Текст книги "Черный риэлтер"

Автор книги: Евгений Сартинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)

ГЛАВА 18

Иван Михайлович Рыжов участок свой знал досконально, все же восемнадцать лет «окучивал» его денно и нощно. За эти годы он каждого жителя своего района знал если не по фамилии и имени, то в лицо точно. Тем более ему сразу бросались в глаза люди, незнакомые ему. Эту парочку он засек около подъезда дома десять по улице Железнодорожной. Два мужика, в тулупах до самых пят, в шапках ушанках загрузились на мотоцикл Иж с коляской, и, газанув, поехали как раз навстречу ему. Рыжову как-то сразу бросились в глаза лица этих двух мужиков. Они были какие-то однотипные: продолговатые, с сильно развитыми челюстями, мощными продольными морщинами, какие бывают у людей много и долго работавших на улице, на морозе. Это подтверждалось и кирпично-красным цветом лица обоих мотоциклистов. Сам их красный железный конь был явно советских времен, а коляска, синего цвета, казалось, была произведена на свет еще раньше. Отскочив за бордюр, Рыжов проводил взглядом странный экипаж, а потом, на всякий случай, запомнил и номер. Надо было идти дальше, искать одного из братьев Сазоновых, Валерку, загулявшего у многочисленных подружек. Он был свидетелем того, как неделю назад «розочкой» от бутылки запороли насмерть родного его брата. И сделал это родной дядя обоих братьев. Надо было идти, искать его, тащить в отдел, писать показания. Но Рыжова остановила мысль о том, что в этом подъезде его так же ждет какое-то дело. Он наморщил лоб, поднял глаза на балконы подъезда, а потом вспомнил.

– Ах, да! Веня Челноков тут же проживал.

Быстрым шагом участковый поднялся на нужный этаж, нажал на дверной звонок квартиры номер пять. В этот раз ему открыли сразу, буквально через несколько секунд. Если бы он мог, Рыжов бы присвистнул, увидев того, кто открыл ему дверь. Но, участковый человек был культурный, поэтому удивился про себя: "Мать моя женщина! Это что еще за девушка с веслом?"

В самом деле, в дверном проеме стояла девушка, почти целиком его загораживая. При этом она не была сильно толстой, живот почти отсутствовал, просто при росте метр девяносто, объем груди и бедер был примерно равен, и покойная «Феррари», обладательница самого большого бюста, могла бы позавидовать таким габаритам. Это особенно было заметно сейчас, ибо девушка была в трико, и в кофточке в обтяжку. Лицо у ней было так же чисто русское: большие, голубые глаза, маленький, вздернутый нос, толстые щеки, пухлые губы. Светлые, явно крашенные волосы были собраны сзади в хвостик. Увидев в дверях милиционера, девушка как-то сразу испугалась.

– Вы кто? – пролепетала она.

– Я ваш участковый, а вы кто?

– Я Наташа. Наташа Челнокова.

– И что вы здесь делаете?

– Я? Я живу тут.

– Так, а куда девался Вениамин Челноков? – строго спросил Рыжов.

– Это мой муж. Он никуда не девался, он уехал.

– Куда? – удивился Михалыч.

– К этой, первой своей, в Торск.

– Когда?

– Вчера.

"Врет! Веня уже три дня как в морге", – подумал он, а для вида скорчил скорбную физиономию.

– Вот какая незадача. А я хотел его в отдел к нам пригласить, пишущую машинку нам наладить надо.

Девушка обрадовалась.

– Так вам просто машинку надо наладить? Ну, как Веня приедет, я скажу ему, что вы приходили. Он сразу же придет к вам, он так скучает без дела. Придет он, придет.

Видя, что девушка явно оживилась, и испуг начал проходить, Рыжов спросил: – А можно ваши документы посмотреть? А то, что-то вы больно молоды для Веньки, старого перца. Поди, не жена, а просто сожительница? Тут, поди, и не прописанная.

Девушка тут же обиделась.

– Почему это молода, ему всего пятьдесят два.

– А вам?

– А мне тридцать два.

Наташа прошла в квартиру, Рыжов за ней. Тут во всю шел ремонт. Деятельная девица оторвала все обои в квартире, и теперь смывала их остатки со стен.

– Вот, смотрите, у нас все с Веней по закону, – сказала новая хозяйка, подавая участковому паспорт.

