Текст книги "Братва: Век свободы не видать"

Автор книги: Евгений Монах

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)

Пришлось срочно слегка подкорректировать первоначальный план. Как говорится: чтоб и волки были сыты, и овцы целы. Хотя наоборот – в данном случае – было бы точнее.

– Но закон един для всех! – заявил я, с удовлетворением отмечая сразу помягчевшие хари вокруг. – Отвечать все одно придется, пес! Наказать тебя банальным скучным мордобоем было бы слишком просто и явно недостаточно! Верно, братва? Мы сделаем поинтереснее и по-заковыристее! Это нас развлечет не хуже цирка: пускай Кучер, раз он самый, как выяснилось, из нас голодный, схавает в ужин тазик баланды из рыбьих голов! Вот будет умора! Есть добровольцы пожертвовать нашему проглоту свою пайку ухи?

Основная масса, состоявшая из вечно голодной «пехоты», замкнуто молчала, отводя рожи в сторону, но меня солидарно поддержали соратники и друзья из старшей и средней «семьи». Самый серьезный и опасный камерный контингент, к слову. Их было рыл двадцать, и все они единодушно высказали желание пожертвовать личной вечерней пайкой для благого дела наказания «крысы». Им, впрочем, это ничего не стоило – уху и так никогда не потребляли. Все они являлись налетчиками и мокрушниками и, не выдав подельников на следствии, пользовались заслуженной признательностью с воли – чуть ли не ежедневным сытным греваком в виде сала, колбасы и копченого мяса. Даже водка заходила иногда. Левым путем, ясно.

На том и порешили, избежав лишнего хипиша. Ненужных эксцессов то бишь. Все остальные довольны, предвкушая редкое зрелище, и даже начали заключать между собой пари – сколько раз «крыса» блеванет, пока осилит тазик с гнилой баландой.

Не участвовал в общем веселье только бедолага Кучер. Понуро сидя на корточках у стены, бросал на меня колючие взгляды исподлобья и бесшумно шевелил серыми губами. Грязно матерился, по ходу. Не понимал, дурашка, от чего я его только что благородно спас, чуть сам не нарвавшись на крупные неприятности. Конечно, при бунте на сторону «смотрящего» автоматом встала бы вся моя старшая семья и как минимум половина средней, но исход вряд ли бы вышел благополучным. Животно-тупая «пехота» многократно превосходила нас числом. Хотя конечный результат поножовщины еще бабушка надвое сказала. Нервов и ожесточенного звериного упорства у нас, ручаюсь, намного поболе будет. Мы же не заурядные «бытовики», а серьезные профи. Заточенным супинатором владеем не хуже, чем когда-то граф Ла Моль шпагой. Кстати, «Королева Марго» – одна из самых любимых моих детских книжек. Жаль беднягу Ла Моля буквально до слез. Да и верного его приятеля тоже. Настоящие были бродяги по жизни. Восхищаюсь.

Ко времени ужина никто в камере уже не спал. Примитивные мужики буквально изнывали от нетерпения в ожидании обещанного грубо-пошлого представления. Их, конечно, можно понять – телевизоры в следственном изоляторе тогда не были еще разрешены. А человеческое быдло постоянно ведь ощущает неуемное желание не только в хлебе насущном, но и в вульгарных зрелищах. Так повелось еще со времен Древнего Рима, насколько помнится из школьной программы по истории.

Играть роль главной скрипки в этом балаганном спектакле радости не было ни малейшей, но положение обязывало. Тут уж ничего не попишешь, как говорится. Назвался груздем – полезай в кузов то бишь.

Вот я и полез, выплеснув первым свой шлемак с баландой в эмалированный тазик, использовавшийся в камере для постирушек нижнего белья. Кстати, чисто из гигиенических соображений я предварительно распорядился тщательно вымыть его с хозяйственным мылом.

Но, естественно, Кучер не оценил даже и этого моего жеста и мрачно уселся за стол перед почти полным тазом дармовой хавки явно без малейшего аппетита, а не то что с чувством хоть какой-то человеческой благодарности. Конченый плебей, наивно было от него чего-то иного ожидать. Таким образом вымытый таз – этот мой щедро разбросанный бисер – остался незамеченным глупой свиньей.

