Текст книги "Гороскопы всегда врут [СИ]"

Автор книги: Евгений Сартинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 21 страниц)

ГЛАВА 55

К своему новому дому Нечай подъехал уже в двенадцатом часу ночи, задержался с выполнением просьбы Спирина.

– Может оставить тебе пару парней, чтобы подежурили? – спросил его Фугас.

– Не надо, – буркнул он, вылезая из машины. – Сам справлюсь, если что.

В своё время Нечай сам занимался безопасностью своего дома, и считал её совершенной. Он долго ласкал во дворе двух повизгивающих от счастья овчарок. Собак Геннадий любил искренне и гораздо больше, чем людей. Открыв дверь, Нечай первым делом отключил самодельную сигнализацию. Если бы эту дверь открыл кто другой, спустя тридцать секунд над домом бы заголосила истошным воплем армейская сирена. Сняв пальто, Нечай долго ходил по зданию, придирчиво разглядывая обстановку. Он еще не успел привыкнуть к своему дому, обжить его. Мебель пахла деревом и лаком, светлая кожа панелей тоже благоухала особым запахом. В вопросах интерьера Кривошеев посоветовал ему обратиться к двум своим друзьям, выпускникам архитектурного института. Заплатил Геннадий им очень прилично, но работа стоила того. Даже слабо разбирающийся в этих делах покойный Рыдя и тот, увидев готовую обстановку дома, в восторге покрутил головой и пробасил в своем обычном стиле: – Да, такую камеру я не видел даже в Ростовском централе.

На первом этаже было всего четыре помещения: скромных размеров прихожая, большая ванная и очень небольшая кухня. Готовить Нечай не любил и не хотел, всегда предпочитая перекусить всухомятку, чем приготовить себе яичницу. Ну, а всю остальную площадь занимал обширный холл. Громадным он казался и из-за высокого, в шесть метров, потолка. Здесь уж дизайнеры «оторвались» на всю катушку, попытавшись совместить вкусы хозяина со своим понятием о современном интерьере. В первую очередь Нечай заказал камин. Архитекторы его соорудили, но не в средневеково-мрачном стиле, а выложив голубой плиткой, с большими часами из Гжели. Стол был странной каплевидной формы с синтетическим покрытием жемчужно-белого цвета. Вокруг него разместились четыре модных кресла, крутящиеся вокруг своей оси, и очень длинный изогнутый диван. Стены в зале снизу были отделаны кожаными панелями такого же цвета, что диван и кресла, а поверх панелей шли голубые итальянские обои. Освещала все это великолепие чудовищных размеров эксклюзивная люстра, оправдывающая свое название: "Северное сияние". Растянувшись метра на четыре в длину и на полтора в ширину, она ниспадала каскадами хрустальных сосулек разной высоты, от десяти сантиметров до двух метров. Каждая из подвесок крепилась особым шарниром, и в восходящих потоках теплого воздуха люстра непрерывно позванивала тонким хрустальным звоном и переливалась, подсвеченная изнутри всеми цветами радуги.

Вся необходимая для жизни мебель: шкафы для одежды, книжные полки, бар с напитками, телевизор – все маскировалось такими же самыми панелями из светлой кожи, только разного размера. Первое время Геннадий ещё немного путался. Подойдет к стене, нажмет на одну сторону кожаного квадрата, а развернувшаяся полка предоставит ему вместо бара отделение для деловых бумаг или полку с хрустальной посудой. Зато такого интерьера не было ни у одного из местных толстосумов.

