Текст книги "Черный риэлтер"

Автор книги: Евгений Сартинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 22 страниц)

ГЛАВА 56

Этим же утром на работу в психдиспансер вышел Иван Тимофеевич Зильберман. Он шел по коридору учреждения, где проработал всю свою жизнь. Старый доктор двигался по коридору не торопясь, с чувством собственного достоинства: высокий, с непокрытой головой, с благожелательной улыбкой на некрасивом, но удивительно обаятельном лице. По отдельности все части его лица были несуразны. Слишком большие уши с огромными мочками, с длинным же, висячим носом, с продолговатым лицом, с огромным лбом, увеличенным за счет лысины. Но собранные все вместе, они создавало какую-то гармонию, делающую старого доктора удивительно обаятельным. Несмотря на большую лысину, Иван Тимофеевич никогда не носит зимой шапок, и только в самые свирепые морозы одевал небольшую, тряпичную кепку.

С ним все здоровались, и он отвечал не только улыбкой, но и называл каждого по имени отчеству.

– Спасибо, Виктор Николаевич. Доброе утро, Валентина Михайловна. Как поживаете, Светлана Алексеевна?

Зильберман прошел в свой кабинет, и тут же к нему проскользнула сначала старшая медсестра, а потом, по очереди, начали захаживать все врачи психдиспансера. Так что, к приезду из Железногорска Самсонова Зильберман уже знал о визите следователя прокуратуры в диспансер, и кем особенно из его больных интересовались работники правопорядка. Большего никто из них не знал.

Получилось так, что в момент приезда Самсонова Иван Тимофеевич как раз зашел с историей болезни в руках в регистратуру.

– Возьмите вот это, и скажите, где история болезни Ковалевской? Она лежала у меня на столе, – спросил он.

– Ее забрал себе Леонид Юрьевич.

– Давно?

– Да, с неделю назад. Как раз, после того как эти, с прокуратуры приходили.

Зильберман не испугался, не возмутился, а просто озадачился.

– Ага, ну, тогда ясно. Хорошо, Леонид Юрьевич не навредит.

В это время в дверях диспансера показался сам Самсонов.

– О, Иван Тимофеевич! Вышли на работу? Как здоровье? – спросил главврач, пожимая руку.

– Вашими молитвами, Леонид Юрьевич. Подлечили на четыре с плюсом. Готов тянуть шлею дальше.

– Хорошо, а то у нас трое на больничных, Сочнина в отпуске. Работать просто некому.

– Я вечером подойду? – спросил Зильберман.

– Хорошо. После пяти приходи, поговорим.

Полшестого от Самсонова с документами ушла старшая медсестра, и вскоре в кабинет постучал Зильберман.

– Входите, Иван Тимофеевич.

Самсонов просматривал какие-то бумаги, потом отложил их в сторону.

– Когда защита, Леня? – спросил Зильберман, усаживаясь на свое любимое место, на диван, и доставая сигареты.

– Через неделю. Только, боюсь, не дадут мне ее защитить.

– Это почему? Диссертация у тебя не просто крепкая, местами она просто революционная. За такими методиками будущее.

– За это я как раз не волнуюсь. Я совсем о другом говорю. Ты вот что у нас на старости лет творить начал, Иван Тимофеевич? Моча, что ли, в голову ударила?

– Ты про Ковалевскую? – спросил Зильберман.

– Я про ее квартиру. Прокуратуре все известно, Иван. Это чистый срок, ты не подумал об этом?

Зильберман закурил, выпустил дым круто вверх.

– Мне просто надоело иметь с каждой квартиры всего тридцать процентов, – пояснил он. – Жить мне осталось мало, а мне хотелось оставить внучке хорошую память о своем старом, любимом дедушке.

– Я так и думал. Как говорят урки – жадность фраера сгубила. Тогда объясни мне еще, что за два странных суицида были у нас в прошлом месяце? Я проверил: каждый раз к ним с проверкой ездил ты и Ковальчук.

– Да, ничего особенно. Суицид подтверждал диагноз. Так что, я думаю, и с Ковалевской все будет нормально. Верни, кстати, мне её дело.

– Нет. Отныне я буду лечить ее сам. Кстати, я изменил ей диагноз.

– На какой?

Самсонов подал Зильберману историю болезни, и тот, быстро найдя нужный текст, изменился в лице.

