заполненные страданиями глаза и плавящуюся от жара кожу.

       На миг люди притихли и над площадью пронеслись пронзительные крики несчастной. Толпа вновь загудела, опьяненная страданиями ведьмы.

       Я не мог больше на это смотреть и стал пробираться к ратуше. В ушах стояли крики сжигаемой заживо женщины. Я не мог их слышать за шумом толпы, но они неотступно преследовали меня.

       Я соскочил со скакуна, чуть не подвернув ногу, и направился к высоким стрельчатым дверям ратуши. Там двое стражников, завороженно наблюдали за сожжением.

       – Депеша градоначальнику, – произнес я глухо.

       Они переглянулись, и тот, что моложе недовольно протянул ко мне руку. Я вложил в нее депешу. Стражник неспешно открыл, неприятно заскрипевшую, дверь, бросил последний взгляд на аутодафе и исчез в чреве здания. Другой оценивающе меня разглядывал, иногда посматривая на костер. Я не спешил уходить.

       – Точно передаст? А то ведь мне... – недоговорил я и провел большим пальцем по горло. – Или вон как ее, – с невеселым смешком добавил я и кивнул головой в сторону ведьмы.

       Стражник махнул рукой и пропитым голосом проговорил:

       – Передаст. С этим-то уж точно справиться.

       – Город у вас чертовски похож на наш Армейн – протянул я.

       – Да все они одинаковые, – поддержал разговор явно стражник.

       – И часто у вас так? – спросил я.

       Стражник не стал уточнять, что я имею ввиду.

       – Вторую ведьму за неделю жжет. Как прибыл сюда инквизитор со своими подручными, так и началось. До его появления спокойно у нас было.

       Стражник хотел еще что-то добавить, но осекся, не став откровенничать с незнакомцем.

       – Ну, желаю доброй службы.

       – И тебе того же, – проводил меня словами стражник.

       Я вскочил на коня и не глядя в сторону полыхающего костра, выбрался с площади. Мне надо было разыскать дом Дитриха, под его портретом находилась надпись: "Дегтярная, угол Старой улице".

       Отъехав подальше от площади, я у первого же прохожего поинтересовался, как проехал на улицу Старую. Добрый старичок рассказала, как туда добраться. Я быстро нашел требуемую улицу, и поехал по ней, на каждом углу читая названия улиц, написанные на табличках, приколоченных к домам.

       Перед глазами стояло видение костра и корчившейся женщины. Оно неотступно следовало за мной, пока груз собственных проблем не стал стирать ее из памяти. Странно сказать, но вчера скорая смерть фон Брана от моей руки, вызывала во мне хоть легкое, но дрожание губ, а теперь я не испытываю какого-то сильного негативного отклика. Это было вроде охоты на медведя. Если уж ты взялся за дело, то либо он тебя, либо ты его. Даже смерть графа, если я его когда-нибудь убью, и то оставит во мне больший след, чем убийство Дитриха. С тех пор как я покинул Северный Мыс, цена человеческой жизни для меня сильно упала. В маленькой, северной деревушки жизнь каждого человека была чем-то огромным, существенным для коллектива. Ты знал этого человека с детства, жил бок о бок с ним. Если кто-то погибал, то оплакивала вся деревня. В Армейне я увидел другое отношение к человеческой жизни. Каждое утро из сточных канав вытаскивали очередные трупы, за лишний медяк вчерашний товарищ мог воткнуть нож тебе в спину, в тавернах и кабаках частенько случались поножовщины с трупами, продажная стража на все это закрывала глаза, лишь бы ей исправно платили. Такая жизнь накладывала свой отпечаток. Для себя я решил, что Дитрих фон Бран всего-лишь мимолетное видение на моем пути. Точка, которая упадет после выстрела из лука. Я его никогда не знал и не узнаю, не познакомлюсь с его родственниками и детьми – если они у него есть, и уж тем более не буду жить рядом с ним. Узнай я его ближе и тогда вряд ли так холоднокровно высчитывал бы способы его убить, а так совесть не будет мучать меня, как и не мучала после того, как я убивал лесную живность.

       Показалась улица Дегтярная. А вот видимо и дом господина Дитриха. Он был отдельно стоящий, обнесенный высокой, кирпичной стеной, обвитой плющом, двухэтажный с черепичной крышей и нежно розовым оттенком оштукатуренных стен. Внутрь двора вели кованые ворота и рядышком калитка, тоже кованая.