Из-за такой вопиющей черной неблагодарности я был совершенно равнодушен к тяжкой трапезе Кучера, которому понадобилось целых два часа, чтоб осилить уху. Да и то для благополучного завершения начатого чревоугодия ему пришлось с дюжину раз бегать рысцой на толчок облегчаться под сопровождение злорадного хохота-улюлюканья сокамерников.

Если разобраться, в глубине характера я не злопамятен. Потому, заметив, что средняя семейка о чем-то шепчется, собравшись в подозрительно тесный кружок, я враз просек, что почем, и, как бы между делом подойдя к отпыхивавшемуся красномордому Кучеру, обронил:

– Слушай сюда, земляк. На вечерней поверке выламывайся из хаты от греха. По-моему, коли останешься на ночь, чистым отсюда верняк уже не выйдешь – опустит тебя братва, давно изголодавшаяся по женским задницам. На безрыбье и рак рыба – сам обязан понимать. Учти, животинка! – последние слова я почти выкрикнул, чтоб ругань уже все могли услышать и для большей убедительности пнул Кучера носком кроссовки в живот. Пнул-то, кстати, слегка, просто на публику играя, а собеседник уже корчился на полу, будто ему селезенку напрочь отшибли. Ясно – притворялся, скотина, пытаясь разжалобить и избежать повторных ударов. Распоследняя дешевка, короче. Да и законченный дурак, судя по всему.

Несмотря на явную тупорылость, Кучер все же последовал моему доброму совету, и как только, громыхнув замками, отворилась стальная дверь в камеру, впуская наряд контролеров, он пулей вылетел в коридор, чуть не сбив по пути майора ДПНСИ – дежурного помощника начальника следственного изолятора.

– Опять эти «тяжеловесы» опидорасили кого-то, – понимающе ухмыльнулся сопровождавший ДПНСИ молодой «кум» – капитан оперчасти, курировавший наш этаж. – Натуральное зверье! Всех их не в лагеря отправлять следует, а прямиком к стенке! Меньше хлопот государству было бы!

– Правильно мыслишь, капитан! – кивнул майор, потирая ушибленый бок. – Чувствую, мы с тобой сработаемся!

Когда население камеры пересчитали по головам и дверь захлопнулась, из коридора донесся рычаще-визглый вопль Кучера:

– Я тебе этого вовек не забуду, Монах! Замочу на зоне – так и знай, падла!

Обычно мужиков, выломившихся из общих тюремных «хат», до отправки на зону менты поселяют в «обиженку» – спецкамеру для опущенных. Так поступили и с моим земляком. Хотя он и не являлся «голубым», но в зоне отношение к жителям обиженок известное. Весьма малопочтительное – если очень мягко и деликатно выразиться. По этой причине Кучеру жилось в лагере несладко – кентов практически не имел, а на работу был поставлен самую что ни на есть пыльную – как в прямом, так и в переносном смысле этого слова. В пятом сборочном цехе наполнял порошком автомобильные огнетушители. Очень вредная, между прочим, работа для здоровья человека.

Его угрозу я отлично помнил, но совершенно не принимал всерьез. Мало ли подобного базарят в расстройстве чувств. Но мой приятель завхоз седьмого отряда, где чалился Кучер, недавно предупредил меня, что ходят нехорошие слухи. Будто бы Кучер похвалялся в разговоре со своим «семьянином», что вскорости уйдет на раскрутку, отправив Монаха в преисподнюю, где ему давным-давно место забронировано.

Данная информация не столько меня удивила-насторожила, сколько огорчила. Вот ведь бык колхозный – решился все-таки рассчитаться по старым счетам и даже раскрутки на добавочный срок не боится!

Пружинный нож-стилет я и так часто в заднем кармане брюк таскал, а после того разговора с завхозом вообще с «перышком» перестал расставаться, наплевав на реальную возможность угореть за ношение холодного оружия на пятнадцать суток штрафного изолятора.

Но этой предосторожностью я не ограничился – нанял шныря седьмого отряда за пачку чая в день еще и следить за Кучером, докладывая мне обо всех подозрительных движениях земляка.