– Ты это серьезно?

– Да. Это вполне укладывается в рамки моей диссертации.

– Но тогда мне точно светит срок. Если она возвращается к нормальной жизни, то придется вернуть ей квартиру. Леня, ты не забывай, что с каждой квартиры я имел тридцать процентов, но ты то тоже получал свои десять. Посадят меня – тебе тоже будет светить не кафедра, а нары.

– Ну, доказать тебе это будет сложно. Кроме того, Тимофеевич, – Самсонов встал, остановился перед сидящим Зильберманом. – Ты вот говорил, что хочешь оставить внучке квартиру на память о себе. А ты не думал, что ты оставишь о себе другую память? Зельц давно умер, а дочь его жива. И все да сих пор спрашивают: "Это не дочь того самого Зельца?" Боюсь, что и у твоей внучки будут такие же проблемы. Надо, Иван Тимофеевич, уйти красиво. Надо.

Он пристально глянул на старого доктора, но тот неожиданно рассмеялся.

– Удивляешь ты меня, Лёня. Ты что меня, загипнотизировать хочешь? Ты, наверное, забыл, что это я тебя обучал гипнозу?

Самсонов на это отреагировал спокойно.

– Да нет, помню. И я тебя не гипнотизирую, я обращаюсь к твоему разуму.

Самсонов встал, взял в руки историю болезни Ковалевской, потом достал из сейфа еще одно дело.

– Я сегодня дежурю. У тебя срок до утра, – сообщил Самсонов. – Завтра к тебе приедут из прокуратуры. Тогда уже изменить невозможно будет ничего.

Они разошлись в разные стороны: Самсонов поднялся на второй этаж, Зильберман ушел к себе в кабинет. Он долго сидел в кресле, курил. Потом усмехнулся, и включил стоящий на столе старенький компьютер. Длинные, изломанные артрозом пальцы доктора медленно набирали на клавиатуре короткий текст.

"Я только один виноват в аферах с продажами квартир. Все это делалось с моего веданья, и по моим указаниям".

Зильберман отпечатал текст на принтере. Потом, старательно высунув язык, расписался. Роспись ему не понравилась, он порвал и выкинул листок в урну. Затем он еще раз отпечатал набранный текст, и снова расписался. Теперь роспись его устроила. Тогда он позвонил наверх, дежурной медсестре, спросил ее: – Оля, где там у вас Ковальчук?

– Отдыхает.

– Пусть, как время будет, зайдет ко мне в кабинет.

Это указание Зильбермана не удивило медсестру. Она знала, что санитара и доктора связывает одна, но пламенная страсть – рыбалка.

А доктор уже звонил домой. Трубку взяла как раз внучка.

– Деда, деда звонит! – пронзительно закричала она. Зильберман невольно заулыбался. Это четырехлетнее чудо с косичками было его последней радостью в жизни.

– Машенька, как у тебя дела?

– Хорошо, мы только пришли с бабушкой с прогулки, мы на санках катались.

– Это здорово. Маша, позови бабушку.

Когда трубку взяла жена, он сообщил ей: – Сонечка, я сегодня, наверно, ночевать не приду. Хочу подежурить. Надо подменить Самсонова, у него же скоро защита.

– Господи, Иван, ты же снова загоняешь себя на больничную койку! Что у них, дежурить некому?

– Не надо, Сонечка, не ругайся. Все будет хорошо. Целую тебя нежно.

Через десять минут после этого разговора в кабинет Зильбермана прошел рослый, под два метра, очень полный мужчина лет сорока. Его полнота казалась нездоровой, лицо широким, с полными щеками. Некоторую свирепость этому лицу придавали густые усы щеточкой.

– Можно, Иван Тимофеевич? – спросил он, приоткрыв дверь.

– А, заходи Миша, заходи.

Они пробеседовали больше часа, потом санитар ушел. Лицо его было озабоченным, а под глазом дергалась какая-то жилка.

Самсонов, сидя в гипнотарии, изучал историю болезни заинтересовавшего его больного. Собственно это дело ему подсунула сегодня Влада Зарецкая. Чем больше Самсонов изучал документы, тем больше он убеждался в правильности выводов Влады.

"Да, детство у него было классическим: нестерпимо требовательная мать, что избивала его каждый день, энурез, а значит, насмешки со стороны других детей. Сплошные неудачи в любовных поисках. Так вот психология маньяков и формируются", – думал Самсонов.

