Текст книги "Яблони в цвету"

Автор книги: Евгений Мартынов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

9 глава

С 1976 года Женя в Росконцерте как штатный артист не работал: строгий гастрольный график стал сковывать творческую свободу брата, не позволяя сконцентрироваться на композиторской деятельности в первую очередь. Официально Женя числился теперь музыкальным консультантом (а позже – музыкальным редактором) изда-тельства'ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия». Журнал «Комсомольская жизнь», для последней странички которого брат подбирал популярные молодежные песни, не требовал большой отдачи творческой энергии, но и платил соответственно: 6 рублей в месяц. Так как совсем «не работать» в советские годы было нельзя, то, чтобы не попасть под статью за тунеядство, а также чтобы к пенсионному возрасту накопить официальный трудовой стаж, нужно было обязательно иметь трудовую книжку, значиться членом какого-нибудь профсоюза и состоять где-либо в штате, «активно» участвуя в общественной жизни коллектива. В таком положении были почти все «свободные художники» – не члены творческих союзов (хотя встречались, безусловно, исключения, но это уже ближе к декадентам, а речь сейчас не о них). Работа в «Молодой гвардии» оставляла брата, с одной стороны, свободным, а с другой стороны, открыла двери в широкую молодежную аудиторию. Участвуя в творческих мероприятиях, организуемых отделом культуры ЦК комсомола, брат объехал, наверное, все ударные стройки той трудовой эпохи, ныне пренебрежительно именуемой «застойной», исколесил в составе творческих агитбригад Сибирь и Дальний Восток, Урал и Казахстан и, конечно же, легендарную Байкало-Амурскую магистраль (стройку века – так ее величали в семидесятых)!

В те времена трудового романтизма Женину песню «Если сердцем молод» («песню бомжей», как ее между собой называли сами авторы) распевали повсюду. Ее пели и студенты-стройотрядовцы, и солдаты-призывники, и вокально-инструментальные ансамбли на танцплощадках, и популярные артисты на эстрадных подмостках. Помню, в периоды выпускных школьных гуляний под окнами всю ночь слышалось:

Я сегодня там, где метет пурга,

Я сегодня там, где поет тайга.

Я сегодня там, где друзья близки,

Нет причины для тоски!..

Артистическая эстрадная среда условно и негласно делилась на деятелей, кочующих по трудовым молодежным объектам (это были артисты, «кормящие таежных комаров»), и на деятелей, участвующих только в престижных праздничных концертах, посвященных юбилеям и съездам комсомола и партии (это были элитно-номенклатурные артисты). Женя участвовал в мероприятиях и нижнего и верхнего рангов согласно общепринятому тогда лозунгу:

Партия сказала: надо!

Комсомол ответил: есть!

Платы за эту общественно-концертную деятельность никто ни от кого не требовал (кормили в поездках – и то уже хорошо), но на ее основе складывались отношения и мнения, рождались рекомендации и ходатайства, существенно влиявшие на судьбы людей, задействованных в подобных мероприятиях. Комсомол отметил «заслуги Евгения Мартынова в деле нравственного воспитания советской молодежи» (эта классически-типовая формулировка фигурирует почти во всех многочисленных грамотах и дипломах, врученных брату различными комсомольскими органами за более чем двадцатилетний период соприкасания его с комсомолом): в 1979 году Женя стал лауреатом премии Калининского обкома ВЛКСМ (вместе с А. Дементьевым – за их совместное песенное творчество), в 1980-м – лауреатом премии Московского комсомола (за личный вклад в развитие молодежной комсомольской песни), а в 1987-м, в итоге, – лауреатом премии Ленинского комсомола. Вся «денежная начинка» этих премий, как и полагалось по неписаным законам, была перечислена на строительство важных объектов народного хозяйства. Такое «целевое» направление лауреатских премий было почти общепринятым явлением, и никто из лауреатов этим не бахвалился.