       Как мне его отравить? Ума не приложу. Только если пробраться в дом и подлить яд в питье. Хотя, можно ведь и просто отравленной стрелой убить. Нет, так сразу все поймут, что это убийство. Надо что-то хитрее. Да и почему отравленной стрелой? Можно ведь и обычной. Да, убийца из меня еще тот.

       План начал постепенно вырисовываться. Он не был дьявольски хитер или чертовски изобретательным, но мне понравился. Я приступил к его осуществлению. В городе было больше десятка лекарей продающих разнообразные травы и ингредиенты. Я посетил пятерых, работающих в разных концах города, и у каждого купил по одному единственному компоненту, затем сходил на базар и купил несколько стрел, которыми пользовались равнинники, у них было своеобразное оперение – только этим они и отличались от стрел, бывших в ходу в империи.

       Теперь пришло время искать комнату на пару ночей. Я выбрал таверну средней руки почти у самых городских ворот, чтобы в случае чего было сподручнее драпать. Оплатив комнату у жизнерадостного краснощекого хозяина, я тут же поел в общем зале, попросил слугу за отдельную плату присмотреть за моим конем, и отправился в комнату. Там кроме обычного набора стандартной мебели и вещей, висело на стене настоящее, хоть и мутное зеркало. Я посмотрелся в него и в очередной раз поразился, как изменился. Там не было того восемнадцатилетнего юноши из Северного Мыса, там отражался входящий в силу молодой мужчина. И эти изменения были не только внешними, гораздо сильнее я изменился внутри. Я отвел взгляд, вытащил из сумки купленные ингредиенты и начал их смешивать, выдавливая сок. Яд был составлен только из трав, растущих на равнине Перекати-Поле. Он за несколько минут убивал жертву, вызывая сильную аритмию сердца, что в итоге приводило к удушью. Легко всасывался в малейшие ранки на теле и разносился по кровеносной системе, пока не доходил до сердца. Остатки этого яда очень сложно найти в организме. Он был очень популярен среди людей, пытающихся совершить неотслеживаемое убийство. Я намазал им две стрелы равнинников, а пузырек спрятал под кровать. Я так и не решил, как буду действовать. Если будет возможность, то капну яд в стакан с напитком, или тарелку с едой, или рот Дитриха, что подвернётся под руку, а может, всажу в него стрелу – если даже выстрел будет не смертельным, то яд сделает свое дело. На фоне надвигающейся войны, надеюсь, такую смерть спишут на проделки королевства Глауану.

       Я оставил свои смертельные игрушки в комнате, а сам, расспросив хозяина таверны, где живут ученицы Имперской Школы Лекарей, отправился искать Велену. На поиски решил идти не пешком, а на коне – так солиднее будет. Да еще и акетон как следует вычистил и коня уговорил держатся молодцом.

       Я пытался держаться в седле как умелый всадник, приноровившись к поступи коня и уже почти не подпрыгивая в седле. Только лишь коленями направлял коня в нужном мне направлении, огибая встречные кареты и всадников. Чем ближе к центру города, тем лучше становились дороги и гуще был поток животных, двигающихся по ним под седлом или в каретной упряжи. Подковы коня зацокали по брусчатки. Скоро должно показаться здание женского общежития Имперской Школы Лекарей если люди не соврали. С почти переставшим биться сердцем, я вывернул на указанную мне улицу и увидел серое, трехэтажное здание, чей фасад был покрыт цементирующим составом. На крыше стояла статуя женщины в глубоко надвинутом на глаза капюшоне. Ее каменно тело было выполнено в виде будто бы развивающегося на ветру плаща. Здесь теперь и живет моя любовь. Дыхание перехватывало. Руки и ноги дрожали. Конь недовольно всхрапнул. Ему не нравилось мое поведение. Мне оно и самому не нравилось, но по-другому я не мог. Душа жаждала увидеть Велену. Распахнуть свои объятия ей навстречу. Вдохнуть запах ее волос. Ощутить упругое тело, заключенное в кольцо моих рук.

