Текст книги "Четверо с базарной площади"

Автор книги: Евгений Титаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

Слива укрепляет дружбу

Фат посоветовал Сливе на прощание:

– Случай чего – беги. Не оглядываясь. Это самое верное. Ботинки заранее расшнуруй. Сбросишь – никто не угонится.

Слива так и сделал. Ботинки, правда, стали при этом немножко хлябать. Но пока Слива шел от бывшего монастыря до места встречи со щербатым – научился вовремя подгибать пальцы ног и почти перестал стучать каблуками.

Дом щербатого двумя окошками глядел на улицу Капранова, двумя – на Салавата Юлаева. Калитка была со стороны Капранова. Но Слива не успел постучать. Открылась парадная дверь, которая обыкновенно во всех домах бывает намертво заколочена.

– Пришел? С тобой можно иметь дела, малый!

Щербатый говорил вполголоса, и Слива заметил, как быстро взгляд его метнулся сначала в одну сторону улицы, потом в другую.

В парадном больше никого не было.

Щербатый выволок на единственную ступеньку крыльца два объемистых мешка. К каждому из них были приделаны веревки наподобие лямок у рюкзака.

– Давай я тебе пристрою. Не боись – они легкие!

Слива подставил спину.

Мешок действительно оказался нетяжелым.

«Тряпки»… – легко определил Слива и глянул на своего работодателя.

– Я вперед, – сказал щербатый, – а ты помаленьку – за мной!

И щербатый легкой, бесшумной походкой двинулся по улице Салавата Юлаева.

Первое время Слива не чувствовал веревок. Но потом они стали резать плечи, тем более что сгорбиться как следует он не мог из-за «ошейника». От ходьбы стало жарко и даже пропала боль, которая весь день сжимала горло. Теперь Слива каялся уже, что расшнуровал ботинки, – на сгибание и разгибание пальцев уходила такая масса энергии, что ее хватило бы еще на два мешка.

Щербатый вел его не прямым путем, а все время петляя, сворачивал то в один, то в другой переулок. Будто бы за год Слива не изучил город!

Но пока шли центром, Слива безошибочно определял названия улиц, а уже на татарке – это Слива еще заметил – ему пришлось ориентироваться по случайным приметам. Кривые и темные улицы татарки были незнакомы Сливе. Их как свои пять пальцев знал Фат. И когда щербатый у чьей-то калитки сбросил мешок на землю, Слива тут же запомнил, чтобы сообщить Фату: «Свернули около трансформаторной будки, по деревянным мосткам прошли через овраг… Напротив дома – колодезный журавель и два тополя: правый чуть выше левого…»

– Вот и вся недолга! – весело объявил щербатый, помогая Сливе освободиться от ноши, тяжесть которой удесятерилась за полтора часа ходьбы. – То-то обрадуется тетушка!

Он легонько постучал щеколдой.

Невидимая, отворилась дверь.

– Те-тя! – позвал щербатый.

– Сейчас, сейчас… – ответил мужской голос.

Калитка открылась, и, готовый к любым неожиданностям, Слива увидел перед собой торгаша, что недавно предлагал французские подштанники.

– А тетя где? – спросил щербатый.

– Уехала на денек… Свояченица заболела что-йт…

– Сеструха ваты прислала на одеяло да кое-что из тряпок – я и не глядел даже.

– А этот герой откуда? – кивнул торгаш на Сливу.

– Это помощник! Золотой парень! – Щербатый похлопал Сливу по макушке. – Приболел малость.

– Ботинки что-то расшнуровались… – глубокомысленно известил его Слива и, отойдя к бревну у завалинки, стал тщательно зашнуровывать ботинки. Идея Фата все же пригодилась – хоть для маскировки.

– Ну, давай… – сказал торгаш.

– Ты подожди, я мигом, – бросил щербатый Сливе.