И не зря потратился, как выяснилось вчера. Шнырь сообщил, что Кучер изготовил из ножовочного полотна грамотную заточку навроде кинжала и зашил ее в свою мочалку. Значит, всерьез готовится, гад, коли оружием запасся.

Можно было, понятно, просто звякнуть в оперчасть и дать наколку на кровожадного земляка, но, поразмыслив децал, я посчитал такой ход ниже своего достоинства. Как-нибудь уж самолично разберусь с разбушевавшимся бычарой, не впервой.

Ладно, чему быть – того не миновать. Кучера я не опасался. В ножевом единоборстве ему со мной все одно никогда не совладать – сколько б он ни кожилился со своим кинжалом, хитро спрятанным в обычной банной мочалке. Тревожила меня лишь одна вероятность – накануне освобождения сорваться на новый срок за убийство шизанутого земели.

Затянувшиеся размышления прервал Гришка, сообщивший, что все путем – мой обходняк подписан и сдан в бухгалтерию. Причем ни один ответственный «козел» зоны не стал придираться к тому факту, что не я лично бегал с высунутым языком по их кабинетам в штабе. И то вперед уважают, значит. Вернее: не испытывают особой радости от перспективы заполучить врага из контингента мокрушников. Не глупые, по ходу, все же люди, хоть и козлы по жизни.

Вылазить из каптерки в зону ни смысла, ни желания не было. Встречаться с Кучером раньше времени не хотелось. Скорее всего он будет поджидать меня завтра утром у первой вахты, чтоб подколоть прямо на пороге воли. Продуманно-мстительная сволочь, ясно, как и все уголовники хохлы.

Поэтому от нечего делать я до позднего вечера завалился спать, приняв обычную дозу личного снотворного – полстакана коньяка «Старая крепость». Укрыться пришлось уже банальным байковым одеялом, так как верблюжье старательный Гришка успел утащить в прачечную.

После вечерней поверки к десяти часам начали подгребать мои гости: Контора, Том, Грин, Эсэс и еще пара незначительных уголовных особей, которых сегодня вспоминать просто лень.

Атмосфера за столом мало соответствовала праздничной. Какие-то задумчивые смурные морды вокруг, безуспешно пытавшиеся скрыть свое истинное настроение. Впрочем, тут все на поверхности. Когда старый лагерный кент уходит «за забор», а тебе нужно здесь оставаться, – от радости не запрыгаешь. Ребят явно давила обычная «жаба». Чистой воды зависть то бишь.

Я их отлично понимал и не стал акцентировать внимание на подобном не очень приличном поведении «братков».

Водка положительного влияния на жизненный тонус не оказала. Оно и понятно. Для веселья не «Столичную» надо потреблять, а хороший ликер. Типа «Шартреза» или «Вишневого». Но если б я стал вдруг потчевать гостей «дамскими» напитками, меня, в натуре, никто не понял бы и не поддержал. Доисторические у ребят понятия: не в силах вкурить, что не мужик создан для алкоголя, а алкоголь для мужика. Крепость и названия каждый должен выбирать лично по своему вкусу, глубоко наплевав на мнения окружающих.

Но сегодня я решил соблюсти проформу и не ломать давно устоявшихся лагерных традиций.

Правда, в улучшении праздничного настроения собравшиейся компании я сильно рассчитывал на Эсэса. В зоне он занимал должность банщика и, ежедневно легально общаясь с расконвойкой – расконвоированными осужденными, вывозившимися для работы на волю, имел отличную возможность почти за бесценок снабжаться анашой. Самым крупным лагерным реализатором «травки» Эсэс и являлся по своему основному подпольному роду деятельности.

Как я и предполагал, когда водка благополучно закончилась, банщик с торжественным видом выудил из кармана надорванную пачку «Беломора».

– Это не какая-то там дрянная шелуха, а натуральный пластилин, – похвалился он, предлагая всем присутствующим по туго забитому папиросному «косяку».

Мальчики сразу заметно взбодрились и самозабвенно занялись любимым делом – загонять глубоко в легкие клубы серо-сиреневого терпкого дыма.

Я включил телевизор, пусть базарит фоном на музыкальные темы. Под ритмичную попсу кайф значительно лучше и легче усваивается, давно засек сей любопытный медицинский факт.