       К полукруглым, массивным дверям в здание, вела широкая лестница из булыжников, скрепленных специальным составом. Перила были железными с деревянными накладками. Возле лестницы стояла позолоченная карета с резным дворянским гербом, тоже покрытым золотом. Она занимала половину узкой улицы и с трудом давала возможность остальным каретам разъехаться с ней. Множество прохожих с неодобрением смотрели на нее. А пару всадников побогаче, гневно сплюнули, проехав мимо.

       Внутреннее напряжение достигло пика. Я боялся сверзиться с вороного. Как будто пику проглотил, настолько не естественно прямо держал спину. Я спрыгнул с коня и взял поводья в трясущуюся руку. Ноги были как ватные, не желая держать хозяина. Прекрати Горан, – наставлял я себя, – успокойся. Хорош ты будешь, свалившись в грязь. И как мне тогда быть? Только прохожих повеселю. Заявится в таком виде к Велене, я не посмею.

       Неожиданно среди снующих туда-сюда сквозь двери общежития девушек я увидел ее. Она была еще прекрасней, чем прежде. Глаза сияли ярче, чем звезды. На щеках играл здоровый румянец. Волосы сверкали как драгоценные нити, убранные в замысловатую прическу. Весь ее вид говорил, что если она и не достигла еще своей мечты, то уже на пороге к ней. Каждое ее движение руки, грациозный шаг, вздымающаяся грудь – все подчинялось изысканным канонам красоты. Она уже не была дикой северянкой из деревни – это была молодая леди. Ее одежда подчеркивала это. Платье, которое носили в основном дворянки, жены и дочери зажиточных простолюдинов, отчетливо разделялось на юбку и лиф. Красная юбка, собранная вверху в плотные складки, была пришита к короткому, обрезанному по прямой белому лифу. Он застегивался спереди на крючки и имел широкий треугольный вырез, доходящий до плечевых швов. Шнуровка не давала вырезу возможности обнажить девичьи груди. На плечах к лифу прикреплялись широкие вздутые рукава с оборкой на запястьях.

       Я смотрел на нее и не мог поверить, что все это отныне мое. Что вот сейчас она увидит меня, счастливая сбежит по ступенькам, дробно стуча каблуками маленьких, черных туфель и броситься мне на шею, радостно целуя. Я ждал этого мига, во все глаза, следя за ее поступью. Она не замечала меня, спускаясь по лестнице.

       Тихо открылась дверь той самой кареты. Из нее выбрался молодой дворянин и пошел Велене навстречу. Через пару ударов, моего, заподозрившего неладное, сердца, они встретились. Велена счастливо бросилась ему на шею и радостно поцеловала в губы. Он крепко обнял ее, не скрывая любви переполнившей его глаза. Мое сердце мелкими осколками осыпалось на землю страданий. Такое бывает только в книгах. Это можно только выдумать. В жизни нет места таким драматическим событиям. Я мог узнать об этом тысячами способов, но только не вот так. Подобные сцены хороши для любовных романов, но не для жизни, где живое сердце обливается кровью, глядя на чужое счастье.

       Внезапно глаза девушки встретились с моими. Они расширились от удивления и еще какого-то чувства. Велена резко отстранилась от дворянина и вытерла рукой губы. Он непонимающе смотрел на нее, а она смотрела на меня. Я не знал, что делать. То ли убежать в слезах, то ли мужественно подойти к ним. Я выбрал второй вариант. Ведя за собой коня, я переставлял, пудовые ноги, будто на сапоги налипла вся грязь этого мира. Расстояние, отделяющее меня от них, я шел будто преступник на эшафот. Нет, мне не отрубят голову, а вытащат еще бьющееся сердце из развороченной груди. Страшные муки терзали меня при одном только взгляде на них.

       Подойдя к парочке, я проговорил непослушными губами:

       – Здравствуй Велена.

       – Здравствуй Горан, – проговорила она, пытаясь казаться обрадованной нашей встречей. – Это виконт Жозеф фон Стокбур, – представила она мне молодого, кудрявого дворянина лет двадцати пяти. – А это Горан, мы жили с ним в одних краях.

       Благородный протянул руку для рукопожатия, и не просто протянул, но еще и снял с нее белую перчатку – невиданная галантность со стороны дворянина к простолюдину. Я посмотрел ему в глаза. Он ответил открытым, любезным взглядом, не понимая, чего мне стоит не броситься на него с кулаками.