И как только закрылась за ними сенная дверь, Слива метнулся сначала к окну, потом к открытой калитке, но войти во двор не решился. Однако последнюю фразу, сказанную щербатым уже на выходе, Слива услышал.

– Гляди, не считаю, – сказал щербатый.

Слива отскочил к бревну и в мгновение ока покончил со шнуровкой.

– Тете привет! – сказал щербатый на прощание.

– Кланяйся своим, – отозвался торгаш.

– Порядок? – спросил щербатый у Сливы.

– Порядок, – сказал Слива.

– Ну, идем по малой. Дорогу домой знаешь?

– Нет.

– На вот тебе пятерик, – сказал щербатый, не останавливаясь и подавая Сливе пятерку, когда они опять свернули около трансформаторной будки. Слива, не дрогнув ни одним мускулом, сунул пятерку в карман.

– Спасибо…

– А чо спасибо? Ты свое заработал! И вот еще что: парень ты, я гляжу, сообразительный – мы с тобой сдружимся еще! Особо не болтай про деньги: где заработал, за что… Отец есть?

– Есть…

– Как он? Лупит?

– Лупит, – соврал Слива из-под челки.

– Ну, вот! Чтоб ни тебе, ни мне. А то, знаешь, как у нас: «Эксплуатация, электрификация!» Короче, помалкивай себе. А я тебе всегда помогу трояк-другой перехватить, когда понадобится! Если уж до зарезу, так и подзанять могу. Я люблю хороших ребят! Понял?

– Понял, – сказал Слива.

– Ну и лады! – Щербатый весело засмеялся и зашагал быстрее, насвистывая: «Шаланды полные кефали…»

Потом остановился.

– Ну, прощевай пока. Сейчас тебе прямо, через два квартала налево, опять прямо – там до базара рукой подать. Дойдешь?

– Дойду, – сказал Слива, который давно уже сориентировался, где находится бывший монастырь.

Возможно, щербатый и не запутывал его, а просто выбирал дорогу побезлюднее.

Генкина догадка начинает подтверждаться

Фат стал предусмотрительным: отправляясь на дежурство у дома Дроли, надел ватные брюки, старый, залатанный на локтях свитер и взял с собой для подстилки брезентовый мешок – теперь можно было валяться в огороде хоть до утра.

Степная улица просматривалась насквозь – из конца в конец.

Фат прикинул: если кто-то решит навестить Дролю, пока еще светло, он не станет пробираться огородами, а подойдет с улицы, чтобы не обращать на себя внимания – мало ли кто и к кому ходит… Поэтому до темноты он наблюдал за калиткой дома № 8 со стороны Степной, прогуливаясь около палисадников на расстоянии двух кварталов от Дролиных владений.

Небо заволокло рваными тучами, и стемнело раньше обычного.

Фат осторожно выбрался на пустырь.

Разок пришлось шлепнуться носом в землю, когда выскочила в просвете между тучами молодая луна.

Потом опять стало темно.

Фат пробрался на свое место и устроился почти по-домашнему: тепло, уютно, можно бы даже поспать…

Быстро или медленно шло время – Фат не мог бы сказать. Время давало о себе знать единственный раз – когда гасла электрическая лампочка у дальних выселков.

Когда дежурили вместе с Генкой, не так чувствовалось одиночество, хотя они и не могли в случае надобности помочь друг другу.

Фат не поверил своим глазам, когда в конце огородов со стороны пустыря мелькнула чья-то фигура.

Фат распластался на своем мешке, словно хотел втиснуться в землю.

Минуту или две опять ничего не было видно.

Силуэт человека едва проглянул уже в десятке метров от Дролиной усадьбы.

Человек обошел огород с противоположной от Фата стороны.

Фат напряг зрение до предела, но ничего, кроме черной массы, разглядеть не мог.

Эта масса приблизилась к углу двора, повернула и вдоль забора направилась к калитке.