Второй этаж выглядел поскромней, и потолки пониже на целый метр, и мебель с отделкой более стандартны. Там разместилась большая спальня с кроватью голливудских стандартов, огромная комната не то для банкетов, не то для заседаний, с длинным столом и двумя десятками стульев. Была еще одна ванная с туалетом. А вот лестница между этажами была просто чудо как хороша! Она словно парила в воздухе без массивного основания, все держалось на двух витых прутках сверхпрочного, нержавеющего сплава. Каждая ступенька из мореного дуба имела свою форму, и, поднимаясь вверх, лестница заворачивала в сторону, так что получалась изящная полуспираль. Перила так же изготовили из мореного дуба, а вот решетка под ними была сплетена из полированного до зеркального блеска хромоникеля, да таким чудным узором, что Нечай, увидев ее, не глядя подмахнул предоставленный счет, заставивший его главбуха Шишкина только ахнуть и схватиться за голову.

Посидев на диване в холле, Нечай почувствовал некое удовлетворение. Здесь, в этом доме, он зримо почувствовал, чего добился за эти годы. Глянув на камин, Геннадий подумал: "Надо бы придумать какой-нибудь повод, чтобы растопить его. Может на Новый год? Хотя, хочется пораньше. А если организовать новоселье? Пригласить кого почище, не Фугаса и Бизона, а всех членов "банной гильдии", Спирина. Боюсь только, он не пойдет".

Тут он ухмыльнулся.

"Хотя – куда он денется? Прикажу, и придет. Это он у меня сейчас в руках, а не наоборот. Вот на эту субботу и пригласить. Хотя нет, Фугас говорил, что Спирин перенес свадьбу на эти дни, торопится мэр. Надеюсь, пригласит, а не пригласит, так я сам приду. Пусть привыкает, что я в городе хозяин, а не он".

Ещё раз, с удовлетворением оглядевшись вокруг, Нечай поднялся с дивана и, подойдя к лестнице, не удержался и понюхал кожаные панели. Ему почему-то особенно нравился этот специфический запах кожи. Он на пять минут влез под душ. Облачившись в мягкую пижаму, Нечай упал на податливую громаду постели и долго лежал, наслаждаясь покоем и одиночеством. Когда стало чуть прохладней, он накинул сверху тонкую простыню и подумал сквозь сон, что, пожалуй, слишком привык к комфорту. Еще мелькнула беспокойная мысль о странной смерти Рыди, но сон окончательно овладел его мозгом, отправив тревогу куда-то в подсознание.

ГЛАВА 56

Подходя в тот вечер к дому Нечая, Ремизов думал, что ему делать с этой женщиной, Таисией. Натура начинала брать своё, и Тая потихоньку теребила Алексея, чтобы он съездил к мифической жене за документами и пригнал якобы существующую машину. А сегодня она вообще заявила, что как только пойдет работать в день, то они с Алексеем сразу же закатятся в ресторан, соскучилась она по празднику для души и тела.

И Таисию в последнее время тоже начал тревожить странный постоялец. Ее удивляло, что он не выходит днем на улицу, часами смотрит телевизор и спит в светлое время суток. Ремизов пробовал читать, но любовные романы и крутые боевики, заполонившие книжные полки Таисии, его только раздражали своей надуманностью. Единственное, что он охотно поглощал, так это периодику: «Комсомолку» и местную газету. В ней он выискивал знакомые имена и фамилии. Так он узнал, что у командира его части умерла жена, встретил он знакомую фамилию в разделе криминальной хроники. Там говорилось, что в своей квартире найдена задушенной гражданка Э. Назарова. В квартире остались следы ограбления, пропали ювелирные украшения на крупную сумму и дорогая аппаратура.

"Да, все-таки вышло это золотишко Эльзе боком", – почти без злорадства подумал Алексей.

Гораздо больше неприятностей доставила ему другая рубрика в следующем номере той же газеты. Таисия первая прочитала тот номер и, бросив небрежно на журнальный столик, пошла на кухню, готовить обед. Ремизова, как только он взял газету в руки, сразу бросило в жар. На последней странице он увидел большую свою фотографию и броское объявление сверху: "Разыскивается преступник". Алексей невольно посмотрел в сторону кухни, неужели она его узнала и теперь скрывает? А может – не узнала? Но как можно не узнать?

