Текст книги "Гороскопы всегда врут [СИ]"

Автор книги: Евгений Сартинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)

ГЛАВА 32

А между тем дела в Кривое шла своим чередом. Занимаясь привычной криминальной деятельностью, Нечай не мог не обратить внимание на такой выгодный бизнес, как торговлю наркотиками. Угрызения совести его не волновали: если какие-то дураки решили расстаться с жизнью таким способом, то почему бы из этого не извлечь прибыль? Не он начал этот бизнес, не он и кончит.

Начав приторговывать "белой смертью", Нечай с каждым месяцем наращивал объемы торговли «кайфом». И тут он столкнулся с сильными конкурентами. Таким видом «услуг» в Кривове давно промышляли цыгане.

Первые из них появились в Кривове после войны. Сначала приехали два семейства, многочисленные, грязные, шумные. Они поселились в пустующих домах в районе, именуемом Владимирском поселке. Когда-то это была самая обычная деревня на окраине быстро растущего города, ничем особенно не примечательная. Но со строительством еще до революции военных заводов в близлежащее озеро Утиное начали сбрасывать отработанную техническую воду с запахом тротила. Сначала угробили озеро, а уже после второй войны, в сороковых, чудеса начали происходить и с деревней. Почему-то повысился уровень почвенных вод, и если раньше до них надо было копать добрых пять метров, то теперь в местных колодцах почти вровень с землей стояла желтая, мутная жидкость. На весь район остался только один колодец с нормальной водой. Прямо по улицам деревни начал расти камыш и тальник, а дома, даже сработанные недавно, подвергались стремительному гниению, и хозяева с радостью продавали их за полцены все подъезжающим и подъезжающим цыганам. Они занялись обычным цыганским промыслом: воровали и торговали, скупали краденое и спекулировали. Женщины ходили по городу, таская за собой сопливых детей, обзванивая квартиры и собирая подаяние, как погорельцы. Женщины постарше, те гадали около базара, назойливо приставая к прохожим. Но все это время цыгане жили бедно. Все их доходы просто съедались многочисленным и прожорливым потомством.

Больше всего для процветании «фараонова» племени сделал незабвенный «комбайнёр» Михаил Сергеич. После его указа о борьбе с алкоголизмом камыш уже не рос по дорогам Цыганского поселка, его вытоптали многочисленные поклонники "зеленого змия". А с началом девяностых годов в цыганском поселке уже во всю властвовал опий. Теперь даже самые бедные из цыган них разъезжали на подержанных иномарках. Но только у одного из них, у того самого Гриши Графа стоял большой кирпичный дом с громадным сеновалом и конюшней. Все остальные так и прозябали в своих наполовину сгнивших домах, не удосуживаясь порой залатать прогнивший пол. К этому времени Владимирский поселок окончательно переименовали в Цыганский.

До поры Нечай не воспринимал цыган как своих конкурентов в тайном промысле, пока в августе уголовка не перехватили крупную партию наркотиков, перевозимых в автомобиле. В результате полгорода на три дня остался без «ширева». Все эти дни посёлок был просто оккупирован многотысячной толпой трясущихся в отходняке наркоманов. Прослышав об этой стихийной «демонстрации», Нечай приехал посмотреть на нее. Достаточно поколесив по разбитым дорогам Цыганского поселка и вдоволь наглядевшись на снулые рожи наркоманов, Нечай спросил у Рыди, неизменно сопровождавшего шефа:

– Почем нынче доза?

Рыдя ответил со знанием дела.

– Тормозни-ка вот здесь, – попросил Геннадий. Рыдя тут же остановил джип и вопросительно посмотрел на хозяина. Ему показалось, что тот считает, беззвучно шевеля губами и не отрывая глаз от толпящихся на перекрестке людей. Он не ошибся. Вскоре Нечай достал из кармана небольшой калькулятор, подсчитал примерное количество людей, находящихся сейчас на этих улицах, перемножил на стоимость одного укола, затем помножил все это на два и показал высветившуюся на табло сумму своему подручному.

– Смотри, – сказал он, – это цыгане имеют за день.

Рыдя присвистнул.

– Неплохо!