В самом деле, у девицы с документами было все в порядке. И прописка и штамп о женитьбе были подлинными. И лет Наташе было действительно тридцать два. На свету Рыжов и в самом деле заметил морщинки у глаз Натальи Челноковой, но все же для своих тридцати двух она смотрелась еще очень даже хорошо.

– Как же это вы с Веней то схлестнулись? – спросил он. – Он же у вас под коленкой пройдет.

Девушка вильнула глазами в сторону.

– Ну и что, зато человек он хороший, ласковый. Он меня полюбил, и я его тоже.

Участкового заинтересовала прежняя прописка ново обретенной спутницы жизни покойного мастера, а так же ее прежняя фамилия.

– Так вы к нам из Торска прибыли? – спросил он.

– Да, я там жила, с бабушкой, в коммуналке.

– Бабушка то жива?

– Нет, умерла полгода назад.

– Понятно. Ну, когда Веня приедет, скажите, что Рыжов заходил, Иван Михайлович, участковый, насчет ремонта машинки. Он знает меня.

– Хорошо, я все скажу.

Когда дверь за участковым закрылась, он достал записную книжку, и записал все данные, что запомнил про эту девицу.

"Что она мне мозги парит? – думал он, сходя вниз по лестнице. – Ласковый Веня! Более нудного человека трудно и вспомнить. От его нытья и жена то в свое время сбежала аж в другой город. Ласковый!"

ГЛАВА 19

Это утро началось для Колодникова и его команды не слишком хорошо.

– У нас труп, Андрей Викторович, – сказал дежурный, как только он переступил порог. Андрей выругался, потом спросил: – Где?

– Лермонтова пятьдесят два. Бабка какая то приходила, сказала. Соседка.

– Постой, адрес что-то знакомый? – озаботился Колодников.

– Здрасьте! Конечно знакомый. Ты только позавчера был там, – подсказал подошедший сзади Демин. – Что, совсем склеротиком стал?

– А-а! Так это там, где жила та бабка, – понял Андрей.

– Ну да. А убили, скорее всего, деда.

– Почему обязательно деда? – не поверил Колодников. – Может, дед кого мочканул по пьянке?

– Спорим что деда? На литр водки, – настаивал Демин.

Колодников отмахнулся.

– Да иди ты! Поехали. Да, – он обернулся к дежурному, – позвони в морг, вызови Крылова и экспертов. Адрес только не переврите, как прошлый раз. А то отправили тогда вместо Достоевского на Толстого. Совсем, что ли, в школе классиков не читали?

По дороге к месту происшествия Шаврин и Зудов просветили Колодникова о происшествии по улице Шевченко. Колодников аж вскрикнул от злости, узнав, что все его стопроцентные свидетели отдали Богу душу.

– Неужели это Сонька их убрала? – спросил он скорее сам себя, чем своих оперов.

– Все может быть, – согласился Демин. – Так что остальных надо беречь.

В доме по улице Лермонтова пятьдесят два все было так же, как и всегда: грязно, вонюче, холодно, полумрак. Да и дед словно спал, только почему-то на полу. Лежал он лицом вверх, и эта противная его бородавка показалась Колодникову особенно большой и неприятной. В этом полумраке и кровь, растекшаяся под его головой, казалась просто черной грязью.

– Паш, отдери ты эти доски, впусти немного света, – попросил Колодников Зудова.

Минут пятнадцать прошло под скрежет выдираемых гвоздей и треск ломаемых досок, но потом света стало больше, да и спертый воздух был изгнан из помещения круговым сквозняком. Как раз подоспели обе группы криминалистов: патологоанатом Эдик Крылов, и Николай Сычев, со своими молодыми орлами.

– Ну, что тут у вас? – спросил Сычев.

– Да, вот, старичок что-то взял и помер.

– Может, он сам, того, а? – спросил Шаврин, тыкая пальцем на угол стола, где явно имелась видимая кровь. – Упал да ударился.

– Иди отсюда, не топчись тут! – изгнал его из помещения Сычев. Зудов и Демин, хорошо зная манеру Сычева, сами уже добровольно покинули дом и обитали на улице.

Сычев сделал пару снимков, потом к телу подошел Эдик.

– Ну, что, Эдик, сам дедок преставился, или кто помогал? – спросил Андрей.

Эдик был настроен скептично.

– Ага, как же сам! Как в том старом анекдоте, помнишь: шел по улице, поскользнулся, упал на нож, потом поднялся, упал снова. И так сорок три раза.