       Виконт обладал гармоничными и в тоже время очень индивидуальными чертами лица, вопящими о нескольких поколениях предков благородного происхождения. Минимум животных черт лица, максимум так называемых правильных. Симметрично прямой нос, высокий лоб, на который падали русые волосы, открытый взгляд серых глаз, средние губы, не торчащие уши, белая кожа интеллигента, никаких выпирающих надбровных дуг, а ухоженные брови.

       – Приятно познакомиться, – сказал он красивым юношеским голосом. – Друзья Велены, мои друзья.

       – Взаимно, – проговорил я и пожал руку, ощутив мозоли от меча.

       – Я вижу вы имперский лучник. Тоже отправляетесь на равнину? – спросил он.

       – Да.

       – Под чьим командованием?

       – Я пока не знаю. Сейчас нахожусь под командованием графа Артура фон Скоца.

       Виконт понизил голос и доверительно сказал:

       – Между нами говоря, вам лучше попытаться поменять командира.

       – Почему вы так считаете? – проговорил я, не слыша о чем идет разговор, а только чувствуя, как открывается рот и мозг, потерявший хозяина от разрыва сердца, пытается держаться вежливо.

       – Граф хоть и известен как хороший командир, но он не привык беречь людей, да и репутацию свою в столице подпортил. Жаль я командую отрядом конницы, а то бы попробовал взять вас к себе.

       Велена молча слушала разговор, но вдруг быстро произнесла:

       – Дорогой нам пора, твои родители, наверное, уже заждались.

       – Да, действительно, они давно хотели посмотреть на мою будущую невесту. Всего доброго Горан.

       – До свидания Горан, – проговорила девушка ровным голосом. Мозг отметил, что ее имперский стал значительно лучше и уже не проскальзывают северные словечки.

       Они сели в карету. Кучер присвистнул на лошадей, и животные тронулись. Карета медленно катила по брусчатки, а я в состоянии близком к обморочному, смотрел на маленькое заднее оконце, удаляющейся кареты. Не шелохнётся ли занавеска? Не покажется ли бледное лицо Велены, требующей остановить карету? Не шелохнулась, не показалась.

       Я как в бреду шел обратно в таверну, даже не подумав сесть на коня. Он смирно топал за мной. Его большие, влажные глаза, как будто все понимали и сочувствовали мне. То, что творилось в душе, может понять только действительно влюбленный человек, познавший всю ту горечь, что выпала на мою долю. Глаза застилала пелена еле сдерживаемых слез. Я всем сердцем жаждал, что это сон, дурной сон, от которого я сейчас проснусь и услышу знакомый храп казармы, но сон не прекращался, продолжая разрывать душу.

       Подойдя к таверне, я отдал коня мальчишке-слуге и вошел в общий зал. Сел за стол и заказал вина, затем еще и еще. Чем больше я пил, тем больше злость овладевала мной. Да как она могла? Она же обещала, когда уезжала из Армейна, что у нас все получиться, а теперь она с другим поехала на смотрины к его родителям. Мы не виделись два месяца, а она уже идет на такой серьезный шаг. Как же, он виконт! Благородный! И золото, наверное, водиться в его карманах из дорогой ткани. Не то, что я, бедный северный парнишка, ставший на три года императорским стрелком с медным окладом.

       Я, не закусывая, выпил стакан крепкого пойла. По-моему это уже не вино. Глотку продрало так, что слезы выступили на глазах. А может это не слезы, а кровь разорванного на клочки сердца?

       Я то впадал в ярость, то лелеял безумную надежду, что снова увидев меня, она передумает и бросит виконтика. А спиртное все лилось и лилось в мой рот.



Глава 11

       Утром я проснулся от острой, ноющей боли в голове. Похмелье наступило неожиданно. Я открыл глаза и уставился в потолок. После того как он перестал кружиться, я не узнал его.

       Рядом кто-то зашевелился. Кто-то огромный и мягкий. Я повернул голову и кровь застыла в моих венах. На кровати лежала прямо скажем очень широкая в кости девица с заплывшими жиром глазками. Ее филейная часть в необъятных трусах выглядывала из-под одеяла и навевала на меня страх редкими черными волосами и красными прыщами. То ли девушка почувствовала обуявший меня ужас, уже готовый материализоваться в этом мире, то ли она в это время привыкла завтракать корытом щей, но девушка проснулась и сладко мне улыбнулась, показывая отсутствие некоторых зубов. Зато остальные зубы были на месте, такие желтые, крепкие, ими легко можно рвать даже очень жесткое мясо, что она, бьюсь об заклад, и делала.