Вскоре протокольные морды моих друзей облегченно разгладились от ранних морщин, а глаза приобрели стеклянный блеск – первый признак приближающейся блаженной нирваны. В ближайшие минуты все мысли ребятишек благополучно растворятся в необъятном пространстве подсознания и станут поодиночке бродить там, безуспешно отыскивая «брата по разуму».

– Монах, ты чего отрываешься от братвы? – услышал я недовольный баритон Эсэса.

Уже некоторое время он упрямо тыкал мне в руку новым «косяком», стараясь привлечь внимание.

– Пустяки. Задумался децал.

– Мужики уже по второй папиросе заканчивают, а ты почему-то отстаешь!

– Уволь, Эсэс! Мне по традиции еще в баню надо шкандыбать, чтоб смыть все грехи перед волей. А вот когда вернусь – хоть три «косяка» подряд зашмалю. Ладушки?

– Договорились, Монах. Традиции – вещь священная, согласен.

– Ключи от бани на полчасика дашь?

– А они без надобности. Нынче какой-то шизик выхлестнул замок на общей раздевалке. Ступай спокойно, дверь открыта. Завтра с утра придется бегать, как бобику, искать в промзоне новый замок. Не меньше двух-трех «косяков» жлоб завскладом с меня сдерет! Гадом буду!

– Искренне сочувствую, – усмехнулся я. – Наверстаешь на расконвойке! Ну, я потопал. Глядите, здесь до полного отрубона не накуритесь! – Я кивнул на ребятишек, совершенно бессмысленно-пустыми глазами уставившихся в телевизор, где эротично выгибалась, повизгивая от лесбиянского нетерпения, женская группа «Полиция нравов».

Гришка неприкаянно сидел на лавке в прихожей вещкаптерки, будто грустная верная собака, которую забывчивые хозяева не пустили со двора в теплый дом.

– Не журись, братишка, все путем. – Я сунул ему в ладонь прихваченную со стола папиросу. – Пыхни, расслабься. А я в баню потопал лагерные грехи смывать.

– Сопроводить? – радостно встрепенулся Гришка, нашедший вдруг себе достойное применение.

– Не нужно трепыхаться, Гришуня. Теперь ты уже шнырь не мой, а Конторы. Сам отлично доберусь, без свиты. Я ведь большой демократ в глубинах души.

– А спинку потереть? – находчиво опротестовал мое решение привязчиво-настырный Гришка.

– Обойдусь! У меня длинная мочалка!

Выйдя из локалки на плац, я направился в дальний его угол, где находилось одноэтажное здание бани.

Поначалу шаг мой был бодро скор и я даже беспечно помахивал в такт ходьбе свой матерчатой сумкой, где лежали свежее нижнее белье, мочалка, мыло и полотенце. Но вот шаги непроизвольно замедлились, а взгляд настороженно зарыскал по сторонам.

Меня явно что-то обеспокоило. Но что именно? Под ударом единственного «косяка» мысли еще не успели разлететься в разных направлениях и тут же принялись за привычную работу: перемешивались, накладывались друг на друга, ища признаки последовательности и логики. Так патроны набиваются в обойму – в различной последовательности, но точно защелкиваясь друг на дружку. Так уж устроен мой мозг.

В оконцовке слова «мочалка с кинжалом» и «выбитая дверь в баню» соединились и дали неожиданный словесный результат:

– Вот паскуда! – От возмущения я даже на месте остановился. – Да ведь он собрался меня прямо в бане пришить! Ну, Кучер! Всем хохлам хохол!

Выпитая водка, отполированная парами марихуаны, дала необходимый выброс агрессивности в психику, а вечная привычка идти навстречу опасности утвердила спонтанное решение – я направился в баню, нащупывая в кармане неразлучный «кнопарь».

Лунные лучи, отражаясь в многочисленных вокруг окнах, падали веселыми белыми «зайчиками» на асфальт перед ногами, словно желая преградить мне путь, но я почти не обращал на них внимание, всецело занятый своими трудными мыслями.