– Плохо, – не согласился с ним Нечай, – нужно, чтобы все это шло к нам. В следующий раз надо закупить ширева в несколько раз больше, с учетом этих вот всех.

И он кивнул головой в сторону роящихся в бестолковом кружении наркоманов.

Рыдя вопросительно глянул на «патрона». Они слишком хорошо понимали друг друга и, хотя вопрос не прозвучал, Нечай все-таки ответил на него.

– Не знаю, но что-нибудь придумаю.

Они уже выбирались из проклятого района, когда внимание Нечая привлек лихой всадник, проскакавший навстречу им на вороном коне. Красная рубаха, черная, развевающаяся по ветру кудрявая шевелюра и смуглое красивое лицо не оставляло сомнений в национальной принадлежности всадника. Рыдя просигналил ему, и цыган в ответ радостно махнул рукой.

– Кто это? – удивился Нечай.

– А это Гриша Граф, самый богатый из цыган, вон его дом, на пригорке, – Рыдя кивнул на стоящий в некотором отдалении большой особняк за высоким деревянным забором. – Троих лошадей держит для забавы. Это семейство уже при мне в городе появилось, в конце шестидесятых. Ходили слухи, что они из настоящих цыганских баронов. По крайней мере, старшего брата Гришки, Василия, так все и звали – Барон. Царство ему небесное.

– И что с ним стало? – спросил очень внимательно слушающий его Нечай.

– Убили его лет семь назад. Лихой был парень, гордый. Не чета остальным нашим цыганам. Они только и знают, что своих баб гонять по пьянке. А Васька человек был! Оскорбил его один цыган, он за нож, порезал его хорошо. Тогда родня того парня подкараулила Ваську около дома с обрезом. Только он тоже оказался не лыком шит. Его изрешетили, но и он успел обоих ножом за собой на тот свет утащить. А живучий какой был, чертяка! Трое суток еще жил. Его врагов уже хоронили, а он еще в больнице от боли песни орал.

– Песни? – удивленно переспросил Геннадий.

– Да, тягучие такие, заунывные. А потом боль как подкатит, он и заорет ее во всю глотку, на всю больницу. Мурашки у всех по шкуре. Медсёстры навзрыд плакали.

– Ты-то откуда все это знаешь? – спросил, всё более и более удивляясь, Нечай.

– Да я же тут рос рядом, по соседству. Наш дом последним в этом районе русским оставался. Я уж сидел, когда его батя цыганам продал. А с Васькой мы вообще дружили. Мать их знал, тетю Зою. Суровая была женщина, властная. Даже Васька ее боялся, а ведь отчаянный был парень.

Рыдя в восхищении кивнул головой и продолжил рассказ.

– Вообще их семья отличается от остальных цыган.

– Чем?

– Более гордые, чистые, никогда не бедствовали. Наши то, местные, так себе, плащовники. Низшая каста среди цыган. Вот и говорят, что будто бы тётя Зоя с мужем сбежали откуда-то из Молдавии или с Карпат с золотишком, а отца за это золото потом и убили. Гришка вон, какой молодой, лет ему сейчас двадцать пять, а все к нему с почтением относятся, как к настоящему Графу.

– Ладно, хватит сказки рассказывать. Поехали, съездим на стройку, посмотрим как там дела, – приказал Нечай, и уже потом, много позже, спросил Рыдю. – А этот твой Граф такой же мстительный, как и его брат?

– Наверное, – пожал плечами Рыдя. – Все-таки одно семя-племя.

Они подъехали к строившемуся дому, и разговор сам собой иссяк.

Свой дворец Нечай начал строить еще весной и надеялся к октябрю справить новоселье. Если его коллеги бизнесмены всеми правдами и неправдами пытались втиснуть свои особняки непременно в центр города, то он, наоборот, выбрал самый тихий и отдаленный от всех шумных магистралей район, самую окраину, метрах в двухстах от ближайших домов, чтобы никто не мог нарушить его ночного уединения.

Но Нечай, конечно, не забыл о цыганской проблеме. Она представлялась многим неразрешимой, ведь предстояло изгнать из города без малого пятьсот с лишним человек. Но он нашел решение этой непростой задачи.