Неизвестный оказался теперь лицом к Фату. И по широкой, почти квадратной фигуре, и по тому, как тяжело переставлял человек свою трость, Фат догадался: «Толстый!» Мышцы его напряглись, а брови сдвинулись до того, что стало больно у переносицы.

Толстый двигался вплотную к забору, теряясь на его фоне, и, когда притиснулся к узенькой дверце, не постучал: видимо, у Дроли был звонок или какая-нибудь другая сигнализация.

Дверца открылась без скрипа. И так же бесшумно захлопнулась, пропустив Толстого…

Фат не успел передохнуть, как дверца опять распахнулась.

Первым вышел из нее Толстый и сразу же притиснулся к ограде, за ним – Дроля.

– Скобарь надувает на грошах – надо прижать, – донесся до Фата приглушенный голос. Это – Дроля.

– Весельчак выяснит сегодня.

– Привет Гвардейцу…

– Угу… – И Толстый прежним путем двинулся прочь от дома № 8.

О, как бы Фат проследил за ним: полз бы ужом, прыгал бы кошкой!.. Но Дроля не ушел во двор, а остался у калитки и долго напряженно вглядывался в темноту даже после того, как силуэт гостя уже растворился где-то около пустыря. Потом неслышно подкрался к углу забора и быстро исчез за ним, очевидно, проверил, нет ли слежки.

Фат думал, он станет обходить двор со стороны улицы, и хотел вскочить, попытаться еще догнать Толстого, но Дроля опять вынырнул из-за угла и, пройдя мимо дверцы, вплотную приблизился к соседскому забору, за которым лежал Фат.

Если бы в это время на секунду вынырнула предательница луна – ни расшнурованные ботинки, ни сомкнутые для прыжка мускулы не спасли бы Фата…

Может, Дроля заметил здесь что-нибудь подозрительное еще днем? Но Фат старался не оставлять за собой ни малейшего следа…

Не меньше минуты стоял Дроля над головой Фата, затем прошелся вдоль дома по направлению к улице, как, видимо, сделал это и с противоположной стороны. Вернулся. Опять на время задержался у дверцы… Потом неслышно исчез во дворе.

Что-то необъяснимое удержало Фата на месте…

Осторожным и хитрым был Дроля.

Минуты через две-три, когда в тишине казалось уже, что все опасности позади, бесшумная дверца еще раз открылась, и Дроля выскочил со двора наружу. Опять пристально оглядел темноту, опять добежал до угла дома – словом, повторил весь свой маневр заново.

Хорошо, что хозяйская собака привыкла к Фату с первого раза и не лаяла… Когда Дроля ушел вторично, Фат выждал для верности не меньше двадцати минут.

Осторожно скатал мешок, осторожно подлез под верхнюю жердь изгороди и, согнувшись почти до земли, тихо-тихо – так, что и сам не слышал своих шагов, добрался до пустыря.

Он никогда еще не бегал так быстро, как бежал в этот раз.

А квартала через два раскаялся, что ушел раньше срока… Едва не повернул обратно.

Новые открытия – новые проблемы

Сначала пришел Слива. Фат вернулся позже.

Разговаривали тихо, чтобы не потревожить спящую Катю.

Генка торжествовал, оттого что смутная догадка его получила теперь самое веское подтверждение, и досадовал, что не ему выпала удача разведать это.

До прихода Фата Генка был убежден, что Слива напал на след Купца. Но Фат заявил, что именно торгаш, которому Слива передал тряпки, известен на базаре под кличкой Скобарь.

Отсюда можно было не сомневаться, что Весельчак – это щербатый Сливин «приятель».

– Краденое сбывает… – сквозь зубы проговорил Фат.

– Так, может, в милицию их? – глубокомысленно спросил Слива, ставший из-за своей бездумной глубокомысленности фигурой номер один в триумвирате.

– А главное мы узнали? – спросил у него Фат.