Нигде в продолговатом здании бани свет не горел, но это меня ничуть не смутило. Ударом ноги почти снеся хрупкую дощатую дверь с петель, я влетел в общую раздевалку, чертя в кромешной темноте ножевые зигзаги-молнии в разные стороны.

Наконец, найдя на стене выключатель, смог воочию убедиться, что в раздевалке я один. На всякий случай, сразу зажег свет и в банном отделении. Заглянув туда, увидел ту же историю – мое гордое здесь одиночество.

Надо отметить, что земляк далеко не дурак – ясно, что появиться он должен только после меня. Это даст ему явные тактические преимущества. Ну что ж, поглядим, как карта ляжет! Любую негативную ситуацию можно запросто превратить в позитивную, нужно лишь подойти к делу с головой и с нужной стороны.

Я махом разделся и, аккуратно уложив одежду на скамью, нырнул в цементно-холодное нутро банного отделения. Кнопарь оставил валяться на самом виду рядом с одеждой. Чистое гусарство и ухарство, конечно. Но, узрев мой нож, Кучер наверняка расслабится и потеряет бдительность. А это даст мне хоть и не крупную, но козырную карту в игре с этим вконец оборзевшим быдлом. Да и очень уж хотелось, чтоб все выглядело банальным несчастным случаем, а не убийством. Тогда ножевые ранения на теле земляка мне вовсе ни к чему. Противопоказаны.

Включил горячую воду во всех двадцати лейках под потолком, дабы чуток согреться и стал натирать куском мыла на гладком цементе пола широкий круг – не менее двух метров в поперечнике.

Закончив сей славный труд, я туго намотал свою синтетическую мочалку на левую кисть руки и уселся в мыльном круге, как Хома из кинофильма «Вий». Правда, вместо мыла тот использовал мел и находился не в бане, а в церкви. Вместе с покойником. Ну, покойник и здесь, думаю, очень скоро нарисуется.

Разогретый горячей водою, цементный пол банного отделения удовлетворенно дымил паром и распространял противненький запах формалина – основной жидкости, повсеместно используемой в моргах.

Эсэс, говорят, на воле работал санитаром в городской катаверне[1]1
  Катаверна – морг.


[Закрыть], откуда и принес в зону мрачноватую привычку поливать для дезинфекции пол резко пахучим формалином. Ну да каждый имеет законное право сходить с ума по своему.

Я уже начал подумывать, не убавить ли кипятка в водяных струях, так как пар стат заметно материализоваться в предательский густой туман, но в этот момент слабо брякнула дверь из общей раздевалки и я разглядел, как в белом тумане ко мне медленно приближается знакомый силуэт, держа в правой клешне странно прямую мочалку. Я тут же остро пожалел, что не догадался запастись хотя бы дубинкой. Какой это, к дьяволу, кинжал?! Тут натуральный меч викингов по размеру!! Ладно, карты уже розданы – остается играть!

Я встал в середину мыльного круга, прикидывая, как лучше обойтись с земляком, чтоб он не успел воспользоваться своей самодельной секирой.

– Грехи смываешь, Монах? Бог в помощь! – услышал я скрипучий насмешливый голос Кучера, словно почувствовавшего подвох и остановившегося на самом краю моего охранного круга. – Могу твою душеньку успокоить: новых грехов на ней уже не будет... Так что радуйся давай!

– Разборку намечаешь? – буднично поинтересовался я, чуток переместив корпус вправо, подальше от опасно вздыбленной мочалки земляка.

– А ты думал, что я тебе позволю по утряне через запретку на волю слинять?

– Даже в мыслях не держал! – честно признался я, слегка оскорбившись. – Пойду на свободу как все – через первую вахту.

– Никуда ты уже не пойдешь, падла! – вдруг ни с того ни с сего окрысился Кучер и выбросил вперед руку с мочалкой, явно метя мне в живот. Но для сохранения равновесия ему понадобилось сделать шаг, ступив правой ногой в роковой мыльный круг. Естественно – тут же поскользнулся и упал на колено. Я легко отбил «забинтованной» левой его оружие и встретил падающего врага ударом правой снизу в челюсть. Охнув, Кучер тяжело хлопнулся всей тушей о цементный пол и затих.