Он еще раз внимательно осмотрел голову старика, и отрицательно покачал головой.

– Нет, это не стол тут сыграл. Форма раны совершенно другая. Тут след тупого удара в висок, а у стола острый должен бы остаться. А кровь, – он махнул рукой, – её и намазать можно.

После этого он расстегнул тулуп старика, задрал рубашку, и хмыкнул.

– И перед этим кто-то хорошо его стебанул по туловищу. Вон, какой синяк красивый на грудине. Мощный был удар, даже тулуп прошиб.

Он присмотрелся к нему, снова хмыкнул.

– Интересный синячок. Фигурный.

Все так же поняли, что синяк какой-то необычный, продолговатый и словно вязанный из узлов. Но Крылов тут же предложил свою версию.

– Видел я раз такой след. Знаете, что оставляет такие длинные, прерывистые синяки? Кастет.

– Ясно. А когда его, хоть примерно, убили? – спросил Андрей.

– Тут всегда было так холодно? – в свою очередь спросил медэксперт.

– Да нет, мы, когда вошли, терпимо было, печь вон, теплая еще. Это Пашка десять минут назад все окна тут расхлебенил, мерзавец!

Эдик потрогал пальцем тело старика, прикинул что-то в уме.

– Давно он помер. Ночью, или даже вечером еще. Он остыл совсем.

Потом он разогнулся, и высказал еще одно свое предположение.

– Что еще могу сказать – тот, кто наносил этот удар был левша. Пробит правый висок старика. И если это был не кастет, то что-то очень-очень похожее. Ну – остальное завтра, сами знаете где.

– Спасибо, Эдик.

К концу работы криминалистов в ограду вошел Демин. Лицо участкового было озабочено.

– Верка из сорокового дома, торговка паленкой, говорит, что дед приходил к ней в последний раз в девять вечера, купил два пузыря водки.

– Водки там нет, – припомнил Колодников.

– И посуды пустой тоже нет, – подтвердил Зудов.

– Посуду у местных алкашей та же Верка забирает, у ней тут полный кругооборот товара налажен, – пояснил Виктор.

– Кто-нибудь еще что видел – слышал? – спросил Андрей. Демин кивнул головой.

– Машина приезжала ночью. Это соседка на той стороне говорила. Примерно в одиннадцать. У ней сын иногда так поздно приезжает в гости, из Железногорска, вот она и озаботилась. Глянула в окно на звук: нет, машина здесь встала, рядом с калиткой. Потом, минут через десять, она уехала.

– Николай, – Колодников обернулся к Сычеву, – сходи, посмотри, может – найдешь там что-нибудь на дороге?

Потом он снова вернулся к Демину.

– А где понятые?

– Да идут-идут. Вон они.

Понятые оказались двумя древними бабками, еле ковылявшими от своих домов. Одна из них, как оказалась, и была тем человеком, что обнаружил тело старика.

– Я пришла Антонину проведать, мы с ней в пятидесятых годах в одном цехе работали, а тут я узнала, что она рядом, оказывается, живет. Я прихожу, а тут вон оно что. Ее, оказывается, увезли, а старик на спине лежит, мертвый. Водка это все, водка делает.

– Это ж, ты, во сколько сюда приходила? – удивилась вторая старуха.

– В восемь.

– А я в шесть в церковь шла, к заутренней, отсюда из калитки мужик вышел.

– Какой мужик? – насторожился Андрей. – Вы его знаете?

– Ой, я так-то его не знаю, знаю только, что он на соседней улице живет, на Достоевского. Алкаш, тоже, постоянно пьяным его вижу. Вот и сегодня он еле шел. Я бы и не поняла, что это он, темно же. Но он впереди меня шел, а когда мимо церкви проходил, там же светло. Вот я его и узнала. Колька, по-моему, его зовут.

– А опознать вы его сможете? – спросил Колодников.

– Смогу, чего там такого.

– Паша, Виктор – возьмите бабушку, провезите ее на ту улицу, попытайтесь найти этого Колю.

– Хорошо.

Тут с улицы вернулся Сычев.

– Есть тут следы колес, спасибо нашему мэру. Все он денег не найдет заасфальтировать наши дороги. Судя по следам – «Жигули», классика, хорошо поношенные. Уже, кстати, шипованые.

В это время Астафьев зашел в секретариат, и его развернули к ио. начальника ГОВД.