Однажды ночью по пыльным разбитым дорогам Гнилушки долго колесил какой-то старый бензозаправщик. Со стороны казалось, что водитель что-то искал в этом районе. Временами машина останавливалась, мелькали какие-то тени, затем она снова трогалась в путь. На бензовоз никто не обращал внимания, к цыганам шли в любое время суток, ломка требовала своего и глубокой ночью. Только один из наркоманов, возвращаясь с Цыганского поселка со свежей дозой, мимоходом заметил другому: – Слышь, что-то бензином сильно воняет.

– Да и хрен с ним, пусть воняет, тебе то чего? Нюхнуть хочешь? Пошли быстрей, скорей бы ширнуться, – вяло отреагировал его собрат по несчастью, уже борясь с ломотой в организме.

Ну, а в три часа ночи полыхнул сразу весь район, одновременно со всех концов. Погода стояла сухая, ветреная, Нечай рассчитал даже это. Он специально дождался заморозков, они подсушили камыши и теперь они вспыхивали четырехметровыми свечами. Деревянные домики цыган горели как порох, пылала и сама земля, обильно политая бензином. Цыгане с воем и воплями выскакивали из горящих домов, тащили за собой детей и узлы с тряпьем. Как назло, пожарные машины минут пятнадцать простояли на железнодорожном переезде, блокированные бесконечным составом, вытягиваемым с территории одного из заводов. К их приезду тушить было нечего, вернее – уже не стоило. Огонь полыхал так, что его торжествующий рев перекрывал плач и причитания цыганских женщин.

Первым в ограде Гришки Графа загорелся сеновал. Хозяин выскочил из дома в одних штанах, кинулся к сараю, вывести лошадей, но тут из-за угла вывернулась чья-то мощная фигура, пламя осветило его лицо, и Григорий мгновенно узнал поджигателя.

– Рыдя, сволочь! – закричал он, но тот уже вскинул пистолет и выстрелил в цыгана. Пулей его отбросило назад, Григорий упал на землю, к нему с криком бросилась его жена, Радка. Рыдя выстрелил в нее дважды, и она упала, прикрыв своим телом мужа. Из-за угла дома выбежало еще два человека, и здание сразу запылало.

– Крыльцо! – прокричал Рыдя, показывая рукой, и один из его подручных щедро плеснул из канистры на крыльцо дома. Искры, летевшие с громадного полыхающего сарая с сеном, мгновенно подожгли его, и сам поджигатель едва успел отпрыгнуть от взвившегося столбом огня. Размахнувшись, он кинул опустевшую канистру в дом. Рыдя хотел, было, подойти к телам цыган, но тут беснующиеся лошади с треском выломали дверь конюшни и с громким ржанием принялись носиться по ограде, роняя с губ белую пену и чуть не снося при этом боевиков Нечая. Еле увернувшись от гнедого, Рыдя подбежал к забору и прокричал своим людям: – Всё, уходим!

Напоследок они облили бензином мощный забор с воротами и успели уехать до прибытия пожарных машин и милиции.

– Ну, всё, вроде обошлось! – сказал с облегчением Рыдя уже в машине, одной рукой держась за баранку, другой, вытирая мокрое лицо.

– Всё прошло нормально? – спросил Нечай. Сидя на заднем сиденье, он неотрывно смотрел назад, на созданное им самим зарево. Даже его поразил масштаб стихии, пожалуй, он в этот раз даже перестарался.

– Всё как по нотам, – уверенно отозвался Рыдя. – А что?

– Через, чур, как-то.

– Ну, ты ведь этого хотел?

Нечай на этот вопрос не ответил.

Вряд ли Рыдя был бы так доволен, если бы видел, что произошло в полыхающем погребальным костром дворе Гришки Графа. Одно из тел, лежащих на земле, зашевелилось, приподнявшийся Григорий долго вглядывался в лицо жены. Поняв, что она мертва, он поднялся на ноги и, чуть не попав под копыта обезумевшего гнедого, повернулся лицом к дому. Пламя уже рвалось вверх изо всех окон, горели крыльцо и даже деревянный настил на земле. Гришка закричал в отчаянии, по лицу рекой текли слезы. В доме остались двое его детей.