Дверь за его спиной, тихо скрипнув, открылась, но он услышал это звук, и, не оборачиваясь, громко сказал: – Стой Дымчук!

Вошедший замер. Тогда Самсонов развернулся, и глянул на вошедшего. Это был мужчина в больничной пижаме, среднего роста, непонятных лет, с каким-то расплывчатым, неприметным лицом. В руках его была тонкая бельевая веревка, намотанная на обе ладони.

– Так вот ты какой, Виктор Дымчук? Значит, это тебя громко именуют Торским душителем? – спросил Самсонов, пристально глядя в лицо убийце.

В глазах незваного гостя мелькнуло что-то паническое.

– Я, я ничего…

– Да, ладно, не стесняйся, – оборвал его доктор. – Я все понял. Тебя положили сюда два месяца назад с обычным психозом. Тут Иван Тимофеевич обнаруживает, что дело гораздо серьезней, применил, наверняка гипноз. И ты в таком состоянии рассказал ему про себя то, что так долго скрывал от всех. Ведь так?

Дымчук с трудом, но кивнул головой.

– Сколько человек ты задушил в Торске? – небрежно поинтересовался Самсонов.

– Ш-шесть.

– А здесь?

– Двоих.

– И тебе разрешил их задушить Иван Тимофеевич, не правда ли?

Тот снова кивнул головой.

– Понятно. А теперь он разрешил тебе задушить меня, правда?

Дымчук снова кивнул. А Самсонов продолжал говорить, пристально глядя в глаза Дымчука: – Но Иван Тимофеевич не сказал тебе главного, Витя. Самый большой кайф ты получишь тогда, когда сам наденешь на себя веревку. В этот момент ты достигнешь самого большого, просто грандиозного кайфа.

– Я думал об этом, – с трудом выдавил Дымчук. – Я уже пробовал, руками.

– Тебе понравилось?

– Да.

– Так иди и закончи этот кайф до конца. Я тебе разрешаю. Иди в туалет, там сейчас никого нет, а веревку можно накинуть на решетку. Ты выйдешь из кабинета, и забудешь про все, про что мы тут говорили. Но, ты сделаешь это. Иди.

Дымчук развернулся, и все так же находясь в трансе, вышел из кабинета. Тут же в кабинет ворвался Ковальчук. В руках он держал лист бумаги. Увидев спокойно сидящего в кабинете главврача, он замер на месте. Самсонов этому не удивился.

– А, это ты, Миша. Дай сюда бумагу, и иди, помоги Дымчуку. Он решил нас покинуть.

Через час Ковальчук спустился вниз, зашел, без стука, в кабинет Зильбермана. Тот, увидев входящего, оживился, но потом понял, что санитар в странном состоянии. Тот молча протянул доктору бумагу, развернулся, и, так и не сказав ни слова, вышел из его кабинета. Зильберман развернул бумагу. Это была составленная им предсмертная записка. Только подпись Самсонова была зачеркнута, и рукой главврача было приписано: "Не занимайся ерундой, Тимофеевич. Подумай о внучке".

Зильберман тяжело вздохнул, лицо его посерело, он положил руку на сердце. Затем он сжег бумагу в пепельнице. Потом снова отпечатал тот же текст, но поставил под ним свою подпись. Доктор открыл стол, достал пластину таблеток, и, методично накрошив их в ладонь, столь же методично проглотил, запивая водой. Потом он сел в кресло, и стал ждать неизбежного.

Смерть сразу двоих людей в одну ночь просто потрясла психодиспансер. Но, если о каком-то психе по фамилии Дымчук никто и не вспомнил добрым словом, то о смерти Зильбермана горевал весь диспансер. Самсонов, первый обнаруживший тело врача, припрятал его предсмертную записку, а так же сунул в карман опорожненную пластину из под таблеток. Все тут же решили, что старого доктора доконало больное сердце. Потом Самсонов созванивался с моргом, просил, чтобы не вскрывать старого доктора. Ему, как всегда, пошли навстречу. Потом санитары ездили за гробом, мыли и одевали старого доктора, отвезли его домой. Со всеми этими хлопотами санитар Ковальчкук пошел домой уже в одиннадцать часов. В коридоре он столкнулся с Самсоновым.

– Домой? – спросил тот.