– Юрий Андреевич, вас тут Попов просил зайти.

Попов выглядел неважно: глаза красные, лицо бледное, майор был неряшливо выбрит. Астафьев уже знал, что произошло с его матерью, и взглянул на все эти недостатки в облике начальника с сочувствием.

– Вызывали, Владимир Александрович?

– Да, вызывал. Юрий Андреевич, доложите, как идет дело по фактам мошенничества Зубаревской?

– Хорошо идет. Выявлено уже двадцать семь эпизодов.

– Сколько?! – Попов был потрясен.

– Двадцать семь.

– Что-то слишком много. Ты принеси мне штук пять, самых важных, я посмотрю, за уши там ничего не притянуто.

Астафьев развел руками.

– Увы, у меня их уже нет.

– Как нет? А где они.

– Так, нет. Вас не было, а дело сложное. В связи с тем, что там примерно пять случаев с предполагаемыми убийствами, их забрала к себе прокуратура.

– Когда?!

– Вчера. Вас не было, а они просто попросили передать им, так что мы решили с Логиновым отдать им всё.

– Всё!

– Да, всё.

– Но почему всё? – не мог понять Попов.

– Потому, что все преступления Софьи Зубаревской носят опасный для общества характер, и объединены в одно дело.

– Кто подписал постановление?

– Кудимов.

– Хорошо, иди.

Сразу после ухода Астафьева Попов начал названивать городскому прокурору.

– Алексей Дмитриевич, добрый день. Попов вас беспокоит.

– Добрый день, Владимир Александрович. Я слыхал, у тебя с матерью проблемы.

– Да, пошла на рынок, поругалась там с продавщицей, отошла от лотка три метра и упала с обширным инсультом. Нашла где правду искать – на базаре. Сейчас в коме, врачи надежды не дают. Ждем с минуты на минуту.

– Сочувствую.

– Спасибо. Слушай, а зачем это ты забрал к себе все дела Зубаревской? Там же много мусора? Все их все равно не докажешь, только время потеряешь.

– Ну, и если половину докажешь, и этого хватит ей на пожизненное. Беспредельщица она, эта цыганка. Все ее художества можно квалифицировать как особо циничные, и опасные для общества.

– Понятно. А кому определили ее дела?

– Малиновской.

"Все! – подумал Попов. – Хрен я эту цыганку больше прикрою. На пару с Юркой они раскрутят ее до самых печёнок".

Попрощавшись с прокурором, Попов набрал на мобильнике эсэмэску: "Надо встретиться".

Вскоре пришел ответ: "Ильмень, в час".

ГЛАВА 20

В час дня Астафьеву позвонил Шварцман.

– Ну, ты мне удружил, Юрий Андреевич! Нашел себе киллера из киллеров!

Астафьев опешил.

– Ты это про что, Саня?

– Да про того парня, которому ты вчера прострелил ногу.

– А, «Квазимодо». И какие там у тебя проблемы?

– Проблемы такие, что он оказался глухонемым. Послали меня его допрашивать, а он мычит, как кентавр не доеный, и все.

"Так вот почему он не убежал после выстрела в воздух. Он и не понял, в чем дело", – догадался Юрий.

– А почему ты этим занимаешься? – спросил он Шварцмана.

– А потому, что ваш дом с недавних пор находится на моем участке.

– Понятно. Кто он, этот "горбун проклятый", еще не выяснил?

– Нет, документов при нем никаких. Пробовал ему писать записки – по глазам вижу, что понимает, но отвечать не хочет.

– Ладно, попробую что-нибудь узнать про это. Кто-то же у нас в городе должен заниматься такими людьми?

В это время Колодников и Демин пытались привести в чувства хозяина дома по улице Достоевского пятьдесят шесть. Получалось это с трудом, тот был в состоянии близкому к коме. Его подруга, толстая дама в трико, с совиным лицом, короткой стрижкой и татуировками на оголенных руках, была хоть и поддатая, но на ногах стояла твердо, и речь вела вполне связанную.

– И что вам всем тут от Кольки надо? – сурово спросила она.

– Он сегодня утром выходил из дома по улице Лермонтова пятьдесят два, а там произошло убийство, – пояснил Колодников.

– Это вы че ему, мокруху шьете!? – лицо дамы грозно нахмурилось, и она еще больше стала похожа на сову.

– Почему обязательно мокруху? – спросил Демин.