       – Скажи, что ничего не было, – умоляюще произнес я, отстраняясь от нее и почти не ощущая биения испуганного пульса.

       Она послала мне воздушный поцелуй сальными губами. Я в слезах вскочил с кровати, собрал раскиданную по полу одежду и напялил ее на себя. Не разбирая направления, побежал куда-то налево по коридору, затем вниз по деревянной лестнице, проскочил нижний зал, промчался по еще одному коридору и выбежал на улицу. Инстинкт вывел меня из страшного места.

       В равнодушном к моим страданиям и мытарствам городе было еще совсем раннее утро. Легкий туман скрывал очертания домой и заставлял зябнуть руки. Тяжело вздыхая и всхлипывая, я побрел в свою таверну. Воспоминания возвращались нехотя, лениво. Я вспомнил, как вчера вышел проветриться из таверны, и видимо побрел в поисках приключений по вечернему городу. Хорошо, что меня в таком состоянии никто не убил или обокрал. Унуситы говорят, что Единый бережет пьяных и влюбленных, а я подходил под обе категории вместе взятые. По-моему я хотел набить рожу виконту и посмотреть в лживые глаза Велены, но забрел в бордель. Да, точно бордель. Как-то само-собой меня окрутили две миловидные девушки. Помню, как сорил деньгами, полученными от графа, будто я сам граф. Девушки умело поддерживали мою щедрость. В памяти запечатлелись жаркие поцелуи и объятия на низеньком диване в нижнем зале, потом мы поднялись в комнату, а вот потом, ничего не помню, хоть убей. И хорошо, что не помню. Хотя нет, отголоски какого-то грубого голоса и тяжести невесть откуда навалившаяся на меня впотьмах, все же всплывает в сознании. Я всерьез начал раздумывать о том, чтобы сжечь бордель вместе со всеми кто там находиться. Лишь бы никто не узнал. Потом все-таки отказался от этой идее и постарался подальше запрятать эти воспоминания.

       Я нащупал в кармане кошелек и обнаружил там немного денег. Погулял я знатно, надо сказать. Голова всё никак не унималась, тело было, словно, из ваты. А ведь мне сегодня предстоит еще убить Дитриха. Как же не вовремя меня предала Велена. Я заскрипел зубами от злости, уже выкинув из головы сегодняшнюю ночь и быстрее зашагал.

       Дверь мне открыл заспанный слуга. Не отвечая на его приветствие, я пролетел расстояние, отделяющее мне от комнаты и начал лихорадочно действовать. Вытряхнул содержимое походного мешка на кровать, снял акетон и одел тот самый плащ, в котором ходил к ювелиру в Армейне, взял лук, две стрелы с нанесенным на наконечник ядом, и сам яд.

       Сбежав по лестнице, я толкнул дверь и покинул таверну. Весь план котился к чертям. Я еще вчера ночью должен был залезть в дом Дитриха. Если бы его не оказалось там, то сегодня бы повторил попытку, а теперь у меня ровно на половину шансов меньше. Я его еще ни разу не видел, но уже люто ненавидел, мысленно обвиняя во всех пакостях случившихся со мной.

       Где же? Где же вы все лазите? Спите что ли еще? Вчера надо было еще этим озаботиться. Неожиданно я увидел выбирающегося из окна, расположенного на уровне земли, нищего. Ну, наконец-то, то, что нужно. Он был одет в грязные, засаленные лохмотья. Его нечёсаная, заросшая голова оказалась на уровне моего колена. Я хорошим ударом кулака оглушил бедняку нищего, и начал снимать с него лохмотья.

       Оставить его голым лежать посередине улицы, у меня рука не поднялась, поэтому я просунул его обратно в окно и толкнул. По звуку он упал на что-то мягкое. Жить будет.

       Кривляясь от омерзения, я снял свою одежду и засунул ее в мешок, где уже были стрелы и яд, потом облачился в лохмотья нищего. Гладковыбритая рожа выдавала меня. Я вытащил из мешка плащ и отрезал у него капюшон, вывалял в грязи и одел. Благо на улице царил еще очень ранний час, и никого не было, иначе у меня было бы много нежелательных свидетелей.