Ремизов ушел в ванну, заперся и, подойдя к зеркалу, начал сравнивать свое нынешнее лицо с той фотографией. Кажется, он понял, в чем тут дело. Круглолицый добродушный юноша с широкой улыбкой в пол-лица с той давней фотографии куда-то исчез. Из зеркала на него смотрел коротко стриженный мужчина неопределенного возраста с залысинами по краям лба, седыми висками, впалыми щеками и поперечными морщинами около рта. Даже глаза выглядели по-другому, что-то в них изменилось. Не зря говорят глаза зеркало души, а его душу эти полтора года испепелили дотла.

– Сколько тебе лет, Ремизов? – тихо спросил он свое отражение и, не получив ответа, плеснул на зеркало водой, словно пытаясь смыть прошедшее.

Все обыденные размышления Ремизова кончились, едва он увидел свет, пробивающийся сквозь шторы нечаевского особняка. У Алексея даже сердце забилось сильней.

– Наконец-то! – вырвалось у него. Что он будет делать дальше Ремизов и сам не знал, проклятые собаки даже близко не подпускали его к дому, но нетерпение сжигало его. Как раз в это время свет в окнах исчез, он хотел, было, подойти ближе, но тут голос, прозвучавший за его спиной, заставил Алексея вздрогнуть.

– Рано, дорогой, рано. Он ещё не уснул. Подожди.

Ремизов резко обернулся. В том убогом свете, что дарили им крупные зимние звезды, и почти сошедшая на нет луна, Алексей долго разглядывал лицо незнакомца.

– Ты кто? – спросил он.

– Я? Гриша Граф, – ответил незнакомец.

– Цыган?

– Цыган. А ты кто?

– Я лейтенант Ремизов, Алексей Александрович, – почему Ремизов представился прежним званием, он и сам не знал. – У меня есть дело к хозяину этого дома.

Говоря эти слова, он кивнул в сторону белоснежного замка.

– Я знаю, ты его хочешь убить, – невозмутимо кивнул головой цыган.

– Откуда ты знаешь?

– Ты уже которую ночь ходишь сюда, как на работу.

– Значит, и ты хочешь его убить, – усмехнулся в ответ Ремизов. – Раз сам ходишь сюда… как на работу.

– Это верно, – рассмеялся Гриша. – Что он тебе сделал плохого?

Ремизов сразу стал серьезным.

– Он убил мою жену и ее любовника, и сделал это так, что я за него сел в тюрьму.

– Постой, – начал припоминать цыган, – а ты не тот самый лейтенант что…

– Тот самый, – оборвал его Алексей, – только дело в том, что я не убивал мэра и жену. Это была ловушка.

– Понятно, – Гриша вздохнул. – У меня к нему счет длинней. По его приказу сожгли мой дом, убили мою жену и двоих детей.

Оба они, не сговариваясь, посмотрели на белоснежную громаду дома.

За обеих сказал Григорий:– Он умрёт, и умрёт страшно.

Стояли они еще с полчаса. Алексей угостил нового друга сигаретами, и тот впервые за долгое время ощутил во рту знакомый запах табачного дыма. Говорили они мало, но окончательно перешли на «ты» и поверили друг другу. Наконец Григорий, повинуясь какому-то шестому чувству, сказал:

– Пора, пошли.

Подойдя к забору, они сразу всполошили собак. Ремизов вопросительно глянул на напарника, но тот успокоительно поднял руку и шепнул ему.

– Я их давно приучил. Двух овечек им скормил.

Он легко вскочил на забор, чуть свистнул, сказал несколько слов на своем гортанном языке и спрыгнул вниз, во двор. Собаки тут же смолкли, вскоре из-за забора донеслись какие-то странные звуки. Алексей не выдержал, вскочил на забор и увидел забавную сцену. Цыган сидел на корточках и, ласково приговаривая, почесывал животы развалившимся и повизгивающим от счастья псам. Увидев Ремизова, одна из овчарок вскочила на ноги и зарычала, но Гриша прикрикнул, на нее и собака покорно улеглась на землю. "Во дает! Прямо как в цирке!" – подумал Ремизов и спрыгнул вниз.