– Потому что я знаю вас, мусоров е…х, сама раскрутилась на червонец по вашей милости.

– Это за что же ты так долго у «хозяина» отдыхала? – Спросил Демин.

– За что, за что – за дело. Мужа, козла е…, ножом пырнула. Он потом кровью истек, пидор.

Демин аж засмеялся.

– Ну вот, а говоришь, по вашей милости? Сама мужа запорола, а виноваты мы.

– А что, я ведь права была. Он мне изменял с родной сестрой, с младшей, с Веркой, сучкой. Я их застукала в своей постели, и покарала. Верка, правда, сука, сбежать тогда успела, а то бы я и ее бы тогда замочила. А меня взяли и посадили ни за что.

– Слушай, подруга, не парь нам мозги, – Колодников был суров. – Поднимай своего сожителя, нам его допросить надо.

– Да про что?!

– Про убийство на Лермонтова пятьдесят два! – заорал уже Демин. – Если не разбудишь, то сейчас мы его забираем и увозим с собой.

– А-а! Ну, так бы и сказали. Не надо его никуда уводить. Не убивал он этого деда. Не любила я его, приходил он тут пару раз с Колькой. Противный такой, небритый всегда, бородавка эта еще на носу, – ее аж передернуло от отвращения, – а туда же. Колька только отвернется, он ко мне с обниманием лезет. Уж полгроба из задницы торчит, а он все туда же! С обжимками. Вот Колька вечером пошел к Верке, за водкой…

– Это по Лермонтова сорок? – спросил Демин.

– А хрен его знает, по Лермонтова, или по сорок. Там палисад такой голубенький.

– Ну, дальше что?

– Дальше? А про что я говорила? А-а! Про водку. Только денег у нас не было, он и так рублей триста уже этой кошевке должен. А она, сука старая, водки не дала, отматерила его, да за дверь выставила. Тогда он пошел к этому деду…

– По Лермонтова пятьдесят два? – снова спросил Демин.

– Да не перебивай ты меня! – заорала на участкового подруга. – Не запоминаю я эти цифры долбанные! Я продавщицей только день поработала на рынке, и хозяин меня пинками из-за прилавка выгнал. Я сдачу с ценой путала, цену отдавала покупателю, а себе сдачу оставляла.

– Как тебя зовут? – спросил Колодников.

– Люба.

– А фамилия?

– Цепляева.

Колодников хмыкнул. Фамилию он эту хорошо знал, была такая в Кривове знаменитая воровская династия.

– И что Николай выходил у этого деда?

– Пришел он, трясется весь. Говорит – дед мертвый лежит, в крови весь. Не то грохнул кто, не то сам свалился, об угол треснулся. Потом бутылку достает. Я ему – откуда, нахрен, пузырь то? А он говорит – на столе стоял. Открытая уже была пол-литра, там отпито грамм сто всего было. Ну, помянули мы деда. А с утра мой хрен снова собирается. Сам на ногах уже не стоит. А ему говорю: куда ты, нахрен, собрался, упадешь ведь где-нибудь, замерзнешь!? А он говорит – так у деда еще один пузырь на столе стоял. Не пропадать же ему. Ну и через полчаса он его притащил. Вон, выпил его почти весь один, мне так, плеснул на донышко.

– Когда он первый раз уходил? – спросил Андрей.

– Да, хрен его знает, темно было. Ночь уже. Мы тут третий день гудим, брат его с тюрьмы вернулся, Витька, к нам первым делом завернул. Потом он уехал, а Колька все не успокоится, два дня сверху уже гульбанит.

– Ну, хоть примерно ты знаешь, во сколько твой Колька ушел за водкой? – спросил Колодников. Любка пожала плечами.

– Ночь была, темно. Не вечер уже, это точно, ночь. По телеку уже давно новости прошли.

– Значит, сильно после десяти. Он там ничего не видел, около дома?

– Видел, машину. Она как раз отъезжала от дома. Кольке и интересно стало, кто это к старикам приезжал, вот он и завернул. Еще сказал, что видно тот, кто приезжал, по жбану деду и дал.

– Откуда ты знаешь, что его убили эти, с машины? – не поверил Колодников.

– Да Колька же говорил. Тот еще свеженький был, кровь еще из башки текла.

– А второй раз он, когда за бутылкой пошел? Сколько тогда время было?