«Чистый нокаут, – определил я, полюбовавшись на неподвижное, неестественно выгнувшееся вперед тело. – Но пора заканчивать дельце. Время нынче страшно дорого».

Я нагнулся и приподнял голову Кучера, нащупывая на затылке «заплатку». Найдя, нанес по ней короткий удар костяшками пальцев. Рука чуть ли не до локтя моментально окрасилась в розовый цвет, что и требовалось. Значит, все путем, удар цели благополучно достиг.

Проделал с острой металлической полочкой для мыла некоторые процедуры, необходимые для того, чтобы все смахивало на несчастный случай: парился мужик, поскользнулся и грохнулся головой прямо о полочку.

Прихватив мочально-кинжальное оружие Кучера, вышел из душевой в общую раздевалку.

Все было тихо.

Наскоряк вытершись, оделся и покинул банное заведение. Закрывая за собой дверь, подумал, что резкий запах формалина в душевом отделении сейчас будет точно в тему.

По пути в вещкаптерку выбросил меч-кинжал земляка в мусорный контейнер.

Пришлось долго давить кнопку электрозвонка, прежде чем мне соизволили открыть вход в мой же склад. На пороге стоял, покачиваясь, ухмылявшийся Эсэс. За его спиной на лавке в прихожей мирно похрапывал Гришка. С его улыбающихся губ совсем по-детски стекала обильная слюна.

– Всего с одного «косяка» укачало шныря, – пояснил Эсэс, давая мне дорогу. – Ребятки тоже почти все в отключке. Ничего, сейчас я знатный кофе сварганю, поставим братву на ноги, не сомневайся. Провожать тебя до вахты уже как огурчики пойдем. В натуре, Монах!

– Где моя папироска? – протянул я руку Эсэсу и тут только заметил, что тыльную сторону левой ладони обезобразил косой ножевой шрам, слабо сочившийся кровью. Усек свежее ранение и Эсэс, сразу заметно насторожившийся.

– Поцарапался где-то по дороге, – поспешил пояснить я, пряча предательскую руку в карман. – Где, спрашиваю, мой «косячок»?

Крепчайший утренний кофе сыграл свою обычную роль: ребята взбодрились, муть из их глаз стала понемногу испаряться. Но до состояния «огурчиков» приятелей довести не удалось. По дороге на первую вахту мальчиков штормило из стороны в сторону, но прапора к нам не цеплялись, отлично понимая, что к чему.

Еще с полчаса проторчали в локалке первой вахты. Ребята нещадно курили, а я, скромно зажав под мышкой любимое верблюжье одеяло, не сводил глаз с дорожки, по которой должен был прибежать сюда наряд контролеров, поднятый по тревоге.

Наконец громыхнула вожделенная дверь и казенный голос выкрикнул мою фамилию. Я стал прощаться с братвой. Напоследок наклонившись к Эсэсу, шепнул:

– Знаешь, братишка, мне почему-то кажется, что в бане я ночью не был... Просекаешь?..

Дружески хлопнув глубоко задумавшегося банщика по плечу, я перешагнул невысокий порог и вдруг, неожиданно для себя, понял: я уже на свободе!!!

Искушение

– Ну и что же ты с меня хочешь поиметь? За свою тогдашнюю умную «забывчивость»? – решил я взять наконец быка за рога, одаривая Эсэса самой доброжелательной личной улыбкой. – Говори, не стесняйся.

Киса с Цыпой, уловив в моем голосе елейность, сразу насторожились и еще плотнее придвинулись к захмелевшему Эсэсу.

– А я не жлоб, Монах! Думаю, чисто по-братски, выделишь мне штук десять баксов на обзаведение? Тебе же это ничего не стоит – заматерел на воле, в гору прешь, как танк!

– Я, безусловно, филантроп по натуре, но не до такой же идиотской степени! – отрезал я, снимая вопрос с обсуждения. – У меня другое предложение: беру тебя к себе в бригаду. Будешь как сыр в масле кататься и бабки приличные иметь. По рукам, братец? Или как?

– По рукам, Монах, – кивнул побледневший Эсэс, видно, начав просекать обстановку и тот печальный для него факт, что на Монаха никакие попытки шантажа впечатления не производят. – Когда приступать?