Тут позади его раздался грохот, это один из коней, совсем обезумев от страха, попытался перепрыгнуть через высокий забор, но не смог, упал на землю, и, сломав шею забился в агонии, временами попадая под копыта двух остальных лошадей. Между тем от жара у Григория начали трещать волосы. Пошатываясь, он отступил назад, но спасения не было, огонь полыхал со всех сторон. В эту секунду он получил сильный удар в спину, это серая в яблоках кобыла, мечась по горящему двору, сшибла его грудью. Чудом Григорий не попал под копыта, а отлетел в сторону, к колодцу. Поглядев на него, Григорий поднялся, коленкой сшиб с высокого сруба ведро. Когда подпрыгивающий в гнезде ворот остановился, цыган, постанывая, полез внутрь сруба и, взвыв от боли в простреленном плече, начал медленно сползать по цепи вниз, к спасительной воде. До нее было немного, метра полтора, но он все-таки оборвался и замер, сидя по горло в ледяной воде.

Наверху слышался только рев пламени, треск лопающегося шифера да безумное ржание мечущихся лошадей. Но вскоре в этот жуткий хор ворвался пронзительный вой сирен, рухнул под напором мощного бампера пылающий забор и, первая, въехавшая во двор пожарная машина, разворачиваясь, завалила деревянный сруб колодца, погребая под его останками хозяина дома.

ГЛАВА 33

Спирин проснулся, как всегда, за пять минут до звонка будильника, протянул руку, заглушая зарождающееся неприятное дребезжание. После этого он снова закрыл глаза и еще несколько минут лежал в полутьме, прислушиваясь к собственному телу. Вчера они были на юбилее Шамсудова, круглая дата, пятьдесят лет. Кроме обычных для подобной болезни симптомов, Спирина раздражал еще неприятный запах дыма. Этот запах преследовал господина мэра уже вторую неделю, как раз после того, как он побывал на цыганском пожарище. Не только город, но и вся область долго гудела слухами об этой трагедии. По рассказам старух, цыган сгорело не менее четырех десятков, и расстреливали их, выпрыгивающих из огня, чуть ли не из пулеметов. На самом деле, кроме семьи Гриши Графа, погибло еще шестеро, да пятеро получили сильные ожоги. Как часто бывает, местная пресса замешкалась с освещением этой драмы, дав слухам развиться до грандиозных пределов. А вскоре Нечай подкинул молодому, рьяному и глупому журналисту, Антону Рябцеву, идею, что цыган подожгли в отместку сами наркоманы. Областная комиссия из высших чинов милиции и пожарной службы только посмеялась: в отместку могли спалить дом, два, но не целый же район. Вывод комиссии был однозначен: поджог. Виновных, конечно, не нашли, Нечай рассчитал все точно. Выговоры получили начальник милиции, начальника пожарной охраны города сняли с должности – за запущенный в противопожарном состоянии район Цыганского поселка.

"Да, день начинается, что надо", – подумал Спирин. Протянув руку, он зажег небольшой ночничок около кровати, повернул голову и посмотрел в сторону жены. Она лежала лицом к стене, и Виктор видел только ее затылок с темнеющими сквозь светлую окраску черными корнями волос. Спирин сразу забыл о цыганах, гораздо больше его волновала собственная жена.

Женился он семь лет назад и, как все считали, очень выгодно. Лариса была красива, правда, чуть повыше Спирина, особенно это было заметно, если она надевала туфли на большом каблуке. Но зато ее родители трудились по торговой части, не чета инженерным предкам Спирина. Сразу после свадьбы новые папа и мама организовали детям кооперативную квартиру, а полгода спустя и машину. Зарабатывал в те времена Спирин немного, а Лариса, единственная дочка у родителей, не привыкла себе отказывать ни в чем. Родители не роптали, средств хватало, единственное, что их огорчало – это отсутствие у Ларисы и Виктора детей. Сначала так пожелала сама Лариса, ей хотелось немного пожить для себя. Когда же она решилась завести ребенка, то оказалось, что это не так просто. Они объездили все известные им медицинские учреждения, но врачи лишь удивленно пожимали плечами. Оба супруга признавались стопроцентно здоровыми, но ничего не получалось. Как сказал, в конце концов, один старый доктор: "Бог не дает".