– А, это я помню, – она взглянула на старинные ходики с давно не работающей кукушкой. – Да шести еще не было.

– Понятно. Давай, приводи своего кента в чувство, чтобы сегодня больше не пил. Вечерком мы подъедем, снимем показания. Он тебе кто, сожитель?

– Почему сожитель? – обиделась Любка. – Муж.

– Постой, его как фамилия?

– Цепляев.

– А ты кого убила?

– Сашку.

– Цепляева?

– Ну да, старшего его брата.

– И живешь с младшим?

Дама ухмыльнулась, и, затянувшись папиросой, весело продолжила:

– А чё такого? Хрен ровесников не ищет. Там у них еще трое меж ними, между Сашкой да Колькой, да Валька еще, сестра ихняя, младшенькая, сука подколодная, проститутка е… Чё мне, нельзя жить с тем, кто младше?

Колодников засмеялся, и махнул рукой.

– Ладно, живи как хочешь и с кем хочешь.

Они вышли за ограду, закурили.

– Не диранет этот Коля с испугу из города? – спросил Демин.

– Ну, до вечера он хрен на ноги встанет. А там нам надо его непременно допросить.

– Ты думаешь, что это не он старика замочил?

Колодников отрицательно покачал головой.

– Мелковат он для этого. Коля у них младшенький, сидел только по хулиганке. Это старший, Сашка, тот, которого эта сова замочила, вот он за осознанную мокруху пятнашку отмотал.

К вечеру Астафьев сумел найти человека, способного перевести язык глухих на обычный, человеческий разговор.

– Я двадцать лет возглавлял общество инвалидов, подо мной были не только глухонемые, но и инвалиды-колясочники. Какая была мощная организация! У нас и свои цеха были, мы столько самой разной мелочевки делали: и ложки алюминиевые, и кружки, и щетки. А какая была самодеятельность! А спорт! Мы же со своими стрелками-колясочниками весь союз объездили, сколько призов брали! И по стрелковому оружию призы брали, и по дартсу. А сейчас все это развалилось, все позакрывалось, никто ими толком не занимается, – делился своими воспоминаниями, Валентин Александрович Викторов мужчина лет семидесяти, с белоснежной шевелюрой и благородным, как у киношных графов, лицом.

Они приехали в больницу, и тут же увидели выходящего из приемного покоя Шварцмана. У того было расстроенное лицо, и Юрий подумал, что это все из-за немого.

– Сань, не переживай, я тебе переводчика привез. Можешь допрашивать своего немого.

– Поздно, Юрий Андреевич.

– Что такое? Умер?!

– Сбежал наш немой. И с больной ногой дал деру.

Юрий разозлился.

– Сбежал?! Как сбежал?! Что ж ты охрану ему не выписал?

Черный огорченно махнул рукой.

– Да, врачи меня вчера убедили, что он вообще ходить не сможет как минимум месяц. Я спокойно так его и оставил. А сейчас приехал – а он уже в обед деру дал. Никто и не заметил, как он оторвался. Соседи по палате сказал, что он встал, как был в этой больничной пижаме, взял чужие костыли, и ушел. Они и хватились его только потому, что старик, чьи костыли были, хипишь поднял.

– Простите, а как выглядел этот немой? – спросил Викторов.

– Ну, рост выше среднего, – начал вспоминать Шварцман.

– Мощного сложения, – подсказал Юрий.

– Да, ручищи такие, кулаки так с мою голову будут.

– Шея как у быка, и глаза на выкате. Плечи такие странные, – Юрий даже изобразил своего недавнего противника.

Викторов засмеялся.

– Да это же Квазимодо! Он еще так сильно сутулиться?

– Ну да, как будто горб у него, – согласился Черный.

– И сила у него дурная, – дополнил Астафьев. – Он ломом из тридцатки как перышком махал.

Викторов кивнул головой.

– Тогда это точно наш Квазимодо. Кличка у него такая, еще с детства. Он, вообще, ошибка природы. Глухонемые, они обычно по наследству становятся. У нас столько пар было таких. И они глухонемые, и дети их. А у него и мать нормальная, и отец, и брат. Дед один, как говорят, со стороны матери был немым. И вот, через сколько поколений все аукнулось на нем одном.

– Если это так, то этот ваш Квазимодо плотно сел на иглу, – сказал Шварцман. – Медсестра рассказывала, что у него «дорожки» на обоих руках.

Викторов тяжело вздохнул.