– Но я ж теперь сообщник, если помогал краденое носить…

– А ты откуда знаешь, краденое или не краденое? – изумился Фат. – Заработал свою пятерку – и все. Может, там действительно вата на одеяло. У них, если обыскивать придут, всегда все шито-крыто. Не дураки. А то б уж давно все попались.

Генка думал.

Сведений у них становилось все больше, а от разгадки убийства они оставались почти как прежде далеко.

Если это Дроля – надо найти доказательства, кроме того смутного видения за окном.

Приобрела какие-то очертания фигура Толстого… Но оставалась туманной личность Купца. Вдобавок появилась совершенно новая кличка – Гвардеец… Один из них – мужик в телогрейке с разорванным хлястиком. Но где разыщешь его?

Вчера еще можно было сосредоточить все внимание на доме № 8 по Степной, теперь количество объектов увеличилось: за тремя домами – Дролиным, щербатого и Скобаря – им придется наблюдать по одному, а это всегда немножко тоскливо, потому что в случае опасности положиться не на кого.

– Завтра я – к Дроле, ты, Слива, откуда-нибудь издалека глядишь за своим Весельчаком, больше некому, – решил Генка, – а Фат – на татарку.

– Скобарь – это скупщик, он сам по себе… – заметил Фат.

– Все равно. Чтобы убедиться, – сказал Генка.

– А к тебе собака не привыкла, – предупредил Фат.

– Я буду подальше, за огородами. – Генке очень не хотелось отдавать в чьи-то руки своего собственного Дролю.

– Где-то я его видел… – с ударением сказал Фат.

– Кого? – насторожился Генка.

– Толстого!

– А ты подумай! – оживился из-под челки Слива.

Фат сдвинул брови и стал думать.

Генка и Слива замолчали, чтобы не мешать ему. Но вспомнить, где он видел Толстого, Фату не удалось.

– На месте милиции я бы их сразу – за шкирку всех! – сказал Фат. – Думаете, там не знают? Но им надо, чтобы – с поличным, видишь ты…

– Кого за шкирку? – не открывая глаз, внезапно спросила Катя.

Фат поглядел в ночь за окном.

– Да это мы наши пионерские дела решаем, – сказал Генка.

– Двоечника одного за шкирку надо, – глубокомысленно подтвердил Слива.

– Ты сам двоечник, – сказала вредная девчонка.

– Только одна неисправленная… – обиделся Слива.

– Все равно, – сказала Катя и тут же заснула опять.

Друзья помолчали, чтобы это удалось ей получше. А Слива даже подошел и наклонился над Катей – может, притворяется?

– Спит… – шепотом сказал он.

И дальнейший обмен мнениями вели шепотом.

Фат растрачивает казну

В самый ответственный момент в самом ответственном деле обязательно что-то вмешается и перепутает планы.

«Что-то» явилось на этот раз в лице возвратившихся из командировки отцов. Управление предоставило им по три дня отдыха, что значило три долгих дня беспросветной каторги для Генки и Сливы.

Свой отдых Генкин отец начал с того, что долго и шумно полоскался под умывальником, затем, освеженный, причесался перед зеркалом, расстегнул до пояса гимнастерку, чтобы легче дышалось, взял табурет и сел на него посреди комнаты.

Дальнейшее Генка знал наизусть. Но изменить всегдашнюю процедуру было не в его силах.

– Значит, так, дружок… – медленно говорит отец.

Генка, стоя напротив, делает самое безвинное лицо.

Может быть, из-за синих девчоночьих глаз, но это всегда удается ему без особого напряжения. В такие моменты мать даже так говорит: «Может, это я натворила что-нибудь, а не он…» – такое безвинное лицо бывает у Генки.

– Значит, гуляем… – продолжает отец, поправляя большущей, в темных порезах ладонью еще влажные волосы. – А школа, значит, так-сяк… Сейчас ты, значит, садишься за стол… И пока я дома – ни шагу на улицу… До отбоя… В воскресенье тоже… И чтоб, значит, занимался… Иначе, сам знаешь, гулянья эти я так не оставлю…

Оправдываться или спорить бесполезно.