       Я быстро шел по улице к дому Дитриха. За спиной был мешок, который тоже пришлось вывалять в грязи и лук. Я просил Духов, чтобы никто меня не увидел. Нищий с луком – это нонсенс. Духи услышали меня. Никто не попался мне по пути, а ленивых, громыхающих доспехами стражников, я ловко избегал, только услышав их вдалеке, сразу же ныряя в какой-нибудь закоулок.

       Подойдя к дому предполагаемой жертвы, я начал лихорадочно прятать лук в наростах плюща, там же спрятал яд и стрелы. Оглядевшись, отошел от места сокрытия инструментов для готовящегося убийства, и, привалившись к забору дома Дитриха, начал изображать нищего. Я сел с протянутой рукой на мешок недалеко от ворот, так чтобы меня обязательно увидели, и всё видел я.

       Прежде, чем ворота заскрипели и открылись, прошел час. По улице уже ходили люди и с осуждением смотрели на меня. С территории дома Дитриха выкатилась роскошная карета с гербом. В окне ее дверцы я увидел мужчину средних лет и закричал:

       – Доблестный Дитрих фон Бран киньте монетку несчастному нищему, чей дом сгорел, жена скурвилась, а престарелых родителей кормить чем-то надо.

       Мужчина посмотрел на меня, затем перевел взгляд куда-то вглубь кареты. Показалась усатая, надменная физиономия другого мужчины, с сединой в волосах, очень похожего на портрет, что дал мне граф.

       – Кто же меня называет доблестным? – спросил он равнодушно.

       – Да все наши! – выкрикнул я.

       Мужчина состроил кислую мину, приоткрыл дверцу и кинул на землю монету. Я бросился к ней, как будто это было сказочное сокровище.

       Карета тронулась и покатила по улице. Я смотрел ей вслед, стоя над медяком. Не стал его поднимать, а вернулся на свое место, караулить возвращение хозяина дома.

       Ох, не сладко живётся нищим, ох, не сладко. В следующий раз не пройду равнодушно мимо, а обязательно кину монетку. Меня шпыняли все кто только мог. Дети кидали в меня камни, стражники гнали прочь, горожане материли. Я и часа не мог просидеть на одном месте без инцидента. Приходилось постоянно менять дислокацию, но дом и улицу я не терял из вида. Даже мысли о Велене отошли куда-то глубоко в зад, где им и место.

       Дошло до того, что ко мне подошли двое крепких нищих и сказали, что это их территория, и чтобы я валил отсюда, пока они мне ноги не поломали. Я послушался их и снова сменил место, но всё на той же улице.

       Где-то через час они вернулись, и как я не старался, но заметили меня.

       – Ты что не понял? – угрожающе сказал один из них.

       – Всё, ухожу, – быстро пролепетал я.

       – Теперь ты уползешь отсюда.

       Они, набычившись, двинулись ко мне. Из оружия у меня был только суджере под мышкой – лохмотья ничего больше не могли скрыть. Я выхватил его и встал в оборонительную позу – кое-чему я натренировался у учителя по фехтованию. Не знаю, что заставило отступить нищих, моя угрожающая поза, или дорогой, странный кинжал с рубином в рукоятке.

       Они посмотрели на него, потом на меня и, не сговариваясь, начали отходить. Отойдя подальше, о чем-то начали говорить, настороженно посматривая на меня, затем прекратили разговор и быстро ушли. К какому решению пришли нищие, я мог только догадываться, но до самого вечера они не появились, зато, как только начало смеркаться прикатила карета Дитриха.

       Я огляделся и, не заметив прохожих, быстро перебежал дорогу, по плющу влез на стену и начал смотреть, как карета въезжает во двор. К моему облегчению Дитрих фон Бран вылез из нее и направился в дом. Это был самый важный момент. Если бы он не вернулся домой ночевать, то всё пошло бы прахом.

       Я вернулся на свое место и начал ждать наступление ночи. С каждым часом огоньков в домах становилось все меньше, людей изредка проходящих по улице тоже, но появились патрули стражников. Мне приходилось прятаться в тени, чтобы они не прогнали меня.