– Это значит, брат его младший подсадил, Лешка. Он давно уже наркоманит. Как работу потерял, так и понеслось.

Юрий сразу вспомнил крик одного из нападавших: «Лешка».

– А где они живут, эти братья, вы не знаете? – спросил Юрий.

– Как же не знаю, знаю. Щорса сто, квартира двенадцать.

– А фамилия их как?

– Бултыхаевы, Леша и Коля. Отец у них умер года два назад, а мать жива. Хорошая женщина, такая, из ответственных, всегда у нас активисткой была. Она бухгалтером всю жизнь проработала. Жили довольно зажиточно, неплохо жили.

Они поехали по указанному Викторовым адресу.

Дверь им приоткрыла женщина лет пятидесяти, с усталым лицом.

– Что надо? – не очень приветливо спросила она.

– Сыновей ваших, Алексея и… – Юрий замялся.

– И Николая, – подсказал сзади Викторов. Женщина, до этого не проявлявшая положительных эмоций, вдруг просто засветилась от радости.

– Валентин Александрович, как давно я вас не видела!

– Добрый день, Мария Антоновна.

– Проходите-проходите, – Мария Антоновна, уже не расспрашивая ни о чем, откинула цепочку.

Квартира смотрелась чистенькой, но, по нынешним временам, бедненькой. Старенький телевизор, уже сильно истрепанный ковер на стене, простенькая стенка семидесятых годов с обилием однотипных книг, собраний сочинений.

– Как вы поживаете, Валентин Александрович? Как ваша жена? – спросила хозяйка дома.

– Да, как может проживать современный пенсионер? От пенсии до пенсии. Так с ней и выживаем.

– Да, а ведь как хорошо мы при вас то жили! И Колька был пристроен, работал ведь, молотобойцем, и Лешка делом занимался, токарил. А сейчас вот – три дня детей дома нет, и не знаю даже где они.

– А Лешка, я слыхал, наркоманить начал? – спросил Викторов.

Хозяйка огорченно махнула рукой.

– И он, и Колька. Они как дома, так я и не ухожу никуда. Боюсь, что упрут последнее. Хрусталь вон все, уже кончили, – она махнула рукой в сторону серванта. – Ковер еле отстояла. Материться научилась, и, знаете что интересно, пока не материлась – они меня не воспринимали. Как начала – так все, зауважали, слушаться чуть-чуть стали.

– А где они могут быть сейчас? – спросил Юрий.

– Может в Цыганском поселке. Друг у них там, Дегтярь такой. Старый уже мужик, седой такой. Он, мне кажется, и подсадил их на иглу. Они, сначала, как вот так пропадали, не ночевали дома, я все больницы обзванивала, в морг могла среди ночи позвонить. А сейчас нет! И не волнуюсь даже. Нет их, и как-то хорошо даже, спокойно…

В это время в дверь позвонили. Хозяйка пошла открывать, а Юрий на цыпочках за ней.

– Кто? – спросила строго хозяйка.

– Это я, Костик, – донеслось из-за двери. – Теть Маш, меня Алешка послал, Кольке одежда нужна. Ну, там штаны, куртку, свитер.

Хозяйка дома рассердилась.

– Это еще зачем?! Откуда я ему что возьму? Сам ведь он все свои шмотки цыганам снес. Его что, раздели?

В это время посланец братьев рассмотрел за спиной хозяйки лицо Астафьева. Этого было достаточно, что бы Костик принял верхний старт. Юрий так же узнал этого хлопца. Именно он так отчаянно крикнул этим, своим юношеским дискантом «Леха» прошлым вечером.

– Стой! – крикнул Юрий, и рванулся вслед за гостем. Но, сначала этому помешала Марья Антоновна, а потом оказалась, что пацан бегал гораздо шустрей тридцатилетнего майора, так что через пятнадцать минут запыхавшийся и злой Астафьев вернулся к дому. У подъезда его ждал Шварцман.

– Не догнал? – спросил он.

– Нет, шустрый больно.

– Что-то мне его фейс больно знаком. Не проходил ли он у нас раньше по малолеткам?

– Ладно, ты проверь, а еще про этого Дегтяря надо узнать.

– Это к «анонистам» надо. Они должны таких кадров знать.

– Тоже верно. Давай по домам, что ли? Где там дед то?

– Да он чай там сел пить, ему не до нас.

– Ну, тогда пошли.