Генка сел за стол и два вечера подряд вынужден был «до отбоя» корпеть над учебниками, не сомневаясь, что этажом ниже происходит то же самое.

Благодаря этому вынужденному старанию Генка и Слива умудрились получить по две пятерки в один день – аж стыдно было.

Фат с помощью друзей отделался от своих школьных обязанностей скромнее – четверкой и тройкой.

Но чего стоили Фату эти дни!

Он похудел и сделался бледнее обычного, мотаясь по двенадцать часов в сутки между домом Дроли, татаркой и улицей Капранова. Однако был доволен собой и на судьбу не жаловался.

Ему повезло уже в первое одиночное дежурство.

От угла улиц Капранова и Салавата Юлаева до татарки он мотался, пока было еще светло. А в поздних сумерках захватил свой мешок и обосновался на прежнем месте, у дома № 8 по Степной.

Очередным гостем Дроли явился Банник. Банник, отсутствие которого мучило Фата с самого начала.

Опять, заметив смутную фигуру в конце огорода, Фат пережил минуты долгого напряжения, готовый схватиться и бежать изо всех сил в темноту, через огороды, через пустырь.

Но Банник с чемоданом в руках и в шляпе, надвинутой до бровей, двигался не так осторожно, как Толстый. Он прошагал под самым носом у Фата и не вошел во двор, когда открылась перед ним бесшумная дверца.

– Зачем ко мне? – сразу спросил Дроля.

– А откуда я знаю, что там дома у меня за месяц, – недружелюбно ответил Банник.

– Хвоста нет?

– Не фрайер… – огрызнулся Банник. – Новости какие?

– Завтра – новости… – Дроля взял у него чемодан. – Мог бы к Толстому…

– Некогда. Устал. Пока…

Банник повернулся и зашагал в сторону дальних выселков.

Дроля, скрываясь во дворе, буркнул в ответ что-то невнятное. Потом опять вышел, чтобы проверить, нет ли кого поблизости.

Фат при этом был почти спокоен: убежище его оказалось надежным. А следить за Банником не стоило: где они живут с Кесым, Фат знал давно.

Он терпеливо дождался, когда погаснет лампочка, пробыл в засаде еще какое-то время. Лишь на следующий день, в школе, он смог проинформировать Генку и Сливу о результатах своего дежурства.

Если Банник отсутствовал месяц – значит, его не было, когда погиб однорукий полковник. Значит, он ни при чем в этом деле.

В чемодане, который следовало отнести не Дроле, а Толстому, Банник привез либо краденое, либо какие-нибудь продукты для спекулянтов.

А Толстый, судя по всему, был чем-то вроде перевалочного пункта у базарных аферистов.

Кто он? Кто такие Купец и Гвардеец? Где мужик в телогрейке с разорванным хлястиком?..

Фат решил еще раз поболтать с Кесым. Генка и Слива предоставили в его распоряжение казну, и сразу после субботних уроков неутомимый Фат отправился разыскивать Кесого. А Генка и Слива медленным шагом, чтобы хоть немного удлинить свой путь, – домой, готовиться к очередным пятеркам.

На всегдашнем месте – в Детском парке – Кесого не оказалось. Возле кинотеатра его тоже не было.

Фат остановил нескольких пацанов: Кесого никто не видел сегодня.

Тогда, экономя драгоценное время, Фат направился в дальние выселки. Фат не любил менять решений…

Кесый одиноко сидел на завалинке под окнами своего дома и заметно обрадовался Фату.

Поздоровались.

– Откуда? – спросил Кесый.

– А, да так… – ответил Фат. – Мать посылала к знакомым. А ты чего дома сегодня?

Кесый помедлил, раздумывая, что бы соврать в ответ, но, видимо, слишком уж мучило его действительное положение вещей, сказал:

– Братан не пускает!