– Завтра нарисуйся здесь к полудню, обсудим детали. Мальчики, проводите нашего отяжелевшего друга до выхода из заведения. Пусть отправляется восвояси.

Ребята подхватили забавно съежившегося Эсэса под мышки и вывели из кабинета. Дисциплинированный Киса тут же вернулся, ожидая добавочных инструкций.

– Нет. Пусть уходит, – усмехнулся. – Он не опасен, сейчас уже ничего не доказать. Гарантия!

На следующее утро проснулся на удивление рано – еще и десяти не было. День выдался просто славный: солнечно-безоблачный и не по-весеннему теплый.

Машину с Цыпой вызывать не стал, решив прошвырнуться до «Вспомни былое» пешочком, свежим воздухом децал подышать. Иногда это полезно. С похмелья – в особенности.

По пути заглянул в парк Энгельса, посидеть на скамеечке, пробежаться в памяти по далекой юности.

Да, парк совсем не тот, что двадцать лет назад. Уже скорее смахивает на большой сквер. А ухоженности вообще ноль. Мусор повсюду валяется, и не только окурки, но и бумажные пакеты с бутылками из-под всех кустов нагло выглядывают. Полнейшее творится безобразие! В натуре, беспредел! Куда только городские власти смотрят! Впрочем, с ними ясно – пока гром не грянет, российский чиновник не перекрестится. Может, пикеты «Гринпис» в защиту парка организовать? Кажется, это не слишком дорого будет стоить.

Отшвырнув в сторону истлевшую «родопину», я поднялся со скамейки, но вдруг снова сел, почувствовав, что мозг сейчас разродится какой-то дельной идеей.

Так оно и вышло. За несколько минут я прошевелил «новорожденную» от и до, пропустив через решетку здравого рассудка, и выдал на ее реализацию «добро».

Решительно поднявшись со скамьи, направился по узкоизвестному адресу одной квартиры-мастерской, где быстро-оперативно изготавливаются на заказ разные мудреные сувениры. Хитрая мастерская находилась недалеко, так что в родной забегаловке я оказался уже полдвенадцатого.

В кабинете Петровича уложил компактный алюминиевый кейс-«дипломат», запертый на кодовый замок, в нишу-тайник подоконника и устроился с банкой пражского пива в кресле перевести дух.

Через несколько минут нарисовался Киса, воззрившийся на меня удивленным взглядом своих чудных глаз-смородин:

– Ты что-то рано, Евген! Но это к лучшему. Надо небольшой производственный вопросик решить.

– Рассказывай, – благосклонно кивнул я. – Дело превыше всего.

– Я тебе уже говорил про нового телохранителя. Неплохой мужик, Серым кличут. Край необходимо, чтоб вместе с Цыпой кто-то еще тебя сопровождал для надежности.

– А ты, никак, на пенсию собрался?

– Ну ты скажешь – так хоть стой, хоть падай, Евген! – оценив юмор, ухмыльнулся Киса. – Я само собой, но ведь ты меня постоянно куда-нибудь на задания отправляешь. И остаешься неприкрытым с одной стороны! Возьми Серого хотя бы с испытательным сроком. Реакция у него молниеносная и здоровьишко – дай Бог каждому! '

– Он здесь?

– С той стороны двери.

– Ладушки, зови своего протеже.

Появился детина средних лет: косая сажень в плечах, рост около двух метров, нагло-самоуверенная морда знающего себе цену зверя.

– Отличная реакция, говоришь? – переспросил я Кису, доброжелательно улыбнувшись новому боевику.

– Гарантия, Михалыч! – убежденно отозвался Киса.

– Ладушки. Будет работать в паре с Эсэсом. Поглядим, кто из них на что способен. Берем обоих с испытательным сроком. На полставки.

– И сколько времени будешь испытывать, Монах? – недовольно скривился Серый, с явным трудом стараясь говорить на полтона ниже, чем обычно привык.

– А это полностью зависит от тебя, браток. Возможно, что и одного дня окажется вполне достаточно.

– Ловлю на слове! – не слишком тактично осклабился Кисин протеже, видать, понятия не имеющий о том, как должен вести себя наемный работник со своим хозяином.