– Да, – ответил санитар, и начал морщить лоб, словно пытаясь вспомнить что-то хорошо забытое. Но закончить этот процесс главврач ему не позволил.

– Иди, Миша, да на рыбалочку сгоняй, развейся.

Говоря это, главврач пристально смотрел в глаза санитару.

– Спасибо, Леонид Юрьевич.

В дверях Ковальчук столкнулся с тремя парнями в коротких, дутых куртках. Один из них сразу подошел к окошечку регистратуры.

– Как нам найти вашего главврача?

Через минуту они постучали в кабинет Самсонова.

– Мы из Торска, уголовный розыск, – самый старший из троицы достал красные корочки. – Нам нужен больной по фамилии Дымчук. Виктор Дымчук.

– А что, к нему есть какие-то претензии? – спросил Самсонов.

– Да, он подозревается в совершении нескольких убийств.

– Увы, сегодня ночью ваш Дымчук повесился.

Лица торских оперов стали такими, словно покойный душитель был их лучшим другом.

– Такой облом! – пробормотал самый молодой. Самсонов усмехнулся.

– Ну, если вам это интересно, то я могу предоставить вам историю его болезни. Я сегодня всю ночь изучал ее, и смогу подтвердить ваши выводы. Это и в самом деле был Торский душитель.

Ковальчук всегда ходил домой пешком, и на этом пути были три больших, центральных улицы. Он шел как обычно, в обычным темпе, но мыслями он был уже на рыбалке. Михаил видел уже любимое Сазанье озеро, поплавок на водной глади. Так он миновал одну улицу, затем вторую. Третью он начал переходить странно, не поперек, а по длинной диагонали. Из транса его вывел визг тормозов за спиной, но обернуться Ковальчук уже не успел. Несшийся на непозволительной скорости внедорожник снес его могучее тело как надувную подушку. Удар головой о лобовое стекло «Ланд Крузера» оказался для санитара смертельным.

ГЛАВА 57

Весть об аресте Жоры Могильщика обрадовало всех. Уже на следующий день Ольга Малиновская с торжеством сообщила об этом самой цыганке. Как ни странно, но Софью это даже обрадовало, она улыбнулась.

– Это хорошо, с Жорой я согласна идти по любой статье.

– Чего это так? – не поняла Ольга.

– Хороший он мужик, надежный. Тебе этого не понять, у тебя же не мужик, а мент поганый.

При этом она так нехорошо ухмыльнулась, что Ольга опять заподозрила Астафьева в том, что у него с этой цыганкой в тот раз в кабинете что-то было.

В этот день Зубаревскую свели на очной ставке с Якуниной. Нина Тимофеевна с пеной у рта рассказывала о том, сколько, как и когда она получала денег от этой страшной женщины.

– Я ни в чем не виновата. Если бы не она, я бы никогда не пошла на такое страшное преступление – лишать детей будущего! – убежденно закончила она.

– Что вы скажите на все это, Софья Романовна? – спросила Ольга.

Сонька зевнула, и спокойно ответила: – Врет она все. Она и до меня брала взятки, например от Жевновой. Или от Александрова. Да и Витек Каховский ей взятки совал, и немало. Это я точно знаю. Кроме того, она же не все рассказала. Что, дополнить твой список, Ниночка?

У Якуниной от страха снова запотели очки.

В два часа дня Ольга созвонилась с Астафьевым и договорилась встретиться с ним на обеде в «Руси».

– Что-то случилось? – спросил Астафьев, только глянув на задумчивое лицо Ольги.

– Садись, поешь. Я тебе заказала то же, что и себе.

– Так что же случилось? – спросил Юрий, покончив с первым блюдом.

– Не нравиться мне как себя ведет эта цыганка. В прошлый раз она бесилась как тигрица в клетке, а сейчас – это как будто только ее тень. На допросах сидит, зевает, все отрицает, или валит на своего этого сожителя, монстра. Мне что-то кажется, что она всех уже купила. Если ее снова выпустят в суде, то я не знаю что делать. Я тогда расстреляю эту сволочь прямо в зале суда.

Юрий чуть не поперхнулся котлетой.

– Ну-ну! Ты эти мысли выбрось из головы! Что это еще за самосуд!? Все будет хорошо. В этот раз она влетела по-крупному. Хочешь, я с тобой посижу на допросах?