Занимаясь обычным утренним туалетом, Спирин продолжал думать о своем.

Недавно в его размеренную жизнь ворвалась другая женщина, и теперь он поневоле сравнивал ее с женой.

А началась эта история так.

В тот вечер он затосковал, отпустил машину и зашел на огонек в студию Кривошеева.

Дверь, как обычно, была не заперта, а художник сосредоточенно работал. На шатком табурете перед ним сидела та самая девушка, чей незаконченный портрет привлек внимание Спирина в прошлый приход. Виктор, стоя за спиной Федора, негромко поздоровался и встретился взглядом с темно-зелеными, удивительно глубокими глазами незнакомки. В прошлый раз, увидев их на портрете, Спирин решил, что Федор несколько преувеличил – в жизни такого быть не может. Оказывается, Кривошеев не погрешил, а наоборот, как раз совершенно верно воспроизвел натуру.

– А, господин мэр пожаловал! – восхищенно закричал Федор, не отрывая глаз от мольберта. – Все-таки выбрал время, пожаловал лично. Ну, спасибо!

Действительно, в тот день Кривошеев позвонил в приемную мэра и попросил Спирина приехать к нему. С подобной просьбой художник обращался в первый раз и Виктор решил не откладывать визита, тем более, что он не виделся с другом месяца четыре. На взгляд Спирина художник изрядно раздался вширь, что вкупе с небольшим ростом делало его похожим не то на Карлсона, не то на Винни Пуха.

– А я вот, наконец, поймал эту вредную девчонку, – продолжил художник. – И хочу быстрей дописать портрет, а то опять придется за ней целый год бегать.

Девушка засмеялась, и Федор восхищенно воскликнул:– Вот-вот! Именно то, что надо!

Виктору показалось, что девушка слишком пристально разглядывает его.

– Кстати, познакомься, – Федор решил соблюсти этикет, – ее зовут Виктория.

– Очень приятно, – Спирин склонил в поклоне голову и представился. – А я Виктор.

Теперь засмеялись уже все трое.

– Потрясающее совпадение! Такое совпадение имён бывает раз в столетие! – продолжал «фонтанировать» Федор. – И вообще, Витя, ты пришел вовремя. Девушка как раз заскучала, а теперь вон как глазки горят.

Виктория снова засмеялась, уже несколько смущенно.

– А вы, в самом деле, наш мэр? – спросила она.

– А что, разве не похож? – улыбнулся Спирин.

– Да нет, почему же. Только я почему-то думала, что вы гораздо старше.

– А, старичок такой, лет семидесяти, восьмидесяти, – пошутил Виктор, – горбатенький такой, на костылях.

– Ну, зачем так, я же видела ваше интервью в программе новостей, это о том доме, что рухнул. Просто там вы выглядели как-то так – солидней, старше.

– Да, после того случая у меня появились первые седые волосы, – признался Спирин. Виктор не понимал, почему он это говорит, но ему хотелось быть откровенным именно с этой девушкой. Он ходил за спиной торопливо работающего художника и поглядывал на его модель. Виктория была не просто красива, она была молода, и на ум Спирину пришло старинное поэтическое выражение – свежа. От нее просто веяло молодостью и красотой. Небольшой, аккуратный носик, чуть припухлые, красивой формы губы, снежной белизны кожа в сочетании с фантастически красивыми глазами и каскадом светло-русых волос делали ее подлинно прекрасной.

– А вы чем занимаетесь в нашей бренной жизни, Виктория? – спросил он.

– Вообще-то друзья зовут меня просто Вика, – сказала девушка.

– Хорошо, если вы причисляете меня к своим многочисленным друзьям, то я буду называть вас так, – улыбнулся мэр.

– Почему вы думаете, что у меня многочисленные друзья?

– У такой девушки как вы должно быть фантастически много друзей. Причем половина из них в вас влюблена по самые уши.

Вика улыбнулась как-то одними уголками губ, глаза при этом остались серьезными.

– Если вы думаете, что это очень хорошо, то ошибаетесь, – призналась она, – порой это так надоедает. А так я учусь в университете, на факультете иностранных языков, – сообщила Вика.