Для многих людей, знавших Мартынова до его стремительного взлета на Олимп эстрадной популярности и смотревших на его триумф со стороны, было непонятным и загадочным то «везение», которое, казалось бы, действительно его сопровождало. На их вопросы о причинах его успеха Женя, как правило, отвечал шутками: мол, он племянник Олега Кошевого, зять трижды Героя Советского Союза Александра Ивановича Покрышкина, герой ташкентского или ашхабадского землетрясения, лауреат совминовского домоуправления и т.п. И некоторые люди верили его шуткам, всерьез доказывая другим, что Мартынов женат на внучке Покрышкина, что прославленный маршал авиации подарил ему самолет, и он теперь на этом самолете летает на дачу к Брежневу, так как генсек ему во всем покровительствует. Хотя, конечно же, за успехами брата ничего сверхособенного не скрывалось помимо его солнечного таланта, искренней доброжелательности и расположения к людям, а также смелости и азарта в действиях по достижению поставленных целей. Если было необходимо, Женя не боялся и не гнушался ответственных закрытых прослушиваний и открытых концертных баталий, выхода на уровень очень высоких должностных лиц и прямого контакта с неблаговолящими ему людьми, опасных самолетно-вертолетных передвижений от одной концертной площадки к другой и «полулевых» ночных работ в студиях звукозаписи. Раз нужно, брат умел и за себя попросить, и со своей стороны удружить. Если цель оправдывала средства, он шел и на фиктивный брак (до женитьбы на Элле), и на вступление в партию (в 1980 году), действуя по принципу Сократа: «Где отступает гибкость, там наступает старость».

Женина жизненная позиция вообще была активной, и по своим внутренним – волевым и умственным – качествам брат во многом был не похож на свое внешнее лирическое «я». Не побоюсь сказать: Евгений был бойцом – даже если сам этого не осознавал, признавая в себе лишь игрока. Он был полон энергии, в частности творческой, горел ею и даже перегорал, не находя возможности реализовать ее полностью. Да, в той, оставшейся позади, эпохе было много высокого и героического, красивого и крепкого, но при всем при том наша система не давала возможности реализовать себя хотя бы на 50% (правда, это отнюдь не мало), если ты хотел остаться независимым. Система тебя

взращивала, хомутала, «ставила на тебя», погоняла, баловала пряниками и одаривала милостями, но вожжей из своих рук никогда не выпускала. Ты был вечным пролетарием, наемной рабочей силой: беги, тяни, надрывайся – и не задумывайся о том, кто извозчик, в чьих руках вожжи. Реализовать свои собственные проекты не позволяли ни высокие связи, ни крупные (по советским меркам) авторские гонорары... Хотя эти козыри – связи и гонорары – внешне и создавали иллюзию творческого удовлетворения, личностного самостояния и духовного восхождения.

Я коснулся такой составляющей в судьбе творческого человека, как авторские гонорары. В 70-е —80-е годы, когда авторское право в нашей стране было защищено государством, основным источником существования для авторов-песенников было начисление гонораров за исполнение песен на концертных и танцевальных площадках (платных) и в ресторанах. Если песня была очень популярна и исполнялась повсюду, то она одна могла приносить композитору (у поэтов ставки были пониже) от трех до пяти тысяч рублей в месяц. Если популярных песен у композитора было несколько сразу, то в пик своей популярности эти песни способны были дать месячный доход в 10—15 тысяч рублей и даже более. Но, я повторяю, это в пик популярности, и популярности тотальной. По поводу объемов чьих-то «с неба падавших» гонораров постоянно шептались неудачливые шлягерописцы, переполняемые догадками, завистью и злостью. Нужно заметить, что для большинства завистников и борцов за «чистоту песни» главным критерием отношения к авторам и песням были не творческо-художественные достоинства последних, а их гонорарно-коммерческий успех. Именно «слишком зажравшихся» авторов критиковали на съездах и пленумах союзов композиторов и писателей. Когда же удачливый автор постепенно выходил из пика своего успеха и его авторские гонорары уменьшались до средних размеров, интерес к нему со стороны «секретарей-блюстителей» тут же пропадал. Какие он теперь писал песни, никого попросту уже не интересовало.

Евгений Мартынов занимал первое место по авторским гонорарам среди композиторов всего Советского Союза в течение примерно двух с половиной лет начиная с конца 1975 года. Он отодвинул на второе место бывшего лидера – Давида Тухманова. А до Тухманова первую строку в этой устной табели о рангах уверенно занимал Арно Бабаджанян. Брата же с первой позиции оттеснил Александр Зацепин, «экс-чемпион», а того – давно прорывавшийся Раймонд Паулс... Женя, кстати, с большим интересом следил за творчеством перечисленных мной композиторов и всегда отзывался о них с искренним уважением – как об очень крупных творческих фигурах. Примечательно, что Мартынов, Тухманов, Зацепин, Паулс, назову также Юрия Антонова, – все были (и сейчас, помимо Жени, остаются) профессионалами, почитаемыми друг другом, однако держащимися друг от друга на расстоянии, словно сохраняющими определенную производственную автономность. Наверное, это еще раз подтверждает тот факт, что бездарности и безличности группируются и объединяются куда более успешно, чем люди талантливые и личностные.

10 глава

Коснувшись гонорарно-доходной стороны композиторской деятельности, я вспомнил о соприкасающихся с этой стороной некоторых фактах из жизни брата.

Когда молодой, популярный и очень доверчивый (поначалу) композитор Евгений Мартынов попал в московскую, внешне элитную, среду, он даже несколько растерялся от того, что все у него просят денег взаймы, и притом не 200 – 500 рублей на месяц, а 5 – 10 – 20 тысяч на неопределенный срок.

Женя недоумевал:

– Вроде у людей есть все: большая квартира, импортная мебель, машина, дача... У меня всего этого нет, и неизвестно, когда будет. А взаймы не я у них прошу, а они у меня. Помощи не я у них прошу, а они у меня. И как они собираются такие большие деньги отдавать? Где их вообще можно взять, если зарплата у людей – 200 рублей, а аппетит – на 20 тысяч? Вчера, наверно, заняли у Тухманова, сегодня просят у Мартынова, завтра будут клянчить у Антонова.

Кто только не просил у Жени денег взаймы! Кого только брат не выручал: от новых киевских родичей – до людей едва ему знакомых! Очень известные граждане, взяв в долг крупные суммы еще в 70-х годах, так и не вернули Жене денег до конца его жизни.

– Не буду же я на них в суд подавать! – говорил брат. – Тем более что некоторых уже и в живых нет, а их жены вроде вообще тут ни при чем... Да и расписок-то я от них не требовал, а те расписки, что есть, давно уже не действительны.

Трудно было Жене понять людей, каждый раз при встрече обещавших ему вернуть долг на следующей неделе – и снова пропадавших на год. Необязательность, как категория этическо-нравственная ли, профессиональная ли, бытовая – любая, душе брата была не только чужда, она была просто непостижима! Взять – и не отдать, пообещать – и не сделать, свои же обязанности – и проигнорировать: против этих «приемов» Женина «защита» не срабатывала. До конца жизни если брата выводило что-то из себя, то в первую очередь – людская непорядочность, безответственность, непунктуальность, необязательность, из-за которых многие Женины планы порой оказывались под угрозой срыва, а сложные многоходовые комбинации грозили в конечном итоге распасться.

Фамилии некоторых уважаемых должников я знаю. Эти люди всегда избегали лишних встреч с Женей, а после его смерти вообще «выпали в осадок», никогда даже по телефону не поинтересовавшись, как живет Женина вдова с малолетним сыном и его больные, все более стареющие отец и мать. Хотя «выпали в осадок» разве одни только должники? Многих Жениных «друзей» после похорон как ветром сдуло. А брат был радушным и щедрым человеком, гостеприимным и хлебосольным. Сам любил погулять и гостей всячески старался уважить, не скупясь на обильные застольные угощения и доброе, искреннее внимание к друзьям и близким. Потому и деньги у него в карманах не задерживались надолго.

Мне запомнился случай в Феодосии, где мы с Женей и Эллой отдыхали летом 1977 года. В магазине детских игрушек его восемнадцатилетняя невеста увидела красивые, большие плюшевые игрушки, они ей очень понравились. Женя, не долго думая, купил Элле все игрушки, что стояли на прилавке! И мы потом никак не могли уехать с ними в гостиницу: такси не вмещало сразу и нас, и плюшевое зверье. Пришлось добираться на грузовом такси. Когда же подошло время уезжать домой, Женя предложил оставить половину тигров, львов и медведей в гостинице, но Элла, обняв своих братьев меньших, жалобно заявила, что они без нее здесь попросту пропадут от голода и обиды. В результате весь этот зверинец пришлось на «рафике» подвозить к поезду и давать телеграмму в Киев, чтобы там были готовы его вынести из купе и приютить дома.

У брата была еще одна особенность: он не выносил одиночества. Потому и в ресторан почти никогда не ходил в одиночку, даже если нужно было просто пообедать или поужинать (это относится прежде всего к холостому периоду жизни брата). Причем ему доставляло удовольствие угощать своих приятелей. Чаще всего Женя посещал ресторан «София» (он располагался через дорогу от станции метро «Маяковская», на первом этаже того же здания, где находилась и находится ныне редакция журнала «Юность»). В этой редакции долгое время работали Андрей Дементьев и Алексей Пьянов – активные Женины соавторы, уже упоминавшиеся мной. Мало того, Женю так любили все работники «Софии», что вход в ресторан и место в нем были в любое время обеспечены брату и всем его спутникам.

Однажды под вечер летом 1979 года зазвонил телефон.

Женя берет трубку и, скривив рот, чтобы изменить голос до неузнаваемости (на случай звонка навязчивых поклонниц), спрашивает:

– Вам кто нужен?

– Женя нужен. Это телефон 280-47-57?..

– Володя, ты что ли?..

– О, Женька, здорово! Я тебя не узнал, у тебя голос какой-то странный. Не заболел?

– Да это я просто от дураков скрываюсь. Сплошная достача! Тут меня так одни полюбили, что решили достать окончательно: из другого города откуда-то приехали, телефон и адрес три дня искали, теперь под дверью на раскладушке спят, говорят, что не уедут, пока меня не заполучат!

– Ну так это хорошо! Бери их и давай сейчас же к нам в «Софию». Мы здесь почти все, олимпийцы, гуляем: Левка, Генка, Додик, комсомольцы, девчонки... Короче, тебя только нет.

– Да тут еще один дурак приходил сегодня утром, все настроение испортил! Мы думали, это те девки, не открывали. А он стал стучать и без перерыва звонить в дверь, говорит: «Не уйду, пока не поговорю с Евгением Мартыновым». Три часа доставал под дверью. Наконец Юрка его впустил, а я в другой комнате спрятался. Тот нагло вваливается, говорит: «К вам пришла судьба человеческая», – вытаскивает изо рта вставную челюсть и кладет ее на стол. «Не уйду, – говорит, – пока не дадите на жизнь и пропитание бедному калеке». Мне уже давно уходить нужно было, люди в Останкино ждут, а этот калека два часа сидит, со слезами рассказывает, какая у него жизнь трудная, и то вынимает, то вставляет обратно свою челюсть. Элка, видя такое, пошла в туалет вырвать. А он уперся: «Если вам жалко 200 рублей, вызывайте милицию, сам я никуда от вас не пойду, только вы мне можете помочь. Буду ждать, – говорит, – Евгения Григорьевича». Кое-как Юрка от него откупился. Эллу до сих пор тошнит. А я вообще хотел с балкона спускаться на веревке. Еле успел в Останкино – редактора надо было поймать, у меня же завтра съемка!

– Ха-ха-ха! Я этого типа знаю: плешивый, грязный такой, в спортивных штанах и с пустой авоськой. Судьба человеческая!..

– Точно! А ты откуда его знаешь?

– Он же и у меня был, и у Дода Тухманова, и у Жорки Мовсесяна, и у Таривердиева, он всех композиторов, поэтов и певцов уже облазил! Всем свою челюсть показывал. Только к тебе вот что-то «запiзнився». Представляю, сколько он уже башлей насшибал у таких дураков, как мы! Ну, довольно! Бросай все, без тебя скучно! Когда приедешь?..

– Так... Ладно. Но только я сегодня «пас» – у меня завтра съемка, мне нужно быть в форме.

– Жека, само собой: все всё понимают! Короче, давай через пятнадцать минут сюда – с Эллой и своими девками. Заметано?.. Ждем!

Жека приезжает. Компания уже в «располз» пошла, но Мартынова встретила дружным «ура!» – а потом как-то незаметно растворилась в пространстве, словно дырка от съеденного бублика. Женя не обиделся на своих друзей и приятелей, когда понял суть и смысл этого «горячего» приглашения. Оставшись наедине с «объеденным» столом, он сам расплатился с официантом, поблагодарил за чудесный вечер и впоследствии не высказал ни одного слова в упрек веселым членам той компании, откровенно использовавшим и подставившим его по простоте и доброте «Женькиной души». Хотя, конечно, трезвые выводы об истинности дружеских чувств своих довольно многочисленных приятелей Женя делал не единожды.

Так, в 1979 году (если не ошибаюсь) в Москву приезжала популярнейшая англо-ямайская поп-группа «Вопеу М». Ажиотаж вокруг этого события был страшный! Где достать билеты в концертный зал «Россия»? Как попасть на концерт? Поговаривали, что на «черном» рынке «левые» билеты продавали приезжим фанатам за 100—120 рублей! Женя попросил своего друга, имевшего доступ ко всему «закрытому», помочь в этом деле, выразив готовность заплатить за билеты «любые», как он сам выразился, деньги. И тот достал 3 билета. Правда, истолковал дружескую просьбу и выражение «любые деньги» недвусмысленно. Восторженно потрясая билетами над нашими головами и затем лукаво пряча их в свой карман, он в течение трех

часов рассказывал, как вырвал эти драгоценные квитки из чьих-то недостойных лап специально для Женьки Мартынова – его величайшего и ближайшего друга.

Наконец, когда уже было много выпито, съедено, спето и рассказано и пришло время по домам расходиться, друг, умиленно вздохнув, объявил сумму, которую брат должен был заплатить за билеты:

– Семьсот пятьдесят.

– Ну серьезно: сколько? – устало улыбаясь и держа в руках деньги, еще раз переспросил Женя.

– Семьсот пятьдесят рублей – и эти билеты твои.

– В смысле?..

– По двести пятьдесят за билет. Три билета. Как ты сам просил: за любые деньги...

– Нет, вы что, серьезно что ли? Или разыгрываете меня?

– Ну какой тут розыгрыш, Женя? Группа классная! В мире равных нет! Билетов вообще нету ни на один концерт! Вот только для тебя, Эллы и брата твоего три штуки выцарапал! Все просят меня! А я – никому, только тебе, как обещал.

– ?!.

– Не дешево, конечно... Но мне ведь ничего не надо! Цены такие... Дешевле ты вряд ли где достанешь... Это уж и то – по такому блату!..

– Да-а... Три билета по пятерке – хотите, чтобы я купил за семьсот пятьдесят рублей! Да вы что?!. На хрена мне такие ласки!

– А я-то тут при чем, Женя? Цену они мне назвали, не я же ее поднимаю. Ты пойми!..

– А вы сами-то идете на концерт?

– Конечно!.. С женой...

– И вы за два своих билета пятьсот рублей отдали? Вы это хотите сказать?..

– Ну... Да... Гм...

– Значит, так... Передайте вашим блатным друзьям, что Мартынов, возможно, дурак, но не до такой степени, как им хотелось бы. За такие деньги нужно три месяца грузчиком вкалывать или полгода – дворником. Вы хотите, чтобы вся Москва меня на смех подняла?

– ?..

– Ну, по двадцать пять, ну по пятьдесят, ну по сто рублей, в конце концов! Но не за двести же пятьдесят!.. Трам-тарарам-там-там (нецензурными словами)!..

Вечер закончился неприятным конфузом, эдаким «пикантным казусом». Надломленный, озадаченный и отрезвевший, друг пообещал завтра же сурово поговорить с «владельцами» этих трех злополучных билетов и доказать им, что для Мартынова надобно цену снизить. В результате билеты, на которых значилась государственная цена «5 рублей», брату удружили за сто пятьдесят: по полтиннику за каждый. Иными словами – дружить дружи, а своего интереса не упускай!

11 глава

Окончание самого звонкого и плодотворного этапа творчества ознаменовалось для брата довольно огорчительным и, в определенном смысле, поворотным событием: разрывом творческих и дружеских отношений с Андреем Дементьевым. Это произошло несмотря на их почти семилетнюю дружбу, несмотря на то, что Женя всегда с благодарностью отзывался о поэте, сыгравшем огромную роль в его судьбе. И это было тем обиднее, чем популярнее и значительнее становились фигуры Дементьева и Мартынова в советской культуре. Ведь стремительная популярность, народное и профессиональное признание были результатом их совместного творчества, совместного – в первую очередь, что они сами открыто признавали. И тем не менее, после выхода в свет большой Жениной пластинки этот звонкий и удачливый дуэт перестал существовать, к огорчению его многочисленных поклонников и скрытой радости врагов.

Двадцатилетняя разница в возрасте одновременно разъединяла и сближала Женю с Андреем Дмитриевичем. Они дополняли друг друга и уравновешивали, начиная опять-таки с возраста и, соответственно, жизненного опыта – и кончая темпераментом и исходящим из него мироощущением. Едва познакомившись с молодым провинциальным музыкантом, московский поэт и опытный редактор почувствовал, что судьба свела его не с музыкальным прохожим, а с даровитой личностью, с талантом, которому предстоит вскоре раскрыться, и раскрыться очень ярко. Женя сразу стал членом семьи Андрея Дмитриевича, не побоюсь так сказать: он часто свои вещи оставлял в квартире Дементьевых, нередко оставался ночевать сам, по вечерам музицировал за дементьевским пианино, тут же распевая только что рожденные поэтом стихотворные строки. Творили вдвоем увлеченно и легко, периодически интересуясь мнением Гали – супруги поэта, хлопотавшей на кухне в заботах о здоровье и сытом чреве творческих людей.

Когда Женя въехал в свою квартиру на Большой Спасской, они с Андреем Дементьевым радостно предвкушали: скоро, мол, будем творить в полную мощь, ибо станем соседями! Действительно, осенью 1978 года поэт переехал в просторную квартиру в новом доме в Безбожном (ныне Протопоповском) переулке – это буквально в пяти минутах ходьбы от «мартыновского» дома. Но почему-то близких соседей тянуло друг к другу теперь значительно слабее, чем вчерашних близких друзей. А я вообще не видел Дементьева в гостях у брата и знаю, что заходил он всего пару раз. Это, возможно, связано с тем, что Андрей Дмитриевич во время пылкой влюбленности Жени в Эллу не выказывал восхищения от намерений своего младшего друга жениться на юной киевлянке, не видя в предмете Жениной страсти той верной спутницы жизни, о которой в песнях мечтал кумир миллионов женских сердец, так высоко воспевший любовь, верность и преданность. Если быть до конца откровенным, то следует признать, наверное, что кроме меня, как это ни странно, почти никто из Жениного окружения не прочувствовал и не поддержал тогда «брачного хода» Евгения Мартынова.

Многие наши приятели и знакомые аж до 1990 года лукаво спрашивали меня при случае:

– Как там Женя? Не развелся еще с Эллочкой-людое-дочкой?..

Брат был благодарен своему старшему другу-соавтору за участие, откровенность и искренность, но, зная его личный семейный опыт, далеко не на все 100% успешный (о чем Дементьев так же искренне делился с Женей), решил поступить самостоятельно, а вернее, отдаться судьбе и вдохновению.

Существовала и другая причина постепенного отдаления друг от друга вчерашних удачливых соавторов. Женя в своем восхождении на эстрадно-песенный Олимп был значительно азартнее как игрок и плодовитее как песенник, он набирал высоту и пытался всячески ускорить обороты, вкладывая все свои силы и средства в творческое производство и воспроизводство (если применить экономическую терминологию). Брата не привлекали перспективы строительства двухэтажной дачи или покупки автомобиля и гаража к нему: этим заниматься ему было просто некогда. Он удовлетворялся только творческим успехом и огорчался творческой неудаче. Андрей Дмитриевич – как более мудрый, спокойный и трезвый человек – плоды своего поэтическо-песенного успеха был не прочь воплотить в материальные формы, в ту же дачу, например. Это понятно и естественно: ведь он имел семью и детей, занимал пост секретаря Союза писателей и вынужден был тянуться к советской поэтической элите духовно и материально, внутренне и внешне. К его редакционной занятости в журнале «Юность» прибавились дачные дела, требовавшие сил и денег. Андрей Дмитриевич тогда занял у Жени очень крупную сумму и обещал вскорости вернуть долг, надеясь, вероятно, на авторский доход от песенных проектов.

Однако новые песни сами по себе популярными и, извините, доходными не становятся (они, кстати, могут быть совершенно недоходными несмотря на свою популярность). Я уже говорил, что песня на пути к слушателю после формального рождения должна пройти еще несколько стадий: инструментальную аранжировку, вокальное «впевание», публичное исполнение, магнитофонную запись и, наконец, эфирную «раскрутку» с обязательной «засветкой» в популярных телепередачах. Кроме того, она должна быть заранее на полгода – год (с учетом сроков производственных процессов) отдана в грамзапись и печать. Сейчас, правда, эта схема претерпела некоторую корректировку, но суть ее остается неизменной. Особенностью же советского времени являлось то, что на всем своем пути песня, словно на шлагбаумы, постоянно натыкалась на художественные советы, которые необходимо было успешно пройти или как-то тихо обойти. Как правило, в процессах «пробивания» песен участвовали оба автора, а лучше, если им помогал еще и исполнитель. Вдвоем-втроем заслоны брать легче, чем в одиночку, это бесспорно. Когда присутствуют все соавторы, тут уж не скажешь композитору, что мелодия его песни прекрасна, а стихи отсутствующего поэта бездарны или, наоборот, – в том же духе. Если было необходимо, композитор дорабатывал свои «недоделки», а поэт доделывал свои «недоработки» – соответственно пожеланиям худсовета или мнению главного редактора. Именно на эту деятельность к 1980 году Дементьева уже не хватало: Женя ходил по советам и редакторам сам, и песни, записанные им для большой пластинки, «рубили» из-за стихов, а точнее, из-за отсутствия при этом их авторов. Так, почти совершенно «застряли» песни на стихи Андрея Дементьева «Натали», «У Есенина день рождения», «Прости», «Ласточки домой вернулись», «Летом и зимой». Женя докладывал по телефону своему соавтору о тех претензиях к текстам и вообще к темам песен, которые высказывались в музыкальных редакциях телерадио. Поэта необоснованные придирки оскорбляли (и его можно понять), но от походов в Останкино и на улицу Качалова (сегодняшняя Малая Никитская), где в доме № 24 располагалась Главная музыкальная редакция Всесоюзного радио, он отказывался и переделывать что-либо по чьей-то глупости тоже не горел желанием. Таким образом, круг замкнулся.

Поэт, со своей стороны, был прав:

– Сколько можно нам ходить по редакциям, как мальчикам, доказывать дуракам, что лебедь не в Израиль хотел улететь, а ласточки домой вернулись тоже не из эмиграции!..

А с другой стороны, Женю такой «эпилог» никак удовлетворить не мог. Брат использовал все свои ресурсы, чтобы обойти заслоны, но вокруг него уже появились новые сильные игроки, пробивавшие свой материал втроем (а не в одиночку, как Женя) и делавшие это успешно и, главное, своевременно, без пробуксовки.

Вовремя «проскочил» популярный опус Э. Ханка на стихи И. Шаферана «Песня первоклассника» («То ли еще будет!..») из репертуара Аллы Пугачевой. А за фразу из этой песни «Лев Толстой в мои года не писал такого» досталось рикошетом – Мартынову и Дементьеву!

На худсовете, в ответ на представленные композитором песни «Натали» (о любви А. С. Пушкина к Н. Н. Гончаровой) и «У Есенина день рождения», главный музыкальный редактор Центрального телевидения Л. Э. Кренкель раздраженно заявила:

– Зачем трогать классиков?! Только что нам от Лапина за Льва Толстого влетело, а тут еще Пушкин с Есениным! С нас довольно!..

Тем, кто не знает, поясню: С. Г. Лапин руководил Государственным комитетом по телевидению и радиовещанию, был, как говорят, суров, но справедлив и периодически устраивал подчиненным нагоняи и взбучки за их производственные или идеологические просчеты.

И вот однажды, летом 1980 года, Женя договорился о встрече с самим председателем Гостелерадио. Брат позвонил Андрею Дементьеву, изложил свои планы и попросил поэта пойти на прием к Лапину вместе с ним. Во время разговора Женя был очень возбужден и, когда услышал от соавтора, что тот не может присоединиться к нему по своим причинам, а сейчас собирается идти на концерт какого-то негритянского певца-гастролера (не помню, кого именно), то вдруг со слезами и матерной руганью бросил телефонную трубку, а потом и телефонный аппарат на пол и быстро удалился в другую комнату, громко хлопнув дверью.

Отец с мамой, гостившие тогда у Жени, услышав из кухни такую громкую развязку телефонного разговора, перепугано бросились к сыну со словами:

– Что случилось?!. Женя, в чем дело?.. Успокойся. Разве можно так нервничать?..

В тот день, вечером, выйдя из дому очень хмурым, брат с досады... напился: на этот раз он в «Софии» был один, без приятелей, и метрдотель позвонила нам, сказав, что у Жени, видно, неприятности и что нам бы следовало подъехать забрать его, ибо она своего любимого артиста таким никогда не видала и он еще, чего доброго, совсем свалится с ног.

Когда мы с Эллой везли Женю домой в такси, отчитывая «разгулявшегося повесу» за недостойное его славе поведение, он твердил об одном, разряжаясь то бранью, то слезами:

– Я столько сил трачу на пробивание песен, даже по ночам уже не сплю и не отдыхаю, ища поддержки у посторонних сильных людей и доказывая, что стихи в песнях, как и их авторы, гениальны, но хоть кто-нибудь из поэтов помог бы мне! Ведь рубят песни не из-за моей музыки (я с ней все проблемы решаю сам), рубят из-за текстов, достоинства которых должны отстаивать сами поэты, а не композиторы – их соавторы. У всех манера: дал текст, подтекстовку сделал – и гора с плеч! После только звонят и спрашивают: «Когда будет по телевизору? Скоро ли авторские пойдут?..» Я музыкант, а мне некогда было на концерт этого негра сходить: неделю целую пришлось добиваться приема у Лапина. Ведь время идет, песни стареют, пора уже новые выдавать, а тут с этими два года валандаешься, доказываешь, что «мир без песен тесен» – это хорошая строчка, а Чармён, великий редактор, говорит, что по отношению к Пушкину – это вообще не стихи! А за слова «летом и зимой, в стужу или зной... я живу тобой», – говорят, якобы мне должно быть стыдно! Только мне почему должно быть стыдно? Это я их, что ли, сочинил?!.