– Пошли, дорогой, – как к себе домой, пригласил Григорий.

Нечай, сам бывший домушник, сделал все, чтобы обезопасить свой дом от любых посягательств извне. Все окна его дома были забраны решетками. Не мудрствуя лукаво, Геннадий вычеркнул из проекта второй выход и балкон, хотя это и противоречило правилам противопожарной безопасности. После того, как сам Нечай взорвал дворец Алиева, воспользовавшись запасным ходом, он с подозрением стал относиться к этим архитектурным излишествам. Зато единственную дверь он укрепил основательно. Собственно говоря, это были две двери, обе железные, просто отделанные сверху филёнкой под мореный дуб. Три замка запирали первую дверь, два – вторую. Их он отбирал сам, искал во время редких наездов в Москву. И если в первой двери замки еще походили на замки, то на второй стояли просто чудовища. Увидев их впервые, Нечай даже не смог вначале понять принцип работы этих монстров. Но, запираясь изнутри, Геннадий все-таки больше привык полагаться на простой железный засов, сделанный, правда, не без изящества из той же хромированной и полированной нержавейки.

Всего этого Ремизов не знал, но цыган и не стал подниматься на крыльцо, а повел его сразу к вертикальной пожарной лестнице, ведущей прямо на крышу.

– Тебя мне сам бог послал, – шепнул он Алексею, начав подниматься по ступенькам. – Для того, что я придумал, был нужен второй человек.

Через минуту они уже были на крыше. Оцинкованное железо чудовищно грохотало у них под ногами, и Гриша даже прикрикнул на Ремизова, правда, вполголоса:– Что ты топаешь, как слон, разбудишь ведь его!

Алексей хотел, было, обидеться, металл под ногами цыгана грохотал ничуть не меньше, но решил, что сейчас не время, тем более что как раз в этот момент цыган поскользнулся и поехал вниз по крутому скату. Ремизов поймал его за шиворот, сам чуть покачнулся, но устоял и легко, как куклу, поставил Григория на ноги. Отдышавшись, цыган с видимым уважением посмотрел на своего могучего напарника.

– Молодец, здоровый ты парень. Нам туда надо, – кивнул он на трубу метрах в пяти от них.

То ли у него подошвы оказались стерты, то ли просто обледенели, но он продолжал скользить, и Ремизову пришлось буквально тащить цыгана за собой. Наконец они оказались у цели. Сверху на трубу был установлен грибок, прикрывающий от попадания внутрь дождя и снега, сделанный в форме типичной русской храмовой «луковицы». Гриша вытащил из-под куртки большую «фомку» и поддел снизу обрамляющий трубу крепежный обруч. Он чуть подался вверх, сантиметра на два, не больше.

– Хорошо делали, собаки, – поделился своими соображениями цыган.

– Давай, я попробую с этой стороны, – предложил Алексей.

Гриша отдал фомку, и Ремизов подцепил другую сторону фигурного грибка. Она чуть поддалась, и он вернул «фомку» Григорию. Возились они с "архитектурным излишеством" добрых полчаса, даже взмокли от напряжения. Наконец Гриша ковырнул обруч в последний раз, и Ремизов снял грибок с трубы. Осторожно положив его за трубу, Алексей склонился над горловиной трубы и разочаровано присвистнул.

– И не смотри даже, ты слишком толстый, не пролезешь, – махнул рукой цыган. – Спустишь меня на веревке, обвяжешь ее вокруг трубы и слазь вниз. Я открою тебе дверь.

– А где веревка? – спросил Ремизов.