– У Виктории редкая способность к языкам, – добавил Федор, на минуту оторвавшись от мольберта.

– Ну да, – подтвердила Вика, – на первом курсе я изучала английский и немецкий, а теперь, по совету преподавателей, перешла в новую группу, изучаю восточные языки, японский и китайский.

– Потрясающе! – воскликнул ошеломленный Спирин. – И как успехи?

Девушка улыбнулась и, забавно глотая гласные, произнесла несколько фраз на звенящем восточном языке, а затем перевела их.

– "И растопить весне не удается один лишь только иней на висках". Великий китайский поэт Бо Дзюйя.

– Это вы про мои седины? – пошутил Спирин.

– Ну что вы. Седины у вас еще не видно. Вы еще даже вполне… – девушка, не закончив фразы, откровенно прикусила язык.

Виктор улыбнулся и уловил ироничный взгляд художника, брошенный в его сторону.

– Вика, а как там наш Петро поживает? – ехидным тоном спросил Кривошеев.

– Я очень давно его не видела, – призналась девушка.

– А вы, в самом деле, его невеста? – спросил Спирин и приостановил мерное хождение по студии.

– Ну, это он так считает, – тон Вики был насмешливый, и несколько раздраженный. – Год назад он увидел меня на свадьбе моего двоюродного брата и на весь зал провозгласил, что женится на мне. Меня сначала это сильно разозлило.

– А потом, потом вы согласились? – спросил Виктор.

Она засмеялась.

– Конечно нет. Он такой толстый. Правда – смешной.

– А разве он не женат? – вступил в разговор художник.

– Нет, разошелся.

– Это уже который раз, третий или четвертый? – Федор даже оторвался от мольберта.

– Не знаю, – честно призналась Вика.

– Узнаю Зайчика, – засмеялся Федор, – ему всегда не везло в любви.

Петька с пионерских лет страдал страшной влюбчивостью и редкой неудачливостью в своих романах. Невысокого роста, уже тогда начинающий полнеть, с крупными, постоянно мокрыми губами, Рубежанский не мог похвастаться успехом у девушек.

– Почему Зайчик? – удивилась Вика.

Пересмеиваясь, Спирин и Федор на два голоса в лицах рассказали ей историю про "ушки и хвостик" – как они пришили Петьке к шапке и куртке уши и хвост настоящего зайца. В таком наряде Рубежанский проходил по городу полдня, удивляясь странной реакции окружающих его людей. Виктория смеялась до слез. Кривошеев сиял – натурщица превзошла все его ожидания. Спирин, остановившись за его спиной, одобрительно кивнул головой.

– Похоже.

– Ну, а мне-то хоть покажите! – взмолилась девушка.

– Потерпите, Виктория, немного осталось, – утешил ее Федор.

Вскоре он чуть отошел от мольберта, осмотрел портрет, поднял брови и удовлетворенно сообщил: – Ну, пожалуй, что все. Дальше только портить.

Вика сорвалась с табурета и долго разглядывала свое изображение. К мужчинам она обернулась с довольным, сияющим лицом.

– Я, и в самом деле такая красивая?

– Конечно! – хором подтвердили друзья, а потом Спирин, чтобы скрыть восхищение, рассказал вовремя припомнившийся анекдот.

– Подходят к художнику, работающему на природе, "новый русский" с сыном, долго смотрят за его работой, а потом отец говорит сыну: "Видишь, сынок, как дядя мучается без «Поляроида».

Пока Виктория одевалась, Фёдор ткнул Спирина пальцем под ребро.

– Что, брат, забрало? – тихонько шепнул ему на ухо Кривошеев. – Крути, пока есть возможность. Такая девушка попадается одна на миллион. Ты на нее тоже произвел впечатление.

– Да ладно тебе, какие еще к черту возможности, – шепотом попробовал оправдаться Спирин.

– Ну да, то-то твой предшественник погиб на "боевом посту", заботясь о благе народа, – насмешливо ухмыльнулся Федор.

Спирин поморщился, но возразить не успел. Виктория, накинув на плечи легкую кожаную курточку, уже подходила к ним.