– А ты найдешь время? – не поверила Ольга.

– Ну, с часок я выкрою.

В это время у него зазвонил мобильник.

– Да, Влада, – ответил Юрий, и у Ольги тут же высоко поднялись брови. – В «Руси», обедаем с Ольгой. Ну, с полчаса еще будем. Хорошо, приезжай.

– Чего ей надо? – нахмурилась Ольга.

– Не знаю, что-то срочное.

Влада поспела как раз к десерту.

– Фу, как я спешила!

Зарецкая бросила на стул рядом с ними свою короткую, голубую норковую шубку, попросила подошедшую официантку: – Минералки, большой стакан, и шоколадку.

Пока ждали заказ, Влада рассказала обо всех событиях, произошедших у них в психдиспансере этой ночью и утром.

– Жуть! – сказала Малиновская, и передернулась всем телом. – У меня даже мурашки по коже побежали. И так ваш диспансер не самое приятное место, а тут еще эти трупы!

Обилие трупов на Астафьева впечатления не произвело. Удивило совсем другое.

– Да, круто это все. Практически из жизни ушли все, кого мы могли привлечь к ответственности. Доктор, санитар, душитель этот. Я не понял только одного – как этот ваш санитар мог попасть под колеса машины? Доктор отравился, Дымчук этот ваш повесился, но он то чего? По своей воле шагнул под колеса?

Зарецкая отрицательно замотала головой.

– Это невозможно. Нельзя человека заставить броситься под колеса машины. Это может быть случайностью, но после всего, что я узнала о нашем милейшем докторе, я не удивлюсь ничему. Кстати, – Влада полезла в карман шубки и достала склеенный скотчем листок бумаги, – это я достала из корзины для мусора в кабинете Зильбермана.

Астафьев прочитал текст, и удивился.

– Тут что – подпись Самсонова?

– Да, но она подделана и очень грубо.

– А кто ведет следствие от прокуратуры?

– Молодой такой парень, с татарской фамилией.

– Касимов?

– Ну да.

– Маратик, – Юрий безнадежно махнул рукой. – Этот закроет все. Вот если бы он ее нашел, тогда бы, может, он и задумался.

– Ну, давай я ее обратно брошу, – предложила Влада.

Ольга и Юрий дружно засмеялись.

– А обыск в кабинете доктора производили? – спросила Ольга.

– Да, сразу после того, как я ее изъяла.

– Ну, тогда поздно.

Юрий нашел ещё кое-какие аргументы для доктора.

– Влада, учти, сейчас на ней уже и твои отпечатки пальцев. Так что ты тоже войдешь в число подозреваемых, – пояснил Юрий.

Зарецкая несколько нервно рассмеялась.

– Тогда не надо. К тому же, Самсонов уговорил наших патологоанатомов не вскрывать доктора. Они подмахнули диагноз инфаркт, а то, что там еще пустая пластина из-под «Страфонтина» в урне была, про это никто не знает кроме меня и Самсонова.

– А при чем тут "Строфантин"? – не поняла Ольга. Влада посмотрела на нее снисходительно, как шаман на непосвященного.

– А то, что десять таблеток, принятых одновременно вызовут сердечный приступ, а не купируют его. Тимофеевич в этот день только вышел на работу, не мог он за день сожрать столько «Строфантина». Если лопаешь такое лекарство, то тут же надо вызывать скорую. Вот, жук, выкрутился, а!

– Ты это про Зильбермана или Самсонова? – не понял Юрий.

– Ну да, по Лёню!

– Что ты его так невзлюбила? – удивилась Ольга. – Такой обаятельный мужик.

Влада искоса посмотрела на нее.

– Потому и невзлюбила. Говорят же: от любви до ненависти один шаг. И этот шаг я уже сделала. Кстати, у него завтра большой день. Защита!

– Ты поедешь туда?

– Конечно! Такое событие! Там весь бомонд психиатрии будет, из Москвы, из Самары Носачева ждут. Икру килограммами закупают. Мне интересно только одно – что Самсоныч будет делать с Ириной Ковалевской? Он же ее готовит на выписку. А куда ее выписывать? К бомжам? В подвал?

На этой ей никто не ответил. Ольга взглянула на часы, и поднялась.

– Пора. Надо попробовать допросить Могильщика, пока он не очухался после ареста.