Григорий распахнул куртку и начал сматывать с тела узкую, но прочную веревку. Сняв куртку, он перекрестился и осторожно протиснулся в узкую щель трубы. Ремизову показалось, что он не пройдет, обязательно застрянет, но, энергично извиваясь всем телом, цыган сполз вниз и исчез в трубе. Алексей встал поудобней, и, перекинув через плечи канат, начал потихоньку стравливать его вниз. Временами тяжесть исчезала, Алексею сразу начинало казаться, что теперь уж Григорий точно застрял, но тот просто отдыхал. Местами труба сужалась и сдавливала грудную клетку так, что он даже не мог дышать. Все это продолжалось минуты три, но обоим они показались вечностью.

Наконец веревка ослабла, и Ремизов почувствовал два коротких рывка. Упрямый цыган достиг своей цели. Тогда Алексей обвязал веревку вокруг трубы и, снова загрохотав прогибающимся под ногами металлом, поспешил к лестнице.

Когда он зашел на крыльцо, дверь была уже открыта. Пропустив в дом Ремизова, Гриша шепнул ему на ухо:

– Ну, теперь он наш.

ГЛАВА 57

Нечаеву, как всегда, снилась какая-то дребедень. Мало того, что Геннадий плохо засыпал, так ему еще и снилось, чёрт знает что. Бестолковая суматоха каких-то нелепых событий, удивительно неприятные лица действующих в них людей и непременно серый, будто осенний фон, на котором происходили его утомительные ночные иллюзии. В зоне пересказ снов являлся одним из самых любимых развлечений зэков. Кто видел во сне роскошную бабу в постели, кто пировал в кабаке, у многих сновидения были яркие, цветные. Сначала Геннадий не верил этим россказням, потом понял: его ночная убогая серость особая немилость природы, может быть, даже наказание, ниспосланное свыше. Вот и сейчас ему снились какие-то коридоры, полутемные и уставленные пустыми ящиками, затем улица, вдребезги разбитая буксующим самосвалом, погрузившимся в грязь по самое брюхо. Ну, а потом вынырнул из подсознания Рыдя, тускло улыбающийся своими золотыми фиксами, с застывшей навеки гримасой и с телом, похожим на кусок говядины.

Нечай вздрогнул и проснулся. Сначала он подумал о том, что ему в первый раз в жизни приснился цветной сон. Сердце его колотилось как загнанное, прошиб пот, и Нечай с содроганием решил, что это еще хуже, чем привычный кошмар его серых сновидений. И лишь потом он понял, что рядом с кроватью кто-то стоит. Вскрикнув, Нечай метнулся к тумбочке с ночником, стоящей рядом с кроватью, но тяжелый кулак Ремизова опустился ему на голову, надолго погасив сознание.

Включив свет, Алексей с беспокойством осмотрел свою жертву. Затем он вытащил из тумбочки блестевший хромировкой пистолет и с любопытством прочитал на его боку название: – «Стар». Интересно.

– Ты его не убил случайно? – спросил обеспокоенный Григорий, разглядывая своего врага.

– Не должен.

– Тогда бери его, пойдем вниз, – скомандовал цыган.

Очнулся Нечай уже на первом этаже. Он сидел в одном из кресел с привязанными к подлокотникам руками, в холле горел свет, люстра во всю полыхала рукотворным "Северным сиянием". Было тихо, и слышно было даже, как позванивали сверху тоненькие колокольчики хрусталя. От удара, нанесенного Ремизовым, голова Геннадия просто раскалывалась. Чуть справившись с болью, Нечай поднял глаза на сидящих перед ним людей. Хотя и Ремизов сильно изменился, и Григория он видел только один раз, но этих двоих он узнал непостижимым образом, мгновенно и сразу, обоих. Нечай почувствовал, как волосы на его голове встают дыбом, по телу пробежала изморозь смертельного страха.

– Вижу, что узнал, дорогой, вот и хорошо, – одобрительно кивнул головой цыган. – Тогда говорить много не будем. Ты ведь знаешь, за что я на тебя так сердит? Это ведь ты задумал сжечь наш поселок? Так?

Нечай чуть помедлил, потом кивнул головой. Говорить сейчас он не мог. Спазма страха сковывала горло.

– И приказ отдал ты, Рыдя ведь не врал перед смертью?

Геннадий снова кивнул головой. Язык в его рту по прежнему был словно чужой.

– У меня всё. У тебя есть какие-нибудь вопросы, лейтенант? – обратился Гриша к Ремизову.

– Да, есть один вопрос, – кивнул головой Алексей. – Зачем ты убил мою жену и Гринева?

Нечай провел непослушным языком по губам, затем откашлялся, но мужество постепенно возвращалось к нему. Рассудком он понимал, что уже не жилец на этом свете и скрывать что-то было уже глупо.

– Мне заказал их Спирин, – хрипловатым голосом сказал он.

– Это этот, новый мэр, что ли? – переспросил Ремизов.

– Да.

– А не врешь?

Нечай кивнул куда-то вверх.

– В спальне есть небольшой встроенный сейф, за картиной, ключи в пальто. Там на кассете всё, все наши разговоры. На ней так и написано – «Мэр».

Ремизов и Григорий переглянулись, цыган быстро сбегал наверх и вскоре принес кассету. Пока Алексей крутил хитроумные шкафчики в поисках магнитофона и перематывал кассету, Нечай, прикрыв глаза, размышлял о том, почему он не воспринял всерьез рассказ Фугаса о поисках бежавшего лейтенанта. Очевидно, тогда, прошлым летом, он поверил, что Ремизов окончательно сломлен. Даже теперь, у самого края жизни Нечай продолжал разбирать допущенные ошибки, только теперь не книжного автора, а свои собственные.

Пока Ремизов сосредоточенно слушал долгую запись, цыган с деловым видом ходил по дому, всюду включал свет, хлопал дверьми. Успокоился он только тогда, когда разговор на кассете шел уже о Ларисе. Григорий сел в кресло и с интересом дослушал до конца. Нечай не успел записать диалог с мэром по поводу судьбы художника, но сам рассказа об этой просьбе Спирина. Всё это уже Ремизов записал на ту же самую кассету.

– Ну что, Лёша, тебе все ясно? – спросил цыган задумавшегося лейтенанта. Тот молча кивнул головой.

– С ним ты тоже будешь разбираться? – Гриша кивнул головой в сторону замолкшего магнитофона, и лейтенант понял, что речь идет про господина мэра.

– Да, непременно.

– Тогда этот мой, – предложил цыган.

– Хорошо, делай с ним что хочешь, – согласился Ремизов.

Нечай смотрел на них почти бесстрастно. Мозг его работал, на удивление, ясно и четко. Внезапно для обоих он подал голос:

– У Спирина в эту субботу свадьба. Гулять будут в ресторане «Русь».

Ремизов с Гришей переглянулись.

– Гулять будут долго, часов до десяти, – продолжил Нечай.

– Зачем ты нам это говоришь? – спросил Алексей.

Геннадий усмехнулся в ответ.

– Обидно уходить вот так, одному. Пусть уж и он, мой "астрологический двойник", получит своё.

– Ну что ж, спасибо за идею, – Ремизов вытащил из магнитофона кассету, сунул ее в карман.

– Пора уходить, скоро утро, – напомнил он цыгану.

– Хорошо, я быстро, – кивнул тот головой, пристально рассматривая свою жертву. – Ты веревку сверху привязал?

– Да, как просил.

– Поднимись снова на крышу и, как дерну, вытаскивай меня отсюда.

Ремизов удивился, но спрашивать ничего не стал.

Оставшись с глазу на глаз со своей жертвой, Григорий, не торопясь, вытащил свой эффектный нож, покрутил его в руках, и у Нечая спина мгновенно покрылась холодным потом. Он сразу вспомнил о тяжелой кончине своего «адъютанта», но цыган его сразу «успокоил».

– Нет, дорогой. Ты умрешь по-другому. Ты сам узнаешь, что мои дети чувствовали, сгорая в своих кроватках заживо.

Он наклонился к подлокотникам кресла Нечая и, к вящему удивлению того, чуть надрезал веревки, связывающие его руки. Затем цыган спрятал нож, принес из прихожей канистру и начал поливать пол бензином, как бы обходя Нечая по кругу. И именно в этот момент Геннадий нашел основную ошибку в принципах и философии своей, уже прошедшей жизни. Расширяя сферу своего влияния, он поневоле расширял и круг своих врагов. Сначала их было мало, затем счет пошел на десятки, сотни, может быть, и тысячи. Даже в России количество иногда переходит в качество, рано или поздно должно было случиться то, что свершится сейчас. Его убили бы в любом случае, он был обречён с самого начала.

С содроганием души ожидая, что цыган плеснет бензином и на него, Нечай всё-таки задал себе последний вопрос, на который он так и не получил ответа: а есть ли смысл в самой идее тайной власти?

Вопреки его ожиданиям Григорий не стал обливать бензином хозяина дома, а поднялся наверх, на второй этаж. Геннадий попробовал освободить руки, веревка даже затрещала, но его палач уже спускался вниз, и Нечай оставил эту затею. Напоследок Григорий долго смотрел в глаза Нечаю, потом сказал.

– Хоть ты и не человек, но, как говорили наши старики – я прощаю тебя. А на всё остальное – воля божья. Спасешься – живи. Нет – гори в аду.

Цыган перекрестился, отошел подальше, зажег спичку и бросил ее перед собой.

Вспыхнуло сразу ярко, весело, бензин даже рванул с хлопком. Над головой хозяина дома взволнованно зазвенели колокольчики хрусталя, но нарастающий гул пламени вскоре заглушил их нежный перезвон. Стараясь отвернуть глаза от обжигающего пламени, Нечай всё-таки успел заметить, как цыган торопливо юркнул в камин. Геннадий рванулся раз, другой, почувствовал, как поддались, начали лопаться подрезанные веревки, он удесятерил усилия и со стоном выдернул руку из лопнувших пут. С рёвом вскочив с кресла, он прыгнул сквозь кольцо пламени, уже на той стороне, в прихожей, упал и крутанулся на полу, сдирая с плеч горящую пижаму.

Сбросив её, Нечай двинулся к двери на ощупь, обгоревшие ресницы не давали толком смотреть, нашарил верхний замок, попробовал крутануть ручку защелки, но она не поддалась, он схватился за другой замок, и понял, что бесполезно.

"Цыган, сволочь, сломал оба замка!" – понял он, рванулся в зал, но огонь полыхал там уже вовсю. Горели диван, кресла, коробились и обугливались кожаные панели, взрывались и падали хрустальным дождем роскошные сосульки "Северного сияния", и их прощальный звон был уже не слышен в торжествующем гуле огня. На его глазах огонь слизал одну за другой тяжелые портьеры, обнажив бесполезное присутствие зарешеченных окон. Полыхала поминальным костром дубовая лестница, и наверху, сквозь открытую дверь спальни Нечай увидел тот же неистовый танец огня.

Он закашлялся от дыма, в голове мелькнуло: "Ванна, вода!". Проскочив сквозь уже занявшийся коридорчик в свою роскошную ванную комнату. Нечай лихорадочно начал крутить оба крана, но они только всхлипнули в ответ, засасывая воздух в пустые трубы.

"Цыган, сука, все предусмотрел! – понял он. – Загнал в угол, как крысу!"

На время его парализовала безысходность всей сложившейся ситуации. Спасаясь от дыма, он присел на корточках в углу. Но когда пламя прорвалось сквозь массивную дверь и от жара начала лопаться кафельная плитка, Нечай закричал, крутанулся на месте, пытаясь прикрыть лицо руками, и, потеряв от боли рассудок, кинулся вперед, на ходу превращаясь в кричащий факел, и его с ревом удовольствия поглотил огнедышащий молох пожара.