– Вы случайно не на машине, господин мэр? – ерничая, спросил его художник.

– Нет, отпустил.

– А жаль. Время уже позднее, и, увы, мой друг мэр, но в нашем с вами городе в такую пору ходить небезопасно. Так что придется пойти провожать девушку до дому.

Они вышли из студии, Кривошеев закрыл дверь на большой висячий замок и снова обратился к девушке: – Представляешь, Вика, вас провожает сам мэр нашего города!

Виктория с улыбкой глянула на Спирина и, беря его под руку, сказала:

– Я безмерно польщена. Жаль только, что никому об этом не расскажешь.

– Почему? – удивился Спирин.

– Всё равно никто не поверит.

Они шли по пустынным, темным улицам, ласковое бабье лето разбросало по аллеям первые опавшие листья, хрупко шуршавшие под ногами, ночной воздух бодрил запасенным за три летних месяца теплом. Все трое никуда не спешили, говорили о том, что приходило в голову, перескакивая с тему на тему, и даже попросили Викторию прочитать и перевести еще парочку знаменитых китайских трехстиший. Временами эту идиллию нарушали небольшие группы молодых людей, спешившие им навстречу и голоса, доносящиеся от них, и манера разговора навевали какую-то неясную угрозу. Сразу становилось тревожно.

– Куда они все идут? – не выдержав, спросил Спирин. – И почему в одну сторону?

– Как куда, конечно, на дискотеку, – ответил Федор.

– А вы, Вика, почему не спешите туда? – спросил Виктор.

– Не люблю я ходить туда, – она явно поморщилась. – Пьяное стадо обоих полов. Эта первобытная музыка, похабные шуточки диджеев, наркоманы, ширяющиеся в туалете, прямо через одежду…

Она не закончила фразу, но по тому, как ее передернуло, Спирин понял все и еще раз удивился чистоте этой девушки.

Около подъезда они постояли еще немного, говорили о чем-то не очень серьезном, Вика показала окна своей квартиры. Она ушла, а Спирину казалось, что они не поговорили о чем-то важном, он даже оглянулся назад, на засветившиеся в темноте окна ее спальни. Виктор боялся, что Федор снова начнет подшучивать насчет его и девушки, но тот молчал. Некоторое время они шли молча, а затем Спирин вспомнил, зачем он пришел к художнику.

– Слушай, а зачем ты вызвал меня сегодня? С девушкой познакомить решил?

– Да нет, – рассмеялся Кривошеев. – Слушай, на меня тут братки наезжать стали, требуют пять тысяч долларов.

– Что это они, совсем сдурели? – удивился Спирин.

– Нет, они не сдурели, тут все проще. У меня один американец на вернисаже в Москве купил три картины. Про это сдуру написали в нашей газете. Вот они и решили, что я теперь богат, как Крёз.

– Поздравляю, – пожал руку другу Спирин. – А я и не слышал. Наконец-то тебя и на Западе оценили. Может, теперь и наши искусствоведы разберутся?

– Да черт с ними, с искусствоведами! Я уж не надеюсь. Нет пророка в своем отечестве, сам знаешь. Жалко, конечно, что картины на запад ушли, но… – он махнул рукой. – Я ведь что хотел попросить, замолви словечко Нечаю, пусть хоть сумму сбавит.

– А почему ты решил меня об этом просить? – удивился Виктор.

– Ну, ты же с ним сейчас на короткой ноге. Не зря ты у меня про него тогда расспрашивал?

Виктора неприятно поразила догадка Федора. А он то, наивный, думал, что художник давно забыл о том разговоре.

– Хорошо, – согласился он. – Завтра у меня как раз встреча с членами гильдии, и я с ним поговорю.

На прощание Кривошеев еще раз посоветовал ему вплотную заняться Викторией, и на одном из перекрестков они расстались. Федор пошел домой, а Спирин к ближайшей автобусной остановке.

Шёл он не спеша, сначала думал о просьбе Федора, а потом все мысли его заняла эта девушка. Из задумчивости его вывели три парня, вывернувшиеся навстречу из-за очередного ларька, заманивающего слабым светом лампочки к пестрому богатству импортной жратвы.