       Наконец я решил, что пора действовать. Стояла темная ночь, слабо освещаемая пробивающимися из-за туч лучами лунного света. В кустах лежал оглушенный мною фонарщик, который должен был зажечь масленый фонари, прикрепленные к столбам по обеим сторонам улицы. Сегодня его услуги были лишними.

       Я подбежал к забору и достал спрятанные вещи, лихо перемахнул через забор и оказался во дворе. Я боялся, что на ночь хозяева могут выпустить собак, поэтому вел себе крайне осторожно и прислушивался к любому подозрительному шороху. В эту ночь мне помогал сам Проклятый, вряд ли конечно Единый. Собаки были, но они что-то грызли в другой части двора. До меня доносились лишь тихие повизгивания.

       Низко пригибаясь, я бесшумно пересек двор и приблизился к дому. Сказывались мои навыки охотника и осторожность. Вкупе они принесли кое-какой успех. Никто меня пока не заметил, ни собаки, ни охранники. Сквозь звуки отчаянно бухающего сердца, я услышал тихий, женский голос, доносящийся из распахнутого окна второго этажа. Я подошел ближе и начал прислушиваться.

       – Нас могут раскрыть, – говорила женщина взволнованным голосом, – так дальше не может продолжаться. Я больше не могу обманывать мужа.

       – Ну, я же обманываю жену, – проговорил мужчина голосом Дитриха.

       – А я так не могу! – почти прокричала женщина, и они начали ссориться.

       Так продолжалось минут пять, которые я стоял в тени под окном и решал, что предпринять, пока собаки не учуяли меня или не наткнулись охранники. Сверху прозвучал шумный удар двери об косяк. Женщина убежала из комнаты и наступила тишина. Я решил действовать и уже приготовился карабкаться по стене к окну, как тут оно озарилось светом приближающейся свечи. Дитрих поставил канделябр со свечами на подоконник и приготовился закрыть окно. Я не мог упустить такой шанс, вытащил приготовленную стрелу, натянул ее и отпустил тетиву. Она вошла господину Дитриху фон Брану точно в горло. Он захрипел и упал куда-то внутрь комнаты. Сплошная импровизация удалась.

       Я развернулся и приготовился покинуть место преступления, как врезался в широкую грудь, неслышно подошедшего человека. Видимо это был охранник, очень удивленный охранник. В свете луны я увидел его раскрывающийся для крика рот. Медлить было нельзя. Тело вновь приняло решение за меня. Рука выхватила из-под мышки суджере и вонзила в живот охранника. Он упал навзничь и начал стремительно засыхать, словно из него выкачивали всю жидкость. Рукоять суджере на миг помутнела, затем снова стала прозрачной. Я ощутил как ретраитур на мгновение потеплел. Передо мной была высохшая мумия, пару десятков секунд назад бывшая здоровым, крупным мужчиной.

       У меня волосы встали дыбом от осознания того, что я сделал, но твердой рукой остановил панику. Тело оставлять здесь никак нельзя. Я вытащил суджере, засунул в ножны подмышкой и поднял тело. Оно оказалось очень легким после того процесса, что с ним сотворил суджере. Я перекинул мумию через забор, потом перелез сам. Схватив тело, я как самая трусливая мышь, пригибаясь, сливаясь с забором, побежал прочь от дома покойника Дитриха. Заголосили собаки. Очнулись животины.

       Отбежав на приличное расстояние, кинул мумию в канаву. Она не желала тонуть, пришлось притопить ее тут же подобранными камнями. Не мешкая, я переоделся, выкинул лохмотья в ту же канаву и побежал в таверну. Ночные патрули я мастерски обходил, так же как и утром, полагаясь на слух, который улавливал бряцание их доспехов и оружия.

       Добравшись до таверны, постучал в дверь, мне открыл все тот же слуга, что и утром. Он опять имел сонный вид. Я молча проскочил мимо и пошел к себе в комнату, стараясь выглядеть невозмутимо. Очутившись у себя, начал возбужденно ходить по комнате. Я убил двух человек, я убил двух человек! Мысли путались в голове, руки дрожали, ноги подгибались. Охранник спутал все карты. Если смерть Дитриха, я уже оправдал, то его еще предстоит оправдать. Ну, он же знал, на что шел? Конечно, знал. Охранников ведь убивают, если они окажутся не в том месте и не в то время.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю