Текст книги "Четверо с базарной площади"

Автор книги: Евгений Титаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

Свидание в десять на Калужской

Слива отправился держать под наблюдением перекресток улиц Капранова и Салавата Юлаева, Фат – скрепя сердце – на татарку. Пост этот друзья считали бессмысленным. Но и его бросать было нельзя.

Ничего не стоило Фату поменяться ролями со Сливой. Однако Слива мог пострадать на татарке от местных ребят. А Фат во всем городе считался своим.

Генка по праву занял дежурство на Степной.

Пришел он сюда засветло и не решался долго торчать у всех на виду. Замаскироваться неожиданно помогли футболисты. Они чуть не подрались из-за какого-то спорного мяча. Танкер Дербент, опять отвоевавший себе место в воротах, заметил Генку и набросился с предложением посудить матч. Генка «нехотя» согласился. Положил свой мешок возле штанги, которую заменял небольшой булыжник, и, пока еще можно было разглядеть резиновый мяч, носился рядом с кучей мелюзги от ворот к воротам. Играли на этот раз метрах в ста от дома Дроли, но калитка просматривалась отсюда хорошо.

Объявив конец матча, Генка сделал вид, что идет к центру, обогнул два квартала и вышел на пустырь.

В короткий промежуток темноты, пока не выплыла над горизонтом луна, пробрался к мусорной свалке и устроился между кучами хлама – почти на том же месте, где лежал до него Фат.

И прошло очень мало времени, Генка не успел даже свыкнуться с разными кочками под мешком и запахом гнилья, когда – не услышал, а скорее почувствовал – чьи-то шаги на пустыре.

Прижался ухом к земле и явственно различил тяжелую, мерную поступь. Казалось, человек идет сзади прямо на него.

В самом деле: через минуту метрах в десяти от Генки появилась темная фигура и медленно прошествовала по направлению к усадьбе дома № 8.

Человек прошел так близко, что Генка в кромешной темноте сумел разглядеть сапоги, телогрейку и кепку. Сапоги на мужике были не те, болотные, а обыкновенные, кирзовые. Но Генке показалось, что он угадывает даже коричневый цвет кепки и серую телогрейку с разорванным хлястиком. Мужик растворился в темноте, а когда выплыла наконец луна и тускло осветила пространство между кучами хлама и домом Дроли, в этом пространстве уже никого не было.

Но Генку волновало это меньше всего: преследовать мужика до узенькой Дролиной калитки не входило в его планы. Он увяжется за ним на обратном пути, если, конечно, тот не останется ночевать у Дроли… И Генка быстро прикинул свои будущие действия: он отступит между кучами хлама назад, а потом далеко влево. Если мужик пойдет от дома Дроли в дальние выселки, он двинется прямо через пустырь, а Генка будет пробираться параллельно ему на безопасном расстоянии. Если мужик надумает отправиться в центр, он обязательно пройдет за кучами мусора влево, чтобы пересечь Степную где-нибудь подальше от дома № 8. Генка за это время незаметно одолеет площадь между свалкой и дворами, чтобы спрятаться в тени улиц.

Генка напрягал зрение, стараясь постоянно видеть калитку. Но время шло и шло, а возле дома № 8 не замечалось никаких признаков жизни. И калитка, и огород, и весь дом Дроли то и дело сливались в одно расплывчатое пятно.

Генка уже не верил своим глазам, когда калитка распахнулась и в призрачном свете мелькнула человеческая фигура.

Скомкав мешок, Генка мгновенно отпрянул дальше – в глубь свалки.

Человек шел на него. Тогда Генка бросил мешок в кучу хлама и стал быстро уходить влево. Потом так же быстро повернул к Степной и, осторожно выглянув из-за горы какого-то мусора, заметил, что неизвестный углубился в лабиринты свалки.

Перемещаясь от одной кучи к другой где ползком, где короткими перебежками, Генка убедился, что объект его не думает выходить на пустырь, а, скрытый мусорными трущобами, движется влево, по его следам.

Выждав, когда он скроется за одной из самых больших куч, Генка почти не таясь, так как от дома № 8 его уже нельзя было видеть, перебежал пространство между свалкой и улицей Уфимской, что, пересекая Степную, вела к центру.