Странно, но допрос Могильщика чем-то походил на допрос цыганки. Жора был спокоен, равнодушен, и соглашался почти со всем.

– Софья Романовна Зубаревская в своих показаниях указывает на то, что именно вы, были организатором вашего преступного тандема. Более того, по ее показаниям вы были в вашей шайке главным, и она только подчинялась вашим указаниям, – как автомат, мерно и без сбоев зачитала ему основные претензии Ольга.

– Да? Это Софочка так сказал? – со странной улыбкой спросил Могильщик.

– Именно так.

– Ну, значит, так оно все и есть.

– То есть, вы соглашаетесь с тем, что вы были в этот криминальном сообществе главным, а не простым телохранителем Зубаревской?

– Именно так.

Ольга откинулась на спинку стула, и пристально посмотрела в глаза Могильщика. За время допроса она сделала это первый раз. До этого она либо смотрела куда-то в сторону, либо в бородавку на лбу допрашиваемого.

– Георгий Иванович, а вам не обидно брать на себя все? Вы знаете, сколько вам за все это светит? – спросила она.

На губах допрашиваемого снова появилась улыбка.

– Как вас зовут? – спросил он.

– А вы уже забыли? Ольга Леонидовна.

– Оленька. Хорошее имя. Оленька, мне уже столько светит, что годом больше, годом меньше – все фигня. Вот так, Оленька.

Он с какой-то странной интонацией протянул это «Оленька», что Малиновская вспыхнула как факел своими розовыми щеками.

– Я вам не Оленька, для вас я Ольга Леонидовна! Следователь прокуратуры по особо важным делам.

– Хорошо, Оленька.

Она хотела что-то сказать, но поняла, что только льет воду на мельницу Могильщика. Она все больше злилась, а тот был издевательски спокоен и даже снисходителен.

– Вы понимаете, что ваше положение очень серьезно? – настаивала она. – Вам ставиться в вину смерть шести человек по улице Котовского, и трех по улице Лермонтова двенадцать. Это не считая того деда на Лермонтова, и четверых, погибших от метилового спирта.

– Ну, это не совсем так. По первому адресу там только четверо моих. Пацанов они замочили до меня. Да и вообще, это все была чистая самозащита.

– Так вы признаетесь в убийстве этих четырех человек? – не поверила своим ушам Ольга.

– Да признаюсь. Но я только защищался. Им была нужна моя башка, а я хотел ее сохранить.

В это время Попову принесли запрошенную им справку из БТИ о владельце квартиры на улице Строительной, дом шесть, квартира сорок. Прочитав ее, он чертыхнулся. Тут же он набрал номер телефона судьи Куликовой.

– Ольга, здравствуй. Я могу тебя разочаровать.

– Что, хочешь сказать, что квартира подписана на тебя? – Съехидничала судья.

– Нет, но и не на тебя тоже.

– Что, неужели она достанется этому дураку Копчику?! Или корейцу?

– Ни тому, ни другому. Она по-прежнему числиться за Николаем Паршиным. Сонька не успела переоформить её на себя. А это значит, что вчерашнее чудо в вонючих носках – законный преемник и владелец квартиры. Все документы, что эта сучка сунула нам – чистой воды подделка.

Куликова сматерилась, и такие слова из уст судьи Попов слышал в первый раз.

– Хрен с ней, делай с этой квартирой что хочешь, а я умываю руки, – сказала служительница Фемиды.

Попов положил трубку и задумался над тем, что ему делать дальше. Идея фикс подарить дочери на свадьбу квартиру сидела в его сознании вбитым по самую шляпку гвоздем. Но он знал, что корец из Хабаровска уже подал в дежурную часть заявление о факте мошенничества. Устранить же Петю Паршина сейчас можно было только криминальным путем. Но для этого надо было выходить на каких-то бандитов, а это было чревато дальнейшей насадкой на жуткий «крючок» компромата.

Все разрешилось само собой. Раздался телефонный звонок, и Попов, только услышав в трубке этот голос, вскочил с места. Звонил главврач первой медсанчасти Пухов.

– Владимир Александрович? Это Пухов. С прискорбием сообщаю, что ваша мать только что умерла. Мы ничего не смогли поделать.

– Хорошо. Спасибо вам.

Он положил трубку, сел за стол, обхватил лысую голову руками, и начал думать, как заказанный на послезавтра свадебный банкет превратить в траурную тризну.