В комнату, предварительно постучав, зашел Эсэс с сильно опухшей со вчерашнего мордой.

– Ты очень вовремя! – похвалил я новоприбывшего. – Уважаю пунктуальных людей. Чаще всего на них можно уверенно положиться. Есть небольшое, но ответственное поручение. Серый, вынь-ка из подоконника кейс. Отправляйся с ним прямо сейчас в парк Энгельса. Страховать тебя будет Эсэс. Просто прогуливайтесь по аллеям. К вам подойдет пожилой мужик с овчаркой-медалисткой на поводке и попросит прикурить. Вот ему «дипломат» и отдадите. Никаких расписок с него не требуется. Усекли?

– Может, Михалыч, им дополнительную охрану выделить? – вмешался Киса, уважительно разглядывая красивый кодовый замок под золото.

– Пустяки. Ребята справятся. Да и чего там особо охранять? Мелочь повседневная – полсотни «лимонов» всего-то, – пренебрежительно выпятил я нижнюю губу. – Ладно, мужики! Ступайте с Богом! Собаковод на «стрелку» уже через полчаса заявится.

– До Энгельса ходьбы меньше пятнадцати минут, – заметил дотошный Киса, когда ребята ретировались.

– Ну и что? – пожал я плечами. – Дадим мальчикам возможность хорошенько оглядеться, попривыкнуть друг к другу.

Я засек время на наручном «Ролексе» и устало прикрыл глаза, весь обратившись в слух.

Киса сидел тихо, решив, по ходу, что я задремал. А Петровича с Цыпой в кабинете не было – оба помогали в общем зале барменше Ксюше. Нынче почему-то заведение битком набито жаждущей опохмела публикой.

Через двадцать две минуты где-то в отдалении довольно прилично громыхнуло – даже стекла в раме нервозно потренькали чуток.

– Выясни, что почем, – закуривая, велел я Кисе. – Если чуткий слух меня не обманывает, то в районе парка Энгельса грохнуло. Туда и езжай на разведку.

Киса, как-то странно уставившись на меня, явно желал высказаться, но внезапно передумал и без лишнего базара покинул кабинет.

Очень скоро, проявив похвальную оперативность, он появился вновь, неся на лице мрачно-задумчивое выражение и почему-то старательно пряча от меня глаза.

– В парке Энгельса какая-то непонятка случилась, – буркнул верный соратник, выуживая из холодильника бутыль «Смирновской». – Ты будешь, Евген?

– Не откажусь, пожалуй. Так в чем суть дела?

– Я все сам видел. Менты еще не успели оцепление поставить. – Киса набулькал нам по полстакана водки и сразу заглотил свою дозу, понюхав по привычке личный кувалдообразный кулак вместо закуски. – Ну так вот, Евген! Зарезанный Серый на центральной аллее валяется, а разорванный взрывом Эсэс метрах в десяти от него!

– Ну и чего ты так разволновался, братишка? – усмехнулся я, отправляя свои полстакана по прямому назначению. – Все нормально, все путем! Просто оба новых кадра не смогли выдержать испытательный срок. Серый совершенно бездарно позволил себя зарезать, несмотря на молниеносную – как ты утверждал – реакцию. А Эсэс прокололся, решив убить и ограбить нашего посыльного, не подозревая, что кейс лишь «кукла» – искушение для дураков.

– Так в «дипломате» денег не было? – догадался наконец Киса.

– Само собой. В нем находилась моя пластилиновая конфетка. Вернее пластиковая. Бомба, срабатывающая на попытку вскрытия чемоданчика.

Киса некоторое время молчал, переваривая информацию, затем сказал самое неприятное:

– Монах, но ведь в парке могли пострадать совсем случайные люди...

– Но этого ведь не произошло? – спросил я, внутренне весь напрягшись.

– К счастью, нет, – снял с меня Киса стопудовую моральную гирю.

– А я что говорил? – облегченно вздохнул я, наполняя хрустальные емкости по новой. – Надо больше, брат, доверять Провидению! Оно никогда не позволит безвинным людям погибнуть. Гарантия!

– Чего ты такой веселый, Евген? – подозрительно уставился на меня соратник, все еще переживая, наверное, безвременную гибель своего приятеля Серого.