Здесь Генка припал к палисаднику углового дома и, часто глотая воздух, отдышался.

Надо было заметить, в какую из улиц повернет неизвестный. А он долго не появлялся и вдруг вынырнул из-за куч, как из-под земли, шагая прямо в сторону Уфимской.

Генка, не отрывая глаз от дома № 8, перебежал Степную. Одолел почти квартал до Калужской. Неизвестный продолжал идти следом.

И лишь в ту минуту, когда пересекал Степную, Генка с изумлением отметил, что наблюдает совершенно за другим человеком – не за тем, что прошел мимо него к усадьбе Дроли!

Мужик был в кепке и телогрейке, а этот в пальто! Головного убора Генка не мог разглядеть.

Чтобы пропустить неизвестного вперед, Генка, двигаясь еще осторожнее, быстренько повернул на темную Калужскую улицу и под прикрытием частых тополей – от дома к дому – стал красться по ней.

В этом была счастливая Генкина ошибка. Он думал, что неизвестный пройдет по Уфимской дальше, к центру города, а тот свернул по тротуару на Калужскую.

Генка метнулся дальше по улице.

Они словно бы поменялись ролями, и вместо того, чтобы преследовать, Генка уходил от преследования.

Так одолели квартал. Потом еще один…

И когда Генка оставил позади очередной перекресток, когда прошел еще два или три дома – он увидел вдруг, что неизвестный остановился, не доходя до перекрестка. Остановился и вглядывается в темноту…

Тяжелый, оглушительный молот застучал в Генкиной голове, и, спасаясь, он буквально пополз вдоль домов, припадая спиной к шершавым заборам…

А когда неизвестный побежал в его сторону – Генка тоже бросился бежать. Но осторожность не оставила его при этом, и он побежал неслышно, в спасительной близости к домам и огородам…

Генка издалека увидел своим напряженным зрением чей-то силуэт впереди, но пробежал еще два дома, прежде чем ухватился руками за высокий, частый плетень, рванулся всем телом и упал на землю в саду за плетнем…

Это был Тосин сад и Тосин плетень. Позже Генка никак не мог объяснить, почему он сразу не прыгнул в какой-нибудь двор, едва заметив, что неизвестный идет по Калужской… Это надо было сделать, чтобы пропустить неизвестного вперед. Но, может быть, Генка боялся налететь на собаку… Он не уверен – думал ли об этом. С самого начала он спешил добраться до Тосиного плетня, словно бы только здесь его ожидало спасение.

Он ушиб локоть и ободрал лицо о какой-то куст, но боли не почувствовал, а в одно мгновение распластался на спине вплотную к плетню и даже задержал дыхание. Он не выбирал позу, а упал – и сник…

Лишь после того как неизвестный остановился где-то в нескольких шагах от него, Генка осторожно повернулся на бок, чтобы вскочить, если это понадобится, и чтобы видеть тротуар за плетнем.

Услышал легкое постукивание на булыжниках: человек шел от противоположного угла навстречу Генкиному преследователю.

– Что задержался?

Если бы Генка находился в других обстоятельствах – он крутнул бы свою кепку и сказал: «Вот это да!» – голос был женским.

Она подошла и остановилась возле плетня, рядом с Генкой. Плетень чуть скрипнул, когда она привалилась к нему спиной.

– Ровно десять… – угрюмо ответил ей неизвестный, подходя и останавливаясь рядом.

Ну, конечно: не разговаривать же им на перекрестке или под чьими-то окнами. А тут кошка не пробежит незамеченной и пустой сад рядом…

– Никто не проходил? – опять угрюмый, его голос.

– Нет. А что? – Перед самыми Генкиными глазами были ноги: женские – в белых фетровых ботах, и мужские – в хромовых сапогах.

– Показалось… Мелькнуло что-то.

– Боишься?

– Это уж не твое дело.

Женщина тихонько засмеялась. И тут же оборвала смех.

Он:

– Не могла прийти к Дроле?

– Нет. И ты больше не пойдешь туда.

Плетень скрипнул. Должно быть, сказанное женщиной удивило неизвестного, и он повернулся лицом к ней.

– Что, что?

– Купец велел. Затем и вызвала.

– К черту Купца! Под забором я ночевать буду?

– За нами кто-то глядит… – Он горячился, а она говорила спокойно, не повышая голоса. – Дроля сейчас закрылся и будет отлеживаться. Так велел Купец. Можешь идти колотить в забор.

Неизвестный выругался. Но женщину это, кажется, не удивило.

– Хочешь, чтобы накрыли всех вместе с тобой и Дролей, – иди, – сказала она.

Впившись ногтями в землю и почти не дыша, Генка медленно – миллиметр за миллиметром – развернулся. Поднял голову… и обомлел, открыв рот, когда увидел серые в тусклом свете молодой луны лица разговаривающих.

У плетня стоял Корявый, а рядом с ним – та женщина, которую он ограбил, которой собирали триста рублей «детишкам на молочишко»!

Генка ткнулся носом в землю и больше не пытался двигаться. Он был поражен тем, что увидел. Все разом перевернулось в Генкиной голове, и даже страх пропал куда-то, вытесненный изумлением.

Женщина с красивыми тонкими бровями и Корявый!

«Вот это да! – сказал про себя Генка. И повторил еще несколько раз: – Вот это да! ВОТ ЭТО ДА!..»

Молот в голове его теперь уже не стучал, а ухал всей тяжестью в десяток или даже сотню тонн.

– Значит, выманила – и концы в воду? – спросил Корявый.

– Нет. – Она пошуршала какой-то бумагой. – Вот деньги. Месяца на четыре тебе хватит.

– Так… – сказал Корявый.

– Ты должен сегодня же, прямо сейчас убраться куда-нибудь из города и уехать. Подальше. Это Купец велел. Он сказал, что не даст мусорам зацапать тебя. Понял? А Купца ты знаешь. И с год или два не появляйся.

– Так… – повторил Корявый. – Значит, Гвардеец обтяпал дело, а мне мотать? – зло спросил он. – Ведь я знаю – это Гвардеец обтяпал с одноруким!

– Ты свое получил за это, – сказала она, помедлив.

– А паспорт я где возьму?

– Паспорт добудешь.

– Нет! – вдруг уперся Корявый. – Скажи своему Купцу, что я не буду шнырять по городам, приключения на свою шею искать! С какой стати? Кто пришил однорукого – тот пусть и мотает! А то они будут чаи хлебать, а я – отсиживайся в подворотнях! Ладно придумано! – Корявый хохотнул. – Что он – боится, что выдам, если накроют?

– А вдруг выдашь?

Корявый оттолкнулся от плетня так, что ивовые прутья прогнулись и затрещали.

– Слушай меня, собака! И передай своему Купцу, что Корявый десять раз бывал у мусоров, но всегда выворачивался и никого пока не выдал!

– Потому что некого было выдавать…

Генка услышал звук удара по лицу.

– Ладно… – сказала женщина. – Это сойдет… Об этом разговор особый… Последнее слово: уезжаешь?

Корявый долго молчал.

– Куда я попрусь… – Голос его зазвучал не так уверенно, как раньше. – Скрутят на первой станции, еще хуже, зачем когти рвал?.. – Корявый явно струсил после своего удара и как бы оправдывался теперь.

– Уезжай, куда хочешь, и быстро! Пока милиция ходит вокруг да около! Тебя не ищут, не дрожи! У них по горло других дел, чтобы гоняться за тобой из-за какой-то царапины, когда и свидетелей-то ни одного не найти уже! Но могут наткнуться случайно. А этого не должно быть.

Возможно, подействовали ее слова или что-то другое, но к Корявому опять вернулось упрямство.

– А! – вдруг с яростью сказал он. – Плевал я на все! Никуда я к черту не побегу сейчас! А уеду, так спокойно. Что я, будто у меня двадцать легавых на хвосте – кинусь сейчас драпать по шпалам!

– Ну, гляди… – сказала женщина своим прежним спокойным голосом. – Болтать некогда… У меня в одиннадцать последний автобус.

– Ага! – обрадовался Корявый. – Тебе не хочется ночевать под кустом! Тебя Купец ждет на мягкой перине! А Корявый – топай!

Она прервала его:

– Ладно… Делай как знаешь. А по старой дружбе предупреждаю: с Купцом не связывайся.

– Здорово он тебя купил.

– Купил, конечно… Зато живу как сыр в масле. Бывай. А к Дроле возвращаться не советую. Пока. – Она легко оттолкнулась от плетня и зашагала в ту же сторону, откуда пришла.

Корявый постоял минут пять в одиночестве, потом – сутулый, руки в карманах – медленно побрел в том же направлении.

Генка прянул от земли и ринулся через сад, ко двору Тоси.

Он еще не знал, что будет делать дальше, потому что его колотила дрожь после долгого напряжения. В голове, мельтеша и перепутываясь, прыгали какие-то обрывки вместо мыслей.

Возможно, через Тосин двор и соседний огород он задами обежал бы квартал и от перекрестка подглядел бы, куда направляется Корявый, или успел бы на автобусную остановку, что возле станции, – проследить, куда едет женщина с красивыми тонкими бровями…

Но, прыгнув через ивовый Тосин плетень, отделявший двор от сада, он столкнулся с женщиной лицом к лицу, и громкий возглас «Кто это?!» приковал Генку к земле.

Глупость

Сумятица в Генкином мозгу удесятерилась бы, знай он, что произошло в этот вечер со Сливой через полчаса после того, как взошла луна. Ее-то и разглядывал Слива, дежуря на почтительном расстоянии от перекрестка улиц Капранова и Салавата Юлаева, когда чья-то могучая рука взяла его за шиворот и слегка приподняла над землей.

– Ой-ой! Дяденька! – закричал Слива.

Ноги его опять обрели опору.

– Кого поджидаешь, малый?

Слива быстренько обернулся. Перед ним стоял мужик в телогрейке с разорванным хлястиком – тот самый мужик, что, по расчетам Генки, должен был бы находиться в это время у Дроли.

– Никого не поджидаю, – сказал Слива. – А чего вы трогаете.

Слива даже испугаться не успел, оскорбленный таким наглым обращением с воротником его единственного пальто.

– Ну, ну… – прорычал мужик. – Ты еще поговори у меня… Какой вечер, вижу, торчишь здесь. Может, стибрить что хочешь? – И мужик зажал в кулаке отвороты Сливиного пальто.

– Ничего я не хочу тибрить! – заканючил Слива. – Я пятна на луне изучаю! Я хочу астрономом быть! Может, отсюда самое удобное пятна изучать! Вы же не знаете?

– Я вот другой раз дам тебе пятна, если будешь около моего дома крутиться… А ну, марш!

Слива не заставил уговаривать себя и рванул по улице Капранова в сторону бывшего монастыря.

Потом вспомнил о своих обязанностях разведчика, свернул в ближайший переулок и осторожно выглянул из-за угла.

Мужик стоял на прежнем месте.

Лишь минуты через две он по теневой стороне улицы двинулся к перекрестку.

Слива обежал квартал, чтобы заметить, в какой дом зайдет мужик, но опоздал и, часто озираясь (так что аж заболела шея), проторчал до назначенного времени без пользы.

Лунные пятна его больше не интересовали…

Об этом событии Генка не знал, ошеломленный внезапным столкновением, и не вдруг сообразил, что перед ним другая женщина, а не та, у которой тонкие брови, и что женщина, стоящая напротив с охапкой березовых полешек в руке, напугана ничуть не меньше, а может быть, даже больше, чем сам он.

Дверь из дома распахнулась, и в свете электрической лампочки на крыльцо выбежал мужчина.

– Что такое, Эля? Кто там?

Женщина наконец разглядела Генку. Передохнула.

– Да вот… Мальчик откуда-то. Напугал. Боже мой, думала, сердце оборвется…

Генка не успел махнуть обратно через плетень, так как мужчина сбежал с крыльца и ухватил его за руку.

– Ты зачем сюда?!

– Через плетень прыгнул, – подсказала женщина.

– Ага!.. – Мужчина выглянул в сад и потащил Генку ближе к крыльцу, на свет. – Ну-ка, ну-ка…

Генка мог бы сразу наболтать что-нибудь жалостливое, но ведь это были родители Тоси! И уж лучше бы Генка предстал перед самым страшным судом, обвиненный в самом страшном злодеянии, чем выступил бы в роли жалобщика.

А Тося, как назло, тоже выбежала в этот момент на крыльцо.

– Ой! – воскликнула она. – Гена! Что с тобой?!

Генка не знал, что ободранная в падении щека кровоточила и все лицо его было теперь измазано кровью.

– Ты что, знаешь его? – удивился отец, сразу выпуская Генкину руку.

Тося сбежала по ступенькам на землю.

– Конечно, знаю! Мы учимся вместе. Кто это тебя? – повторила она. – Иди в дом скорее!

– Не… – запротестовал Генка, наконец-то обретя способность говорить и думать. – Мне надо срочно в одно место…

– Никаких срочностей! – вмешался отец, опять ухватив Генку за руку. – Раз уж явился – познакомимся, выясним отношения! Выясним, почему пользуешься плетнем вместо калитки. С кем подрался, выясним. Да и вообще: люди мы гостеприимные, подлечим тебя… Смотри-ка! Да на нем живого места нет!

Начало этой речи было сказано во дворе, а конец – в доме, куда Генка покорно приплелся, увлекаемый Тосиным отцом.

– Кто это тебя? – испуганно переспросила Тося. Даже дома она была с бантом на голове и в синей шелковой матроске, как на празднике где-нибудь.

– Да никто… – сказал Генка, мысленно прикидывая, что уже не успеет догнать ни Корявого, ни женщину с тонкими бровями. – Это я сам, когда упал в саду… Покорябался. – Генка потрогал щеку.

– А в сад зачем пожаловал? – спросил Тосин отец.

– Да это я… Ну… Гнались за мной! – не соврал и не сказал правды Генка.

– Ой… – сказала Тося.

– Кто гнался? – Взгляд Тосиного отца упал на ружье в углу.

– Да ну… Это… Нельзя мне говорить – кто.

– Хм… – сказал Тосин отец, отодвигаясь на шаг и оглядывая Генку сверху вниз. – Может, натворил что-нибудь?

– Не! – Генка даже головой замотал. – Мы… Ну, в общем, расследуем одно дело. И, ну… нельзя говорить.

В голубых Тосиных глазах зажглось любопытство.

– Вроде сыщиков, что ли? А кто это «мы»?

– Мы – ребята.

– Да уж перестаньте вы терзать человека! – сказала очень похожая на Тосю Тосина мать, оставив на кухне дрова и войдя в комнату. – Предложили бы умыться сначала. Идем. – Она взяла Генку за руку. – Да ты прямо трясешься весь!

Генку действительно продолжала бить лихорадка. Он все еще не мог ни осознать, ни как-то объяснить случившееся.

– Значит, правда убегал, выходит?.. – спросил Тосин отец. – Напугался?

– Не-ет… – Генка помедлил. – Это я замерз. Это по-другому.

– А в чей двор прыгаешь, знал?

– Знал… – Генка покраснел. Хорошо, что на чумазом лице этого было почти не заметно.

– Ну, скидывай свою фуфайку и умывайся иди, потом договорим.

Тося достала из шкафа чистое полотенце и, пока Генка полоскался под умывальником, смущая его, стояла сзади.

Лицо Генки приобрело вполне благообразный вид, а когда он вышел из кухни, Тосина мать уже приготовила ему стакан чаю.

– Выпей вот – и успокоишься. Так-то, сыщик! – Тосин отец подтолкнул Генку к столу.

– Да я не хочу… – сказал Генка.

– А ты через нехочу, – приказал Тосин отец. – А то закроем дверь и не выпустим, – добавил он и вслед за матерью ушел на кухню для того, видимо, чтобы не стеснять Генку.

А он, оставшись один на один с Тосей, почувствовал себя еще стесненнее.

– Пей, – сказала Тося и, подперев голову кулаком, уселась напротив. Генка, чтобы не глядеть на нее, взял стакан и отхлебнул разок.

– Мне торопиться надо… – сказал Генка.

Тося засмеялась.

– Теперь не уйдешь! Раз уж попался папе.

Генка подумал и решил, что спешить не стоит. А то, чего доброго, и в самом деле примут его за жулика какого-нибудь…

Как ни вертелись его мысли вокруг последнего события, он ухитрился украдкой разглядеть комнату и пришел к выводу, что именно такой представлял себе обстановку, в которой живут Лия и Тося.

Все здесь было чистым и аккуратным, как сама председатель совета дружины: ни тебе фанерных перегородок, ни кривых табуретов – книжный шкаф, диван, ковер на полу, стулья и даже – пианино… Черное, как бархатный жакет у той, что ушла…

– А правда, за тобой гнались, Ген?

Генка кивнул.

– Ой… – сказала Тося. – А мне ты не расскажешь – кто?

– У-у… – помотал головой Генка. – Нельзя.

– А что вы расследуете, а? Может, мы всей дружиной расследуем? А, Гена?

Генка заколебался.

– Тут всем нельзя… – сказал он.

– А мне скажи…

И таким любопытством сияли «очи, что светят глубоким огнем», что Генка едва не сдался.

– А ты умеешь тайны держать?

– Ой, мне все-все свои тайны Алла доверяет! Это соседская девочка!

Генка подумал, что если он посвятит во что-нибудь Тосю – тем самым вроде обидит Лию…

– Никому не скажешь? – спросил Генка.

– Вот честное пионерское! – поклялась Тося. И даже сделала рукой салют над своим бантом.

– Мы, ты знаешь… – Генка вдруг вспомнил, что давал друзьям обет молчания. – Ладно, я тебе потом скажу, а, Тося?

– Ну, ладно… – погрустнела Тося. – Только самой-самой первой мне скажешь! Хорошо?

– Самой первой! – подтвердил Генка.

– А я тебе за это тоже одну тайну выдам!

Тося полезла в портфель и достала из него… начертанную печатными буквами записку: «Я тебя люблю и хочу дружить…»

– Вот. Ты тоже только – ни-ко-му! Ладно?

Генка, не то краснея, не то синея, кивнул.

Тося, к счастью, не заметила его чрезмерного смущения.

– Про любовь – это, конечно, глупость, правда? – сказала Тося, положив записку перед Генкой и забравшись коленками на стул, чтобы лучше видеть записку.

– Конечно… – промямлил Генка. И вытер капельки пота на лбу, проклиная в душе Сливину оперативность и радуясь, что не включил в письмо замысловатого Сливиного четверостишия.

– А если дружить, так надо было подписать, кто это, правда? – сказала Тося.

Генка с готовностью подтвердил.

– Что здесь такого, правда? – спросила Тося.

– Конечно… – сказал Генка.

– Ничего нет плохого, если мальчик с девочкой дружат. Наоборот – это даже интересно.

– Конечно, – еще раз подтвердил Генка.

На кухне послышались чьи-то шаги.

Тося быстренько убрала записку и, приложив палец к губам, спрятала Генкино послание в кармашек портфеля.

Из кухни вышел Тосин отец.

Генка встал.

– Ну что, герой, немножко успокоился?

– Успокоился… – сказал Генка.

– Ты, я вижу, не очень-то бодро чувствуешь себя в дамском обществе! Ничего, в этом мы с тобой одинаковые, брат!

– Мне надо идти… – сказал Генка.

Председатель совета дружины лично подала ему телогрейку. И впервые Генка пожалел, что телогрейка у него далеко не такая чистая, какой бывает сразу после стирки.

– Это я в саду измазал… – объяснил он, надеясь доказать этим, что имеет некоторое представление об опрятности.

– Гнаться больше никто не будет? – спросил Тосин отец, определенно не веря Генкиному рассказу.

– Сейчас нет… – сказал Генка.

– Ну и отлично!

Генка поблагодарил Тосину мать за чай.

А Тося спросила:

– Ну, ты зайдешь к нам скоро?

И Генке было приятно, что тайный смысл этого вопроса был известен лишь ему да Тосе.

Вот какой ошеломляющий вечер довелось пережить Генке.

Он не бежал в монастырь, а летел: как стрела, как пуля, как ракета, и даже быстрее.