– Дома сейчас, что ли?

– Дома, гад… Пьет!

– Один?

– О-дин… – Кесый разозлился. – Мотнул куда-то утром – пришел как черт! По шее ни с того ни с сего надавал! От дома, говорит, ни шагу, засел – и глушит!

Свободолюбивый Кесый вздохнул.

– Генку тоже со Сливой отцы засадили, – сказал Фат.

– Да? – переспросил Кесый, словно бы оттого, что мучается не один он, жизнь показалась ему не такой уж беспросветной. – Родственники, называется… Но те хоть – интеллигенция, пионерия… А я – уркаган! И подчиняться каждому… Видно, не повезло где-то… – доверительно подмигнул он в сторону окон.

Жили Кесый и Банник одни, без родителей. Старуха соседка время от времени стирала им белье, а в остальном братья управлялись самостоятельно.

Банник иногда устраивался на работу, скорее всего – для виду, так как уже через два-три месяца работу бросал и опять жил «вольной» жизнью.

– Ему не повезло, а я в ответе. – Кесый выругался и презрительно сплюнул метров на пять от себя, через дорогу. – Хоть бы рублевка какая, мороженого пожрать…

– У меня найдется… – Фат пошелестел бумажками в кармане.

– Да? Выиграл? – опять оживился Кесый.

– Нет… Было одно дело… – с нарочитой таинственностью ответил Фат.

Кесый снова глянул на окна и тихонько выругался.

– Не займешь?..

– Трешник могу… Да ведь за мороженым надо аж в центр бежать.

– Ты – парень что надо! – обрадовался Кесый, сдвигая мичманку на затылок и распахивая телогрейку, как делал это в Детском парке, чтобы порисоваться флотской тельняшкой. Ударил Фата кулаком по плечу. – Я всегда знал, что ты не как эти, остальные. Не подведешь! Жаль, что с пионерией связался. А то б я – к черту Банника! Мы бы с тобой и так прожили! А? Может, подумаешь?

– Надо подумать… – сказал Фат.

– Этим бы я всем… – погрозил Кесый в сторону выселков, где жили его постоянные друзья. – Когда Кесый при башлях – Кесый друг! А когда Кесого на цепь посадили – ни одна собака не придет наведать!.. Давай трешку. По два хруста скинемся, сбегаешь в лавку, хоть за конфетами, что ли. А на остальное… Поиграем? – спросил он с надеждой.

Фат купил в выселковском магазине розовых «подушечек» на четыре с лишним рубля и поделил их с Кесым.

– А братяш ничего, если сыграем?

– Ничего! Мы «в пристенок» – не увидит! Да и что он может? Распсиховался, а я при чем?

Игра шла с переменным успехом: Фат то выигрывал десять копеек, то проигрывал десять.

Разговора тоже не получилось.

Фат лишь убедился, что Банник действительно уезжал куда-то на целый месяц. «По делу», конечно. Вернулся вчера, что и без того было уже известно Фату.

Больше ничего любопытного разведать не удалось.

Зато Фат расстался с «прикованным цепью» Кесым как самый задушевный его друг и обещал заглянуть на днях, если Кесый не появится в городе.

Короткий набег на татарку, а затем на угол Капранова и Салавата Юлаева оказался безрезультатным, как и дежурство у дома № 8 по улице Степной.

К тому же небо днем очистилось, и Фат вынужден был замаскироваться аж на пустыре, между кучами гниющих отбросов, бумажного мусора, пустых консервных банок и трухлявого дерева. Все это к лету сжигалось, но пока, разогретое апрельским теплом, источало такое зловоние, что стоило великого терпения выдержать в засаде до всегдашних двенадцати часов ночи.

А ранним утром в воскресенье Фат принялся думать, каким образом вытащить ему на волю Генку и Сливу, чтобы не упустить завсегдатаев толкучки.

Думать пришлось долго, но не напрасно.