– Эй, земляк, дай закурить, – с ходу потребовал один из них, перегородив Виктору дорогу. Он машинально сунул руку в карман, но двое остальных «земляков» так явно стали обходить его со спины, что Спирин мгновенно понял всё. Последний раз в такой же ситуации он оказался в девятом классе. Вот также подошли, свалили на пол, долго пинали, а напоследок вывернули карманы. На память о той встрече у него остался шрам на голове, хорошо еще, что прикрытый волосами. Теперь такая перспектива ему нравилась еще меньше – мэр города избит какими-то сопляками. Такой факт его биографии надолго останется в памяти народной. А тут еще скоро выборы!

Надо было спасать репутацию, и он резко толкнул стоящего перед ним парня, получил сбоку сильный удар в лицо, быстро ответил ударом и припустился бежать в образовавшийся просвет. Длинный светлый плащ не помогал спринтерскому рывку, но страх прибавил резвости и, добежав до ближайшего угла, Виктор увидел своих преследователей далеко позади.

Выскочив на освещенную улицу, Спирин перешел на шаг, парни же, завидев ехавший по шоссе патрульный «бобик», свернули в сторону.

"Лет шестнадцать, семнадцать, не больше, – думал Спирин, ощупывая языком шатающийся зуб. – Вот щенки! До чего обидно, дали по зубам, да еще заставили бегать как пацана! Нет, надо что-то делать с этими подонками. Синяка бы не было".

Между тем Спирин, сам того не желая, очутился около «Ямайки». Рядом с входом он увидел знакомый джип Нечая, а на крыльце стоял, покуривая, здоровый мужик в расстегнутой рубахе в котором Спирин сразу узнал Рыдю. Подойдя поближе, но, оставаясь в тени, Виктор призывно махнул ему рукой. Рыдя не понял, кто его зовет, насторожился, но все-таки подошел.

– Нечай здесь? – спросил Спирин, не здороваясь.

– Да, тут, – кивнул головой Рыдя, признав, наконец, господина мэра.

– Ну-ка, вызови его сюда, скажи поговорить надо, – велел Виктор.

Кивнув головой, детина быстро исчез в баре, и вскоре оттуда появился Нечай, натягивая на ходу кожаную куртку. Его «адъютант» остался на крыльце, настороженно оглядываясь по сторонам.

– Какими судьбами, Виктор Николаевич? – спросил Нечай, протягивая Спирину руку.

Помня о самолюбии молодого мэра, он именовал того только по имени-отчеству.

– Попутным ветром занесло, – ответил Виктор, пожимая в ответ руку Нечая, а потом попросил: – Добрось-ка меня до дому, да и поговорить надо. Я пройду чуть дальше, подберешь меня там.

Спирин показал рукой на темную сторону улицы. Геннадий только кивнул головой в ответ. Конспирация господина мэра его не забавляла, он все прекрасно понимал и полностью поддерживал в этом своего "зодиакального брата". Нечай, со своей стороны, также молчал об отношениях с представителем власти, велел держать язык за зубами и Рыде. Даже парней, участвовавших в операции по убийству Гринева, Геннадий использовал «втёмную», не раскрывая общего замысла и тем более имя заказчика.

В машине, пока они ехали до дома Спирина, Виктор рассказал о просьбе художника. Даже в полумраке слабо освещенного салона он увидел, как словно окаменело худощавое лицо Нечая.

– Вот суки! – в сердцах выругался он. – Это они уже за моей спиной копошатся! Пользуются своим положением, падлы! Все им мало. Ладно, я с ними разберусь, пусть художник не беспокоится. А чего это он к тебе обратился, а не ко мне?

Виктор рассказал о том давнем разговоре с Кривошеевым. Теперь уже встревожился Нечай.

– Не боишься, что заложит тебя дружок?

– Да ты что! Федор ведь безобидный, да и что он скажет? Фактов у него никаких нет.

– Ну, смотри, а то убрать его недолго.

Спирин ужаснулся и постарался отговорить Нечая. К Федору действительно перестали приставать, а два «пехотинца» Нечая исчезли без следа. За ними оказалось немало подобных грехов, а парней своих Геннадий держал строго, не позволяя шустрить по поводу приработка на стороне.